Сердце его в Эдирне

…Ситуация во дворце улеглась спустя несколько дней, однако Халил-пашу так и не отпустили. Раду позволили навещать своего наставника, чем он сразу же воспользовался — но желанных ответов он так и не получил. Утешало лишь, что лала был в безопасности, а заключение его лишь немногим отличалось от дворцовых покоев Впрочем, какие именно ответы собирался получить Раду от человека, который добровольно принял вместо него яд? А докучать великому визирю вопросами после того, как их, вероятно, уже задавал Мехмед, тоже было бы кощунством. Раду сдался. Он более не мог быть Халил-паше ничем полезен: просить султана об освобождении человека, которого тот считал своим врагом, было бы абсурдно — особенно после всего, что приключилось. Являться же к Халил-паше ежедневно было бы ещё более цинично и выглядело бы так, словно он поверил султану Мехмеду. Принц Раду оказался в подвешенном состоянии: он более не был одним из янычар, но при этом у него не появилось иных обязанностей. Целыми днями он был предоставлен себе, но и по дворцу Эдирне слоняться без дела не мог, опасаясь наткнуться на действующих визирей, или кого-нибудь из гарема. Мысль же о том, чтобы снова встретиться с султаном Мехмедом, вызывала в нём непередаваемый ужас. Ему вполне хватало изредка видеть его прохаживающимся вечерами в саду — куда Раду теперь тоже не рисковал выходить. Одним из немногих пристанищ принца осталась библиотека прежнего султана. По утрам принц Раду упражнялся в фехтовании, после — отправлялся в купальню. Затем обыкновенно следовали завтрак и чтение книг. Иногда Раду брал их с собой в комнату, иногда — оставался прямо за столом общего зала до самого вечера. К счастью, мало кто приходил в читальный зал, представлявший собой весьма унылое пыльное помещение, заставленное стопками книг. Дни становились похожими друг на друга, время шло — но ничего не происходило. Казалось, о Раду все забыли… хоть он и сам не торопился напоминать о себе. Впрочем, спустя неделю пребывания во дворце, с Раду впрямь случилось кое-что примечательное: в один из дней между страниц Kashf al-Asrar, состоящего целиком из комментариев к Корану, он обнаружил обрывок свитка, на котором аккуратной вязью значилось откровенно богохульное: “Лик твой светел, будто полумесяц Ид-аль-Фитр, кудри же темны, как Ночь Пророка, Губы — Возрожденья сладкий эликсир — но не дашь испить, укрывшись от порока. Кто бы знал, что в мыслях упиваюсь поцелуем непорочных уст? Пред Пророком в том, увы, не каюсь — может, грех простит мне твой Иисус, Ради губ от веры отрекаюсь, пред тобой лишь сердцем преклонюсь.” Раду долго вчитывался в строки, пытаясь сообразить, какое именно значение автор вкладывал в свой текст. Он был не настолько глубоко знаком с персидским, так что потребовалось время, чтобы понять, о чём писал автор. Когда же смысл наконец дошёл, принц едва не выпустил из рук драгоценную книгу. Ещё никогда ему не приходилось читать такое бесстыдство! Казалось, кровь прилила к каждой клетке тела, а лицо вот-вот воспламенится. Раду отшвырнул злополучную книгу так, словно та была шипящей гюрзой, готовящейся к броску. Он дышал часто и хрипло, а от избытка кислорода начала кружиться голова. Его буквально шатало — он едва стоял и всё никак не мог успокоиться. Он понимал, что наверняка кто-то из гарема использовал комментарии к Корану для любовных посланий тайному возлюбленному. Он даже привык к нелепой манере осман воспевать красоту, выбирая цветистые сравнения с мёдом, розами и соловьями — однако оказался совершенно не готов к тому, что автор будет упоминать Пророка, буквально сознаваясь в желании стать отступником. К своему ужасу, Раду даже теперь ощущал странное жжение на губах, словно это его только что автор строк целовал до полуобморока. Ощущение было порочным. Раду закрыл лицо ладонями, а затем принялся в исступлении тереть глаза и рот, надеясь хоть так избавиться от проклятого наваждения. Он даже не заметил, как в библиотеку вошёл Мехмед — опомнился, только когда скрипнули ставни единственного окна-бойницы, пропуская в пыльное душное помещение поток вожделённой прохлады. — В библиотеке всегда жарко, — султан повернулся к Раду, видимо, ожидая должного приветствия. Раду опомнился: — Султан Мехмед Хан, — он склонил голову, и, заметив, что Мехмед смотрит на стол, попытался объяснить, что там делает раскрытая книга. К счастью, обрывок записки со стихами куда-то исчез — вероятно, выпал. — Это комментарии к Корану. Меня заинтриговало название. — Что же вынудило христианина интересоваться Кораном? — Мехмед приподнял книгу, бережно перелистывая страницы. — “Раскрытие