Лотосы в горах

      Они быстро идут по коридорам, напоминающим скорее лабиринт или муравейник, чем дорогу к покоям Лань Хуаня.              Это не то что волнительно, это ужасающе, да к тому же когда ведут под локоть, сжимая пальцы на руке всё сильнее, заставляя тихо шипеть и кидать уничтожающие взгляды. Однако каждого из них любезно пропускают мимо. Лань Сичэнь любит так делать — закрывать глаза на то, что касается его супруга, но при этом обращать внимание на его плохие стороны. Прямо как мать. От такого сравнения становится не по себе, но из мыслей выводит резкий толчок, и Ваньинь почти падает, споткнувшись о свою же ногу. Как нелепо.              Осмотрев серыми, похожими на серебро глазами комнату, в которой оказался, Цзян Чэн мысленно завидует. Место для гостей, где во всю длину стены располагается большой диван с множеством мягких подушек, которые находятся как на самом диване, так и на полу. В самом дальнем углу что-то вроде кабинета, где император решает свои дела, читает документы и подписывает договоры. Ещё чуть дальше открытые двери на балкон, а если посмотреть в другую сторону, то такие же двери, но уводящие в комнату, и Цзян Чэн знает, что это за комната, — та, где ему точно предстоит побывать. Цзян Чэн не горит желанием сейчас туда заходить, но его опять хватают за локоть, словно безмолвную куклу, и тащат следом. Откуда у Ланя столько силы?              Ваньинь упирается ногами и тянет руку на себя, но то, что Лань Хуань молчит, пугает намного больше, нежели всё остальное, что может случиться, однако, одно известно точно — если Лань Хуань долго молчит, значит, всё серьёзно. Да и сам Цзян Чэн знает, насколько серьёзно влип и что вообще натворил.              — Цзян Ваньинь, ты смеешь позорить меня перед гостями? Мой милый лотос, ты позволяешь себе слишком много вольностей. Я должен тебе напомнить, что я сделал для тебя и что в итоге ты сотворил, — голос, наполненный лживой добротой, режет слух и тишину пополам. Неужели так трудно быть настоящим? Впрочем, Лань Хуань слишком долго притворяется добрым и пора показывать, что же всё-таки скрывается за этой маской. — Я позвал твою сестру и твоего племянника, чтобы ты мог встретиться с семьёй, позволил поговорить с другом и не запер тебя в комнате как самый лучший экземпляр или экзотического зверька, ты волен выбирать и не считаешься рабом, ты свободный юноша, и ты платишь мне вот так?              Ваньинь захлёбывается от такой наглости. Он ещё и благодарить должен за это?              Его серебряные глаза, напоминающие отдалённо полную луну в отражении озера, смотрят на императора с удивлением и непониманием. Неужели этот человек и правда думает, что все его поступки — это нормально?              — Я не должен терпеть твоё отношение ко мне, Лань Хуань. И не смей меня сейчас поправлять, супруги могут называть друг друга по имени без согласия императора, я учил ваши правила, а вот ты скорей всего нет, раз смеешь так обращаться с тем, кого забрал из другой страны, где другие порядки и традиции, — вскидывая острый подбородок вверх, Цзян Чэн ни на минуту не сомневается в своих словах и выборе действий. — Я не просто какой-то там мальчик из семьи, что согласился на неравный брак с тобой, я — наследник великой империи Юньмэн Цзян и даже став тебе супругом продолжаю являться частью Юньмэна, не территориально, так душой, и с этим ты ничего не сделаешь мне. Ты не сможешь вытряхнуть из меня душу и вселить новую.              