И пусть Галактика горит огнем. Книга 4: Десять Воителей

24.10.300 ПЗЭ, Планета Пайк, система Пайк Даже в благословенные времена его деда Лордпорт не мог претендовать на победу в конкурсе самых красивых городов Вестероса — или даже Железных секторов. Но по сравнению с тем, что он представалял собой последние лет десять… Тот, старый Лордпорт, пожалуй, можно было сравнить с Седьмыми Небесами, в которые верили наземники. По крайней мере, так казалось Урригону, чьи воспоминания о прежней жизни за десятилетие успели слегка потускнеть — как, впрочем, и у всех. Всегда было легче верить в какое-то светлое прошлое — особенно когда настоящее представляло собой беспросветный мрак. Он отдавал себе отчет, что пытается успокоить сам себя. Грейджои на протяжении столетий терпели своеволие лордпордцев благодаря тому, что город был крупнейшим на планете промышленным центром и без него никакие орбитальные и системные проекты их великого дома были бы невозможны. Дом Ботли, правивший городом и большей частью континента, щедро оплачивал благосклонность деда Урригона, его отца — а затем и брата. Когда Железный Флот по приказу Бейлона начал накачивать дюрастальные мускулы, Лордпорт, без сомнения, внес в это благое дело самый весомый вклад металлом, энергией и кровью. Он знал, что Бейлон рано или поздно все равно сделал бы то, что сделал — но без участия Лордпорта, без промышленных мощностей и финансов дома Ботли он вряд ли бы решился на что-то большее, нежели налет на пограничные системы Ланнистеров. Дальше у него банально закончились бы боеприпасы. Но Ботли решили включиться в общее дело. И… Не сказать, чтобы это принесло им много пользы. Железнорожденные проигрывали одну битву за другой, истекая кровью десятков тысяч людей, и постепенно откатывались от Арбора к родным Железным секторам. Наземники пришли за ними — и они увидели, что железо тоже может кровоточить, окрашивая черный космос. Таргариены, Ланнистеры, Тиреллы и стоящая за ними мощь Семи Сегментумов обрушились на голову того, кого называли клятвопреступником и изменником. Если бы только Бейлон меньше утопал в собственной гордыне и мечтах о Старом Пути, но больше думал о своем народе… Но Урригон давно понял, что Бейлон Грейджой в принципе не мог об этом думать. О сдаче и мирных переговорах не было и речи. Бейлон видел впереди только резню — которая продолжалась бы до тех пор, пока хоть кто-то еще стоит на ногах. Сегодня, глядя на развалины очередной постройки, Урригон видел в ней наглядную картину того дома, который пытался построить его брат. Они называли это Падением Пайка. Со временем это название прочно вошло и в лексикон побежденных. Всего два слова. Два темных, мрачных и страшных слова, не способных никоим образом описать шок и последствия их деяний. Самому Урригону не довелось присутствовать на этом событии. Но за десять лет он сполна пропитался им. Каждая воронка на земле, каждый затравленный взгляд… Каждый крик спящего рядом, который вновь переживал те ужасы. Сегодня он сгорал от стыда, вспоминая, как пятнадцать лет назад смеялся над «мягкотелостью» наземников и их «слюнтяйством» по отношению к врагам. Так думал не только он. Эйрон тоже. И остальные их братья — кроме, может быть, Эурона. Но оказалось, что драконы, львы, розы и прочие не боялись войны и кровопролития… Они связывали себе руки натянутыми условностями и «традициями» лишь потому, что знали, какой ущерб они могут нанести Галактике, если действительно начнут сражаться в полную силу. Этот урок Урригон усвоил, пусть и слишком поздно, чтобы что-то изменить. Но он все-таки усвоил его, в отличие от большинства родичей. Да, ему потребовались годы на то, чтобы встретиться со всеми своими демонами и осознать, какие болезни пробрались в культуру и традиции Железнорожденных — и какие последствия из них выросли. Но он это осознал. А многие не осознали до сих пор. И потребовалось для этого всего-то — пережить Падение Пайка. Посмотреть на десятки городов, уничтоженных орбитальными ударами. Увидеть родной мир, по которому прошло величайшее войско из всех, что когда-либо видела Галактика. Даже сейчас, спустя десять лет, в этом было что-то инфернальное. Он до сих пор регулярно мог видеть, как кто-то внезапно останавливался посреди улицы, вглядывался в какое-нибудь пятно на стене и принимался истерически плакать. И как совсем еще молодые люди, которые тогда были совсем еще крохотными детьми, шарахались в сторону ближайшего укрытия, стоило над ними пролететь аэрокару. И еще чаще он мог наблюдать, как вздрагивали