Лотосы в горах

      Как и было обещано, гости из Цинхэ Не прибыли через пару дней и каждый из этих дней Цзян Чэн проводил в присутствии кого-то — один на один со своими мыслями его больше не оставляли. Тун Яо проводила с ним больше всего времени. Кажется, она одна волновалась о состоянии молодого господина и потому всячески старалась его поддерживать, рассказывала разные истории, который Ваньинь очень любил, лишь бы этот цветочек не закрывался ото всех, не наделал глупостей и хотя бы сейчас не натворил дел.              Женщина рассказывала разные истории, что были весёлыми и грустными, глупыми и поучительными. Каждый из рассказов возвращал в то беззаботное прошлое, где хотелось остаться на всю жизнь, плескаться в лучах долгого солнечного света, охотиться с Вэй Ином на фазанов и радоваться жизни. Всё это навевало воспоминания о доме, о времени, когда не было проблем, особенно таких значительных, где за спиной стояла матушка, готовая его защитить.              Всё хорошее быстро заканчивается. Как бы ни хотелось, но у Тун Яо тут также есть обязанности, которые требуют исполнения, и потому на смену ей приходит самый ненавистный человек — Лань Хуань. Настроение падает мгновенно, когда показываются белоснежные или голубые одеяния, а после и притворная сладкая улыбка. Он пытается вывести на разговор того, кто ненавидит разговаривать, особенно с тем, кого не любит. Каждая попытка прерывается угрюмым молчанием младшего, что всячески старается избавиться от надоевшего за последнее время супруга, настолько надоевшего, что однажды он не сдерживается:              — У тебя что, дел других нет, кроме как ко мне приходить?       Осознание приходит быстро, и страх вновь подталкивает к извинениям, но мягкая на удивление улыбка просто выбивает из колеи, заставив застыть в смятении.              — Что ты, мой лотос, для тебя у меня всегда найдётся время, уж поверь мне, мне есть кому дать работы побольше. — Мягкое касание к волосам и Цзян Чэн пропадает в пучине негодования, словно бабочка, попавшая в сети паука, в плотную паутину, из которой трудно выбраться.              Такие нежные движения, поглаживания, поцелуи в лоб — всё это заставляет чувствовать себя не так. Привыкший к приказам Ваньинь просто напросто запутывается. Он как маленький котёнок, что приучен к одному, а получает совершенно незнакомое, отчего только закрывается сильнее. Ваньинь делает это скорее автоматически, не думая. Просто его мозг настолько уже привык к тяжёлому и неприятному отношению, что не воспринимает доброты и ласки.              Однако маска на лице трескается, когда его губ мягко касаются, не настойчиво, будто пробуя на вкус и боясь спугнуть. Цзян Чэн даже теряется от такого, начинает сопротивляться, но ладони Лань Хуаня мягко ложатся на острые плечи, немного сжимая их на манер массажа, не давая опомниться. Одна рука опускается ниже, на поясницу, и тут Лань Хуань отстраняется. Он выглядит как и всегда — улыбается, в то время как сам Цзян Чэн полыхает от смущения.       Лань Сичэнь не настаивает на близости, как и обещал, но всячески проявляет знаки внимания, дарит подарки и пытается по максимуму быть рядом, даже перестаёт давить на младшего, пугать или заставлять трясись от страха, как обычно делал. Будто бы обморок Цзян Чэна изменил отношение Лань Хуаня к нему настолько, что он пытается ухаживать. Если бы Ваньинь был бы мягче характером и не знал, что это за человек, то наверняка бы простил его, но он помнит всё и не собирается делать непоправимых ошибок, понимая, что только это и нужно императору.              Сегодня ему приносят особое ханьфу. Красный — праздничный цвет, с вышивкой — золотым драконом на спине. Символ императорской крови. Цзян Чэн даже спорить не стал, раз хотят послушного, будет им послушный, что будет следовать их правилам, которых более трех тысяч. Он заставит их думать так, как они того и хотят, станет тем, кем они хотят, но в душе останется тем же Цзян Чэном, что идёт до конца и не сдаётся. Ваньинь ещё успеет показать супругу его место, но не сейчас, сейчас главное играть — и хорошо играть.              — Господин, выглядите бесподобно, — Мэн Яо, приставленный ему вместо прошлого, что сослали из дворца, слуга.              