Конец Эвтюмии

      Ночи лучше дней — не ушло много времени на то, чтобы Эи осознала это после своего импровизированного возвращения во внешний мир с подачи одного упрямого претендента. В лучшие из них ни луны, ни звезд не было видно сквозь покрывало плотных, низких облаков, и балконы дворца плыли в тумане, скрытые от людских глаз. Лишь редкие, рассеянные огни города, что лежал под ним, нарушали тишину ночной прохлады.       К счастью, в это время года их не приходилось долго ждать, и сегодняшний вечер обещал наступления именно такой ночи.       Из того места, на которое Эи поместила марионетку, она могла наблюдать за всей столицей, что простиралась, разрастаясь во все стороны, весьма далеко от той одинокой прибрежной скалы, на которой был построен Тэнсюкаку. Город сильно вырос за века — как вширь, так и вверх, и казался почти бескрайним, когда его дальние очертания терялись в тумане. Правда, по его виду вряд ли можно было судить о состоянии страны в целом. Эи не могла винить марионетку в том, что та недостаточно старалась, однако с тех пор, как она доверила ей Инадзуму, множество деревень, городов и целых островов оказалось потеряно во всевозможных бедствиях, возникших из их бурного и жестокого прошлого. По сравнению с необъятной работой, которую это обстоятельство сулило Эи в ближайшие годы, то, с чем ей нужно было справиться сейчас, казалось пустяком — и в этом она находила капельку утешения.       Наконец, она услышала короткий разговор за пределами комнаты и шорох дверей, раздвигаемых стражником. Мгновение спустя, на крыше ближайшего к ней крыла дворца она уловила движение тени, за которой последовал порыв ветра и шум развевающейся ткани с противоположной стороны балкона. Четыре черных крыла отделились от тени, раскрывая изогнутый силуэт ёкая. Будто птичьими когтями, всеми четырьмя конечностями одновременно он коснулся ограждения балкона, и порыв бледной бирюзы от Глаза второго посетителя взъерошил его перья перед тем, как те испарились в вихре черного дыма. Аллоген анемо, лицо которого скрывала характерная для шиноби маска, проследовал за тэнгу вглубь комнаты.       Человек, что вошел в нее более традиционным способом, был облачен в полный доспех, не скрывавший геральдики. В нем легко можно было распознать одного из ёрики на службе клана Кудзё.       Вначале Эи поручила марионетке вести разговор самостоятельно.       Весть о разгроме сил Тэнрю при попытке лобового штурма позиций Ватацуми на острове Ясиори уже облетела столицу. Замести под ковер или преуменьшить значение столь крупного поражения комиссар никак не мог — тем более ввиду того, что он должен был догадываться, что сёгун получает наиболее чувствительную информацию из источников, не столь погрязших в летаргичной бюрократии, сколь ее официальное правительство… не говоря уже о присущей ей способности собственными глазами наблюдать за всем, что происходит на архипелаге. Несмотря на это, последняя отчетность комиссии Тэнрю не содержала никаких упоминаний о недавнем сражении.       Что вызывало еще большие подозрения, комиссия Кандзё также не стремилась освещать произошедшее, несмотря на колоссальные логистические ресурсы, которые должны были быть задействованы в ходе последующего отступления и перегруппировки на острове Каннадзука.       У Эи не было хорошего понимания того, насколько глубоко влияние Фатуи проникло в Три-Комиссию, и тем более — каких решений они ожидали от нее теперь.       Часть марионетки подходила к концу. Спустя короткое время, приложив усилие к тому, чтобы очистить ум от всех неважных мыслей и переживаний, Эи втиснула себя в ее тело.       Ее руки и ноги ощутились на удивление холодными.       Помещение, почти пустое и крытое пеньковыми матами, напоминало додзё, и наряду с незамысловатым облачением сёгуна создавало впечатление, что ее агенты застали ее посреди тренировки.       Трое посетителей терпеливо ожидали за ее спиной.       — Итак, Тэнрю и Кандзё снабжают ставку лишь недоговорками и полуправдами, но этого и следовало ожидать, — с осторожностью начала Эи.       Она повернулась, чтобы осмотреть их. Офицер выглядел скованным, но оставался невозмутим; во взгляде шиноби не отражалось ни одной эмоции; за кроваво-красной маской тэнгу мало что можно было различить.       — У нас остались глаза на земле с восточной стороны острова? Есть ли сведения о манипуляциях с охранными печатями?       Тэнгу произвел едва заметное движение.       — Конечно. Насколько нам известно, Сангономия никак не отреагировала на саботаж печатей Татаригами, ни в открытую, ни тайно.       — Однако ситуация на Каннадзуке становится все тяжелее, — добавил ёрики, — К сожалению, кузни Микагэ…       — Ситуация под контролем. Чем вы объясняете нерешительность Сангономии?       — Ей трудно совладать со сторонниками более решительных мер, и это не оставляет ей возможности осудить атаку. Надо думать, она держит нас за тех, кто проявит сочувствие к ее невзгодам, — голос тэнгу был груб и плохо различим за маской, но в нем звучало некоторое удовлетворение, — Но я бы не советовал давить на нее по этому поводу. Все равно очевидно, что Ватацуми ничего не имеют от разрухи на Ясиори.       Офицер, напротив, выглядел недовольным.       — Но слухи, ваше превосходительство… мы до сих пор не можем в них до конца разобраться, но если это действительно было вмешательство Фатуи, то это оправдывает самый жесткий ответ с нашей стороны. Тогда приходится думать, что Верховная жрица больше не контролирует восстание, если она вообще когда-либо могла его контролировать. А это уже делает его опасным.       — Чушь. Сброд Ватацуми не заслуживает моего внимания, — Эи вновь отвернулась и села на колени, повинуясь желанию закрыть глаза от света, — Продолжайте работу.       Посетители сразу же последовали ее примеру.       В некоторой степени Эи была рада, что ей приходилось имитировать ригидную манеру речи голема: среди всех мучений, что приносило ей поддержание диалога, она задавала простой ориентир, на котором можно было сосредоточить внимание.       — Что же касается Три-Комиссии, — продолжила она, — Мое решение ратифицировать Указ сакоку было мотивировано доверием к ее компетенциям. Комиссия Тэнрю и лично Кудзё Такаюки продемонстрировали, что больше его не заслуживают.       Офицер напрягся и заметно побледнел под ядовитой ухмылкой тэнгу.       — Одно слово всемогущего сёгуна…       — Это не означает, что Кудзё Сара отстранена от оперативного командования. Я посмотрю, сумеет ли она возместить то, что они потеряли. Судьба остальных решена, но ее не следует форсировать. Способность к выполнению текущих обязанностей еще определит судьбу их семей.       — Будь твоя воля.       До Эи донесся дребезг сочленений доспехов от неуклюжих движений.       — Каковы настроения в войсках?       — Они держатся, — поспешил заверить ёрики, — но должен признать, что среди пехотинцев боевой дух низок… а среди самураев тем более. Несколько кланов оплакивают потерю своих глав и наследников.       Мы еще найдем для них козла отпущения. Фатуи и так теряют последние остатки былой репутации по всему Тейвату, накопленной за столетия выверенных маневров и дипломатии. Как же она спешит обналичить все активы…       Шиноби, наконец, нарушил свое молчание.       — Это правда. В каждом столичном имении бурлит недовольство. Все произошедшее… Многие считают, что это было бы немыслимо, если бы им оставили Глаза бога.       Так много фигур приходит в движение. Все становится на свои места. Все устремляется в пропасть.       — Если требуется мой совет относительно дальнейшего курса действий, — продолжил офицер, — то личное участие вашего превосходительства, несомненно, приведет к самым решительным переменам. Даже косвенное.       Тэнгу издал едва слышный смешок.       — Косвенное?       — Да, уверяю, одно лишь ваше появление на Каннадзуке произведет требуемый эффект. До нас также доходят сведения, что Окудзумэсю более чем готовы поучаствовать, даже если… в более церемониальном ключе.       — Так ты рассуждаешь об Армии сёгуна? Ей следует бежать за помощью при первой же неудаче, да прямиком к моей дворцовой страже?       Бежать они не станут. Скорее они закопаются в песок от стыда и позволят врагу перебить себя, чем осмелятся признать свою ошибку.       — Конечно, наши войска без колебаний выполнят любой приказ. Но его цена…       — Его цена — это честь Кудзё, — прорычал тэнгу, — Всемогущий сёгун, я умоляю тебя призвать наших братьев. Довольно того, как этот жалкий человечек и его бестолковая прислуга ублажают ублюдков Оробаси.       — Силы Ватацуми ни за что не смогут подступиться к нашим позициям на Каннадзуке, — в свою очередь повысил голос ёрики, — Теперь наши роли поменялись, так что мы сможем держаться там и ждать подкрепления сколь угодно долго, пока противник проедает последние остатки провизии. Если ваше превосходительство позволит лорду Кудзё призвать собственных вассалов на Наруками, они легко сокрушат мятежников при следующем же наступлении.       