Яньли зла, и это ещё мягко сказано. Это ясно читается в том, как девушка протащила за собой младшего брата вглубь комнаты, не заботясь, что только что выставила императора за дверь. Ей сейчас куда важнее состояние младшего, который выглядел, мягко говоря, не очень. Это совершенно ей не нравится. То, каким был А-Чэн до свадьбы, и то, какой сейчас, — два разных человека. Она желает выяснить, что же всё-таки происходит и доложить об этом матери, что сейчас занята империей Юньмэн. Сказать по правде, Яньли видела как той было тяжело отдавать сына, и первую неделю после того, как Цзян Чэн уехал, она находилась с матерью и всячески её поддерживала. Естественно, Яньли не забыла и про А-Сяня, они присылают друг другу письма, где сообщают о своём самочувствие и важных событиях. К примеру, тот сообщил, что Лань Ванцзи подарил ему прекрасного вороного коня.
— А-Чэн, постарайся мне объяснить, что произошло и почему ты там оказался? — усадив брата на мягкий диван в главном зале, Яньли садится перед ним на колени на мягкие подушки, что делают её только немного ниже. Обычно она так поступала, когда мать опять срывалась на сыне и нужно было успокаивать младшего, рассказывая разные истории и сказки.
— Сестра, ты всё совсем не так поняла, я не хотел, чтобы так вышло, — голос Цзян Чэна предательски дрожит. Именно сейчас, перед единственным человеком, который может здесь его понять, которому можно поплакаться и получить в ответ ласку и доброту, он не сдерживает порыв эмоций, которые копил в себе всё время, начиная с того момента, как Яньли уехала в другое государство.
Глаза начинает жечь от сдерживаемых слёз, и Ваньинь сдаётся. Солёные капли быстро стекают по щекам, что слегка впали от недоедания и стресса, они оставляют после себя влажную дорожку, ведущую к подбородку и обрывающую там. Руки дрожат словно от холода, и Цзян Чэн обнимает Яньли, пряча стыдливо нос у неё на плече, обнимая и получая в ответ мягкие поглаживания по спине и волосам. От этого хочется плакать сильнее, и Цзян Чэн больше не сдерживается, даёт волю слезам и эмоциям. Будь он в силах, разбил бы эти зеркала, всю посуду, которая находилась тут, но это напугало бы сестру, и потому он лишь устало обнимает её.
Яньли молча обнимает в ответ, поглаживая по волосам, выпуская их из небольшого пучка, отпуская прядки спускаться по спине чёрным водопадом. Тонкие пальчики аккуратно, чтобы не причинять дискомфорта, успокаивающе массажируют кожу головы. Чёрные локоны приятно ложатся и соскальзывают с пальцев, на вид тяжёлой обузой спадая вниз.
— А-Чэн, я рядом, всё хорошо, тебя никто сейчас не тронет и не обидит, я не позволю этому случиться. Посмотри на меня, ну же, — она ласково улыбается, убирая руки от чужих волос, и так же нежно поднимает голову обеими ладонями, держа за щёки. Такой детский жест, но для Ваньиня он значит многое. Такое он не позволяет сделать никому, кроме сестры.
Её губы мягко касаются лба Ваньиня, и тот на несколько мгновений замирает. Когда он последний раз чувствовал это? Такое умиротворение и спокойствие, заботу и любовь. Кажется, прошла целая вечность, когда он так обнимался с сестрой. Не может быть всё так хорошо... Он просто не верит в это. Чувство, будто его сейчас разбудят и этот райский сон прервётся и закончится, но нет, это реальность. Аромат пиона, что исходит от волос Яньли, приводит его в чувство. Осознание, что старшая сестра замужем и родила сына, осеняет его, Цзян Чэн запоздало понимает, что эта уже не та девушка, а женщина, которая знает себя и может защитить свою семью от обидчиков. Понимание, что он входит в этот самый круг, не может не радовать его.
— Сестра, я устал, хочу домой...— прикрыв глаза, он выдыхает. Он не готов к таким трудностям в семейной жизни, сказать честно, он даже не планировал заводить себе наложниц ещё в прошлом дворце.