Вот он — сын Юй Цзыюань и первый наследник империи, который пошёл на такое, оставив след в истории, уже когда переступил порог этого дворца. Никогда прежде богатые семьи и уж тем более люди знатных кровей не соглашались на такой брак между двумя наследниками мужского пола, поскольку всем нужны наследники. Только вот заключалась такая сделка в крайне редких случаях, когда нужна была помощь, взаимная выручка, но у Гусу и Юньмэн всё хорошо с продовольствием и территориями, никому не угрожала война, однако по тому, что успел узнать Цзян Чэн, его матери важны были связи, а заключив союз с Гусу, она получила дружеские связи с Цинхэ Не и Цзинями, которые прежде относились достаточно холодно к небольшой империи и только благодаря отцу Цзян Чэна у них уже не только дружеские отношения.              Не дав сказать что-то, он продолжает наступление на супруга, показывая всего себя во всей красе и давая понять, что у юньмэнцев терпение не такое уж и крепкое.              — Я ни разу не перешёл границы, а если и переходил, осознано принимал наказания и приносил искренние извинения и тебе, и твоему дяде, поскольку именно он выводил меня из себя. Только вот ты, Лань Хуань, говоришь о границах, которые сам себе поставил, но не выдал мне их условия, когда привозил сюда, но хочу тебе сказать, что за нарушение моих границ, которые ты неоднократно допускал, я тебе ещё отвечу, и ты навсегда запомнишь тот момент и то, что переживёшь. Я не угрожаю тебе, а лишь предупреждаю, как ты у меня любишь делать, а на человеческом языке — ставлю перед фактом, — на губах улыбка, а в прекрасных серых глазах — ненависть. Замечательный контраст, который Цзян Чэн являет собой, привлекая и гипнотизируя старшего красотой и не только ей. — Ты так же не смеешь меня унижать при гостях и не только, но делал это неоднократно, так почему бы мне не последовать примеру старших по возрасту и статусу? Лань Хуань, ты — император, муж и глава семьи, а я, по твоим словам, жена, которую нужно любить и лелеять, не поднимая на неё голос и руку.              Гром прогремел резко и неожиданно, но никто из двух мужчин не двигается. Оба смотрят друг другу в глаза, и если одни метают молнии не хуже, чем на улице, то вот вторые источают лёд и холод.              — О чём ты говоришь? Разве я выказывал к тебе неуважение, поднимал на тебя руку и причинял боль? Это проявление моей любви, которую я дарю тебе, мой цветочек. Ты — лотос, что распустился в непогоду и в неправильном месте, жалуешься на воду, что оберегает тебя от ветра? Ваньинь, ты слишком многого не знаешь и не сможешь понять, пока не разберёшься в ситуации. — Лань Хуань подходит ближе. Его руки плотно сжаты в кулаки, и Цзян это замечает и победно улыбается. Неужели он смог его задеть?              Между ними вновь воцаряется тишина. Оба смотрят друг другу в глаза, пока в голове Цзян Чэна не щёлкает. Чего он не знает? В какой ситуации он не разобрался?              — Ох, вижу, я смог озадачить тебя? Что ж, думаю, ты знаешь, что твоя служанка мертва, не так ли? Она была доносчиком твоего брата, и ты прекрасно это знал, — слова о Вэй Ине вводят в большее заблуждение, пока пазл в голове не складывается в цельную картину. Кто-то сообщил ложную информацию о Хэн Си, и та была убита совсем не за то, что совершала. Да она была шпионкой, но далеко не Вэй Ина, а матери, и потому победная улыбка все-таки не сходит с лица Цзян Чэна.              — Какое меня ждёт наказание? — наклоняя голову на бок, Цзян Чэн смотрит в глаза супругу, явно довольный собой. Он молча вынесет наказание и будет ликовать, что какой-то безымянный слуга обманул его императорское величество.              — Раздевайся.              Цзян Чэн застывает на месте, а его победная ухмылка стирается с лица, быстро уступая место недоумению. В голове множество вопросов, которые застревают поперёк горла, и Цзян Чэн просто не может их выговорить, сглатывая и так и не озвучивая.              