Птичка и Король

Я его убила. Я его убила. Я его убила. Я вызывала его по рации, а в голове крутились только три слова. Я. Его. Убила. Сил плакать уже не было. Слёзы успели высохнуть. Прижимаю больное плечо, здоровой рукой сжимая рацию. Кажется, я уже схожу с ума. Даже покачиваюсь характерно вперед-назад, всматриваясь в одну точку. Жалкое зрелище. Я его убила. Не знаю, сколько я так просидела, думая только о том, что жизнь уже не будет как раньше. Буквально сутки назад у нас всё было хорошо, и несмотря на взрыв и несколько дней реанимации для Кёнига, всё встало на свои места. Ненадолго. За окном уже стемнело, когда дверь со скрипом открывается, но я даже не поворачиваю голову. Кажется, я даже успела поспать. Наверное, это Фара или Соуп. Или того хуже - Ласвэлл. Я не хочу видеть никого из них, но кажется мне нужен врач. И иголка с ниткой. Всё тело адски болит, а выгляжу я будто помидор, который покромсали ножом. Когда-нибудь на мне сойдут все синяки, при этом не получая новых? Навряд ли. Чьи-то руки пытаются помочь мне подняться, но я насколько это возможно отбиваюсь. Давление рук пропадает и тогда решаюсь раскрыть глаза. – Я всего лишь хотел... - Соуп устало потирает затылок, взгляд виноватый, будто он лично меня ногами отпинал. – Заткнуться ты хотел. Я поднимаюсь на ноги без его помощи. Больничный блок нахожу без проблем. Кажется, это единственное место, где я бываю чаще, чем в столовой. Запах медикаментов будто преследует меня. От него становится не по себе и начинает кружится голова. Обстановка всем своим видом кричит о плохих новостях из реанимации и неутешительных словах врачей. Какая-то медсестра ростом еще ниже меня подхватывает под локоть и усаживает на кушетку, свернув за какую-то дверь. Милая девушка, чьего имени я скорее всего не узнаю, с туго заплетенным хвостом иссиня-черного цвета, спрятанным под медицинский колпак, и густо накрашенными ресницами, будто они вот вот сломаются. Она ощупывает меня с разных сторон, мокрой ватой вытирая запекшуюся кровь. Нежные руки с тонкими пальчиками, почти детскими, ощупывают плечо, и когда особенно сильно надавливают на кожу в месте ранения, шиплю от боли. Медсестра же только цокает, качая головой, будто ругает ребенка за разбитую коленку, и заталкивает меня в соседний кабинет на рентген. Всё время, пока она вертела меня в трёх проекциях и просвечивала рентгеном, я осознавала только то, что гипс сейчас будет очень не кстати. Лучше бы я вообще сюда не приходила. Возвращаясь обратно в процедурный кабинет, начинаю в серьёз задумываться о побеге. – Все вы сначала бросаетесь на рожон, а потом сидите с лицом, будто вас пилой начнут резать, - медсестра разложила бинты и шприцы, пока я в то же время сидела в ожидании приговора. – Хотя, надо признать, ты еще молодец. Мужчины отсюда выбегали в истерике. Чаще всего. Пока медсестра накладывает швы, я даже улыбаюсь. Не могу представить себе, как Соуп или, к примеру, Гоуст выбегают в истерике при виде иголки и шприца. Должно быть, это забавно. Или Кёниг... При воспоминании о нём сердце сжимается, слёзы начинают щипать глаза. Как только девушка заканчивает, вылетаю из кабинета быстрее, чем медсестра успевает заметить слёзы в уголках глаз. Не мешало бы переодеться, но я только бесполезно слоняюсь по коридорам, прижимая больную руку. Наверное, стоило бы хотя бы наложить швы, но это может и подождать. Достало, что со мной все продолжают разговаривать как с ребенком, который потерял любимую игрушку. Я потеряла гораздо больше. На фоне этого кажется, что остальные проблемы - ничто. Останавливаюсь у кабинета Кэйт, раздумывая, стоит ли мне сейчас тратить последние силы на разговор с ней. Появилась странная привычка выяснять с ней отношения каждый раз, когда происходит что-то плохое. Почему-то уверена, что Ласвэлл в данный момент может что-то знать, отчего и решаюсь на разговор. Когда вхожу, она даже не обращает на меня внимания, занимаясь