Сердце его в Эдирне

…Отправлять свои стихи Раду было ошибкой, и Мехмед отлично это понимал. Он мог сколько угодно восхищаться заморским принцем, наблюдая за ним издалека, и даже писать о нём — но сближаться с ним не стоило. Что он всерьёз мог предложить ему? Стать частью гарема? Быть любовником? То, что Раду жил в Эдирне, не делало его подданным Османской империи. Он всё ещё являлся братом действующего господаря Валахии, которого связывали с Мехмедом вполне сносные дипломатические отношения. Он не был юношей-рабом, и относиться к нему иначе, нежели как к принцу и младшему брату друга, было бы оскорблением. Осман и так веками считали варварами в христианской Европе, и Мехмед, прикладывающий столько усилий, чтобы опровергнуть устоявшееся мнение, то и дело сталкивался с попытками выставить его в дурном свете. Его, всегда принимавшего при дворе учёных со всех уголков света, поставившего в собственные визири иноземца, всерьёз обвиняли в гонениях на христиан Константинополя. Обвинения звучали, впрочем, и с другой стороны, поскольку Мехмед привёл немало иноземцев ко двору и не делал особенных различий между людьми разной веры. К тому же, он предпочитал мужчин — и, даже если это не было чем-то невиданным в кругу вельмож, он сам был султаном, и на его увлечения смотреть сквозь пальцы было готово куда меньше людей. Выбрать своим любовником Раду он не мог. Зачем тогда писал о нём?.. Более того — зачем, вместо того, чтобы вернуться в Константинополь, оставался в Эдирне и буквально следовал за Раду тенью уже которую неделю? Поначалу Мехмед оправдывал свой интерес тем, что хотел убедиться, что Раду не замешан в интригах Халил-паши — но принц почти ни с кем не общался, а Мехмед всё ещё продолжал втайне следить за ним. Ему было любопытно, какие книги читает принц, и как в целом проводит свои дни. Дошло до того, что Мехмед вложил один из своих стихов в книгу, чтобы просто проверить, как Раду отреагирует. Это было глупой выходкой, но он не мог приблизиться к Раду иначе, не выдав себя. Узнав, что султан проявляет к нему интерес, принц мог снова попытаться сбежать из города, или, что хуже, укрепиться в мысли, что Мехмед его к чему-то принуждает. Это было недопустимо и, к тому же, не соответствовало истине. В итоге Мехмеду удалось так сильно взволновать Раду своими стихами, что тот действительно сбежал — к счастью, не то, чтобы далеко. Но перед этим от него не укрылось, как широко распахнулись глаза принца, и как резко перекатывался его кадык за воротом муслиновой рубашки. Принц кусал и без того раскрасневшиеся губы, перечитывая строки, и лицо его заливал очаровательный румянец. Очевидно, он действительно был неравнодушен к поэзии. Именно эта мысль сподвигла Мехмеда послать Раду новое любовное письмо — на этот раз, умышленно давая понять, что пишет о нём. Вот только Мехмед понятия не имел, что письмо это попадёт в чужие руки и станет поводом для насмешек. И он даже не подозревал, что Раду внезапно начнёт защищать неизвестного автора. Реакция Раду его потрясла — принц действительно был готов вступить в конфронтацию с ним, чтобы помочь некому Авни. Неужели стихи так сильно ему понравились?.. Мехмед снова бродил по саду, не находя себе места. Сердце его было неспокойно, а голова слегка кружилась. У него было так много вопросов к Раду, однако он не смел их задать напрямую. Он не знал, как спросить принца, почему тот решил встать на сторону Авни. Было очевидно, что стихи эти писал мужчина — неужели Раду не смущало внимание такого рода? Находил ли он приятным факт, что некий неизвестный поэт желал его так страстно? Что он чувствовал, когда читал о том, как тосковало по нему чьё-то сердце? Мехмед опустился на траву, чувствуя себя совершенно сбитым с толку. Последние краски заката всё ещё расцвечивали небо, но наступающая ночь приносила первые холода. Прежде