Укушенные уткой

      Он самым наглым образом заржал и попросту ухахатывался несколько неметафоричных минут. Хм, это даже лестно. Если бы в двадцать первом веке можно было кого-то рассмешить с такой же лёгкостью, я бы миллионы гребла на стенд-апах и все их вбухивала в археологические экспедиции.       Смеяться Рамсес перестал так же внезапно, как начал, и я невольно задумалась о биполярочке. Господи, какую только фигню мозг не подкинет, когда хочет отвлечься от нервяка.       — Откуда только ты взялась такая… — задумчиво протянул Рамсес, а я поборола желание спросить, какая «такая».       Но задумчивое, даже слегка мечтательное выражение лица тоже стремительно слетело с Рамсеса. Я усмехнулась.       — Ты, господин, напоминаешь мне… Повадки природы в моих родных краях. Дождь сменяется солнцем, а солнце — наводнением там так же быстро, как твоё настроение.       — А ты, — он вдруг подошёл совсем близко, но не сделал даже попытки прикоснуться, — котёнка малого напоминаешь мне. Неловкое и глупое созданье. И бат богини Бастет всё ещё. Что бат великой матери Исиды.       О Боже, я сейчас задохнусь от нежности! Как же хочется обнять его, свернуться клубочком на его сильных руках и вечно тереться щекой о его грудь. Помечать своим запахом. Вместо этого я только улыбнулась так жизнерадостно, как только умела. Рамсес смотрел на меня немного странно: будто бы удивлённо, но при этом… Замерше. И даже дышал, казалось, через раз. Но это ладно, я-то вообще забыла, как это делается!       Можно забыть, как дышать, но про питерскую погоду забывать не следует. На небо наползала туча — Рамсес нахмурился.       — Не вздумай больше лгать мне, слышишь, Кося. Когда не можешь что-либо сказать, сознайся, что не можешь, промолчи хоть. Но чтобы больше ни словечка лжи.       — Конечно, обещаю, — я закивала, как китайский болванчик.       К моему удивлению Рамсес неловко повторил движение головой и усмехнулся.       — И что же значит новая причуда?       — Ну, у нас так делают, когда с чем-то соглашаются. Это знак согласия, господин.       Рамсес полуулыбнулся уголком губ.       — Тебе пора к работе возвращаться.       Да теперь хоть на стройку, хоть в коровник, хоть дерьмо на лопать подкидывать двадцать четыре на семь! Рамсес обижался на меня, потому что я лгала ему, а не потому что не дала.       И дерьмо на лопате действительно пришлось подкидывать. Почти сразу после разговора с царевичем припёрся Бокенхонсу и заявил, что у меня новое ответственное задание. Чистить коровник.       Если бы разговор с Рамсесом не прошёл так удачно, я бы решила, что снова где-то накосячила, но я не косячила! В нашей последней беседе не было ни единого спорного момента, поэтому новое поручение я приняла просто, как часть абсурдности мира, и смиренно отправилась в древнеегипетский колхоз. Не, ну а чего дёргаться? Меня в конце концов депортнуло во времени-пространстве, и после этого я удивляюсь, что примирение с господином усложнило работу, а не упростило? Пфф, да даже если в коровнике материализуются инопланетяне, я только попрошу их не шляться по помещению, чтобы не разносить дерьмо по уже чистым поверхностям.       В общем, к главному по сельхозработам (то есть, к главному над скотом) я явилась в самом лучезарном настроении, что явно заставило его сомневаться в моём рассудке. Бокенхонсу на его вопросительный взгляд только отмахнулся, мол, всё в порядке вещей, просто прими, как данность. Ну, он и принял, тут же выдав мне рабочий инструмент. А то делать ему нечего — только в тонкие грани души всяких рабынь вникать. Я не обиделась, работы действительно было во всех смыслах до жопы — надо помогать.       Так я стала не только первой рабыней, которая попала в рабство в хорошем настроении, но и первой рабыней, которая в хорошем настроении отправилась убирать дерьмо.       Через несколько часов, когда я уже сроднилась по духу с коровником и стала воплощением фразы «часть команды — часть корабля», к нам заявился… Кто бы вы думали? Сам Рамсес! Главный по скоту чуть сознания не лишился от такой чести, он-то видел господина только по большим праздникам да и то — если получится выбраться к главным воротам. Впрочем, он мог бы и не дёргаться, ведь Рамсес пришёл не к нему и даже не к коровам.       — Господин, — я улыбнулась, обнажив зубы — последний относительно белый участок моего организма, — простите, что пахну совсем не благовоньями.       — Ну как ты здесь, уютное местечко?       — Ещё бы, ведь корова — священное животное богини Исиды. Я здесь, как дома.       Рамсес кивнул, я захихикала, главный по скоту, судя по всему, умер.       — А ты, господин, что здесь? Хотел бы узнать, ка́к я, отправил бы раба.       — Раб глуп и не заметит всех деталей.       — Каких деталей? — тут же вскинулась я, но Рамсес только довольно ухмыльнулся.       — Ты мстэшь мне за мои тайны!       — Мстишь.       — Мстишь.       Я по инерции погрозила Рамсесу пальцем, как на меме с поваром-расистом, царевич, видимо тоже по инерции, скопировал моё движение, явно не понимая его смысла, главный по скоту захрюкал. О, всё-таки не помер.       — Давайте, продолжайте же работать, — приказал Рамсес, и я схватилась за лопату. Главный по скоту не двинулся с места.       Рамсес собрался было потыкать в него носком сандалии, но остановился на полпути. Огляделся. Я заботливо подала ему палочку, которой он в итоге и потыкал распростёртое на земле тело.       — Я велел работать, ты не слышишь?       Главный по скоту подорвался, как на мине, и исчез в глубине коровника. Мы с Рамсесом расхохотались в унисон, но длилось это недолго. Под красноречивым взглядом царевича я приступила к работе.       Жизнь сделалась чем-то странным, не поддающимся анализу, но я уже даже не пыталась. Когда наступил вечер первого дня моей работы в коровнике, Рамсес (после мытья, естественно) вызвал меня к себе и попросил спеть. Я исполнила песню Мельницы «На север» — одна из тех, что была переведена мной несколько недель назад. Рамсес долго думал над чем-то, глядя на меня — полуголую, стоящую перед ним — а потом объявил отбой. В этот вечер я улеглась спать на подушке в ногах его кровати.       На следующий день всё повторилось: работать меня отправили в коровник, но где-то к середине дня нас снова навестил наследник престола. Постоял, попялился, ушёл. Вечером — к нему. Петь песни, валяться в ногах постели. Разница заключалась в том, что в этот раз Рамсес спустил с постели руку, которую я, сама не зная почему, сжала.       Через неделю такой жизни все во дворце начали шарахаться от меня, что очень веселило. Маль-Никаль ходила хмурая, да я её и не видела почти, Нефертари и вовсе не показывалась, а Бокенхонсу и главный по скоту вели себя так, будто я — ядерный реактор, а они — ну вот ни разу не ядерные физики. То есть, старались поменьше взаимодействовать и бросали шокированные взгляды, когда думали, что я не вижу. Интересно, как ко всему этому относится Рамсес, ведь по дворцу с первого дня пошёл слушок, что наследник престола ходит в коровник пялиться, как какая-то рабыня подкидывает говно на лопате. Наверное стоило спросить, но так не хотелось. Парадоксальным образом мне нравилась эта жизнь, полная тайны и недосказанности. В конце концов, если бы я не любила тайны, разве стала бы заниматься древним Египтом.       В один из вечеров, когда мы уже улеглись, я вдруг спросила:       — Господин, а что ты любишь делать?       — О чём ты? — не понял он.       — Ну, я вот люблю петь. И изучать Кемет. А ты что любишь делать?       Ответа в тот вечер я так и не дождалась.       А на следующий день в коровник пришёл Моисей. О-о, словами не передать, что сделалось с главным по скоту, когда он узрел на вверенной ему территории ещё и второго царевича! Тут даже меня уже прошибло. Пипец, а что дальше? Посмотреть на мои высокохудожественные манипуляции с говном припрётся фараон? Коровник сделается местом паломничества всего правящего дома?       В общем, Моисей подождал, пока я перестану ухахатываться, и предложил поговорить наедине.       — Ты — та рабыня, о которой ходят слухи?       — Смотря что ты имеешь в виду, повелитель.       Моисей несколько раз прошёлся мимо меня, демонстрируя нервяк.       — Вчера Рамсеса видели за арфой, он так играл, что впору было уши всем закрывать, сегодня же — другое. Его нашёл я с кистью возле камня, испачканного краской с ног до носа.       Я представила себе эту картину и прыснула в кулак.       — Может быть, в наследника престола вселился бог Птах?       Моисей остановился напротив меня и вцепился взглядом.       — Ты что-то сделала с Рамсесом.       — Я просто рабыня, которая убирает навоз в коровнике.       Какие ко мне вообще претензии?! Ты бы ещё до коров дое… Докопался.       — Мы оба знаем, что это не так.       — Послушай, Мои… Господин, я люблю царевича Рамсеса и хочу, чтобы он был счастлив. Вот он был счастлив до того, как стал делать странное?       — Нет.       — Так может все эти странности, которые он делает теперь, как-то его к этому приблизят. Не мешай ему, господин, то, что он делает, это… Нормально.       Моисей постоял ещё несколько секунд, просто молчаливо пялясь.       — Откуда ты явилась?       Ой, ёманарод, пожалуйста, только не опять! Тока от меня отчепились с этими допросами, как на колу мочало, начинай сначала.       — Спроси у царевича Рамсеса, господин, — я подмигнула.       Моисей улыбнулся и только собрался было уходить, как внезапно добавил ко всему прочему:       — С Рамсесом были мы близки когда-то, но, увидав во мне угрозу власти своей, он всю любовь из сердца вырвал. Быть может, ты сумеешь что-то сделать.       — Он вырвал не всю любовь. Не всю.