Укушенные уткой

      Я где-то читала, что одежда дана людям, как одно из главных отличий от животных, и сейчас правота этого тезиса ощущалась острее, чем когда-либо. Возможно, египтяне ввели такую моду для рабов, чтобы лишний раз указать им их место, заставить почувствовать себя уязвимыми, беззащитными, полностью открытыми для хозяйского влияния. Что ж, нельзя отрицать, что это получилось.       — Так, значит, кура. И греча. И племя Бумбо-Юмбо, — Рамсес выгнул дугой бровь и иронично приподнял уголки губ.       — Да-а-а…       — Ты думаешь, я глуп?       — Не-э-эт!       Алярма! Алярма! Мы тонем, господа присяжные заседатели, наше утлое судёнышко стремительно идёт ко дну. Хорошо, что я чудовищно обгорела на солнце и выгляжу, если не представителем племени Бумбо-Юмбо, то хотя бы представителем апачей. Так незаметно, насколько густо я покраснела от стыда.       — Отец мой, фараон, и я прошли с войсками насквозь владения народов девяти луков и посещали не раз с визитом деловым народы моря в короткие мгновенья мира между нами, и ты решила, будто обмануть меня так просто?       К чему ты клонишь? Бляха от сандаликов, к чему он клонит?!       — Я нэ… — блин это ж надо забыть слово в самый необходимый момент!       Господи Боже, ну как оно… Как оно… Я обливалась по́том, переминалась с ноги на ногу и понимала, что тону, тону с каждой секундой, потому что весь мой вид демонстрирует виноватость. Весь язык моего несчастного, голого, как бритая кошка, тела свидетельствует против меня…       Эврика! Немудрено забыть такое редкое слово!       — Я нэ шпионка!       Рамсес засмеялся. Он был похож на следователя, у которого есть чёткий план по раскалыванию крепкого орешка.       — Теперь ты глупыми считаешь владык иноплеменных? Прислать сюда лазутчицу, приметную настолько, и Муваталли не хватило бы ума.       Так, это даже интересно.       — И кто же я?       Я не изогнула бровь, копируя его движение! Ну, почти не изогнула.       Он завертел кольцо вокруг фаланги чуть быстрее.       — Быть может, ты богиня? Чудны́м владеешь языком и вид твой… Но ведь боги себя так не ведут. Каков бы статус ни был, в ногах валяться, милости прося, из них не стал бы ни один.       Ладно, ай. Подкол засчитан. Но мы ещё посмотрим.       — Ты, господин, так увэрэн, что знаешь, как себя ведут боги?       Главное — вбросить сомнение, а там уже он, даже если не поверит, станет обращаться со мной осторожнее, всегда имея на подкорке такую вероятность…       Блин. Рамсес потемнел лицом и по-моему от гнева. Не похоже, что он готов обращаться со мной осторожнее, скорей наоборот.       — Проклятья не боишься, себя за небожительницу выдавая? Ежели правда это, докажи, а нет — молчи, пока не боги — я с тебя за святотатство не взыскал.       — Я нэчэго такого нэ говорила! Нэ говорила, что я богиня!       Слава Богу, после этих слов Рамсес перестал казаться разгорающимся пламенем мести и даже сардонически улыбнулся, довольный произведённым эффектом.       — Ну что ж, храни свой удивительный секрет, пусть так.       Хорошо, что природа предусмотрела мышцу, удерживающую нижнюю челюсть, иначе я бы её потеряла.       — Но почему? — вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать, стоит ли задавать такой вопрос.       — Причина эта уж для тебя великой тайной будет.       Справедливо.       Темнота окончательно накрыла древнюю страну бархатным покрывалом; в окна проник лёгкий ветерок — тончайшие завеси взметнулись, огоньки свечей заплясали, и отбрасываемые ими тени закачались вместе с ними в каком-то шаманском танце. Я невольно засмотрелась на эти экстатические движения.       — Скажи-ка… Кося, — я вздрогнула всем телом, услышав своё имя из его уст, — какие песни поют в твоей земле? Должно быть, они не менее чудны́, чем ты сама.       