Всего одна смерть

Семь Королевств во тьме. Часть 4 «Неужели никто не защитит нас от ярости Драконьей королевы?» (лорд Эдмар Талли, 301 г. от З.Э.) «Тирион уже убил дракона. Мой младший брат-карлик убил дракона. Какой я рыцарь, если окажусь хуже карлика?» (последние «слова» сира Джейме Ланнистера, 301 г. от З.Э.) «Великий гнев бывает неотличим от великой глупости» (сир Джастин Масси, 301 г. от З.Э.) «Если меня спросят, на что нам еще можно надеяться, я скажу: на чудо» (сир Бринден Талли, 301 г. от З.Э.) *** После того, как войско Тайвина Ланнистера покинуло Харренхолл и замок был занят северянами, в Речных землях установилось что-то вроде мира. Никто не говорит, что во владениях речных лордов сразу же стало спокойно и безопасно, но нависавшая над их головами угроза сожженных деревень и разграбленных замков наконец-то ушла. Не все, к сожалению, дожили до этого дня — в основном, благодаря чудовищу по имени Григор Клиган и тени лорда Утеса Кастерли у него за спиной. Речные земли первыми вступили в Войну Восьми Королей — и первыми же вышли из нее. Сотни людей потеряли все и не знали, где и как им пережить наступающую зиму, но у остальных снова появилась надежда пережить невзгоды и снова увидеть лучшие дни. Пока Западные земли умирали под натиском железнорожденных с одной стороны и северян с другой, Простор внезапно оказался полем битвы между тремя последними претендентами на трон, Королевские земли, потерявшие столицу и большую часть правящей верхушки, рухнули в пучину хаоса и были брошены всеми заинтересованными сторонами, в Речных землях было почти спокойно. Они будто бы оказались в эпицентре бури, где тихо и мирно, пока везде вокруг все летает, падает и рушится. Они начали потихоньку восстанавливаться. Разорение, устроенное Ланнистерами и прочими западниками, было частично возмещено за их же счет, когда в руках короля Робба оказались золотые запасы Утеса, которые пошли в том числе в уплату долгов Браавосу — и тот согласился поставлять продовольствие из Эссоса, где еще росли урожаи. Северные лесорубы тем временем поставляли в южные владения нового королевства строительные материалы, с помощью которых восстанавливались разрушенные поселения. Потихоньку возвращались из лесов прячущиеся там люди. Словом, жизнь в Речные земли возвращалась — правда медленно, тяжело и болезненно. И тут, как назло, ударила Вторая Долгая Ночь. И через эту еще не залечившую свои раны землю понеслись холодные ветры, а следом за ними явились и другие признаки возвращения Иных. Еще до того, как Белые Ходоки обошли Винтерфелл, отошли от Белой Гавани и разбили браавосский флот, в Речных землях стали происходить вещи, после которых не оставалось сомнений: они идут. Прежде всего это выражалось во внезапных и очень резких переменах погоды — довольно скоро в северных землях, например, в окрестностях Близнецов, Сигарда или даже Ярмарочного Поля стало быстро расти число смертей от переохлаждения. Как оказалось, к скорому наступлению зимы были готовы не все. И ладно если бы люди просто умирали… Так они потом часто снова поднимались. Иногда прямо на месте смерти, иногда из свежих могил, иногда из не очень свежих. Теперь лорд Риверрана уже не пытался переубедить септонов, а просто велел своим людям раскопать все места упокоений, от недавних братских могил до старинных и почти забытых кладбищ, и сжигать все останки. Эдмар Талли рассудил так: раз вера в Семерых пока не показала ему никаких чудес, значит он, пусть и на время, примет вместо нее ту доктрину, которая оказалась на это способна. И это в любом случае лучше, чем лично убедиться в том, что септоны ошибаются. Септоны, естественно, не желали этого признавать. И каких-либо божественных сил, кроме Семерых — тоже. Они уверяли, что их Боги способны противостоять любому колдовству, исходящему от Иных. Только они, а не демоны, которым поклоняются северные варвары. И ни один Белый Ходок не посмеет коснуться освященных могил. И любой, кто считает иначе, заслуживает анафемы и отлучения. Все. Точка. Конец. По мере того, как все больше священнослужителей переходили от ортодоксов к реформистам и все чаще приходили новости о появлении в Речных землях восставших мертвецов, такие голоса становились все тише. Однако… Позже выяснилось, что септоны на самом деле были правы. Потому что должным образом освященные захоронения, как оказалось, действительно не только успешно противостояли магии Иных, но и не позволяли им даже приблизиться к кладбищенской земле. Проблема была в том, что далеко не все якобы освященные кладбища действительно были освящены