the boy’s a liar

      Под боком неожиданно тепло, Кадзуха тянет одеяло на себя, руку подкладывая под подушку. Матрас мягкий, совсем не жёсткий, как у него, да и температура в комнате едва достигает двадцати. Ему снятся летающие в бурном торнадо листья, кружащиеся, однако, в том потоке чрезвычайно легко, словно им вдруг захотелось потанцевать. Они щекочут его, Кадзухи, лицо, залетают в нос и волос, но он лишь продолжает наблюдать — слишком жалко отгонять от себя таких, надоедливых как мух знойным летом, а от прикосновений лицо приятно покалывает. Что было и почему он на мягком матрасе, дерётся за край одеяла и шикает? Последнее, что он помнит — разлитое на асфальт жидкое золото, после одни клочки, грубо вырванные спиртовыми движениями рук, из его памяти, как что-то не важное. А оно важное, руки! Верните, он же так просит! Жаждет, млеет, ему не хочется забывать, воспоминания — груз, воспоминания — колючая проволока на шее, с которой Каэдэхара пытается дышать, мазохистски наслаждаясь.       Но руки смеются, у них на мягкой ладони не обрывки линий жизни, любви и здоровья, а настоящие рты, с остроконечными зубами и такими же языками. Хищно облизываются, пожирают его память кроху за крохой, говоря, что не надо ему помнить. Не надо, Кадзуха, умрёшь и больше не захочешь проволоку носить, а как же так? Нельзя-нельзя, одумайся, мальчик, не заставляй учить уму-разуму. Он во сне громко смеётся, во весь голос, как в в первый раз, и соглашается. Управляйте, языкастые руки, карты у вас в руках, у Кадзухи всего пара, а у вас целый флеш-рояль. Новая партия сдаётся, но он не успевает схватиться за карты, падает быстро, обгоняет сгорающие метеориты и звёзды, приземляясь сквозь десять этажей на четвёртом, на мягком матрасе.       Мощный толчок в бок, вынуждающий открыть глаза в осветлённой разноцветной гирляндой комнате. Скара сказал, что она горит у него весь год, потому что так становится как-то уютнее, но сейчас было не. Первое, что он видит — красное, то ли от гирлянды, то ли от внутреннего напряжения, лицо, закусанные губы и еле прикрытые глаза. Кадзуха пугается, резко принимая сидячее положение и аккуратно сжимает его ладонь. Другая рука Скарамуччи ногтями впивается в его же собственное бедро, едва прикрытое шортами. Он тяжело дышит, тихо хнычет и крепко сжимает руку Каэдэхары, переплетая пальцы. В какой-то момент боль от судороги, видимо, превышает доступные лимиты, Скара подносит его ладонь ко рту, впиваясь зубами и кривит лицо. Кадзуха морщится, позволяет прокусить острыми клыками кожу вокруг большого пальца, потому что ему, Кадзухе, страшно. Он не может себе представить, насколько это сильно, что вынуждает ранее смешливого и беззаботного Скарамуччу тяжело дышать и кусать его, лишь бы не закричать. Всё заканчивается через долгих несколько минут, глаза у Скары мокрые, а лицо влажное, бедро красное от впившихся ногтей. У Каэдэхары всего лишь две небольших капли крови на руке, оставшиеся после тех самых острых клыков, он бездумно слизывает алую жидкость и глубоко вздыхает. — Прости. За то, что разбудил, и за руку тоже. — он тыльной стороной ладони вытирает лицо, Кадзухе хочется ответить, но телефон заряжается на столе, поэтому он лишь несколько секунд треплет его по темным волосам и ложится обратно, носом утыкаясь в плечо.       Он всё это время душил эмпатию, молча и безразлично смотрел на рыдающего отца, винящего себя во всех грехах, безмолвно поддакивал ему и поспешно скрывался в своей комнате. Ему было безразлично на истории других в их небольшом «клубе самоубийц», безразлично на неловкие утешения бывших одноклассников, врачей и полиции в тот злосчастный день, будто внезапно выключили свет, оставили задыхаться вот так, и он послушно задыхался. А вот смотреть на плачущего Скарамуччу было тяжело, страшно и непривычно. Было заметно, что он не привык к этой боли, привыкнуть означало смириться, позволить этому жить с тобой рука об руку, признать и терпеть большие пальцы под челюстью, выбивающие последние остатки кислорода. Эмпатия вновь взыграла, открыла окно и приветливо помахала рукой. Привычно и надёжно. Он лежит с закрытыми глазами, слушая как Скара дышит и тихо вздыхает, как его дыхание успокаивается и он начинает тихо сопеть.       Во второй раз Кадзуха просыпается, когда в разноцветной гирлянде нет необходимости, когда место рядом с ним освобождается и он радостно перекатывается, растягивается на кровати и потягивается. Следов спирта в крови не ощущается, голова кажется пустой, но необходимости в таблетке парацетамола не наблюдается. Тело полностью расслаблено и он даже задумывается, не сменить ли свой жёсткий матрас на более мягкий. Глаза медленно открываются, осторожно осматривают комнату при свете дня — плакаты на стенах, несколько штук полароидных фото прямо над рабочим столом, на нём же гордо возвышается фигурка Хацунэ Мику и банка лосьона с бумажными салфетками.       