душный воздух теперь звенел ароматами осенних цветов и осыпающейся листвы — и он сам чувствовал себя готовым сорваться. Что, если он сознается Раду в своей выходке? В конце концов, это ведь всего лишь стихи. Вероятно, ему следовало выразить принцу признательность за то, что тот не стал зачитывать его очередное творение перед всеми — даже если никто не узнал бы в нём автора. Но что, если Раду снова его не так поймёт? Мехмед не собирался пересекать черту по отношению к Раду — стихи были тем максимумом, который он мог себе позволить. Его единственным удовольствием было наблюдать, как Раду смущённо вчитывается, склоняя голову всё ниже, и слышать, как замирает его дыхание от волнения. Если жизнь отнимет у него и это удовольствие, что ему останется?.. Мехмед и сам не представлял, как важен для него был Раду, до сих пор. Его собственные мысли его ужасали. Когда он успел так сильно увлечься? Что он должен был теперь с этим делать? Когда за спиной его послышались шаги, он уже знал, кого увидит, а потому оборачиваться не стал. Принц Раду решил выйти в сад, и, вероятно, он намеренно разыскивал Мехмеда. В противном случае, он бы нашёл способ избежать встречи, как делал это всё последнее время. — Султан Мехмед Хан, — Раду поравнялся с Мехмедом, но при этом было видно, что он не понимает, как ему вести себя дальше. Мехмед сидел прямо на мокрой траве, и смотреть на него сверху вниз было невежливо. Присесть же Мехмед его так и не пригласил, а потому юноша просто стушевался. — Принц Раду, — Мехмед вздохнул. — Если хочешь, можешь составить мне компанию. Я всего лишь отдыхаю здесь. — Благодарю, султан, — Раду кивнул в знак благодарности, но продолжил стоять. Похоже, он не знал, что ему делать дальше. — Ты можешь сесть рядом, если хочешь, — Мехмед улыбнулся, пытаясь выглядеть приветливо. — В любом случае, я здесь ненадолго. Ты ведь… хотел меня о чём-то спросить? Он надеялся, что его вопрос не звучал как приказ, но, чем дольше он общался с Раду, тем более отчётливо понимал, что между ними пропасть. Ему никогда не удастся поговорить с принцем так же откровенно, как он мог писать от имени Авни. — Я хотел принести извинения за то, что не стал читать письмо, — Раду, ещё немного помявшись, всё-таки сел напротив Мехмеда. Сегодня на нём была плотная накидка — вероятно, он успел переодеться перед тем, как вышел. Мехмед нахмурился. По всему выходило, что Раду планировал провести в саду немало времени. Любопытно, с какой целью? — Всё в порядке. Твои письма должны оставаться личными, — он вздохнул. — Это всего лишь стихи. Левент не имел права зачитывать их. Этот юноша в последнее время слишком много на себя брал, а потому я решил отправить его на время в Манису. Больше он не создаст проблем. — Благодарю, — Раду снова склонил голову. — Султан милостив. На том их разговору следовало бы закончиться, однако Мехмед всё никак не мог перестать думать о том, что Раду в последнее время давно не гулял в саду. Мог ли принц выйти в накидке, потому что таким образом надеялся встретить Авни? Если так, ему пришлось бы провести здесь всю ночь в пустом ожидании. — Принц, скажи, могу ли я задать тебе личный вопрос? — решился Мехмед заговорить снова. — Те стихи… они ведь пришлись тебе по душе? — Человек, который написал их, наверняка талантлив, — уклончиво ответил принц Раду, глядя куда-то перед собой. Что же, это был самый нейтральный ответ, который мог дать ему принц. Мехмед не рассчитывал на большее, однако он всё ещё ничего не выяснил. — Должно быть, это приятно — иметь такого поклонника, — продолжил он. — Даже если не знаешь, кто он. Раду наконец поднял на Мехмеда глаза, и на этот раз их выражение из настороженного сделалось откровенно испуганным. — Могу ли я просить, откуда султану известно, что я не знаю, кто написал стихи?.. — Это всего лишь предположение, — Мехмед