в основном бумажной работой. Кэйт всего на секунду осматривает меня, хмурясь при виде порванной рубашки, но буквально сразу же возвращается к документам. Присаживаюсь в кресло напротив, внимательно наблюдая за каждым её движением, пока всё-таки не решаюсь задать волнующий меня вопрос. – Тебе как, спится нормально? - стараюсь казаться не агрессивной, но получается не очень. На столе у Ласвэлл какие-то очень важные, видимо, для неё документы, которые она в спешке накрывает, пока я смотрю на них. Второй раз я не рискну лезть к ней в кабинет, тем более одна, но любопытство превыше аккуратности. Решаю, что обязательно узнаю, что в бумагах. – Да, в целом неплохо. А тебе? Совесть не мучает? Неужели ты не могла посидеть спокойно на базе? Последняя фраза мне кажется знакомой, но я не могу вспомнить, где я её слышала до этого. – Кэйт, он не мог пропасть просто так. Ни тела, ничего нет. Может ты объяснишь мне, что происходит? – Ты узнаешь всё, когда придет время. А сейчас тебя это волновать не должно. Он… Договорить ей не дал Прайс, который не имеет привычки вообще стучаться, когда входит. Соуп даже не обращает внимания на меня, хотя, когда я отворачиваюсь, буквально чувствую его сочувствующий взгляд. Получилось достаточно неловко, учитывая, что все уже знают моё отношение к Кэйт Ласвэлл. – Мы ничего не нашли, - это уже позитивная закономерность - Прайс прям с порога начинает докладывать. Настроение его явно хуже моего. Он поворачивается ко мне, всего секунду осматривая, договаривая фразу: – Твоя винтовка уехала вместе со стрелком. Супер. Сижу, уставившись на свои руки, будто школьница у директора. На самом деле ощущение, будто меня танком переехали - хочется спать, болит голова, аппетита нет, рука болезненно пульсирует, и я уже жалею, что отказалась от повязки. Но чувствовать себя инвалидом еще хуже. Смиренно жду, пока Прайс продолжит. – Зато, - МакТавиш сует руку в карман, будто пытается найти что-то ценное. – Есть и хорошие новости. Держи, на память. Гильзы со звоном падают на стол, некоторые пытаются упасть, но я успеваю поймать их рукой. Долго кручу их в руке, рассматривая со всех сторон. Ничего необычного, разве что гравировка. Что-то новое, никогда не видела, чтобы гравировку делали на гильзах. Да и вообще редко видела. Тут же геометрически правильная форма волка. Никаких надписей, никаких пометок. Ничего. Кому вообще это нужно? Конечно, мне было бы важнее услышать, что они нашли хотя бы что-то, что принадлежало Кёнигу. Мало того, что я не знаю, что с ним случилось и где он. Мало того, что я сейчас практически не дееспособна со своей рукой. Стрелявший, кто бы он не был, забрал мою винтовку. Лучше не придумаешь. – Раз тело не нашли, значит продолжаем дальше. Нужно узнать, где он может появится и тогда уже определимся с планом действий. Выползаю из кабинета Кэйт, не желая дальше слушать её бред. Фраза, сказанная ею несколькими минутами ранее, до сих пор вертится у меня в голове, а я упорно не могу вспомнить, где слышала её. А может просто уже крыша едет… Тренировка совсем не то, что мне нужно сейчас, но кажется только так можно собрать свои мысли в кучу. Я не стала никому говорить о том, что на гильзах незнакомая гравировка. Кто вообще в здравом уме станет рисовать волка? Возможно, если бы я знала, кто стрелок, понять происходящее было бы проще. К счастью, в зале никого не было. Вряд ли мне удастся выложиться на полную с одной рабочей рукой, но я уверена – это хотя бы отвлечет меня. Колотить грушу одной рукой оказалось той ещё задачей. Каждое движение сопровождалось болью в плече, но лучше чувствовать боль, чем жалость к себе. Осознание происходящего с каждым часом давило всё сильнее на меня, и, уверена, к ночи я не смогу даже здраво мыслить, полностью замкнувшись в себе. Нельзя. Так не должно быть. То и дело я думала о Кёниге. О том, жив ли он, кто стрелял в нас; если он умер, то где труп. А если