Каэдэхара мысленно закатывает глаза и предпочитает не возвращаться к этому натюрморту, испытывая какое-то подобие стыда. Вместо шкафа обычная вешалка, заполненная висящими друг на друге толстовками, носки валяются то тут, то там, штаны единым комком лежат подле носков. У Кадзухи чище, у Кадзухи пустыннее, проведи пальцем под столом и не увидишь не пылинки, но кто он такой, чтобы осуждать? Волосы топорщатся в разные стороны, лезут в рот и неприятно щекочут шею, пальцы прочесывают пряди и неосторожно затягивают это нечто в пучок. На нём нелепая чужая футболка с принтом математической шутки «find the x», ноги с кровати опускают на белый мягкий ковёр, такой мягкий, что Каэдэхара был бы не против быть сродни собаке и провести ночь на этом белом «нечто». — Доброе утро. — голос звучит сбоку, Кадзуха морщится и вскидывает голову. Скара поджимает ногу, балансируя на второй облокачивается на косяк двери и делая глотки из большой кружки. Реально большой. Там не меньше полулитра, а когда он наклоняет её, чтобы сделать глоток, она заслоняет все его лицо. Если конкретнее, то заслоняет изображение раздвинутых девичьих ног, а юбка едва ли может прикрыть тонкую ниточку нижнего белья. Вульгарно, но Скарамуччу едва ли что-то смущало. — Хочешь что-то похавать?       Кадзуха кивает, трёт глаза и тянется за телефоном, слушая лёгкий стук стопы о пол. Он же не прыгает, пытаясь добраться до кухни? Но когда Каэдэхара выглядывает из комнаты, он видит как Скара одной рукой продолжает держать кружку, а второй придерживается за стены, пытаясь как можно мягче допрыгать до места назначения. Кадзуха стоически подставляет плечо, позволяя опереться на него, и совсем не мягко опускает того на мягкий стул. На абсолютно пустом столе лежит костыль и небольшая пластиковая банка с прозрачной жидкостью, а в воздухе пахнет чем-то резким и токсичным. — Я же сказал, что покрою лаком. — Скарамучча кивает на не-Кадзухи хокку, улыбается и отодвигает от себя кружку. От блестящей поверхности в груди тепло расползается, он кивает и поджимает губы. — Поможешь мне с готовкой? А то, я не ебу что можно сделать.       Каэдэхара утвердительно машет головой, без стеснения открывает чужой холодильник, взглядом скользя по наполнению. Стоило отдать должное, наполнения было навалом, поэтому Кадзуха скорее зависает от количества вариантов, пока Скарамучча колдует над кофе-машиной. В ход идёт десяток яиц, пара стрел зелёного лука, упаковка черри и бекона. Сбоку звучит ненавязчивая мелодия, прерываемая похабным текстом, нож в руке ловко разрезает маленькие томаты на ровные половинки, а Скара все продолжает стоять цаплей подле него, разбивая яйца в пластиковую миску и вылавливая зубчиками вилки упавшие туда куски скорлупы. Кадзуха улыбается от его неумения, вручает ему нож и выхватывает вилку из рук. Скара в голове слышит, как тот цокает и называет его долбоёбом. Не сказать, что он был особо далёк от правды.       Нагретая сковорода трещит и шипит словно раненый зверь, когда её заполняет яичная смесь с черри и луком, нещадно воет, когда деревянная лопатка перемешивает это всё, надувая омлет как пузырь, когда его накрывают крышкой. Тарелки оказываются на тумбе, Кадзуха пальцем цепляется за горячую поверхность, машинально тянет его в рот и облизывает, пытаясь унять боль лёгкого ожога. Вскоре омлет оказывается на тарелках, а его место на сковороде занимает бекон. Скарамучча нещадно кладёт кусок за куском и остаётся только принять объем его аппетита да стукнуть лопаткой по ладони, отгоняя к кофе машине. Он вновь заполняет свою кружку доверху, Кадзухе же наливает в ёмкость стандартного размера, пока тот выкладывает бекон на тарелки. Внутреннее желание эстетики требует украсить всё дополнительной порцией зелени, но у Скары слюна капает изо рта совсем не метафорически и эстетическая нужда послушно отходит в сторону.       