— Ты уже дома, просто тебе стоит показать, кто ты на самом деле, а не терпеть. Где же мой храбрый братец, что никогда не давал себя в обиду? Покажи всем, кто ты такой. Ты — сын Юй Цзыюань, первой женщины, что встала на престол и руководит государством, — Яньли всё так же мягко улыбается, но в глазах горит яркий огонь, что говорит сам за себя — вперёд.
Их разговор прерывает вошедший слуга, что кланяется и, не поднимая головы, произносит:
— Госпожа Цзинь, прошу вас, пройдите в свои покои, — и так же выходит, ещё раз поклонившись, оставив брата и сестру на короткое время наедине. Однако Яньли встаёт и нехотя выпускает брата из объятий, накидывая на него небольшой плед, что укрывал нижние подушки, чтобы не смущать его ещё сильней.
— Всё будет хорошо, А-Чэн. Завтра я смогу дать тебе А-Лина перед тем, как уеду, — на её лице ласковая улыбка, от которой на сердце становится легче в мгновение ока, сразу забывается, что неопределённое время он должен будет провести с ненавистным человеком, что медленно забирает у него всё.
Не успев что-нибудь ещё произнести, Яньли последний раз мягко проводит рукой по волосам, убирая длинные пряди за острое ухо брата, и разворачивается к выходу, где как раз открывается дверь, впуская хозяина этих покоев.
— Приношу свои извинения, что так ворвалась к вам, — поклонившись с явным недовольством, которое благородно скрыла за улыбкой и закрытыми глазами, Яньли выходит прочь.
Ответом служит только кивок, а Цзян Чэн понимает, почему Лань Хуань не произносит ни слова. Их взгляды встречаются практически сразу после того, как тот вошёл, и как бы Ваньинь не старался спрятаться от чужого взора, это никак не удаётся. Они словно на поле боя, где один мечется, чтобы найти спасение, а второй, наоборот, обрывает пути к отступлению.
Двери закрываются за Яньли, и они остаются одни, просто глядя друг на друга и не предпринимая никаких действий. Лань Сичэнь по-прежнему стоит почти в центре комнаты, в то время как Цзян Чэн на противоположном конце, где выход в спальню. Совсем не выгодное положение, если нужно будет бежать.
Тихие шаги разносятся по комнате, для Цзян Чэна они намного громче, чем кажется на самом деле. Он делает глубокий вдох, продолжая сверлить старшего взглядом, янтарные глаза почти нечитаемы. Кажется, в них ничего не изменилось, плещет знакомый холод вперемешку с чем-то, неизвестным ранее. Напоминает больше драку змеи и орла, где победитель ещё не решён и итог будет зависеть только от их действий, поскольку и тот, и другой могут дать достойный отпор.
— Ваньинь, если ты думаешь, что тебе этот поступок сойдёт с рук, то ты ошибаешься. Тебя по-прежнему ждёт наказание, не только за то, что ты сделал на банкете, но и за нынешнее происшествие и непослушание, — Лань Сичэнь аккуратно подходит к нему, будто боясь спугнуть, и рассматривает мужа так, словно первый раз его видит.
— И что меня ждёт? Ну же? Запрёшь в комнате опять? Неужели настолько скудный выбор, как вновь сделать мне больно? — шипя на змеиный манер, Ваньинь остаётся сидеть на месте, но по мере того, как Лань Хуань к нему подходит, поднимает голову выше, чтобы видеть чужое до боли и ужаса красивое лицо. Если бы только Сичэнь не стал в первый момент портить о себе впечатление, если бы только проявил терпение, дав молодому наследнику прийти в себя после произошедшего, возможно, у них что-то получилось бы, но после всего пережитого Цзян Чэн даже простые объятья воспринимает как попытку унизить.
Тишина напрягает Цзян Чэна как ничто другое. За несколько месяцев пребывания тут появилась привычка ожидать чего-то ужасного, когда кто-то из семьи Лань молчит. Конечно, на второго нефрита это не распространяется, он молчит всегда. Однако Лань Хуань другое дело. В его случае молчание — ужасный знак, означающий, что он чем-то разозлён. Но стоит только Ваньиню выйти из раздумий из-за столь пристального взгляда, как по спине пробегают мурашки, а конечности словно леденеют. Он что, только что перешёл черту?