люди постарше при звуках ритмичного топота бронированных сапог по поверхности. Такова была плата за их грехи, которую они заплатили, как только война пришла к безжалостному финалу. Таково было возмездие дому Грейджоев за нарушение данных их предками обетов. За безрассудство высокородного дурака, решившего примерить корону, расплачивались восемь миллиардов тех, кому не посчастливилось оказаться под его властью. Один миллиард душ из восьми не дожили до конца войны. И очень немногие из уцелевших знали, сколько еще миллионов калек, сирот, обездоленных и обезумевших продолжали страдать в мире живых эти десять лет. — Видишь, к чему ты привел наши миры, Бейлон? — тихо говорил Урригон. — Надеюсь, тебе хорошо видно со дна Преисподней… Ты рад, как низко пал дом Грейджоев? Ты так любил говорить о наших заслугах, которых нас лишили наземники… О законном превосходстве над ними тех, кто правит космосом… Ты рад видеть, как мы получили по заслугам? Приятно ли тебе любоваться своим обнищавшим и обескровленным народом? Никто ему, само собой, не ответил. Как и всегда. Даже если Бейлон его и слышал, он все равно молчал. — Да даже у порога смерти ты умудрился все испортить! — продолжал Урригон. — Даже в вопросах наследования… Ты мог назвать своим преемником Теона. Ты должен был назвать его преемником! Это был бы твой единственный разумный поступок! Так бы ты хоть высказал уважение к нашим обычаям и законам… Но ты и здесь предпочел пойти на поводу своих хотелок… Характер последнего Железного Короля можно было охарактеризовать многими словами. Но, к его большому сожалению, здравомыслие и проницательность в этот список никак не входили. — И ты выбрал Виктариона. Именно Виктариона, будь он проклят… После того, как бросил в горнило войны Родрика, Марона, Эйрона, Робина, Эурона и меня… И как? Доволен ли ты своим выбором? Благодаря ему Железные сектора снова объяты огнем… И уже в этом году наш народ окончательно вымрет. Он уже не верил, что Железнорожденных удастся спасти. Только не под гнетом их кровавого наследия. Но то, что все случится настолько быстро… И никакая Вера уцелевших жрецов не могла пересилить безжалостные цифры и факты. По самым оптимистичным оценкам, в начале проклятого Пустотным Богом 300 года После Завоевания Эйгона все население Железных секторов составляло менее пяти миллиардов душ в десяти звездных системах. Их несостоявшееся королевство теперь не дотягивало даже до самого бедного и слабого сегментума в пространстве Вестероса. Даже Дорн с его суровой демографической политикой был многолюднее раза в три или в четыре. В этих условиях потеря одной-единственной системы нанесла бы им непоправимый урон. И они уже потеряли минимум три: Большой Вик, Солтклифф, Одинокий Светоч. И лишь горстке беженцев удалось покинуть обреченные миры. А Старый Вик пал на колени перед безумной сущностью, которую он когда-то называл братом. Так что эту систему тоже можно было считать потерянной. Вместе с Большим Виком они потеряли не менее восьмисот миллионов человек. Не меньше двухсот семидесяти миллионов погибли вместе с Солтклиффом. А нападение кракена на Одинокий Светоч стоило их народу еще двадцати пяти миллионов жизней. И еще сто шестьдесят четыре миллиона или около того сейчас «наслаждались» правлением нечеловеческих тварей и культистов, прославляющих смерть. Теперь настала очередь Пайка. «Девятьсот двадцать миллионов жителей… Что же с нами будет? Успеем ли мы прекратить взаимную ненависть и истребление друг друга раньше, чем обернемся ожившими трупами с синими глазами?» Но совсем недавно в кромешной тьме он увидел крошечные искры надежды. Аша, его племянница, вернулась на Харлоу с вестью об эвакуации. Конечно, они не смогут спасти всех, но кто-то все же сможет укрыться в Просторе. Да, их миры сгинут, как и их традиции и история — но кровь Железнорожденных сможет передаться потомкам тех, кто спасется, пусть даже на чужбине. Смел ли он сейчас просить о чем-то большем? Урригон продолжал двигаться вперед, приближаясь с каждым шагом к восстановленным районам Лордпорта. С каждой минутой улицы вокруг него становились многолюднее, дома — целее и красивее, дороги — шире и чище, и вдобавок, они не были завалены обломками домов, разрушенных при штурме планеты, и баррикад, оставшихся от многочисленных бунтов уже после него. Здесь даже дети играли с какими-то просторскими безделушками, которые наземники иногда раздавали по праздникам. — Смотрите! Жрец Пепла здесь! — Жрец Праха и Пепла! Именно это теперь было его титулом. И Урригон