Они садятся друг напротив друга, Скарамучча с небольшим кряхтением сгибает больную ногу в колене, залазит на стул с ногами и буквально запихивает в себя приготовленную на скорую руку стряпню. Кадзуха более аккуратен, аппетита практически нет, зубчики вилки уныло опускаются на пару кусков бекона, томатов и омлета, перед тем как подвигают остатки в сторону Скары, который с смущенной, но чрезвычайно довольной улыбкой, принимает пожертвование, уплетая всё буквально за минуту, а в довершение скользит языком по всей плоскости тарелки. — Блять, если ты до старости будешь кормить меня так, то я женюсь на тебе, дружище, зуб даю. — он откидывается на спинку стула и блаженно закрывает глаза. Кадзуха краснеет, не из-за факта обещанной женитьбы, а из-за «до старости». Едва услышав «если» он рассчитывал на что-то типа «если мы продолжим дружить», но никак не это. Старость бьет его тяжелым камнем по голове, оставляя распластанным лежать в луже крови. Рука тянется к телефону и набирает, слегка поспешно, сообщение и трогает Скарамуччу за руку, чтобы тот увидел. — На тебя еды не напасешься, поэтому, откажусь от твоего предложения руки и сердца. Хотя, тут скорее руки и желудка. — Скарамучча смеётся, перегибается через небольшой стол и уже привычным движением треплет его по волосам. Легко и мимолётно, от этого жеста в груди что-то сдавливает, но Кадзуха едва ли против. Чужая тактильность воскрешала улыбку словно какого-то мёртвого бога, давно утонувшего в бурных водах далёкой страны с острыми скалами. Он пишет то, что волнует его сейчас и показывает Скаре. — Сегодня очередная групповая терапия, не забыл? — Может, пропустим? — для него факт посещения и встречи с чёртовой дюжиной таких же (почти, ведь он сам сказал, что у него абсолютно точно не психосоматика) была более тяжелой. Каэдэхара видел камень над его головой, медленно становящийся могильной плитой, которую Скара усердно пытался удержать. Он кривится, вздыхает и прикрывает глаза, будто только что увидел что-то воистину отвратительное. — Ты мог бы поучить меня языку жестов вместо этого, что скажешь?       Щёки Кадзухи загораются точно огни на рождественской ёлке, он кивает, поправляя лезущие в глаза пряди волос. Больше навязчивой тактильности ему нравилась только эта участливость, желание быть на одной волне-распальцовке, поэтому он не мог отказать. Да и возможность задержаться тут подольше, не возвращаясь в кафельный гроб подростковой нормальной жизни или свой собственный дом, от которого три буквы отбиваются с громким стуком, радовала больше. Он помогает убрать всё в мойку, толкая Скарамуччу в плечо, когда тот порывается встать и убрать всё самостоятельно, до скрипа и блеска вымывает тарелки и даже не возмущается, когда Скара залезает в его карман, вытаскивая сигареты. Погода на улице такая же, как и вчера, в воздухе стоит гроза и Кадзуха глубоко вдыхает её, позволяя остаться в своих лёгких. Капли попадают на оголенную кожу ног и рук, мочат сигарету, но едва ли кого-то из них двоих это волновало.       Непонятно, то ли Каэдэхара был по праву прекрасным учителем, то ли Скарамучча был сообразительным учеником, но факт оставался оным — схватывал он всё более, чем быстро. Возможно, повлияла атмосфера: перерывы на кофе и перекур, во время которых Кадзуха не переставал показывать те или иные слова, а Скара не прекращал спрашивать, показывая жгучий интерес. К этому навыку, к своему новому другу и к тому, чем тот дышит. Они обсуждают любимую музыку, фильмы, Кадзуха искренне пытается засмеяться, когда узнаёт, что Скарамучча слишком сильно любит романтические комедии, мелодрамы и арт-хаусы Виндинга-Рёфна, имея о последних смутное представление, а потому лишь кивает, когда ему предлагают посмотреть один из них. «Неоновый демон» выделяется, каламбур, неоном, пробирающей до костей музыкой и происходящим на экране. Совершенно обычный фильм с красивой картинкой медленно превращается в картину о лесбиянках-каннибалах, вынуждая Кадзуху закутаться в плед под смех Скары, который с истинным наслаждением наблюдал за сменой кадров, закидывая в рот фисташки, и едва ли находит что-то против, когда голова с пепельными прядями оказывается на его коленях. У Каэдэхары не получается оставаться спокойным, он тянется за телефоном и дрожащими пальцами набирает собственные мысли. — Она же не собирается трахать труп? Скажи, что нет. — Скарамучча подмигивает, смотря на него сверху вниз, и упорно молчит, только пальцами в его волосы зарывается. Кадзуха устало выдыхает, слишком громко для него, и прикрывает рот руками.       Сцена в морге, поеданием красивой блондинки с покрытыми блёстками щеками, душ и льющаяся бурным потоком смешанная с кровью вода, отчаянные позывы в животе, когда одну из персонажей рвёт частями тела и одиноко лежащий на ковролине глаз. Каэдэхара ещё несколько минут смотрит на мирный ряд имён в титрах, закусывает ноготь и пытается это переварить, что в ситуации с контекстом фильма звучит более, чем двусмысленно. Скарамучча явно не жалеет, напевает что-то из саундтрека, распускает ему волосы, заплетая две нелепые косички. — Ну, как тебе? Я пересматриваю его раз в три месяца уже несколько лет. Просто когда смотрю… в начале, Джесси чистое олицетворение солнца. Светлая, незапятнанная, никакой фальши в словах и действиях. Идеал. А потом она превращается в чистое зло, эта золотая краска на ключицах, блёстки на лице, но в ней всё ещё нет фальши. И это так, блять, сексуально, даже несмотря на секс Руби с трупом, концовку да и всё происходящее. Не знаю, в первый раз у меня крышу сорвало от просмотра, я наверное ещё дня три пялился в потолок и обдумывал происходящее. Чистая эстетика. — он даже не думает, когда говорит, слова льются единым потоком, пока пальцы перебирают волосы Кадзухи. Его взгляд направлен на уже чёрный экран, будто он всё ещё переживает этот фильм. — В следующий раз посмотрим «Суспирию». Кстати, хотел узнать, как на языке жестов сказать «иди нахуй»?       