улыбнулся, пытаясь рассеять неловкость. — К тому же, среди наших авторов есть традиция выбирать себе псевдоним. Мало кто творит, используя своё настоящее имя. Поэты испокон веков воспевают своих возлюбленных, делая это в тайне, словно ночные соловьи. Со времён Фаррухи Систани мало что изменилось. — Вы увлекаетесь литературой? — Раду, казалось, был удивлён. — Ты слышал о легендарной библиотеке Константинополя? — задал Мехмед встречный вопрос. — К сожалению, то, что досталось нам этим летом, было лишь частью её богатств, однако она несравненно превосходит библиотеку в Эдирне и определённо представляет интерес. Старинные манускрипты, необычные карты и древние кодексы… я поручил систематизировать её, поскольку христиане жгли книги, когда осознали, что город пал. Если принцу Раду будет интересно, он может отправиться в Константинополь, когда ему будет угодно, чтобы удовлетворить своё любопытство. — Вы коллекционируете редкие книги, — принц Раду кивнул. — А ещё зовёте ко двору учёных, художников, скульпторов и музыкантов со всего мира. Я… слышал об этом. — Аллах не наделил меня великими талантами, но дал мне власть. Почему бы мне не использовать своё положение, чтобы помогать по-настоящему талантливым людям? Я ведь ни к чему их не принуждаю, — парировал Мехмед, неуверенный, были ли слова Раду комплиментом или оскорблением. — Это ведь тоже своего рода талант, — неожиданно отозвался Раду. — Ни к чему не принуждая, добиваться того, чего желаешь. Мехмед ответил на это улыбкой. — Юный принц Раду необычайно наблюдателен. Но в конечном счёте мы все всего лишь люди. Если художник или поэт не захочет оставаться в Османской империи, он волен покинуть её и отправиться на запад, где ограничений для него будет ещё больше. Где Церковь будет решать за него, что именно он должен изображать и о чём ему дозволено писать. — Тогда это всё равно, что отсутствие выбора, — вздохнул Раду. — Никто из нас по-настоящему не свободен. — Принц Раду прав, — кивнул Мехмед. — По-настоящему не свободен никто, включая султана. После этих слов их обоих накрыло странным молчанием. Мехмед чувствовал, что принц смотрит на него с нескрываемым любопытством, однако не собирался как-либо располагать Раду к себе. Если тот решит для себя довериться ему, это будет его выбор. — Я могу задать султану личный вопрос? — в конце концов, поддался Раду. — Я слышал, что султан женат… — А в чём заключается вопрос? — усмехнулся Мехмед, потому что Раду так долго подбирал слова, что в итоге снова замолчал, отчего-то краснея. — У меня есть три жены. Ситти-хатун, Эмине-хаттун, и Хатидже-хаттун. Хатидже — дочь Заганос-паши. Раду покраснел ещё сильнее, отворачиваясь. — А ещё у меня есть чудесные сыновья, — продолжил Мехмед. — Баязид и Мустафа. Раду в этот момент выглядел настолько растерянным, что на него было жалко смотреть. — Спасибо за ответ, — он кивнул. — Мне, кажется, нужно идти… — Мне нравятся мужчины, — оборвал его Мехмед, — об этом всем известно, однако в четырнадцать лет меня вынудили взять первую жену. Я не должен был становиться султаном, однако судьба распорядилась иначе. Я всего лишь исполняю свой долг — равно как и ты, оставаясь здесь, в Эдирне. Раду, который безуспешно пытался подняться со скользкой травы, неуверенно замер, не зная, как реагировать. Светлокожее лицо его напоминало полыхающий пожар. — Я… не это имел в виду… простите. — Всё в порядке, — Мехмед пожал плечами. — Нет ничего дурного в том, чтобы предпочитать мужчин. Принц Раду ведь тоже вышел в сад не просто так. Наверняка ему было интересно, кто же написал ему такие стихи. В этом нет ничего предосудительного. Раду застыл, не решаясь двинуться с места. Ему удалось подняться на ноги, и, поскольку он до этого сидел прямо на земле, травинки налипли на полы его плаща. Мехмед запрокинул голову, встречая беспокойный взгляд