должным образом. Среди септонов, как и среди прочих религиозных иерархов, были как истинные паракраты (как их стали называть спустя многие годы), так и шарлатаны, выдающие себя за таковых. Говоря старым языком, вера в Семерых тоже имела под собой магическое начало. Но если при освящении какой-то обряд нарушался… Или если тот, кто его проводил, не обладал нужной квалификацией — например, получал свой сан не из-за благочестия, а лишь потому, что сумел угодить нужным людям… Тогда никакой парафизической защиты над землей, в которой лежали сотни, если не тысячи потенциальных вихтов, не возникало. Жителям Речных земель очень повезло, что Иных сумели отбросить от Белой Гавани, а до Перешейка они пока не добрались. А без участия Белых Ходоков бродящие местами ожившие мертвецы были проблемой пусть и серьезной, но решаемой. Тем более, с учетом того, что они не наступали колоссальной волной, а просто шарахались небольшими группами в основном в дикой глуши. А то и вовсе поодиночке. Поэтому известия о том, что где-то еще была найдена и уничтожена очередная кучка нежити, быстро перестали удивлять и вызывать сколь-либо пристальное внимание. И почти совсем никто не обратил внимания на то, что одна такая группа (достаточно крупная, несколько десятков особей, куда входили даже вихты-медведи) была сожжена в окрестностях города Харровея отрядом прибывших из Королевских земель Красных жрецов, которые с огромной осторожностью везли с собой какой-то груз. Судя по тому, как они с ним обращались, очень ценный. И теперь сюда прибыла королева Дейенерис Таргариен, в очередной раз перевернув весь сложившийся порядок и встряхнув огромную корзину, до краев полную противоречий. И до сих пор у нас нет единой точки зрения на те события, несмотря на то, что все их участники давно уже покинули этот мир. Имперцы и прочие сторонники Таргариенов со времен Первого регентства издали великое множество трудов, посвященных «Освободительнице» и «Разрушительнице цепей», которую неизменно преподносили как главную спасительницу человечества. По другую сторону моря о Матери драконов было сочинено не меньше устных и письменных работ, где она подавалась в резко отрицательных тонах. Такие известные песни, как «Пламенная погибель» и «Безумная ярость», до сих пор считающиеся классикой искусства этих земель, как всем известно, были вдохновлены именно ею. Примечательно, что едва ли не половина подобного творчества была написана в Сигарде, в котором Бурерожденная никогда не бывала. Еще хуже к Дейенерис относятся историки Баратеонов… Но, если быть объективными, вряд ли она была таким чудовищем, как описывают ее в Саммерхолле или Штормовом Пределе. Но и ангелом, сошедшим с семи небес, как пишут в Волантисе, она тоже не была. Истина, как всегда, находилась где-то посередине. Давайте же и мы воздержимся от голословных оценок и ограничимся общепризнанными фактами. Прежде всего тем, что Дейенерис Таргариен, покинув разрушенную Королевскую Гавань, направилась верхом на Дрогоне в Речные земли — и первым местом, где она споткнулась на своем пути, стал Харренхолл. Это было не первое место, где королева приземлилась. До этого момента она опускалась с неба несколько раз, принимала присягу на верность от очередного местного лорда и летела дальше. Для тех, кто с присягой не спешил, следовала небольшая демонстрация того, как драконье пламя расплавляет камни в какой-нибудь безлюдной башне замка. И только в Харренхолле все закончилось, не успев толком начаться. Хотя, по большому счету, этот замок не стал во второй раз бросать вызов дракону. Потому что творение Харрена Черного к тому времени защищать было практически некому. Лорд Эйнис Фрей, назначенный королем лордом Харренхолла, отправил едва ли не все свои войска на войну с Иными, оставив лишь минимальный (особенно для замка таких размеров) гарнизон. Три раза им пришлось отбиваться от групп поднявшихся из могил мертвецов (свежих захоронений в окрестностях стараниями покойного Григора Клигана было слишком много, и не все они были известны), но в остальное время они просто сидели в этих черных полуразвалившихся стенах и умирали от тоски. Если бы у лорда Эйниса был выбор, он предпочел бы перебраться вместе со своими рыцарями и слугами в соседний Харрентон, который успел отстроиться после войны. Или еще куда-нибудь. Потому что замковые амбары были почти опустошены, что опустило ценность этой груды руин в качестве зимнего укрытия еще ниже. Вот почему, когда королева Дейенерис опустилась на своем драконе на вершину башни Королевский Костер, погибло не так много людей — всего