Кадзуха мысленно улыбается, в реальности же делает задумчивый вид, закусывает ноготь, пуская пыль в глаза, якобы пытаясь вспомнить. Какой же Скарамучча доверчивый и идиотский. Он переворачивается на спину, головой оставаясь лежать на чужих бёдрах и невозмутимо демонстрирует длинный средний палец правой руки, с отогнутым большим. Скара хмурится и тут же заливается смехом, громким и неподдельным, откидывается назад, тут же ударяясь затылком об стену и злостно шипит. Его руки хватают злосчастный средний палец, притягивают ладонь ко рту, позволяя зубам впиться в руку, аккурат в том месте, что и сегодня ночью. — Если я тебя как-то смущаю своей не тактичностью, просто скажи. Аякс вечно жаловался, что я ебучая прилипала, так что буду только рад, если проведешь границы. — чужое имя вылетает с оттенком теплоты в голосе, чего-то мягкого и оранжевого, словно закатное солнце. Кадзуху это не волнует, но в комбинации с знанием что у Скары, в принципе, и нет никого из близких людей это вызывает вопрос, который он так и не решается задать, по итогу выдавая другой, быстро скользя по клавиатуре. — Всё в порядке. Единственное, что меня смущает, так это то, что ты так просто позвал меня к себе и оставил спать рядом. Не задумывался, что я могу быть серийным убийцей? — Скарамучча только губы поджимает, давит усмешку и тянет руки вверх, потягиваясь и вынуждая Каэдэхару принять сидячее положение. — Может, я надеялся на это? Было бы прикольно посмотреть на мамино выражение лица, найди она вместо меня только рожки да ножки. Но вообще, ты на вид безобидный, поэтому я не думал об этом, да и мы наклюкались, не отпускать же тебя домой одного. — шутка балансирует на грани юмора и колкой правды, заставляет перехватить дыхание и задохнуться. Он кивает в знак понимания, Скара же натягивает улыбку и хлопает в ладоши. — А теперь, извини, время очередной моей экзекуции.       Кадзуха пристально наблюдает, как тот скачет на одной ноге к столу, открывая верхний шкафчик и вытягивая небольшой пузырёк с вязкой, прозрачной жидкостью. Тем же способом он возвращается на кровать, с знанием дела достаёт шприц из упаковки и вставляет в силиконовую крышку, набирая полный шприц лекарства. Он впервые обращает внимание на заднюю сторону бедра Скарамуччи, всё в маленьких следах от уколов, кое-где расползающихся в фиолетовые гематомы. Напоминает микрокосмос, точки от иглы точно маленькие сияющие нейтронные звёзды. — Это больно? — Скара поджимает губы, опускает штанину, пряча космос в складках трикотажного хлопка. Он вздыхает пару раз, то ли пытаясь понять, что сказать, то ли напуская флёр драматичности. Барабанит пальцами по колену той самой ноги, после поднимая руку чуть выше и ногтями впиваясь в кожу. Кадзухе почему-то кажется, что это очень больно, он тут же повторяет за ним и морщится потому, что это реально, блять, больно. Скарамучча смеётся, но не прекращает, и громко цокает языком. — Сердце — единственное, что у меня болит от осознания, что это навсегда. Лучше бы его, сердца, не было. Самая ненужная штука, если честно. Только и делает, что крошится от предательств. Ку-сок за кус-ком, бам-бам-бам, по перепонкам, о залитый кровью кафель. Не переживай, спустя три «п» я едва ли обращаю на уколы внимания. — взгляд синих глаз скользит вниз от лица Кадзухи, перекошенного в смятении, не в силах переварить факт что это [да в принципе всё это] только из-за него, останавливаясь на полуовальных лунках от ногтей на чужом бедре. Даже стыдно как-то. — Это ебейший обезбол, порой я думаю, выпрыгни я с окна то почувствую только ветер от эффекта свободного падения.       