принца. — Сегодня ночь будет холодной. Прошу, возвращайся во дворец, — проговорил он, пряча за дружеской улыбкой горечь. — Ты можешь простудиться, если прождёшь Авни слишком долго. — Но он не придёт, — прошептал Раду, и внезапно во взгляде его промелькнуло что-то совершенно странное. Осознание?.. — Не думаю, — согласился Мехмед, продолжая натянуто улыбаться. — Султан Мехмед Хан, я… — Раду снова замолчал, а затем развернулся и направился прочь, так и не договорив. То, как резко он решил уйти, само по себе сказало о многом. Мехмед откинулся на холодную траву, глядя прямо в ночное небо. Только сейчас он заметил, что уже стемнело. Казалось, непроглядная чернота была готова вытянуть из него душу, но он был бы только рад такому исходу. Его отчаяние было подобно девятому валу, обрушившемуся на него в одно мгновение пониманием, что он более не в силах ничего сделать. Он, Мехмед Хан, султан Османской империи, был бессилен, потому что Раду был принцем чужой страны. Он был недосягаем — и должен был оставаться таким, во имя всего, во что Мехмед верил. Мехмед должен был прекратить писать о нём, грезить о нём, и, тем более — сбивать его с толку своими глупыми стихами. Он шумно выдохнул, чувствуя, как внутри него появляется новая решимость. Его сердце билось всё спокойней, а сам он наконец почувствовал, как силы возвращаются к нему. Звёздное небо всё ещё плыло перед глазами, расползаясь в мутную черноту. — Султан Мехмед Хан, — послышалось вдруг снова, и в следующее мгновение его, полуслепого от слёз и замёрзшего, окутало волной тепла и ароматом чужой близости, — вы ведь сами так простудитесь. Прошу вас… Мехмед беспомощно уставился на пунцовое от смущения лицо Раду, который навязчиво пытался закутать его в свой тёплый плащ. Тот упорно не застёгивался на его плечах, так что принцу приходилось обнимать султана, чтобы хоть как-то его удержать. Худые руки стягивали капюшон, а сам Раду склонялся к Мехмеду так низко, что разделяло их не более нескольких сантиметров. — Прошу вас, — снова повторил Раду, хмурясь, — в саду холодно… — Раду, — Мехмед был настолько ошеломлён происходящим, что на секунду всё, о чём он думал прежде, вылетело у него из головы, — зачем ты вернулся? Он не верил тому, что видел. Лицо Раду находилось так близко, что его тёрпко-сладкое дыхание щекотало его щёку, а растрёпанные влажные волосы принца падали ему на глаза. Раду суетился так, словно Мехмед не был сам в состоянии о себе позаботиться. — По-вашему, я должен был вас здесь оставить?! Мехмед промолчал. По сути, Раду действительно оставил его несколько минут назад — и это было определённо к лучшему для них обоих. — Раду… — Мехмед перехватил ладони Раду своими, останавливая беспорядочные попытки принца закрепить на нём плащ, — ты ведь всё понял. Зачем ты вернулся? — Я обязательно должен это говорить?! — принц попытался отстраниться, но Мехмед удерживал его руки в своих достаточно крепко. Холод его пальцев постепенно сменялся жаром. Он продолжал вопросительно смотреть на Раду, а потому принц больше не имел возможности отступить. — Да, я всё понял, — вздохнул Раду, закрывая глаза. — Вы — Авни. Это вы мне писали. Я не знаю, зачем и как… но… — Ты знаешь, — оборвал его Мехмед. — Разве не очевидно? — Но… зачем? — Раду смущённо прикусил губу. — Разве возможно объяснить чувства? — Мехмед вздохнул. — Что скажешь ты теперь, зная, что это я схожу по тебе с ума? Ты ничем мне не обязан и свободен отвергнуть меня. Я не собираюсь становиться твоим любовником, но всё, что я писал тебе — правда. Раду снова попытался отступить, и на этот раз Мехмед разжал пальцы, выпуская руки принца из своих. В одно мгновение там, где прежде было тепло, оказалась лишь холодная пустота. — Я не… я… — Раду тряхнул головой, а затем снова взглянул на Мехмеда в каком-то неописуемом отчаянии. — Я не стал бы отвергать тебя.