Сказать честно, Мэй Яо сначала не понравился Цзян Чэну, слишком уж смазливая морда у него, да ещё и эта хитрая улыбка вперемешку с лисьим взглядом. Чем не шпион? Но всё оказалось гораздо проще, и Мэн Яо сразу получил благословение господина. Правда первая их встреча не совсем задалась, просто тогда Ваньинь был на взводе из-за очередной выходки Лань Хуаня и мог сорваться на кого угодно, а тут новенький, совсем не знакомый ему человек так кстати попал под горячую руку и острый язык. На удивление, Мэн Яо только сказал, как тот похож на мать и поймал достаточно сильную пощёчину, после которой последовали хоть объяснения столь смелого поведения, что вполне устроили бывшего наследника.              — Мэн Яо, Вэй Ин приедет, или его не допустили к такому? — завязав пояс и надевая верхний халат, Цзян Чэн поворачивается лицом к слуге и позволяет тому поправить одежды.              — Господин Вэй не сможет приехать, они с господином Ланем вынуждены отбыть в Юньмэн, но будет госпожа Цзинь и господин Цзинь с наследником и вашим племянником, господин Лань позаботился о том, чтобы они добрались в целости и сохранности.       Такую новость Цзян Чэн точно не ожидал услышать, отчего жестом останавливает юношу, и тот поднимает голову.       — Я не вру, госпожа Цзинь Яньли прибудет сюда завтра вместе с сыном.       Мэн Яо продолжает одевать Цзян Чэна, что восковой куклой застывает на месте — и очень кстати. Многослойные одежды и ханьфу в Гусу позволено носить только императорской семье и гостям «голубых» кровей, а обычные простолюдины носят штаны да рубахи, что и показывает их статус. Конечно, в гареме одежды украшаются, как только можно, но даже старшему наложнику не позволяется носить ханьфу, даже если девушка-наложница родит сына.              Цзян Чэн быстро заканчивает с одеждой, и следом Мэн Яо принимается за волосы. Аккуратность — его второе имя. Сколько он служит Цзян Чэну, он ни разу не замечает, что тот делает что-то не так или неаккуратно. Наоборот, всё идеально настолько, что и пристать не к чему. Вся порученная ему работа выполняется великолепно, что уж там говорить о простом поведении юноши. Мэн Яо утончён и харизматичен, словно благородных кровей, его взгляд, манера общения, умение подлизываться — всё, что только нужно для высшего слоя, но Мэй Яо — обычный слуга, который не говорит о своём прошлом даже господину. Хотя Ваньинь и не то чтобы интересовался. Ему достаточно увидеть нежелание слуги, чтобы закрыть эту тему.              — Молодой господин, выглядите бесподобно. Уверен, императору понравится внешний вид. Вам очень идёт красный, господин, — Мэн Яо словно бьёт кинжалом в сердце. Хотелось меньше всего этого, ведь эти скользкие взгляды отравят, как на его свадьбе, которая стала самым большим кошмаром в его жизни. Видя это, Мэн Яо сразу же кланяется. — Прошу прощения, господин, я не хотел задеть вас.              Цзян Чэн машет и встаёт, давая возможность поправить его одежды ещё раз и почувствовать весь этот груз, к которому теперь ещё добавились и тяжёлые шпильки в волосах, словно он девица. И тут Ваньиня осеняет, почему Лань Сичэнь решил дать ему именно подобие женского наряда — он всячески выделяет его статус на своём фоне и показывает, что он всего лишь жена, не больше.              

***

      Последнее, что хочет видеть Ваньинь — это то, как Не Хуайсан придёт в главный зал и посмотрит на него с презрением, всё же они были лучшими друзьями. Цинхэ и Юньмэн издавна в хороших отношениях, да настолько, что самыми первыми стали обмениваться учениками, а после уже эту традицию подхватили и Лани, а самыми последними и Цзини. Старший Не уважает мать Цзян Чэна за её стойкость и силу духа, за то, что она сделала, он один из первых поддержал её и маленького А-Чэна после гражданской войны и переворота. Не Минцзюэ всегда помогал и был чуть ли не шишу Ваньиню, потому что уделял неродному ребёнку больше внимания и проявлял к нему больше любви, чем родной отец. Однажды Цзян Чэн даже спросил его: «Могу ли я называть вас шишу?», на что получил положительный ответ.              Однако когда Не Хуайсан переступает порог главного зала и выпрямляется после приветственного поклона, глядя точно на Цзян Чэна, тот выдыхает с облегчением. В глазах Не-младшего только радость от встречи с давним другом, только она, презрением там даже не пахнет, на него нет и намёка. Кажется, единственное, что сдерживает Не Хуайсана, чтобы не наброситься на Цзян Чэна — это присутствие Лань Сичэня и знание хоть каких-то манер. Ведь если вспомнить того же Вэй Ина, этот бессовестный уже бы бросился в его объятья. Не-младший только улыбается и застенчиво проходит к своему столику, где его уже ожидает Не Минцзюэ.              