Кадзуха кивает, предлагая вернуться к языку жестов и Скара только рад, вновь становясь самым послушным и внимательным учеником. Он узнает, что Скарамучча, несмотря на вид полнейшего раздолбая, учитывая добавленные в закладки страницы с названиями по типу «sloppy blowjob» или «jia lissa creampie compilation», вкупе с обгрызенным чёрным лаком на ногтях, просто самый обычный ботаник. Он смущается, рассказывая, что расслабляется посредством решения матриц из высшей математики и задач на генетику, потому что пару лет назад горел желанием податься в генную инженерию и создать парочку собственных клонов. А ещё, что с детства он грезит космосом и пересмотрел всё, что только можно — «Космическую Одиссею» Кубрика, «Интерстеллар» Нолана, «Звёздные войны» Лукаса, а также все сезоны «Доктора Кто» и «Звёздного пути», что в итоге вылилось в подачу заявления на колонизацию Марса. — Ты не представляешь, как меня разъебала сцена из фильма на годовщину, где Военный Доктор при Докторе-Теннанте говорит «Спасибо тебе, девушка-злой волк». У меня сразу ебало скривилось как изюмина, пришлось на паузу ставить, чтобы прорыдаться. Если ты не смотрел «Доктора», то тебе придётся. Ветка Десятого и Розы это лучшая история любви, отвечаю. — он говорит много, сбивчиво тараторит, проглатывая окончания, но Кадзуха, вроде, уже и привык, без сожалений принимая то, что самый долгоиграющий сериал в мире ему придётся посмотреть от и до. — Включая архивные серии, Кадзу! Даже не думай, что избежишь этой участи.       Каэдэхара улыбается, позволяя себе отпустить Скарамучче лёгкий подзатыльник и вздрогнуть, когда тот громко материться, смотрит на время и неловко мнётся. — Скоро мамуля припрётся, прости пожалуйста, но тебе… — он не заканчивает, но Кадзуха все без слов понимает, быстро меняя чужую чистую одежду на свою вчерашнюю, собирает вещи в рюкзак и натягивает кроссовки. Скара рядом в расстроенных чувствах, стоит прислонившись к стене, переносит вес на нормальную ногу и закусывает ногти на руках. Прощание неловкое, он уверен что друг бы добавил что оно «до пизды» неловкое — иначе, чем быстрое соприкосновение кулаками ни он, ни Скарамучча назвать не могут. — Напиши мне, когда будешь дома, чтобы я не волновался. Хорошо?       Он кивает, Скара улыбается и закрывает дверь, пока Каэдэхара бредёт до лифта, понимая, что после столь ленивого дня спускаться по лестнице даже с четвёртого этажа слишком лень, да и на улице все ещё шел дождь. Возможно, стоило бы заказать такси? Дверь лифта открывается с тихой трелью, в кабине слишком светло, а на зеркале частички пыли. В зеркале Кадзуха видит привычное отсутствующее выражение лица, губы почему-то обкусаны пуще прежнего, волосы всё также заплетены в две растрепавшиеся косички. Дверь кабинки лифта открывается, неожиданно появившееся лицо перед ним пылает плохо скрываемым раздражением в темных глазах высокой женщины. Он выходит, запуская её внутрь и мимолетно оборачивается, вылавливая, как она нажимает на четверку и громко выдыхает. Кадзуха не глупый, хоть и в генетике, как Скарамучча не разбирается, но гроза во плоти от макушки до пят была похожа на Скару слишком сильно. Он не решается написать сразу, лезет в карман за телефоном и заказывает такси до магазина, а после сразу до дома. Не хочется. Дома он удивлённо отмечает присутствие ботинок отца и его пальто, а его фигура, сгорбившаяся и меланхолично-печальная, придерживала крышку чайника. Он оборачивается на звук, кивая вернувшемуся сыну и доставая новую чашку. — Где ты ночевал? Мог бы и предупредить старика. — ему было тридцать семь и на старика он не походил ни капли, но на его лице волнение и Кадзухе становится едва ли не впервые неловко. — Прости, я остался у друга. В следующий раз предупрежу. — слова интерпретируемые в жесты приходят в голову раньше, чем он думает о них. «В следующий раз» в его голове звучит так наивно и жарко, что хочется прикрыть лицо. У отца выражение лица удивлённое, он давится свежезаваренным кофе и пытается прокашляться. — У друга? — Каэдэхара кивает, делает глоток своего кофе и безучастно смотрит в окно и отбивающиеся от металического карниза капли, которые более мелкими каплями разлетаются в сторону. Отец, кажется, поджимает губы в улыбке и встаёт, треплет его по голове и оставляет поцелуй на макушке. — Я рад, что у тебя вновь появился друг. Отдыхай.       Он тоже, кажется, рад. Пальцы выбивают ритм той песни, в винил которой Скара хотел впечатать свой прах и мысленно залепляет себе пощечину. Контакт в приложении находится сразу [потому что он, господи, единственный был закреплен], улыбка лезет на лицо и он дрожащими пальцами набирает сообщение. кому: Скара, 19:48 я дома. когда выходил из лифта пересекся с твоей матерью. ну если это была она       Сообщение едва ли не сразу же оказывается прочитанным, но остаётся неотвеченным, вынуждая Кадзуху закусить губу и нахмуриться. Он не должен выдумывать всякое, если ему не отвечают в течении нескольких минут, не должен искать подвох и быть эгоистом. Не должен, но он и есть. Если вчера он отказывался брать телефон в руки, умышленно забывал о необходимом ему ответе, то сейчас он просто пялился в экран. Вчера кто-то открыл кран, пуская тёплую воду под полом, согревая и расслабляя ум и тело, а Кадзуха, как наивный щенок, повёлся и уже не мог воспринимать другое. Слишком быстро, слишком неожиданно, будто часть его существа только и жаждала этого, отдаваясь первому встречному.       