Холодок пробегает по конечностям, а кончики пальцев будто бы окунают в ледяную воду и долго не достают оттуда. Ваньинь пару раз моргает, но когда видит, что чужая рука сама поднимается, упрямо остаётся стоять на месте, но быстро хватается руками за пояс, получая одобрительный выдох старшего и пронзительный взгляд. В животе всё холодеет от мыслей возможном исходе и внутри медленно нарастает паника, заставляя сердце биться чаще, словно танцуя.              Трясущие пальцы начинают медленно распутывать сначала пояс, потом накидку, а следом всё медленней и медленней развязывают завязки верхней рубашки. Когда пальцы окончательно перестают слушаться, пепельные глаза замечают жест остановиться.              — Пошли, — кратко и не объясняя ничего, Лань Сичэнь хватает его за запястье и тянет к выходу из комнаты, оставив сброшенную одежду на полу. — Не сопротивляйся, ты же сам просил наказания, вот сейчас и получишь, мой цветочек.              Притворно мягкая улыбка заставляет почувствовать знакомый холод, но не страх, и Цзян Чэн стискивает зубы настолько сильно, что становится чётче линия челюсти.              Они выходят в главную комнату, где Лань Сичэнь рывком толкает Цзян Чэна на середину, а сам садится на диван, пронзая взглядом не хуже стрелы чужое тело, что слегка сжалось от такого. Оба молчат, и Ваньинь точно не хочет что-то говорить сейчас, когда полуголым стоит в центре комнаты. Из-за того, что Лань Сичэнь сильно толкнул младшего, рубашка, в которую тот вцепился пальцами, порвалась и так же упала, оставляя только тонкую нижнюю, что почти просвечивает, открывая стройное тело бывшего наследника.              — Танцуй, — всё так же коротко бросает Лань Хуань, наклонив голову в ожидании действий, и с наслаждением наблюдает за тем, как щёки мужа медленно краснеют то ли от стыда, то ли от смущения. Это даже неважно, поскольку это только начало, и в случае отказа будет другое наказание, а там и третье, каждое из которых способно втоптать чужую гордость в пол.              — Нет, — упрямо мотнув головой, Ваньинь складывает руки на груди в ответ на ухмыляющийся взгляд. Лань Хуань, кажется, и ждёт этого, но вместо слов просто похлопывает по своему колену, как бы призывая подойти, но даже после этого Цзян Чэн упорно стоит на месте.              — Ваньинь, цветочек мой, ты сам просил наказание, выполняй, — сменив тон на приказной, Лань Хуань наблюдает, как дёргается Цзян Чэн, как его взгляд медленно опускается к полу, выбирая между двумя данными ему наказаниями, и поскольку во втором случае неизвестно, зачем его зовут, Ваньинь даёт ответ:              — Как я буду танцевать без музыки? — раздражение постепенно нарастает, и по взгляду цвета грозовых туч это становится более чем понятно.              Цзян Чэн стоит тут, посередине комнаты, в штанах и лёгкой рубахе, что даже не прикрывают его тело, а наоборот, открывают его, показывая все изгибы тонкой талии, крепкие бёдра, грудь, шею. Он чувствует липкий взгляд, от которого хочется выблевать всю еду, которую он ел в последнее время. Он ощущает себя вещью на аукционе, которую рассматривает покупатель, и это бесит.              — Танцуй без музыки, сними рубашку, останься только в штанах, — раздавая приказы, Лань Хуань, не отрываясь, наблюдает за тем, как меняются эмоции на лице юноши, и мысленно ухмыляется. Всё же выводить Цзян Чэна на эмоции — просто лучшее развлечение, а его смущение — лучший на свете подарок.              -Нет, я не буду её снимать, — делая шаг назад, Цзян Чэн яростно смотрит в чужие глаза, что, кажется, немного темнеют от очередного отказа. Лань Хуань встаёт резко, настолько резко, что Ваньинь даже ругается, а после успевает только пискнуть, когда тонкая ткань рвётся, когда чужие пальцы просто тянут её в стороны с неимоверной силой.              