не мог сказать, что не заслужил его, хотя на самом деле не он это придумал. И не давал повода другим так его называть. Во всяком случае, не хотел давать. Но несколько лет тяжелой работы на раскапывании развалин и отстройке домов, больниц и других нужных выжившим жителя планеты вещей, придали ему нужный облик вне зависимости от того, хотел он этого или нет. Года через два его стандартный рабочий комбинезон вестеросского образца был насквозь пропитан пеплом, который тогда еще продолжал регулярно выпадать с неба ядовитым дождем на города и равнины Пайка. Ну а «жрец»… Первое время его называли так просто в шутку. Уж кого-кого, а его точно нельзя было назвать благочестивым верующим — до войны. То, что они с Эйроном вытворяли по молодости… Такое не вписывалось ни в какие религиозные каноны, это точно! Да и после Падения, когда он наслушался полубезумного бормотания Пустотников в лагере и среди руин… Это убило в нем остатки религиозного пыла, который еще мог тлеть в его израненном сердце. Но была одна непреложная истина, которую невозможно было отрицать с того момента, когда взору Железнорожденных открылась суровая реальность будущего мира. И заключалась она в том, что они проиграли. Их цивилизация проиграла. Дом Грейджоев проиграл. Железные сектора проиграли. Они проиграли все. И оплакивать следовало не тех, кто погиб — тем, кто выжил, было намного хуже. Он знал, что многие матери убивали своих детей просто из сострадания. Особенно если те, вопреки запретам, решали все-таки побегать под дождем… и потом находили в себе силы доползти до укрытия. Первые годы после войны кислоты в дождевых облаках было едва ли не больше, чем воды. Особенно сильно страдали от таких осадков семьи, потерявшие кров и живущие в трущобах, кишащих ядовитыми паразитами. Так и доживали свои годы покорители космоса, тихо угасая в грязном углу. Потому что у них не было ни лекарств, ни лекарей, готовых потратить свое драгоценное время на таких ничтожеств. И где, спрашивается, был Пустотный Бог, когда умирали его дети? Где божество, чье имя они произносили, отправляясь на войну, чтобы разнести его закон по всей Галактике? «А где ему быть? Он не бог — он Пустота», — подобные угрюмые ответы звучали все чаще. И ведь уцелевшим Пустотникам еще хватило ума распускать слухи о том, что Виктарион вернется и поведет их к череде величайших побед и к неслыханному доселе процветанию! И им даже кто-то верил — поначалу. И те, кто, подобно Урригону, хотели мира, были в меньшинстве. Теперь же… Он шел по улицам Лордпорта — и в очередной раз не встретил ни одного Пустотника. Причина тому была проста: все они были мертвы, сожжены и рассыпаны где-то на внешней границе системе. Конечно, просторцы не были Ланнистерами, которые просто грызли и рвали всех, кто попадался им на пути. Нет, на Пайке тоже хватало боестолкновений, контрпартизанских операций и репрессивных законов, но почти во всех случаях инициаторами кровопролития были не оккупанты, а уцелевшие Жрецы-Пустотники или особо рьяные сторонники Бейлона, которые каким-то чудом уцелели и продолжали партизанить. Забавно было наблюдать, как эти люди, которые в свое время клялись «сражаться до последнего заряда, а потом, когда они закончатся, с ножом, а потом, когда он сломается, зубами и кулаками», спустя месяцы и годы оказывались живыми и невредимыми — во главе подполья. И это подполье, возглавляемое Пустотниками, двигалось от одной катастрофы к другой. Все их усилия по организации «народной войны» проваливались, а половина их акций представляла собой самоубийственные атаки «живых бомб». Все, что им удалось на данный момент — это создать подпольную сеть сбора информации на базе публичных домов: едва ли не половина их работниц подрабатывали также наводчицами или корректировщицами бомбистов. Но и этот успех повстанцев оказался недолговечным. Потому что просторцы контролировали все. Только Редвин и его приближенные, по-прежнему базирующиеся на орбите, обладали средствами на хотя бы частичное восстановление поверхности. Только у них были запасы продовольствия и чистой воды, которыми они готовы были поделиться с жителями Пайка. И, конечно, у них было оружие, способное защитить эти запасы от тех, кто решил бы взять их Железной ценой. Средства, ресурсы — и, конечно же, рабочие места. Причем Урригон знал, что на последний пункт монополии все-таки не было. Регент притащил с собой из Простора представителей многих крупных корпораций, конкурирующих между собой. Ничего этого у Пустотников не было. И быть не могло. А когда