— Знаешь, А-Чэн, ты бы не был так в себе уверен. Я же тебя предупреждал, и завтра утром на совете тебе будет вынесено наказание, суммирующие все твои проступки. Ваньинь, ты же должен быть послушным хотя бы на момент этого совета и завтрашнего, но сегодня решил, что раз тут твои родственники, то можешь говорить что угодно, не обращая внимания на свой статус. Я же предупреждал, тут на тебя не действует защита твоей матери, она может защитить тебя только в Юньмэне, где я по праву не могу управлять тобой, но сейчас ты в моём доме. Я дал тебе этот статус, и я же заберу его обратно, это лишь вопрос времени, — голос как обычно холодный и непреклонный, стоит даже отметить, излишне ледяной, но улыбка на лице резкая и острая, словно только что наточенный нож.
Новая волна холода скатывается по спине. В голове медленно складывается пазл происходящего и сказанных слов. Они точные и имеют только один смысл, понятный даже ребёнку. Неужели на том, что случилось недавно, Лань Хуань не остановится? Ему нужно окончательно добить младшего, чтобы тот не стал сопротивляться будущему.
— Ты просто не посмеешь так сделать, матушка сотрёт вас с лица земли, если узнает об этом, — предательски дрожат губы, и, кажется, нервная система уже не справляется со случившимся. Руки нервно подрагивают, отчего конец покрывала, которым Цзян Чэн закрывает голую грудь, спадает, открывая белоснежное плечо. Кожа выглядит слишком мягкой и бархатной, так и хочется к ней притронуться, погладить и в конце концов поцеловать, возможно, даже оставить следы укусов. Алый полумесяц будет прекрасно смотреться на словно фарфоровой коже.
Лань Хуань присаживается напротив Цзян Чэна на корточки, отчего белоснежный подол мягко рассыпается полукругом позади. Руки старшего тянутся к замершему на месте Ваньиню, и тот сглатывает, наблюдая, как они прикасаются, мягко поглаживают кожу на плече, как большой палец нажимает на ямочку у ключицы, и от неприятного чувства приходится зажмурить глаза, но сразу же их открыть. Нельзя позволять столько вольности этому змею, иначе он войдёт во вкус. Такого не должно случиться, за сегодня, Лань Сичэнь и так многое сделал, так много, что бедра до сих пор помнят, с какой силой их сжимали на собрании и как это неловко и неприятно.
Однако вспомнив быстро всё и вся — то, как Лань Хуань пугается за него, то, как защищает и своеобразно держит рядом, все эти касания, взгляды, да даже как выяснилось, что прошлый слуга был доносчиком, Цзян Чэн приходит к мысли, что Лань Хуань его действительно любит, но по-своему, и эта самая любовь причиняет сильную боль и оставляет шрамы на самом Цзян Чэне, поскольку он не знает, как вести себя в такой ситуации. Его никто никогда не любил в таком смысле, да и сам Ваньинь влюблялся только один раз и то, признание не увенчалось успехом.
Воспоминания невыносимо болезненные, но выводит из раздумий то, что его опрокидывают на диван, нависая сверху. Реакция срабатывает быстрее, чем мозг успевает хоть что-то сообразить. Уже успевшие оказаться на оголённой талии руки он крепко сжимает, пока правая нога почти в полную силу пинает в бедро старшего так, что не ожидавший такого Лань Сичэнь просто отскакивает, чудом не упав.
— Ты обещал ещё в первый раз, что не тронешь меня без моего согласия! Так почему же ты нарушаешь свои же обещания? — Ваньинь испуганным кроликом отползает в сторону, натягивая на себя спавшее покрывало. По выражению лица Лань Хуаня всё понятно — он не хотел этого делать, не хотел напугать супруга, который итак о нём нехорошего мнения.
— Прошу прощения, Ваньинь, завтра на совете тебе будет ждать сюрприз, уверен, тебе он понравится, — янтарные глаза опасно блеснули, отчего становится не по себе, и младший нервно сглатывает. Знал же, что не стоит выводить из себя Лань Сичэня. Этому человеку в голову прийти может что угодно ради достижения цели и чтобы поставить кого-либо на место.