тайн праведных”... довольно странный выбор для того, кто сознательно избрал не принимать Ислам. В голосе его не было упрёка — лишь осторожное любопытство. — Айаты не всегда легко понять без толкований, — Раду потупился, стараясь не думать о том, что могло бы случиться, если бы султан обнаружил записку. Любому истинно верующему написанное в тех стихах показалось бы оскорблением. Даже Раду, иноверцу, было стыдно и неприлично такое читать. Он до сих пор не находил себе места — его буквально трясло изнутри. Знал ли Мехмед персидский?.. — Если тебе нужны разъяснения, принц, ты всегда можешь обратиться к своему султану, — неожиданно хмыкнул Мехмед. — Прошу, не чувствуй себя неловко — я буду лишь рад помочь тебе найти путь к Аллаху. — Благодарю, султан, — у Раду снова начало гореть лицо, но на этот раз причиной была его собственная ложь. Он только что убедил Мехмеда, что читал комментарии к Корану, тогда как сам… Раду быстро прогнал эту мысль, потому что одно лишь воспоминание вызвало у него новую волну нервного шока. Он не знал, каких богов ему благодарить за то, что записка так вовремя выпала из книги. — Прошу прощения, но мне нужно идти, султан, — добавил он, снова почтительно склоняя голову, чувствуя себя дёрганным и неловким. Ему хотелось бежать из библиотеки, но этикет не позволял так поступить, не получив согласия Мехмеда. И, как назло, Мехмед молчал. Взгляд его ещё минуту блуждал по страницам книги, а затем неожиданно снова остановился на лице Раду: — Да, разумеется. Раду, стараясь выглядеть почтительно, медленно прошёл к двери и, бросив последний взгляд под стол в тщетной надежде заметить злосчастную записку, вышел в коридор. Любовное послание вправду словно растворилось в воздухе — было ли оно вообще? Раду уже и в этом начал сомневаться. *** Послание действительно существовало. Принцу Раду довелось убедиться в этом через пару дней, когда он снова отправился в библиотеку, чтобы проверить корреспонденцию. Впрочем, на этот раз он оказался там не один, поскольку многие обитатели дворца ждали писем из своих родных мест. Вельможи обыкновенно получали почту лично в руки, но, поскольку Раду не был визирем или шахом, ему приходилось, как и другим, ждать, когда посыльный слуга принесёт корзину с распечатанными конвертами. По традиции, перед тем, как передать кому-либо письмо во дворец, его тщательно проверяли и перечитывали. Когда Раду вошёл в библиотеку, у стола уже собралось довольно много ребят из сераля, а корзина с корреспонденцией была выпотрошена и перерыта. Левент, как старший в гареме, распоряжался письмами своих товарищей, считывая отправителей и определяя, кто был адресатом. Читальный зал был наполнен смешками и охами. Посыльный оставался в стороне, терпеливо выжидая, когда всю почту разберут. Раду не любил толпу, и собирался уже, было, уйти, чтобы вернуться позже, однако Левент неожиданно окликнул и его: — Постой, юный принц, для тебя здесь тоже есть кое-что! — он намеренно не называл Раду по имени, обращясь к нему по титулу, притом делая это крайне неуважительно. Раду, который привык к подобной фамильярности, но не желал ни с кем конфликтов, решил сделать вид, словно ничего не услышал. Но в полушаге от двери ему всё-таки пришлось остановиться, когда Левент внезапно громко принялся читать: “Своё сердце отдать он тебе не желал — но оно ведь его ни о чём не спросило, будто нищий, судьбу свою встретило там, у порога скупого любимого....” — Это написали принцу?! — заголосили юноши наперебой. — Это принцу Раду?! Дай посмотреть! Что там ещё? Это всё?! Раду, шумно выдохнув, развернулся к Левенту. Он прекрасно понимал, что именно тот задумал — или, по крайней мере, думал, что понимал. Любимец султана недолюбливал Раду с самой первой встречи, поскольку считал его своим соперником. Его попытка приписать Раду несуществующие отношения была шита белыми нитками и явно была нацелена на то, чтобы опорочить Раду перед султаном, пустив сплетни. — Что это? — Раду скрестил руки на груди, меряя Левента ледяным взглядом. — Письмо, — светловолосый юноша заулыбался, изображая невинную заинтересованность. — Похоже, его написали тебе. — Мне не интересна любовная чушь. Но, раз уж тебе так любопытно, что мне пишут, будь добр, найди письмо моего брата. — Мы разобрали корзину — для тебя здесь было только одно письмо, юный принц, — продолжал щебетать Левент. — Как жаль, что отправитель не назвал себя. — Раз так, то мне, тем более, не интересно, — Раду снова развернулся, чтобы уйти. Похоже, ему здесь делать было больше нечего. Вот только далеко уйти не вышло, потому что в дверях библиотеки каким-то образом