дошли известия о том, что случилось на Солтклиффе… В ближайшие дни последние катакомбники, продолжавшие поклоняться Пустотному Богу, сами притащили властям уцелевших проповедников. В основном, связанных и избитых. Потому что «возвращение Короля», о котором многие грезили и в которое мало кто на самом деле верил, все-таки свершилось. Но так, как никто не мог ожидать в здравом уме. Виктарион Грейджой, обезумевший евнух, беглец, пират и, если можно было верить слухам, еще и некромант — вернулся. И первым же делом уничтожил Солтклифф и все живое на нем. Это окончательно отрезвило всех, кто еще мечтал о грандиозном возмездии наземникам за то позорное поражение. А Солтклифф оказался не единственным. Следом за ним были и другие миры. И каждый Железнорожденный, кто еще сохранил хотя бы частичку разума, должен был признать: если Виктарион придет сюда и победит… Тогда не будет ни народного ликования, ни триумфа. Будет только смерть — и она окажется для них лишь началом жуткой не-жизни, в которой они продолжат воевать как часть орды мертвых. Обычно на этом перекрестке Урригон поворачивал налево, не заходя на площадь Погибели. Однако сегодня Жрец Праха и Пепла пошел прямо, стараясь не смотреть в ту сторону, где раньше находился большой фонтан с двумя каменными кракенами. Несколько торговцев, развлекавших местную детвору какими-то просторскими безделушками, пытались увязаться за ним — он даже головы не повернул в их сторону. Он не останавливался, пока не взобрался на возвышение, с которого обычно местные ораторы любили разглагольствовать перед жителями Лордпорта. Огляделся. Неуверенно улыбнулся, узнав в толпе немало знакомых лиц — эти люди уже не впервые слушали его речи. И сегодня снова пришли послушать, чего он скажет. Последний из Грейджоев, оставшихся на поверхности Пайка, набрал в грудь воздух и… — Жители Лордпорта! Слушайте меня! Виктарион Грейджой, предавший свою кровь и свою семью, идет сюда! К нам! И в этот темный час я говорю всем, что тот, кто ведет за собой армию мертвых и демонов, никогда не станет мне братом! Они слушали. И толпа становилась все многолюднее. — Дом Грейджоев совершил много грехов в старые годы. Но никто из его сыновей и дочерей никогда не падал так низко, чтобы нарушить покой усопшего после того, как его душа с последним вздохом отправилась в Бездну! Вы знаете, кто я! В моих жилах течет кровь Серых Королей! В моем роду были все. Воины и космонавты. Горняки и кузнецы. Мастеровые и инженеры. Корабелы и разбойники. Пираты и покорители космоса! Но никто и никогда не был некромантом и рабом Тьмы! Все мои предки были злейшими врагами Смерти, а не ее слугами или хозяевами! Он и сам поражался тому, с какой скоростью растет толпа слушателей. Казалось, вся площадь уже превратилась в огромное людское море. И Железнорожденные продолжали прибывать — и не только они. Он заметил позади толпы множество людей в зеленой боевой броне. Но командир просторцев решил пока не вмешиваться и велел своим солдатам держаться в стороне. — Виктарион Грейджой, да будет проклято его имя до конца Вселенной, презрел свою клятву, которую дал, будучи Лорд-капитаном Железного Флота. И я, Урригон Грейджой с Пайка, от имени Теона Грейджоя, единственного законного лорда системы Пайк, объявляю Виктариона виновным в нарушении самих законов мироздания, омерзительных актах некромантии и уничтожении верной ему планеты со всем населением! Есть ли у нас слово, способное описать его новую сущность? Да! Он ЕРЕТИК! — ЕРЕТИК! — СМЕРТЬ ЛОЖНОМУ КОРОЛЮ! — СМЕРТЬ ЛОЖНОМУ КРАКЕНУ! — СМЕРТЬ ЕРЕТИКУ! — Вы знаете, что у меня нет причин любить просторцев. Их сыр дурно пахнет, а их выпивка слишком слабая… — многие в толпе рассмеялись. — Но какая бы вражда ни разделяла наши народы… Сегодня о ней стоит забыть — хотя бы на время. Потому что победа Виктариона окончательно нас воссоединит — как часть армии мертвых. Урригон поднял руки вверх, призывая к тишине. Он уже не мог перекричать огромную толпу тех, кто внимал его словам. — Наш народ ждет великая битва. Последняя битва в истории Железнорожденных — вне зависимости от того, как она закончится. И я в последний раз умоляю вас встать плечом к плечу против великой Тьмы. В последний раз я, от имени дома Грейджоев, прошу вас взять оружие в руки. Я не обещаю вам победы и спасения. Но могу поклясться на пепелище своего дома… На самом деле он и сам не знал, чем можно поклясться и как закончить эту фразу. Но этого и не требовалось — оглушительный рев и гром аплодисментов все равно заглушили его слова.