Был ли это хитрый план выведать чуть больше о моей таинственной родине? Не знаю. К счастью, я умею петь — совсем немного, моему голосу никогда не сравниться со жрицам Хатхор, играющими на систрах, умеющими телом изобразить хоть весь китайский алфавит, но всё-таки, всё-таки…       Всё-таки как только у нас в универе началось изучение древнеегипетского языка, я начала баловаться переводами на него современных мне песен.       — Господин… Я тебе споэ, но язык Кемета я знаю плэхо. И песня будет…       — Спой на родном наречье.       Окей… И что бы спеть? В голове мелькнула хулиганская мысль исполнить что-нибудь матное — разгрузить душу, сбросить стресс, но… Это было необъяснимо. «В первый раз я запел про любовь, в первый раз отрекаюсь скандалить». Колышащаяся тонкая ткань, создававшая ощущение магической дымки; огонь, словно намекавший на что-то священное, а значит страшное, но приручённое; росписи стен… Роспись… Одна из сцен, самая освещённая для меня, повествовала простой сюжет: из зарослей папируса выглядывал охотник с луком, готовящийся подстрелить вылетающую из них же птицу, но папирус это никогда не просто папирус, папирус — граница между миром живых Ахет и миром вечно живых Дуат, папирус — портал между мирами. Таким образом изображение имело двоякий смысл, но для меня оно обрело ещё и третий.       Рамсес. Я перевела взгляд с изображения на него. Он будто тоже представлял из себя папирус и был весь о чём-то земном: в первую очередь о власти, но при этом что-то в нём не позволяло мне выкинуть хулиганскую выходку, и это что-то не имело отношения к его земному статусу. Ладно, я внезапно знаю, что спеть.       — Сверкает он в лучах луны, прохладной, чистой — об этом я мечтал всю жизнь. О сладких ароматах фимиама и комнатах изящных — во снах я вижу только это. Здесь дом мой! Здесь отец, и мать, и брат — могущественны все и богоравны, нет, здесь мой дом! Здесь всё, что я имею! Отсюда я пошёл, а все сомнения — большое заблужденье. Я — суверенный принц Египта, чья гордая история на каждом камне выбита! Не нужно более мне ничего!       Удивительно! Когда я решила спеть именно этот отрывок, то не могла даже предположить, как это будет ощущаться на практике. Какая волна вдохновения поднимется в моей груди от этих слов, какое ликование пробьётся во внешний мир через голос. О Боже! А ведь я ещё и выделяла интонационно каждую фразу, чтобы хоть через тон передать Рамсесу смысл песни. Сейчас наверное спросит, о чём в ней…       Не спросил. Вместо этого молчал несколько секунд, а потом:       — Тебя ведь Нефертари избрала себе в служанки?       — Да, господин.       — Так этого не будет.       — Ой, слава Богу! — я сама не заметила, как произнесла эту фразу на древнеегипетском, и в ответ на удивлённый взгляд Рамсеса поспешила добавить: — Нэ пойми нэправильно, господин, но зэпэмнить все эти гребни, парики, масла, короны ну сэвэршэнно нэвэзмэжно!       Услышав это, Рамсес коротко усмехнулся. Блин, я не планировала, чтобы мои слова звучали, как жалоба, но по-моему звучали они именно так.       — Довольно на сегодня, — Рамсес повернулся на спину и подложил под голову согнутую руку, — бог Ра давно ушёл на запад, и я спать хочу. Ложись.       Мне тоже хотелось спать, но от этих слов хотеться стало меньше. Ложиться… Туда?       — Куда, господин? — едва пролепетала я.       Он снова смерил меня насмешливым взглядом и красноречиво швырнул возле кровати одну из своих подушек. Пфф, да пожалуйста! Я так устала, что и на камнях вырублюсь за секунду.       О-о-о, какое счастье лежать! Наконец-то можно вытянуть ноги и расслабиться, Боже, до чего сегодня был сложный, страшный, прекрасный, насыщенный день. Лучший из тех, что мне довелось пережить после перемещения!       — Господин? — я сладко потянулась, потом свернулась калачиком и обняла подушку одной рукой.       — Что? — прозвучало сверху.       — Я прэвдэ рада быть здесь.       — Правда.       — Правда…