Мужчина встаёт. В полумраке его глаза светятся, походя больше на кошачьи, и невольно всплывает вопрос, точно ли перед ним человек, а не какой-нибудь демон? Холодное выражение лица, острая улыбка и хищный взгляд заставили бы любого сжаться, но Цзян Чэн сидит, словно бросая вызов взглядом. Будь что будет, он в любом случае найдёт выход из любой ситуации, опираясь только на себя и на поддержку сестры.
Цзян Чэн выдыхает и первый отворачивается. Сегодня слишком тяжёлый день, но он находит в себе силы произнести только пару предложений:
— Ты же хочешь, чтобы я тебя любил, так почему делаешь так, чтобы я тебя боялся? Это не одно и то же понятие, и если есть хоть капля страха к партнёру, то о любви и мысли быть не может... — вздохнув, Ваньинь принимает удобное положение на мягком диване, отводя взгляд в сторону. Он слишком устал, у него нет какой-либо цели сейчас, чтобы продолжать жить, но удерживают от рокового шага только сестра и Усянь, которые наверняка о нём волнуются. Внезапно в голове зарождается мысль о Тун Яо. Не успевает младший задать вопрос, как Лань Сичэнь зовёт личного слугу, попросив приготовить ближайшие покои для сна, судя по всему для Цзян Чэна, но затем он поворачивается и произносит:
— На сегодня мои покои в твоём распоряжении, — сказав это, Лань Сичэнь удаляется, оставив озадаченного Цзян Чэна наедине со своими мыслями.
<center>***
</center>
Истерически, но крайне аккуратно перебирая оставленные на столе документы, Ваньинь сглатывает, то и дело оглядываясь на дверь, опасаясь, что кто-нибудь войдет. Возможно, Лань Хуань специально оставил его в комнате, чтобы дать возможность всё узнать, потому что Цзян Чэн просто бы не слушал или бы не поверил его словам, а оттого предоставить шанс всё найти самому намного проще.
Перебирая и аккуратно складывая листки, Цзян Чэн находит один, заинтересовавший его внимание. Официальная подпись двух глав государств, почерк отца и согласие матери. Естественно, он знал, что его свадьба предрешена ещё давно, в детстве, но узнал об этом недавно, а потому, внимательно прочитав документ, Цзян Чэн с досадой поджимает губы. Ни слова о том, как можно разорвать брак, заключённый с такими условиями, но можно сделать по-другому, однако это займёт не один год, а, возможно, целое десятилетие. Причём Цзян Чэну нужно иметь хорошую связь с другими государствами и народом Гусу, с армией.
Шикнув себе под нос, ещё раз прочитав документ, Цзян Чэн прикусывает губу. Тут всё словно специально подстроено. При таких условиях, какие прописаны в документе, никто бы не согласился на такой брак. В любой момент он может потерять свой статус и, несмотря на то, кем являлся в прошлой семье, может стать рабом или наложником, заново прокладывая себе путь. Многие сдаются, стоит только услышать решение. Ваньинь до последнего надеется, что слова, высказанные Лань Хуанем, простая угроза, но маленькая часть уже сдалась, понимая, что тот никогда не бросается словами, исполняя всё, что сказал.
Сложив бумаги на свои места, Цзян Чэн устало опускается на кровать и цепляется пальцами за чёрные локоны распущенных волос. С такой силой сжимает корни, почти до треска, но боль отрезвляет, возвращает в реальность и не позволяет полностью ринуться в бездну отчаянья. На последнем волоске держит, не давая сделать ошибку, о которой он пожалеет. Он просто снимает накинутый ранее на плечи плед и не обращает ни на что больше внимания — засыпает. Он слишком устал сегодня, и всё произошедшее просто высосало все силы и всю энергию.
<center>***
</center>
Касания Мэн Яо как всегда нежны, но именно от них Ваньинь всегда просыпается. Цзян Чэн даже сам не понимает, почему так быстро пробуждается оттого, что Мэн Яо просто поправляет ему одеяло или убирает прядь волос с лица. Сейчас точно так же, и Ваньинь вскакивает, перехватывая руку, и сжимает тонкую кисть в пальцах, а после, более-менее проснувшись, отпускает, зевая и потирая глаза, пытаясь сориентироваться. Слуга поспешно отдёргивает руку, потирая кисть второй, недовольно глядя на своего господина. Каждое утро так, и каждое утро у него на запястьях чуть ли не синяки от крепкой хватки Цзян Чэна.