Следующий гость, что входит в зал, заставляет Ваньиня выйти из-за стола и накинуться с объятьями, позабыв о манерах. Тоска по сестре столь велика, что затмевает ядовитый взгляд в спину. Сейчас неважно мнение супруга о его действиях, сейчас главное то, что сестра рядом, что она тут и приехала к нему, остаётся надеяться на лучшее.              Яньли улыбается так мягко, и мгновенно так приятно становится на душе, что Цзян Чэн даже чуть слезу не пускает, если бы не его гордость, он бы расплакался прямо тут. Нежные поглаживания по голове, приятный мягкий и мелодичный голос — всё это позволяет чувствовать себя в безопасности. Чувствовать себя так, будто бы ничего плохого не произошло и они снова в прошлом. Ваньинь опять ловит себя на этой мысли.              — А-Чэн, я так рада тебя видеть, мой милый шиди, — она немного отстраняется и берёт на руки маленького ребёнка, которого передаёт ей супруг. — Ты только посмотри, ты уже нравишься А-Лину, он к тебе тянет ручки. Как ты? Ох, что это я, пройдём к столу и побеседуем до начала празднества?              Оба слышат кашель, брат с сестрой одновременно поворачиваются, вспоминая, где находятся. Яньли сразу же кланяется в знак извинения и принесения неудобств, но получает мягкую и по-настоящему добрую улыбку Лань Сичэня, однако когда его внимание переходит к Ваньиню, у младшего бежит холодок по спине. Взгляд янтарных глаз ясно даёт понять, что нужно явиться сейчас же на место и не нарушать больше правил новой семьи. Цзян Чэн не спешит так поступать. Он уже не боится, он на людях, а что будет потом — не столь важно. Он наверняка понесёт наказание, потому что тут присутствует и Лань Цижэнь, что зло смотрит на него и нервно теребит бородку, но его взгляд не сравнится со взглядом Лань Сичэня.              — Ваше Величество, прошу меня извинить, мне нужно удалиться ненадолго, неважно себя чувствую, — поклонившись, Цзян Чэн быстро выходит с зала. Он действительно чувствует себя ужасно, настолько, что живот сводит судорогой, а в глазах нет-нет и темнеет.              И Цзян Чэн и Лань Хуань понимают — за такой короткий срок он не смог оправиться после простуды и скачков настроения вперемешку со стрессом. Это очевидно и предсказуемо для тех, кто в курсе, а именно — Лань Цижэня, Лань Хуаня, Мэн Яо, Тун Яо и Хэн Си. Только вот поведение последней служанки немного озадачивает Цзян Чэна. Она худа и запугана после того, как приехала сюда, она совсем не та улыбчивая девушка, что любила поговорить с ним. Она изменилась, как и все приезжие Юньмэнцы.              Хэн Си не видно на празднике и даже во время восстановления он не видел её. Тун Яо старалась избегать этой темы, но единственное, что сказала по поводу неё в последний раз, так это что Хэн Си уехала со двора и больше никогда не вернётся. Это произошло ровно три дня назад, и именно тогда Лань Сичэнь вёл себя достаточно мило. Перед приходом старшего женщина умоляла сделать вид, будто бы Цзян Чэн ничего не знает, и он действительно так и поступил.              Цзян Чэн превосходно играет.              — Мэн Яо, что случилось? Ты меня так усердно звал, когда я приветствовал сестру, — Ваньинь заходит за угол в небольшую комнату для слуг, проверив перед этим, что за ним никто не следит.              — Молодой господин, думаю, вы должны знать, Хэн Си убита мужем, свадьбу с которым устроил император. По моим подсчётам, это сделано специально и девушка что-то знала.       Ваньинь закусывает губу, узнав о смерти служанки. Конечно, она знала, это была одна из помощниц Юй Цзыюань, она специально послана матерью, чтобы помочь держать хоть какую-то связь.       — Значит, Сичэнь узнал? — получив кивок, Цзян Чэн теперь понимает, что наказания ему не избежать в любом случае. Действия, что вытворяли Цзян Чэн и Хэн Си, считались шпионажем и наказывались строго, но в зависимости от статуса. Максимум, который мог получить Ваньинь за это, — два удара дисциплинарным кнутом и только, а вот слуг за такое убивают и нещадно.              — Тогда следует быть осторожными, ступай, когда надо будет, я тебя позову.       Ваньинь уходит и возвращается в зал, где уже полно людей. Его лицо такое же бледное, но походка плавная, словно на плечи не опустилось новой тяжести. Суровый взгляд Лань Сичэня заставляет поднять усмехающийся в ответ и занять место внизу, где и сидел ранее, однако Лань Сичэнь распоряжается по-другому и пересаживает супруга вровень с собой.       — Поговорим и проведём вечер повторения правил, после этого банкета жду тебя в своих покоях и надеюсь на твоё благоразумие, Ваньинь. Не заставляй меня ходить за тобой и тащить к себе силой, — шёпот звучит угрожающе, и Цзян Чэн сглатывает слюну, но никак не комментирует и не отвечает, за что слегка получает шлепок по бедру. Мгновенно покраснев и кивнув, чтобы удовлетворить Лань Сичэня, но тот не убирает ладонь с чужой ноги, лишь сжимает сильнее мягкую часть тела под множеством слоёв одежды.              Лань Хуаня не смущает собственное поведение, а вот слегка заалевшие скулы Ваньиня показывают, что тот сильно смущается и боится, что кто-то заметит происходящее. Собственно, поэтому, чтобы подразнить Цзян Чэна, Лань Сичэнь просовывает руку дальше, оглаживая внутреннюю сторону бедра, поднимаясь выше до тех пор, пока стройные ноги его супруга не сжимаются плотно, не позволяя двинуться дальше без применения силы.              — Лань Сичэнь...— Цзян Чэн слегка вздрагивает и удерживается от вскрика, когда его щипают. Рука его на автомате ложится поверх руки старшего, призывая остановиться, иначе Цзян Чэн умрёт от смущения и стыда. Однако насмешливый взгляд Лань Хуаня говорит, что пытка будет продолжаться, пока императору не надоест. — Пожалуйста, прекратите, вы ведёте себя неподобающе и нарушаете правила своей же страны...              Переходя на шёпот, Ваньинь застенчиво улыбается младшему Не, что задаёт ему какой-то вопрос. Цзян Чэн просит вновь озвучить его и только после даёт ответ. В этот момент его бедро сжимают особенно сильно, будто бы Лань Сичэнь специально над ним издевался в наказание за неуважение и ту выскочку к сестре. Только Цзян Чэн отдалённо понимает, что это ещё цветочки, Лань Сичэнь не может так просто отпустить его, удовлетворившись столь «лёгким» наказанием.              — Так, значит, ты всё же помнишь про правила моей страны... удивительно, ты не пропускал пункт о шпионаже, пререкание со старшими, неуважению к старшему? Кажется, мой лотос, ты забыл прочесть эти главы, — наконец убирая руку, он одаривает Цзян Чэна ледяным взглядом, от которого бегут мурашки по спине, а сердце на мгновение прекращает биться. Этот взгляд, что он видит в кошмарах, вновь появляется и не предвещает ничего хорошего, оставляя после себя очередную боль, что глухо отзывается в душе. Только вот что страшнее: ожидание или то, что Лань Сичэнь узнал некоторые факты об Цзян Чэне?              Сглатывая слюну, Цзян Чэн выпрямляет спину и с лёгкой улыбкой смотрит на новорождённого племянника, что мило тянет маленькие ручки к матери и отцу. Конечно, Цзинь Цзысюань не лучшая кандидатура на роль мужа сестры, но увидев эти горящие нежностью и лаской глаза, в которых так и полыхают искры любви, Ваньинь только улыбается, наслаждаясь счастьем сестры, он смотрит с белой завистью и небольшой тоской по прошлым временам.              — Цзэу-цзюнь, очень признателен за тёплый приём, однако мой младший брат очень устал с дороги. Позволите ему отправиться в свои покои, для дальнейших переговоров нужен только я, а присутствие Не Хуайсана необязательно, — старший Не отвлекает Цзян Чэна от раздумий и Лань Сичэня от бессмысленного разговора с Цзинь Гуаншанем о каких-то там девицах.              Ваньинь переводит взгляд на друга и видит в его зелёных глазах дикую усталость и скуку. Конечно, Вэй Ина тут нет, чтобы поболтать на любимые темы, а сам Цзян Чэн находится на достаточном расстоянии для обычного разговора. На секунду становится стыдно, что он занимает место куклы и не может как раньше проводить время за беззаботными беседами, которые так любит Не Хуайсан. Волна теплоты внезапно окатывает Цзян Чэна, заставляет расслабиться ещё сильней, подумать о чём-то хорошем, связанным именно с Не Хуайсаном... Эти мысли пугают и греют одновременно, но к тому моменту, как Цзян Чэн успевает что-то сказать, Не Хуайсан уже совершает прощальный поклон и удаляется из зала. Они так и не успевают обменяться парочкой слов.              — Они останутся ещё на неделю, поэтому вы ещё увидитесь, не стоит так расстраиваться, — Немного наклонив голову к супругу, Лань Сичэнь мягко касается чужого колена, наблюдая за реакцией Цзян Чэна. — Когда ты улыбаешься, ты мне нравишься больше, не забывай об этом, пожалуйста.              Приятная улыбка в издевательской манере, слова, что озвучены на весь зал, заставляют Цзян Чэна вспылить. Как он смеет так обращаться с ним? Как он смог превратиться в такую размазню?!       — А почему я должен об этом помнить?       В зале повисает тишина, и только холодный взгляд Лань Сичэня говорит, что он вновь попал в паутину, остаётся только дёргать за ниточки, пока все взгляды уставились на главную пару — на Цзян Чэна и Лань Сичэня.