Шрамы на руке нещадно закололи, шепча снять бинты и посмотреть. Посмотри, ну же, оглянись и пойми, до чего доводят привязанности, чем отплачивают они. Дрожащие непослушные пальцы развязывают узелок, сероватого цвета бинт медленно скатывается с кожи. Глубокие порезы пересекают ладонь, заходят на пальцы, мельтешат розовой кожей пред красными глазами. Пальцы сгибать тяжело, но все же намного легче, чем раньше. Ему сказали, что лезвие распороло мясо и сухожилия, что ему очень_повезло. Везение, фортуна, рок, бывшие звеньями одной судьбоносной цепи оказались к нему неблагосклонны, разорвали нутро, оставив несколько метров кишок и окровавленные внутренности пачкаться в пыли, грязи и блевоте безлюдного переулка. Прямо как…       …у неё. Пять-семь-пять, вы потеряли связь с Землёй, вернитесь, пока сила притяжения чёрной дыры не поглотила вас с мясом и костями, мы не_сможем вас вытащить, капитан! Зачем меня вытаскивать? Зачем тащить и тратить силы экипажа, подвергать их риску и смертельной опасности, оставьте мальчика тут, мальчик потерян и не найден, розовый лепесток персикового дерева па-а-а-адает, чтобы обратиться мерцающей сверхновой, разросшейся до таких масштабов. Его разрывает [жаль не буквально, да?] и тошнит [буквально]. Перенервничал, поддался тревоге и собственному эгоизму, ощущая как рвота поднимается вверх и оказывается в унитазе. Горькая желчь, остающаяся на стенках горла и языка, и ничем не смыть этот след. Его психолог говорил: «У тебя тревожно-избегающий тип привязанности и это не хорошо, стоит проработать этот момент, чтобы восстановить связь с социумом». После этого, психолог перестал быть «его». Что он мог с этим сделать? Да нихуя. И вот где он, острыми коленями вжимается в кафель, проклинает собственный эгоизм и что не может просто подождать. Просточуточкуподождать.       Вода наполняет рот, смешанная с остатками рвоты даёт ещё более мерзкий вкус, чтобы после отправиться вниз по сточным трубам. На лице — ничего, две суперновые вместо глаз, под ними частичка космоса в виде синяков. Совсем уж растрепанные косы давят на темечко. Скарамучча был разбит, но всё равно из раза в раз надевал улыбку и небрежный вид, будто всё ему по плечу и не ебёт его то, что он сломанный-переломанный, потому и выдавал этот громкий, вульгарный смех. Кадзухе не нравилось, Кадзухе хотелось видеть искренность, а не то, что предназначалось другим, ему жизненно необходимо, до дрожащих ног и рук на щеках [в голове быстро щелкает и тут же пропадает. совсем забыл, что было ночью?] нужно было чувствовать себя особенным. — Ты особенный мальчик, Кадзуха. — говорила она, заправляя светлые волосы ему за уши. Или это была лапша, которую он носил не снимая? Особенный от макушки до пят, каждая клетка, нейрон и даже аллели дезоксирибонуклеиновой кислоты были у него особенными. Уникальными.       Эгоизм и тщеславие внутри требовали особого отношения к себе и плевать ему, сколько времени они знакомы. Плевать, плеватьплеватьплевать, ответь на ёбаное сообщение. Ноги бредут обратно на кухню, из отцовской (ран. родительской) доносится мерный храп, объясняющий почему его жалкий косплей на ту самую сцену из «Неонового демона» зрители не удостоились узреть. Время говорит, что он провёл в белой комнате, — спасибо, что не с мягкими стенами, — чуть больше часа. Потому что Скара отписал ровно час назад, а потом спустя сорок пять минут, тридцать семь, пятнадцать, три. от: Скара, 20:05 не промок? как только ты вышел такая молния ебанула я думал обосрусь. и ты угадал. встретил великого прокуратора во плоти от: Скара, 20:20 я её ненавижу господи блять когда она исчезнет из моей жизни от: Скара, 20:28 надеюсь ты не уснул. прости за нытье но я уже не выдерживаю от: Скара, 20:50 я хотел рассказать ей о тебе. а она отчитала меня за пропуск терапии сука ебучая от: Скара, 21:02 лан не буду навязываться. спокойной ночи мне кстати старый друг написал я ахуел       Пальцы нервно сжимают телефон. Кадзуха думает что он идиот. Совсем поехавший. Катит на «пять-семь-пять»? Качает головой, вновь и вновь пробегаясь глазами по пяти сообщениям, в каждом находя кочку, за которую ноги цепляются. Решает ответить одним сообщением на всё, крепко сжимая челюсть, когда доходит до последнего предложения. кому: Скара, 21:15 не промок. у тебя всё нормально? если что-то случилось ты всегда можешь поделиться. я конечно не мастер поддержки, но выслушать могу. что за друг кстати?       