— Господин, Император пожелал провести завтрак вместе с вами, и потому с минуты на минуту должен явиться. Вам предоставлен комплект одежды... Однако Его Величество приказал надеть ту, что отправил он, иначе выйти в нижних одеждах, — сразу после процитированных слов Мэн Яо показывает на свёрток одежды... Цзян Чэн это точно никогда в жизни не наденет такого. Лиловые одежды с ярким вырезом в районе груди, словно сделанным под декольте, и разрезанные рукава, что наверняка откроют руки до плеча. Не надо ему такого добра никогда. Помимо открытой верхней части, сами одежды обтягивающие, в особенности штаны, по ним видно, что на Цзян Чэне они будут словно вторая кожа. — Господин?
Судя по тому, как зло блеснули серые глаза, слуга понимает, что его господин точно не станет этого надевать, и потому откладывает. За последнее время они настолько хорошо поняли друг друга, что могут общаться лишь взглядами.
— Я вот эту тряпку не надену! Пускай своим наложникам это предлагает, а я под ударом смерти даже близко к ним не подойду! — прорычав это, Ваньинь откидывает протянутый свёрток и хватает с рядом стоящего стула нижнее одежды. Раз Лань Хуань сказал либо так, либо никак, то младший лучше выберет никак, нежели будет позориться в этом. Без сомнения, ткань красива настолько, что хочется потрогать, накинуть на себя и посмотреть, будь одежда более закрытой, более свободной, и Цзян Чэн с радостью бы надел её. Как так получается, что Лань метко попадает с выбором, и всё же немного промахивается? Если бы всё было метко, чётко в цель, возможно, Цзян Чэн перестал бы закрываться от мужа, перестал бы выстраивать огромную стену ото всех и даже расцвёл бы как настоящий лотос...Но Лань Сичэнь промахивается, и каждый промах — это новый кирпич в растущую стену.
Шёлк лиловой ткани нижних одежд прекрасно смотрится. Он приятно гладит и охлаждает кожу — настолько мягкая и нежная ткань, что Цзян невольно удовлетворённо выдыхает. Слишком прекрасно чувство расслабления. Так и лежал бы на кровати весь день, но сегодня будет тяжело и лежать некогда, скоро придёт Лань Хуань, чтобы позавтракать, и начнётся ад. Он ещё не знает, что его ждёт, что вообще пришло в голову к Лань Сичэню, но ничего хорошего ждать точно не стоит.
— Господин Цзян? Вы решили больше не молчать? — лисья улыбка Мэн Яо вызывает фырчание старшего. Когда это он шёл у тирана на поводу? Он просто обживался в новом непривычном месте... с лёгким натиском родни и самого супруга... Но даже им не сравниться с тем, как действовала мать самого Ваньиня. Её аура тяжёлая, она душит, не оставляя выбора, кроме как подчиниться. Редко бывает мягкой, скорее острой и резкой, готовая уничтожить, и всё это передаётся в таких же серых глазах женщины.
— Когда это я молчал? Не помню такого, — хмыкает он, вскидывая подбородок. Мэн Яо знает, как улучшить обстановку вокруг, расслабить господина лишь несколькими словами... потрясающе. Как же Цзян Чэну повезло с тем, что именно этот парнишка ему служит. Его хитрость, ум, ловкость — всё нужно — и будь такое оружие у врагов, не поздоровилось бы.
Идиллию между ними разрушает скрип открывающейся двери. Лань Сичэнь собственной персоной. Его белые одежды, поверх которых нежно-голубая мантия с вышитым на спине золотым облаком, выглядят бесподобно. Подол одежд свободный, и только в талии пояс обтягивает. На груди — вышивка голубыми и золотыми нитями, обшиты швы на безрукавке, что надета поверх основных одежд. Поистине по-королевски... Ваньинь даже рот слегка приоткрывает от такого. Впрочем, ему и в спальной одежде неплохо. Пояс так же накинь — похоже будет...