Цзян Чэн даже не замечает, как Лань Хуань подошёл к нему, не говоря уже о том, как быстро разорвал вещь, и младший только успевает рвануть назад, когда быстрые и сильные руки притягивают его обратно за плечи, спускаясь к талии и сильно её сжимая.              Конечно, долго ждать Цзян Чэн не заставляет, его руки сразу же хватаются за чужие кисти, что вновь оставляют на его теле синяки, а сам дёргается назад, желая прикрыть оголённую грудь. Между ними завязывается небольшая борьба за то, чтобы высвободиться или подчинить. Их руки переплетаются, но даже в этой битве Цзян Чэн уступает в силе. Конечно, он ведь ещё юноша, а Лань Сичэнь — император, причём воин. И всё встаёт на круги своя, когда рывком старший впечатывает его в стену, заставив больно удариться головой.              — Ваньинь, не заставляй меня использовать силу, хорошо? Я же люблю тебя, ты это знаешь, я тебя никогда не брошу и никому не отдам, я сделаю всё, чтобы ты был рядом, чтобы ты не потерял себя, чтобы ты всегда-всегда оставался моим. Ты же этого хочешь, ты же хочешь, да? Не смей врать ни себе, ни мне, я знаю, чего ты хочешь! — Лань Хуань тихо смеётся, и вот сейчас Цзян Чэну на самом деле становится страшно. Он, отбрасывая все мысли и маски, смотрит на Лань Хуаня широко открытыми глазами, пока тот глядит на него в ответ и смеётся, походя больше на одержимого человека.              Цзян Чэн чувствует, как руки на его плечах сжимаются сильнее, оставляя синяки и причиняя боль, отчего он прикусывает губу, чтобы не издавать никаких звуков. Его руки сжимаются в кулаки, и, кажется, он не может себя сдерживать, действует чисто на инстинктах, и его тело само работает, без участия мозга и разума.              В комнате раздаётся звук пощёчины, и оба замирают на месте. Что Лань Хуань, что Цзян Чэн находятся в состоянии шока, и только боль приводит в чувство, пусть и медленно. Ваньинь сразу сглатывает и, не медля больше, вырывается из ослабевшей хватки, сразу же направляясь на балкон. Зайдя туда, он никого не видит, хотя, судя по слухам, тут тоже должна стоять охрана на всякий случай. Пробегая сразу дальше, к белоснежным перилам, что достаточно широки, чтобы на них можно было спокойно стоять, пусть и легко соскользнуть при неверном движении, не долго думая, Цзян Чэн вспрыгивает туда, аккуратно поворачиваясь ко входу, где уже стоит замерший Лань Хуань. В его глазах, таких красивых, плескается страх и беспокойство, волнение и ужас. Он напоминает чем-то нефритовую статую, которая хоть и прекрасна, но абсолютно пуста внутри.              — Цзян Чэн, отойди от края, хорошо? Я тебя не трону, — вот теперь настала очередь Лань Хуаня бояться и замирать от страха. Прекрасный вид, который открывается Цзян Чэну сейчас, когда он стоит на самом краю, где один неверный шаг — и разобьёшься о камни в саду внизу. — Хочешь, я сделаю то, чего ты желаешь, в пределах разумного? Только будь аккуратен, спустись, А-Чэн...              Видно, как тревожно вздымается чужая грудь, как трясутся руки и колени. Лань Хуань желает броситься вперёд, но понимает — ему нельзя двигаться. Он может только смотреть, как прекрасное стройное тело обливают лучи ночного солнца, как сверкают тёмные волосы и глаза, полные решимости, но не отчаянья.              Ваньинь понимает слабое место Лань Хуаня.              — Ты позволишь мне видеться с семьёй столько, сколько я захочу, большего мне не нужно, — пока что самая главная из всех просьб озвучена, и Лань Хуань, даже не раздумывая, быстро и энергично кивает. Какой податливый, всегда бы так.              — Хорошо, мой лотос, конечно, теперь будь честен, слезь оттуда, — всё ещё нервно оглядывая его, находящегося на волосок от смерти, Лань Хуань вздрагивает, когда слышит женский крик, и видит, как Ваньинь тоже аккуратно оборачивается, чтобы увидеть напуганное лицо сестры.              — А-Чэн! — кажется, её крик пронзает даже Лань Хуаня в самое сердце, столько в нём страха за родную душу и человека.              Ваньинь быстро оборачивается, с неменьшим страхом наблюдая, как сестра быстро передаёт сына мужу и выбегает с балкона. Пепельные глаза округляются от ужаса, видя, как Цзинь Цзысюань, укачивая ребёнка, взволновано смотрит на него, а сестра уже скрылась за дверьми в покои. В этот самый момент он чувствует, как его хватают за руки и тянут на себя, заставляя упасть в объятья, ныне на удивление мягкие, рук нелюбимого человека.              — Отпусти меня, — шипит на манер кошки Ваньинь, когда большие ладони обхватывают его за талию, прижимая к груди и так отчаянно обнимают, словно в последний раз. Было бы неплохо, если бы они обнимались последний раз, напоследок эту муку можно вынести, но не сейчас.              Его мгновенно отпускают, но перед этим разворачивают в сторону комнаты, как бы опасаясь, что Цзян Чэн бросится вниз, но на самом деле у того сейчас в голове пусто и только испуганный взгляд и крик сестры застряли в мыслях.              Снаружи слышатся крики, и девушка врывается в чужие покои, сразу же подбегая к брату, что только высвободился из рук императора. Яньли налетает на него словно буря или мать, что переживала за ребёнка, её взгляд испуганный, а дыхание учащённое, слегка растрёпанные волосы струятся по хрупким плечам.              — Ты что творишь?! — её голос срывается на крик, а обеспокоенный взгляд устремляется к Лань Хуаню и становится жёстче, отчего он даже чувствует дискомфорт, понимая, что такой защиты никогда не получил, поэтому в душу закрадывается немая зависть.              — Сестра, я... — пытаясь подобрать слова, Ваньинь резко замолкает, когда Яньли смотрит на него, её серо-зелёные глаза такие же, как у матери, когда он провинился в чём-то, и это заставляет слегка сжаться, вжав шею в плечи.              — Молчи! А если бы ты упал? Зачем ты так пугаешь меня, А-Чэн? А если бы матушка узнала? Пожалуйста, если тебе тяжело или что-то не нравится, используй лучше слова, а не действия, умоляю тебя... — у неё выступают слёзы, и Ваньинь чувствует, как щёки полыхают от стыда, а осознание, что он стоит полуголым перед сестрой, заставляет ещё и смущаться, но Яньли обнимает его, укладывая голову себе на плечо, и мягко гладит по голой спине, иногда перебирая распущенные волосы пальцами.              — Господин Лань, я знаю, что мой брат никогда бы добровольно не поставил бы свою жизнь на волосок от смерти, а значит, что-то случилось, но что бы то ни было, прошу вас, не делайте так, чтобы почувствовать на себе гнев семьи Цзян, я не допущу, чтобы над моим братом измывались или чтобы к нему относились неподобающе. У вас есть наложницы, которыми вы можете воспользоваться. А если мой брат вновь пострадает от ваших рук, я клянусь своим сыном, что превращу вашу жизнь в ад, — её взгляд холодный, а голос решительный. Девушка уже не та милая девчушка, которая ласково улыбалась каждому. Она напоминает Лань Сичэню львицу, которая защищает своего львёнка, такая храбрая, несмотря на то, что является грациозной кошкой.              Цзян Чэн давится от такого, но молчит, лишь расслабляется.              — Если Ваше Величество позволит, я бы хотела забрать брата на эту ночь, чтобы прояснить ситуацию, — уже привычно мягко и приятно улыбаясь, Яньли чувствует, как брат вздрагивает в её объятьях, и успокаивающе поглаживает его по спине, выводя на коже узоры.              — К сожалению, госпожа Цзинь, Цзян Чэн должен остаться для выяснения кое-каких обстоятельств, но я могу дать вам время поговорить.              И после короткого кивка Лань Хуань выходит из комнаты, оставив брата с сестрой наедине.