Командор

       – А вон… видишь, видишь? – тонкий палец указал на красивую птицу, застывшую на ветке старой ивы. – Это – знаешь кто? Скопа!        – Ско-оу… о-о-о…        – Давай, повтори: ско-па. Ско-о…        – Па-а-а… Ско-оупа-а?        – Не совсем так, но тоже пойдет! – в чужих глазах пляшут яркие блики, делавшие их похожими на два лесных озера, и девочка-без-имени заворожено смотрела на эту игру света и синевы, борясь с искушением коснуться. – А помнишь, мы вчера слышали? У-у-ху-у-у! Это кто кричал?        – Со-оу… ва?        – Сова, сова! А какая?        – Сы-ы… ы-ы…        – Хочешь сказать, сыч? Сыч, да?        – Сы-ы!        – Не-а, ошиблась! – в чужих волосах путаются солнечные лучи, стекающие по ним драгоценными каплями, и девочка-без имени хочет протянуть руку, чтобы начать собирать их раскрытой ладонью. – Сыч шипит, ты разве не помнишь? А у-у-ху-у делает фи-и?        – Фи-и… фи-и-иу. Фи-и…        – Ну, ну? Ты сможешь! Фи-и-и?..        – Фи-и… м-м-м. Фи-и… лин?        – Правильно! – в чужом голосе звучат искорки смеха, обволакивающие со всех сторон теплым одеялом, и девочка-без-имени едва удерживается, чтобы не разорвать чужое горло и не посмотреть, откуда они берутся. – Ты молодец! А другую птицу помнишь? Кре-кре-кре – кто делает?        – Ке-е-е…        – Нет, не ке! Кр-ре. Давай, повторяй. Кр-р-ре!        – Ке-е… кхе-е-е! Кхе-е-е!..

* * * * *

       – …че-е-ет! – горло рвет, как будто она попыталась проглотить ежа, и она задыхается, плачет от боли. – Че-ет! Кхе-ечет!        – Н-неп… равильно, – глухо раздается в ответ, и тонкая рука, запятнанная кровью, тянется к ее щеке. – Давай… попробуй еще раз… Кречет. Кречет…        – …Чет! – девочка-без-имени… девочка, только что получившая имя, хватается за чужое запястье, пока щупальца, тянущиеся из ее спины, почти ласково гладят груды бесформенных ошметков – все, что осталось от пары подвыпивших деревенских парней, решивших «поразвлечься» с безумной дочкой лесника.       У них все было продумано заранее: на ночь глядя никто бы не пошел искать девчонку, от которой порядком устал даже собственный отец, а до утра лесные звери подчистили бы все следы. Да и вообще, разве они виноваты, что в их медвежьем углу матери берегут дочерей как зеницу ока, тогда как молодым да ражим охота хоть чуть-чуть выпустить пар? А эта – сама напросилась! – вместо того, чтобы сидеть дома и помогать по хозяйству, как все приличные бабы, каждый день убегала в лес и целыми днями слушала птиц, – так что не виноватые, не виноватые они!..       Хотя монстру оказалось плевать, и о презумпции невиновности вылезшая из самых глубин Бездны тварь едва ли что-то слышала. Но все, что она могла сделать для своей подруги – это побыть с ней в последние мгновения ее жизни, задыхающимся голосом повторяя название серебристой птицы.       В конце концов ей удалось выговорить его правильно.