оказался султан Мехмед. Неизвестно, сколько времени он стоял за спиной Раду, и как много слышал — однако от того, как он смотрел на него, принцу внезапно сделалось не по себе. — Султан Мехмед Хан!.. — Левент и другие парни из сераля почтительно склонились. — Султан Мехмед! — посыльный неожиданно покраснел, тоже склоняя голову. — Они отобрали у меня корзину! — Я так и понял, — Мехмед усмехнулся, однако во взгляде его не было ни капли веселья. Раду внезапно понял, что до сих пор так и не поприветствовал султана, однако делать это теперь, когда, очевидно, Мехмед и без того был чем-то недоволен, было бы ещё более глупо. Уйти из читального зала он теперь тоже не мог — это было бы и вовсе неуважительно. Оставалось только стоять в стороне, как истукану. В библиотеке повисла неприятная тишина. — Вы ведь что-то читали? — заговорил Мехмед снова. — Мне кажется, я оборвал вас на чём-то важном? Прошу, пусть моё присутствие не стесняет вас. Левент неловко прочистил горло, однако злополучное письмо так и не отложил в сторону. Оно всё ещё было у него в руках, и Раду неожиданно осознал, что почерк автора строк ему уже знаком. Он определённо видел эту вязь прежде. Ему вдруг сделалось дурно. Он прекрасно помнил совершенно бесстыдный стих, бесследно пропавший в библиотеке в прошлый раз — если автор снова писал о Пророке, можно было вполне представить, какой гнев могли навлечь такие слова. — Это письмо адресовано принцу Раду, — стушевавшись, пробормотал Левент. — Будет неправильно, если я стану его читать. Пусть лучше он… Раду поджал губы, чувствуя, что ловушка стремительно захлопывается. Мехмед стоял к нему достаточно близко, чтобы видеть написанное — от него бы не удалось ничего утаить. А хуже всего было то, что письмо, судя по всему, действительно предназначалось именно ему — едва ли Левент стал бы лгать султану в лицо ради забавы. — Хорошо, — Раду кивнул, перехватывая развёрнутый конверт, лихорадочно проходясь взглядом по короткому указанию адресата. “Юному принцу Раду.” Его пальцы оказались неожиданно неуклюжими, так что письмо едва не полетело на пол — лишь каким-то чудом ему удалось вцепиться в него на лету. Кем бы ни был человек, решивший отправить ему стихи, он совершил огромную ошибку. В гулкой тишине сердце его колотилось так громко, что, казалось, ещё немного — и проломит рёбра. Раду прикусил пересохшую губу, проходясь по замысловатым строкам взволнованным взглядом. “Стал холодным к утру сад прекраснейших роз, и тебе ли не знать, что канву лепестков ранней осенью ветер к порогу принёс — но не слышу я больше твоих здесь шагов. Я к порогу пришёл твоему бы один — но за мной неизбежно идёт моя тень… О твоих волосах пишет оды Авни́, по ночам. Он читал бы тебе целый день о твоей красоте. Он сравнил бы с луной твою бледность чела, и румянец ланит он сравнил бы с прекраснейшей розой ночной — от любви соловьём его сердце кричит. Своё сердце отдать он тебе не желал — но оно ведь его ни о чём не спросило, будто нищий, судьбу свою встретило там, у порога скупого любимого. Знал Авни́, что с тобой лишь конец его ждёт — без любви твоей сердце его не живёт.” Раду сжал письмо крепче, качая головой, понимая, что ничто на свете не заставит его прочитать эти строки вслух перед всеми. Кем бы ни был этот неизвестный Авни — он не заслуживал такой участи. Он писал о своей безответной любви, доверяя Раду свои чувства. Он писал о своём одиночестве, о невозможности признаться напрямую. Его сердце кричало от любви, не спрашивая его о том, желал ли он любить. Безответная молчаливая любовь вынудила его. Он ничего не требовал взамен. Раду опустил голову, чувствуя, как глаза наливаются жаром. Он не знал, как много успел увидеть Мехмед, но он не собирался удовлетворять любопытство султана таким образом. Странно, но стихи Авни придали ему храбрости, и он более не боялся последствий своего отказа. — Читать чужие письма — отвратительно, — неожиданно оборвал тишину Мехмед. — Все без исключения будут наказаны. С этими словами он развернулся и вышел из библиотеки. А спустя несколько минут Левента и посыльного увели под стражей. Принц Раду продолжал стоять на месте, пока все свидетели сцены не разошлись. Он не решался никуда уходить — и всё ещё не мог поверить. Его всё ещё трясло от пережитого ужаса. Сжимая письмо, он невидящим взглядом упирался в единственное узкое окно зала, отчётливо понимая, что оно выходит в его любимый сад. Стоял вечер, и лепестки роз действительно осыпались от ветра на ступени и траву. Лето подходило к концу, сменяясь осенней прохладой. И Авни, кем бы они ни был, в самом деле был прав — Раду давно не выходил в сад.