несколько десятков. Некоторые считают, что Матерь драконов вообще не собиралась никого убивать и поэтому посадила своего дракона на вершину самой высокой башни из уцелевших, чтобы обитатели Харренхолла, стало быть, прониклись и подчинились ей без боя. Насколько это было правдой, теперь уже неважно. Черные закопченные камни, уже почувствовавшие на себе огонь Балериона, а потом триста лет терзаемые ветрами и дождями, жарой и морозами, никем из сменявших друг друга лордов не ремонтируемые и каждым из завоевателей подтачиваемые еще сильнее… Они не могли не обвалиться рано или поздно. И они обвалились под тяжестью Дрогона. Все прекрасно знают, что было дальше. Самая высокая башня Харренхолла, не выдержав веса дракона, затряслась, а затем рухнула с оглушительным грохотом, который, казалось, был слышен даже в преисподней. Это само по себе было очень плохо, но тряска, вызванная падением, обрушила и соседнюю Вдовью башню, отчего весь замок окутался пылью. Там, где раньше возвышалось пять полуразрушенных башен, теперь осталось три — и все они шатались буквально на глазах и тоже готовы были рухнуть. Земля между башнями и внешними стенами была завалена обломками. Центральные постройки в целом не пострадали, но их оборонительные возможности теперь были близки к нулю. А потом, когда дым и пыль осели, уцелевшие обитатели Харренхолла с замиранием сердца увидели на стенах цитадели множество трещин от фундамента до вершины, которых раньше не было. Дейенерис Таргариен, сама того не желая, завершила дело, начатое ее великим предком. Если смотреть на это событие с точки зрения символизма… Этот подвиг трудно было превзойти. Но с точки зрения общества и политики это была полная катастрофа, с учетом того, на чьей стороне в Восстании Роберта участвовали речные лорды и лично Хостер Талли. До этого момента шансы на то, чтобы наследник лорда Хостера и его знаменосцы преклонили колено перед Бурерожденной, были крайне малы. Теперь их можно было охарактеризовать словами: «Когда семь преисподних замерзнут» — в лучшем случае. Понимала ли это сама королева? Скорее всего, да — поэтому следующей своей целью выбрала Дарри, надеясь исправить свое положение. Вот только вместо лорда Реймена, сражавшегося в той войне за Таргариенов, замком правил лорд Уолдер, внук тогдашнего хозяина близнецов Уолдера Фрея… и родственник лорда Эйниса из Харренхолла. Однако весточка от Эйниса до Дарри дойти не успела, а противостоять огнедышащему крылатому ящеру почти лишенных защитников замок в любом случае не мог. Усугубило ситуацию то, что король Станнис Баратеон с согласия Русе Болтона оставил в темнице Дарри несколько десятков дорнийских пленных, которых взял в плен под Хайгарденом и Длинным Столом и решил, что им в любом случае нельзя доверять. Среди них были сам принц Оберин Мартелл, Красный Змей, и его дочь Нимерия. Дейенерис вытащила их из подземелий и предложила служить ей. И все они, конечно же, согласились. Именно тогда Матерь драконов и открыла для себя все подробности того, как именно завершилась Война Восьми Королей. О гибели дома Ланнистеров, разделе страны и так далее. Выслушав лорда Уолдера и принца Оберина, королева верхом на драконе полетела на запад. В Риверран. В этот раз эффекта внезапности Дейенерис не добилась. Пока она сидела в Дарри, гонцы и почтовые вороны успели добраться до столицы Речных земель и поднять тревогу. И не только они. По приказу речных лордов повсюду разжигались сигнальные огни — с их помощью в темноте можно было предупреждать соседей о появлении нежити и Иных. Вот они и пригодились, когда появился дракон. Когда королева пролетела над устьем Камнегонки и увидела Риверран, перед ее глазами предстали запертые ворота, множество лучников на стенах и метательные машины, которые готовы были выпустить множество снарядов в нее и Дрогона. Рисковать Дейенерис не стала, она приземлилась на западном берегу, дождалась появления конных гонцов под мирными флагами и передала им свои намерения. Просила она, как ей казалось, немногого. Присягу лорда Риверрана… и голову сира Джейме Ланнистера, предательски убившего ее отца. Бринден Черная Рыба, командовавший обороной, на первое требование ответил отказом, мотивируя свои слова тем, что Риверраном правит его племянник, но его сейчас в замке нет. Это действительно было так — лорд Эдмар Талли сейчас находился в Ярмарочном Поле, где собирал третью волну подкрепления в армию Последнего Союза — и никто не мог сказать, отправится ли он с ними сам или вернется в Риверран. До сира Бриндена новости из Харренхолла дошли с запозданием и звучали