Он отправляет сообщения, тут же выходя из сети и отыскивая нужное приложение. Оно всегда выручало, когда всего становилось слишком много в его теле, когда вот-вот да польется что-то нежеланное. Наушники оказываются в ушах, подкаст с медитацией на избавление негативных эмоций как нельзя кстати. Укротить свой эгоизм, желание быть особенным, отпустить все мысли в бурное русло реки, позволяя им уплыть вниз по течению. Подкаст заканчивается через двадцать минут и Кадзуха правда чувствует, как легко стало в голове. Даже пальцы не дрожат, когда открывает переписку. от: Скара, 21:22 о ты жив. сейчас уже все норм, так что забей. друг так то лучший друг уже лет как пять, но после перелома мы виделись только раз 5 от силы. а сейчас написал, пригласил на новый спот который через пару недель откроется. тебя тоже позвал пойдёшь? кому: Скара, 21:38 если ты хочешь, то пойду. но то что он не связывался с тобой когда был нужен полная хуйня. я бы таких друзей проигнорил, но в моем случае я рвал контакт от: Скара, 21:39 я не могу его проигнорировать. спасибо что согласился. мне было бы тяжело быть с ним один на один скачивай овер, завтра зарубимся, у меня домашний арест на 3 дня кому: Скара, 21:39 как прикажешь, капитан       Не может проигнорировать. Почему? Думая об этом через два месяца приходит к мысли, что лучше бы смог.

***

кому: Кадзуха <3, 21:40 послушный мальчик. а теперь иди в кроватку. спокойной ночи <З       Скарамучча вздыхает и закрывает глаза. В квартире двое, но тишина говорит об отсутствии признаков жизни вовсе. Она опять это сделала, опять довела его и забила, выбросила словно мусор. Ненавидит её, так сильно и так больно, вспоминает поездки в парки аттракционов и огромные конструкторы с теплотой, почему так все поменялось? Ответа нет, нет и жажды изменений, пустое безмолвие и безразличие. Азарт. Насмешка. Тяжелый вздох.       Он едва ли успел вернуться в свою комнату, сжимая челюсть перебирал ногами, когда дверь снова открылась и закрылась. Обычно он игнорирует, здоровается из комнаты и забывает, но сейчас хотелось поделиться. Поговорить, увидеть реакцию, увидеть ебаную гордость. Она отставляет туфли в сторону, на столик кладёт сумку и идёт на кухню молча, он — гуськом и с кошачьей [почти] прытью за ней, сложив руки в замок за спиной. Эи устало опускается на стул, складывает локти на столе и укладывает на них голову. Скарамучча тянется за телефоном, спрашивая у Кадзухи не промок ли он и только неловко улыбается от факта их встречи. — Ну что, разъе… разгромила кого там надо было? — он не садится, остаётся стоять на входе, облокачиваясь на стенку холодильника. Будто готов сбежать в ту же секунду, избежать смертельного прокураторского удара. — Да. — будто он готов? Смешно. Односложный ответ бьёт под дых, выжигает кости, превращая их в труху. Ждёт, пока она скажет что-то ещё, слепо надеясь на эту возможность. Но она не и приходится делать шаг самому. — У меня… у меня друг появился. Вроде как. Он замечательный. — Эи его будто и не слышит, трёт лицо ладонями истерично и резко, будто пытаясь снять кожу, оставляя одно мясо, как с тем большим чуваком из аниме, где здоровые людоеды людей жрали с потрохами. — Мне сказали, ты пропустил занятие. Пропустил, прекрасно зная, что это единственное, чего я сейчас требую от тебя. А ты даже это сделать не можешь. — спокойный тон с начала предложения сменяется на змеиное шипение в конце. Только ядом плеваться не начала. — В следующий раз пойду, успокойся. Так вот, мой друг, Кадзуха, он… — его прерывают громким стуком ударившегося об деревянную поверхность стола кулака, в миг разрушающего мнимый душевный покой одним большим цунами. — Всё, что мне интересно, так это как ты справляешься с домашним обучением и как ты справляешься со своей психосоматикой. Я тебя в общении не ограничиваю, даже будь это снова тот… — её передёргивает, Скарамучча тут же заливается краской, вспоминая тот день, сглатывает вязкую слюну и теряет, словно Кадзуха, дар речи. — Я обеспечиваю тебя всем, что нужно, даю свободу действий, и все что прошу — капля уважения и благодарности. Блять. — Прости, мам. — он хочет сказать что-то ещё, но она вновь утыкается в свои ладони лицом, испуская горький всхлип. Он вздрагивает.       