Цзян Чэн выскальзывает из спальной комнаты и ловит сначала удивлённый взгляд, а после мягкую улыбку и озадаченно застывает на месте. Он спит? Лань Сичэнь ему мягко улыбается? Быть такого не может. Почему уголки губ не такие резкие, напоминающие былую улыбку? Что сегодня за день такой, что ему внезапно улыбаются так?
— А-Чэн, доброе утро. Вижу, тебе не пришёлся по душе костюм, который отправил я… Что ж, ничего страшного, таким тебя в любом случае никто не увидит, надеюсь, ты не против посмотреть на ещё один? Уверяю, он тебе понравится, — опять эта улыбка, мягкий мурлыкающий тон. Что, черт возьми, произошло? Это брат-близнец Лань Хуаня? Взгляд мечется к Мэн Яо, но тот растерянно пожимает плечами, а в комнату тем временем входит слуга, кланяется и даёт еще один свёрток одежд, уже белого цвета. Развернув свёрток, Цзян Чэн даже ахает невольно. Такая красота! Свободная одежда, точно такая же, как у самого Лань Хуаня, только вместе с облаком на спине вышит ещё и лиловый лотос, который находится почти в самом облаке.
— Благодарю... — с запинкой отвечает младший, неуверенно сглатывая, ловит в ответ небольшой кивок и такую же мягкую улыбку... Что происходит? Похоже вёл себя Вэй Ин, когда в их крыло захаживала Юй Цзыюань. Вот она-то просто одним взглядом заставляла всех резко подобреть, забыть о ссорах и, пока женщина рядом, мило общаться. Но сейчас она точно не может приехать сюда, у неё теперь своё государство, и от этой мысли горечь в сердце разрастается сильнее... Его просто использовали как политическую пешку, не более. Матери нужна была власть, она её получила, а сын, к огромному сожалению, ей не нужен. Или в ней всё же осталось что-то материнское, способное на жалость к младшему и так обделённому вниманию сыну? Нет, такого просто не может быть. Сколько Цзян Чэн себя знает, ни разу такого не происходило, а сейчас, когда она получила, что хотела, разве должно что-то поменяться? Нет, конечно.
Цзян Чэн заходит с одеждой в спальню, за ним следует Мэн Яо. Цзян Чэн ждёт молча, когда сзади разберутся со шнуровкой, пока аккуратно снимут нижнее платье, и за это время никто из них не говорит ни слова. Это хорошо. Потому что Ваньинь не настроен сейчас на разговоры. Больше уходит в свои мысли о том, как странно ведёт себя муж. Где привычный сарказм? Змеиный яд? Да даже холодный взгляд, в конце-то концов! Может, сегодня праздник какой-то или… Цзян Чэн сам вёл себя так плохо, что Лань Сичэнь был с ним таким? По словам Мэн Яо, Император даже своих наложников перестал принимать в покои. Отказаться от стольких людей ради него одного?.. Мотнув несколько раз головой, отгоняя эти ненужные мысли, Цзян Чэн понимает, что за всеми этими раздумьями не заметил, как уже оказался одет в белоснежное ханьфу. Приятная ткань ложится на кожу прекрасно, пояс на талии подчёркивает её стройность, но чего стоит только сам узор на спине и золотая вышивка на рукавах и воротнике. Длинный подол, как и его свадебный, разделён на две части, откуда видно нежно фиолетовые штаны… Когда он успел одеться? Но на выяснения времени нет, и они вдвоём, так же не произнося ни слова, выходят прочь из спальни.
— Цзян Чэн, хочу тебе напомнить, что сегодня важный день, особенно для тебя, надеюсь, он тебе запомнится надолго, — эти слова вводят в ещё большее заблуждение, и, кажется, Мэн Яо за его спиной что-то понимает, поскольку Цзян Чэн краем глаза замечает, как тот сжимает руки и поджимает губы. Есть! В случае чего шокировать и поразить старший его не сможет, и Цзян Чэн невольно приподнимает уголки губ, присаживаясь за маленький столик напротив Сичэня. Сейчас завтрак, а всё остальное потом.
