Укушенные уткой

      Я летела, как вспуганный сайгак. Как стадо вспуганных сайгаков. Как стадо насилуемых доисторическими аристократами сайгаков. За спиной слышался топот погони, а перед глазами проносились сначала базарные переулки, потом невысокие каменные дома египтян попроще, а потом картины пыток. Воображение рисовало страшные мучения, которым подвергали в древнем мире беглых рабов. Плети, четвертования, распятия, раскалённое масло в глотку… От таких мыслей ноги становились ватным, а тело — как желе… Так, стоп! Нельзя! Нельзя думать! Дело сделано, поздно пить боржоми… Ох, вот только слёз мне не хватало, из-за них ещё и расплывается всё.       Хм, а где это я? Наполовину погрузившись в свои невесёлые мысли, я сама не заметила, как попала на какую-то стройку. Замученные, измождённые люди вокруг месили в огромных жбанах какую-то гадость, стоя в ней по колено; обтёсывали камни; таскали камни; несколько раз мой взгляд выцепил частично изготовленные статуи то ли богов, то ли фараонов.       Эти люди — тощие, обгоревшие, едва имеющие несколько тряпок, чтобы прикрыться, покрытые ранами и шрамами от бичей — оборачивались на меня, и в их равнодушных лицах даже можно было уловить искорку изумления. Я сразу догадалась, что это тоже рабы. Возможно, они укроют меня, дадут приют?       Чёрт, проклятый песок! Здесь его было гораздо больше, чем на базаре или в городе, и мои ноги по щиколотку утопали в нём. Особенно трудно приходилось из-за того, что я бежала. От этого в каждый шаг вкладывалось больше силы, чем при ходьбе, и ноги уходили в песок гораздо глубже. К тому же, я не ела нормально уже хрен знает сколько — последний раз это было ещё дома. Да, Мешвеш и его утырки давали нам немного хлеба с водой, но это не входило в моё понимание полноценной трапезы. В общем, в результате всего вышеперечисленного я начала сдавать. Силы утекали, как вода во всё тот же песок, и перспектива подвергнуться пыткам становилась всё реалистичнее и реалистичнее… Вот же срань…       Сдирание кожи заживо, запекание в медном быке — заживо, выкалывание глаз, отрезание языка, ушей, носа… Шаги преследователей становились всё отчётливее… Что, если я бухнусь в им в ноги и стану умолять о милости? Пообещаю быть самой послушной, самой пушистой, делать всё, что прикажут? Сажание на кол… Чёрт, да я минет с проглотом пообещаю этому ясновельможному, если меня пощадят… И тут на последнем издыхании среди рабов я увидела его.       Это точно был не раб. Он стоял в колеснице, запряжённой двумя белоснежными конями, и чуть наклонившись беседовал с одним из надсмотрщиков (которого я идентифицировала, благодаря кнуту на поясе). Не знаю, что меня ослепило больше: невероятная искусность его украшений, способных стать жемчужиной любого музея, или правильность черт лица, а может, его руки, умудряющиеся быть одновременно холёными и по-мужски сильными? Да, знаю, мне грозили плети или кол, но даже в таком состоянии я просто не смогла не отметить совершенства этого человека.       И-и-и… Мне трындец. Несколько секунд, потраченных на восхищение, забили последний гвоздь в крышку моего гроба, но вместо того, чтобы умолять о милости своих преследователей или их господина, я спряталась за колесницу. К счастью, слуги моего новоявленного хозяина не кинулись вытаскивать меня, а бухнулись на колени и опустили головы.       — Царевич Рамсес, повелитель, — произнесли они с глубочайшим почтением.       Так, стопэ.       Серьёзно???       Это Рамсес? Настоящий! Живой! Может даже второй??? Хотя у него из-под немеса юношеский локон торчит, значит ещё не совсем второй. Но всё равно, убиться веником!       Царевич Рамсес тем временем посмотрел сначала на склонённых перед ним рабов, потом на меня. Снова на них и снова на меня. Его лицо приобрело сдержанно-удивлённое выражение.       — Что значит эта погоня?       Но я не дала преследователям и рта раскрыть.       — Злэдэй! — я не знала, как будет «насильник» по-египетски, и выдала, что вспомнила, — Он хэтэл, хэтэл…       Едрить, от стресса весь язык из головы выветрился. Надо попытаться лицом нарисовать всю бездну своего отчаяния.       — Спасэтэ…       Сдержанно-удивлённое выражение стало куда менее сдержанным. Несколько секунд он смотрел на меня, приподняв брови. Надеюсь, что впитывал выражение отчаяния. А затем снова повернулся к рабам.       — Я объяснений жду.       И они не заставили себя ждать слишком долго. Сука…       К нам подъехали носилки с моим новоявленным хозяином. Меня затрясло дичайшим Паркинсоном. Заметив Рамсеса, этот самый хозяин соизволил вытащить свою жопу из мини-трона и тоже преклонить колено.       — Бака? Хотел бы я услышать, что скажешь ты об этом, — царевич обвёл рукой нашу скульптурную группу, — Поднимись же.       — Повелитель, наследник солнца, освещающее землю Кемет, эта рабыня — моя. Я купил её, но она сбежала, и теперь, благодаря тебе, великий царевич, я могу вернуть мою собственность.       Меня заколбасило ещё сильнее. Ответ исчерпывающий, куда уж больше… Ну всё!       — Бляха-муха! Да сколько ж можно! — разумеется, я произнесла это по-русски, в египетском таких слов тупо не существовало, но мне уже было плевать.       В моей голове перемешались плети, кол, древний Египет, Рамсес живой… То есть, второй! К тому же было жарко, и я не ела, и… Так задолбалась. Никакими словами не описать, как задолбалась.       — Ты! — я повернулась к товарищу старшему строителю, — Ты — мудак, козлина доисторическая!       Надеюсь, что моё лицо отражало всю гамму испытываемых эмоций. Повернувшись к Рамсесу, я ткнула в обидчика пальцем.       — Он — насильник! Купил меня и думает, что теперь ему всё можно. Пожалуйста! — последнее слово прозвучало какой-то смесью мольбы и угрозы, — Пожалуйста, не допустите этого! Спасите меня! Спасэтэ!       Рамсес наблюдал за моей истерикой молча, и Бака, видимо, решил, что молчание — знак согласие.       — Держите её — велел он своим шестёркам, те сделали шаг…       — А ну аташли, суки такие, а то я за себя не отвечаю!!! Я… Я…       Мой крик уже перешёл в рык, думаю, это было довольно безобразное зрелище. Я выставила вперёд руки, брызжала слюной, вращала белками глаз. Господи, хоть бы Бака решил, что я ёбнутая, и ему нахрен не нужна такая рабыня.       — Я… Я…       Я осмотрела окрестности, и мой взгляд остановился на кнуте, свёрнутом у Рамсеса на поясе. Я кинулась вперёд и одним движением сорвала плеть.       Царевич явно не ожидал от рабыни таких экзерсисов. Его сдержанно-удивлённое выражение окончательно перестало быть сдержанным.       — Ну, подходи, кто первый! Ща как ебану…       Эх, Кося, Кося… Ебануть-то ты может и ебанёшь, но их тут — с десяток здоровых мужиков, а если понадобится, то и больше. Они уже окружают тебя, Кося, заходят со спины, и твоё поражение — дело времени, причём не такого уж и долгого. А дальше тебя ждёт кол или сдирание кожи. Вот же срань.       Ой, что-то мне нехорошо… Сердце колотится, как бешеное, гипервентиляция и всё такое. Только бы не в обморок, только не в обморок! Бака, чем дальше, тем более хищно смотрит; эти стервятники так вообще сейчас вот-вот вцепятся… Рамсес же?       Я перевела на него совершенно сумасшедший взгляд и прочитала в его лице… Искренний интерес. И тут меня осенило!       — Насэлнэк! — проорала я на весь Мемфис, радуясь, что вспомнила слово, — Он трогэл мэнэ! Моя честь!       Я швырнула кнут в лицо одному из слуг Бака, кинулась к ногам Рамсеса, вцепилась в его щиколотки и сделала ему самые умоляющие на свете глаза. Ну же, пожалей меня!       — Моя чэсть! — выдохнула я с почти гамлетовским драматизмом, — Пощадэтэ, господин!       Один из слуг Бака как-то не очень убедительно схватил меня за ногу и попытался оттащить, но я заверещала, лягнула его в подбородок и покрепче вцепилась в ноги Рамсеса, обняв их, как ствол дерева, свои же собственные конечности я подтянула к себе, чтобы больше не давать этим утыркам и шанса.       Рамсес всё так же не реагировал. Может, ждал чего ещё интересного я сделаю? А потом вдруг… Откинул голову назад и расхохотался.       Мы все выпали в осадок. На Бака так вообще было жалко смотреть. В этот момент я поняла, что спасена.       — Отчего бы мне не отдать тебя Бака? — спросил царевич сразу после того, как отсмеялся.       Или не спасена.       Он смотрел на меня сверху вниз насмешливо и снисходительно, но меня снова накрыл приступ паники.       — Нет, нет! — я энергично замотала головой, — Нет, пожалуйста!       Я повторяла своё судорожное «нет» до тех пор, пока Рамсес снова не обратился к Бака.       — Сколько ты дал за неё? Я дам вдвое больше.       — Мой господин, я прошу прощения смиренно, но…       — Назначь цену сам.       Бака ещё разок попытался возразить, но к счастью, Рамсес был непреклонен. Когда они, наконец, сторговались, и старший строитель отступил, я уткнулась лбом в колени царевича и разрыдалась от облегчения. Неизвестно, с чего это я решила, что с новым хозяином мне будет лучше. Единственное, в чём я была уверена, так это в том, что человек, которого мне удалось рассмешить, не причинит мне вреда.