крайне противоречиво… Но он прекрасно понимал, что возвращение дочери Эйриса Безумного, которая теперь требовала отказаться от верности Королю Севера и служить только ей, ничего хорошего не предвещало. С одной стороны, королева явилась сюда совсем одна, без войска. С другой — у нее был дракон. В свое время Риверран не смог противостоять Балериону Черному Ужасу, но Дрогон был моложе и меньше дракона Завоевателя. Однако недавний Рок Королей показал, насколько опасен даже такой дракон… И при этом его все равно можно прогнать, если сильно ранить. Переговоры между ними вышли… их можно обозначить как «крайне ожесточенные» — и это будет сильным смягчением эпитетов, поскольку ближе к концу они превратились в череду взаимных оскорблений и обвинений. В конце концов, Матерь драконов потребовала провести над Цареубийцей суд поединком, причем выйти на бой она решила сама (раз уж сир Барристан Селми и прочие ее воины сейчас находились далеко на востоке), а ее оружием должен был стать Дрогон. Сохранилось несколько убедительных свидетельств о том, как проходил последний разговор между сиром Бринденом Талли и сыном лорда Тайвина Ланнистера. «Послушай, Цареубийца, — говорил Черная Рыба. — Это дракон. Ты в любом случае не сможешь победить. Просто откажись — и мы дадим бой. Стены Риверрана крепки. Мы выдержим. Ты не должен этого делать». После этих слов бывший королевский гвардеец торопливо защелкал пальцами уцелевшей руки — и один из присутствующих, правильно поняв этот жест, дал ему лист пергамента, чернильницу и перо. Этот лист до сих пор хранится в Центральном музее Риверрана на видном месте. Ответ сира Джейме известен, наверное, каждому в этом мире. «ТИРИОН УЖЕ УБИЛ ДРАКОНА. МОЙ БРАТ-КАРЛИК УБИЛ ДРАКОНА. КАКОЙ Я РЫЦАРЬ, ЕСЛИ ОКАЖУСЬ ХУЖЕ КАРЛИКА?» То, что произошло дальше, тоже известно каждому — это событие было многократно воспроизведено во всех известных формах. Сир Джейме Ланнистер, Цареубийца, облаченный с помощью двух оруженосцев в черную пластинчатую броню, впервые за долгое время вышел на открытый воздух и зашагал по жухлой осенней траве, окружающей Риверран. Перед ним возвышался Дрогон, самый крупный из тогда живущих драконов, рожденный в погребальном костре кхала Дрого посреди Дотракийского Моря. Огромные черные крылья, прочная чешуя… И клубы дыма, вырывающиеся изо рта при каждом выдохе. Лучшее свидетельство того, какой жар бурлит в чреве крылатого ящера. Если бы Ланнистер был здоров и невредим, как до войны… Возможно, у него был бы шанс. Один из миллиона, но был. Не больше. Дракон все равно оставался драконом. Но тогда сир Джейме вышел на бой после долгого пребывания в темнице. Без правой руки — ее заменил грубый железный протез. И, самое главное, у него не было даже естественного для любого живого создания желания жить дальше. На его глазах погиб их дом. Кроме него, из живых Ланнистеров оставались только сир Давен, Мирцелла, его племянница (или дочь, как считают некоторые), и еще, возможно, Джой, внебрачная дочь пропавшего дяди Гериона. Некогда великий род с многотысячелетней историей, наследник Королей Утеса, безраздельно правивших Западом, прекратил свое существование… Вот об этом он и думал, выходя на бой против дракона. Поединок начался рано утром, которые теперь совсем не отличались от ночей. С неба падал густой снег (в последнее время он шел все чаще), но Дрогону это ничуть не мешало. Он разрезал крыльями холодный воздух, а затем бросился вперед — и выпустил в противника море огня, в котором не мог выжить ни человек, ни Иной, ни кракен. И тут… Все очевидцы того боя уверяют, что слышали странный, очень громкий крик, который издал Цареубийца за мгновение до того, как его накрыло огненной волной. Все знали, что это невозможно, поскольку у сира Джейме не было языка. Но голос слышали все. И в нем не было ничего человеческого. Кто мог говорить его устами? Только сам Воин, кто же еще. Самое интересное, что об этом чуде говорили все — но никто не мог в точности воспроизвести сказанные тогда слова. Помнилось лишь то, что от них теплело на душе, сердца наполнялись мужеством, а руки сжимались на эфесах мечей. Пламя дракона полыхнуло и почти сразу погасло — словно его погасил кто-то могущественный. А затем Дрогон взревел так, будто ему было очень больно, и содрогнулся, едва не сбросив свою хозяйку со спины. Затем он взмыл в воздух и полетел на восток. От сира Джейме Ланнистера, которого когда-то считали самым бесчестным из всех, кто служил в Королевской гвардии, оставшегося в истории под прозвищем Цареубийца, ни осталось ни единого следа на грешной земле.