Жалкий человечек счел, что половины регулярной армии Тэнрю вместе с кучкой рекрутов от тех вассалов, которых он хотел ослабить, окажется достаточно, чтобы вытеснить мятежников с Ясиори. Что позволило им представить эту войну как полноправную самооборону от злоупотреблений комиссара, который только и хотел, что уморить их голодом из какой-то мелкой личной мести.       Без сомнения, электро мицудомоэ до сих пор развевается над Коралловым дворцом, к великому неудовольствию шовинистического прихода Верховной жрицы.       — С легкостью? Их жалкая кампания потерпела крах именно потому, что они думали, что им будет легко. Они обесчестили мое знамя не тогда, когда проиграли битву, а в первую же минуту, когда покинули расположение.       Эи поднялась на ноги.       — Возможно, тэнгу прав. Но никому не следует ожидать, что я буду исправлять за ними их неудачи. Это бы растлило их еще больше.       Особенно до тех пор, пока их неудачи позволяют мне выглядеть слабой перед лицом угроз. Нельзя допустить, чтобы кому-либо показалось, что я собираюсь расстаться с некой необычайно ценной вещью по собственной воле.       — Все рекруты острова Наруками останутся дома. Окузумэсю также не покинут своих законных постов, — Эи жестом указала на выход двум посетителям, что стояли к ней ближе всего, но затем остановила пристальный взгляд на глазах шиноби, — Этот разговор закончен.       Последние слова Эи задержались в ее уме приятным эхом, пока она наблюдала, как двое покидают комнату. В самом деле, хорошо, что голосовые связки марионетки не могли дрогнуть или сорваться даже под предельным напряжением.       Наконец, двери оказались закрыты за офицером, и шиноби снова заговорил.       — Прошу прощения. Я не мог раскрыть сведения о действиях Фатуи в присутствии других.       — К делу.       — Мы обнаружили убежище, в котором они производят Глаза порчи. Оно… впечатляет. От города — меньше дня дороги на север.       — Следите за ним внимательно и ожидайте указаний. Через пару дней позвольте им заметить себя, но не вступайте в бой. Необходимо поторопить их, но не спугнуть.       — Как пожелаете. А в случае, если предвестник решит вмешаться?..       — Ничего не делайте. Я напомню ему о черте, которую он не должен пересекать.       Вскоре отпущенный, шиноби покинул резиденцию тем же способом, что и тэнгу, положив свой планер на аллогенный ветер. Его силуэт быстро исчез во тьме наступившей ночи, бесшумный как сова.       Эи выскочила из тела марионетки, как воздушный шар, удерживаемый под водой. На этот раз Эвтюмии потребовалось некоторое время, чтобы принять свой обыкновенный вид — после того, как ее скрутило в кровавый, удушающий клубок натянутых нервов, — а ее хозяйка снова смогла вернуться к своим мыслям.       Злорадствуя неудачам Тэнрю, больше всего он был раздражен блестящей карьерой подкидыша. Кудзё Сара давно потеряла право называть себя одной из них, и потому особое отношение к ней со стороны сёгуна легко вызывало недовольство традиционалистских кланов, которые до сих пор отказываются иметь что-либо общее с официальными вооруженными силами сёгуната.       Но что же тут поделать? Подумать только, у меня до сих пор нет агента в армии, которому я могу доверять… Скажи, что ты находила в них, кроме слабости, мелочных амбиций и зыбкой верности?       Эи всегда предпочитала компанию ёкаев людям, и потеря той, на кого она могла полностью положиться в вопросах общения с ними, еще больше усугубила ее нелюбовь к ним. Но именно тэнгу, кицунэ и они, соль земли Инадзумы, приняли на себя самый сокрушительный удар во время Катаклизма, такой удар, от которого они до сих пор не могут оправиться — и уже вряд ли когда-либо оправятся. Пока Эи прятала себя в затворе, их численность продолжала сокращаться, а влияние ослабевать; темные леса и неприступные горы уступили место вспаханным полям и мощеным дорогам, что полнились существами меньшего порядка. Защита, в которой они нуждались, была трудоемким и во многом бессмысленным долгом: дай половине из них погибнуть в очередной катастрофе, и в считанные десятилетия увидишь, как их стало только больше. Даже в смерти они не имели значения: та скудная карма, которую они могли накопить в течение жизни, быстро растворялась в артериях земли, почти не оставляя злотворных следов на земле живых.       Как могут жизни столь короткие, несущественные и легко заменяемые иметь какую бы то ни было ценность?       Что ж, возможно, именно поэтому я их сёгун. В жизни столь мимолетной обрести видение Вечности — еще большая драгоценность.