Она всегда была сильной перед ним, не показывала, как тяжело быть одной с ребёнком на руках, без поддержки, когда человек, с которым ты придумывал имя ребёнку, вдруг обрывает все связи и исчезает, подобно дыму, едва подходит к концу шестой месяц беременности. Она улыбалась ему, подыгрывая ему в его играх с воображаемыми друзьями, позволяла всё, что можно и отдавала свою порцию обеда, потому что он не наелся. Когтями и зубами выгрызала себе место под солнцем в прокуратуре, черствея со всеми, кроме него тогда и той лисицы сейчас. И в сентябрьский дождливый день она, оплот стойкости и неизменной вечности, вдруг всхлипывает и плачет. Из-за него. Одна сторона говорит, что ничего страшного от одного пропуска не будет, насмешливо смеётся, предлагая запомнить её в момент такой редкой слабости, а вторая говорит, что она права, хочет лучшего и он просто ебаный эгоист. Сердце не выдерживает, тоже всхлипывает и соглашается со вторым вариантом. — Лучше бы я вообще не рожала. Блядские гены воспитанием не смоешь. — бьёт тяжелым камнем прямо по затылку. Он вздыхает и не выдыхает, застывая в той же позе с широко раскрытыми глазами. Она же не могла это сказать? Ему послышалось, да? — Копия отца, такой же безответственный и ничтожный.       Шаг назад. Ещё, и ещё, уйти, пока поздно не стало. Он привык к обоюдным оскорблениям по утрам, практически не обращая на них внимания, но к вечеру они сходили на «нет» и даже проводить время вместе не мешали. Но она никогда не говорила, что жалеет о его появлении на свет. Никогда не сравнивала с отцом, ставя негласное табу на его упоминания. Скара не слышит, что она говорит ему вслед, тихо прикрывает дверь в комнату, утыкаясь лицом в подушку. Чуточку больно, злость бурлит в венах подобно магме, просясь выйти наружу, но он ей не позволяет, только челюсть сжимает, ощущая как мокнет лицо. Руки сами по себе тянутся к телефону, выплёскивая разочарование и боль на Каэдэхару, уже можно ведь, да? Моментального ответа нет, но он не то чтобы сильно расстраивается, прислушивается к звукам из коридора, молясь, чтобы она не зашла. Предпринимает ещё две попытки получить ответ, по итогу перебираясь на стул возле компьютера, влекомый желанием отвлечься. Отвлекается лишь уведомлением, давиться воздухом и смотрит на новое сообщение, не смея пошевелиться. от: Рыжулька <3, 20:53 здарова, как нога? давно не общались       И всё? Это всё, что он смог написать? Скаре хотелось бы разозлиться, послать его сразу же, но он не может. Пальцы упрямо, подверженные машинальной памяти, тянутся к клавиатуре, а мозг будто отключается. Рядом с ним, впрочем, так всегда и было. Блять, да он даже не переименовал его. от: Рыжулька <3, 20:56 интересно, я все ещё подписан у тебя с жопой вместо сердца? кому: Рыжулька <3, 20:54 это не жопа, долбоеб да подписан от: Рыжулька <3, 20:54 ахахаха я знал. так как нога, ты ещё катаешь? прости что не общался, тот случай с твоей мамой меня из колеи выбил, да и все мелкие решили вдруг заболеть в один момент, а после и мы с родителями подключились       Скара закусывает ноготь, коря себя за то, что даже не поинтересовался делами у своего с натяжкой лучшего друга, прекрасно зная, как тот дорожит своими младшими братьями и сестрой. Чертыхается себе под нос, понимая что не может злиться на него. Никогда не мог, собственно. кому: Рыжулька <3, 20:56 нога 50/50, судороги хватают, я не обезболе и с костылем поэтому нет не катаю да и вряд ли буду наверное. сейчас с мелкими все норм? от: Рыжулька <3, 20:56 да, живут и радуются. мне жаль что ты все ещё не в порядке я кстати чего решил написать, в центре новый спот открывают, не хотел бы заглянуть? все наши будут, а ты можешь прихватить того своего нового друга       Скара давиться уже слюной, когда Аякс упоминает Кадзуху. Как он вообще узнал? На слове «наши» он только головой качает, они были «его», Тартальи, но никак не Скарамуччи. Он, по большей части, их всех ненавидел, начиная пидорасом Дотторе с его вечной ручной собачкой Синьорой, заканчивая Панталоне, который только то и делал, что выебывался новыми комплитами каждую неделю, а по факту не мог поставить даже кик-флип. Он-то и терпел присутствие в компании только из-за самого Аякса, разве что Итэр с его сестрой не вызывали такого раздражения, но и близко они не общались. Внутри что-то зашевелилось от знания, что Аякс знает про Кадзуху, но вопрос как именно все ещё оставался открытым. кому: Рыжулька <3, 20:58 как ты узнал про кадзуху? от: Рыжулька <3, 20:58 ты с ним историю ночью снял, не помнишь? :) я все ещё подписан на тебя, ты не знал кому: Рыжулька <3, 20:59 ладно принято. напиши тогда когда увидимся от: Рыжулька <3, 21:00 оки, забились, а теперь дуй спать, уже детское время. люблю <3 кому: Рыжулька <3, 21:00 и сам же эту жопу используешь, дебич я тебя тоже <3       Он в самом деле предпочитает последовать приказу Аякса, понимая, что столь долгожданный разговор с ним отвлёк его от произошедшего на кухне. Он отправляет последнее на сегодня сообщение Кадзухе, в итоге ныряя в такой же долгожданный диалог с ним. Только тепла в груди больше.