жив, то почему не выходит на связь. Не со мной, но хотя бы с Кэйт. Он должен был связаться, я уверена. Большое количество несоответствия фактов начинало раздражать. Ласвэлл стойко молчала, и я почему-то была уверена, что она знает подробности. МакТавиш постоянно пялился на меня, будто я могла сделать что-то ужасное. Остальные же старались со мной не разговаривать. Не могу сказать, что меня это не радовало. «Спарринг за ответы. Что думаешь?» Я думаю, тогда мне стоило уйти. Развернутся, молча выйти из зала и постараться больше не сталкиваться с ним ни словом, ни делом. Но я осталась? Почему я осталась? Мне нужен был кто-то, кто меня поймёт, кто не будет предавать и поддержит в любой ситуации. В тот момент мне показалось, что Кёниг – именно тот человек. Возможно, именно эта тренировка помогла мне справиться с ним в этот раз. «Sonst werde ich es dir beibringen» Тогда это звучало слишком интимно и неправильно для нас обоих. Сейчас же единственное чему он меня научил – боятся его. Никогда не думала, что смогу кого-то боятся. Постоянная служба, миссии, куча ранений научили меня ничего и никого не боятся. Но Кёниг… За короткий промежуток времени он научил меня любить, доверять и отдавать больше, чем получать. И сам же буквально плюнул в душу. «Так зачем ты пришла?» Не знаю. Мне просто нужно было оказаться рядом с ним, получить хотя бы немного того спокойствия, которое есть у обычных людей, не обремененных войной. Скорее, тогда я даже не осознавала, что зайдет всё настолько далеко. Обычно служебные отношения долго не длятся. И вот, в целом, ярый показатель этому. Перестаю замечать, как колочу «грушу» раз за разом, игнорируя боль в плече. Воспоминания о прошедших днях разом накатывают, не давая расслабиться. Пот градом катится по шее, раздражая свежие швы. Повязку я попросила не накладывать, отчего теперь небольшие капельки крови окрашивают рубашку в алый цвет. Придётся выкинуть. «Если бы ты знала, как я тебя люблю» «Es tut mir leid, Vogel. Das ist notwendig» Ощущение, будто он тогда уже знал, что его ждёт, не покидает меня. Не сразу замечаю, как в зал кто-то вошёл и смотрит на меня со стороны. Не оборачиваюсь. Чувствую себя так плохо, моральное состояние оставляет желать лучшего, и сил общаться с кем-либо нет вообще. Тем не менее, голос присутствующего выводит меня из этого состояния, практически вынуждая обернуться. – Долго будешь делать себе больно? Соуп… Ощущение, будто он записался в няньки. Он же отлично меня игнорировал до этого. Продолжал бы в том же духе. Сажусь рядом с ним, потирая больное плечо. – Я устала, Джонни. В нашей работе нет ни романтики, ни шанса на отношения. Ты постоянно переживаешь за человека, а каждый раз засыпая надеешься, что завтрашний день не станет последним. Ты уезжаешь на очередное задание в надежде, что в этот раз пуля не попадёт в тебя. Каждый раз молишься, чтобы твой напарник вернулся на базу в целости и сохранности. И при этом, ты хочешь жить нормальной жизнью, обнимать любимого человека и воспитывать детей. Представляешь, Джонни? Я хочу приходить домой и видеть не кучу патронов, гранат и целый шкаф стволов разного калибра, а детей. Для нас это невозможно. Всё, что нас ждёт - миссия за миссией, автомат в руки, бронежилет на тело, и надежда, что завтра очередной террорист умрет раньше тебя. Потираю больное плечо, пока боль не отходит. Сержант не находится, что ответить, а я и не требую. Я так устала плакать, но слёзы сами катятся по щекам. Уже просто не пытаюсь их вытереть. Всё, что волновало меня долгое время, наконец-то вылилось скорее в длинную речь о сложности службы. Но разве это был не мой выбор? Мой. – Что у тебя с лицом, Джонни? Ты как будто хомячка похоронил. – Дозвониться не могу до кое-кого, - Соуп вертел в руках телефон, будто он мог дать ответы на все вопросы. Кажется, теперь я больше начинаю понимать людей, от этого становится только хуже. Я никого не хочу понимать, и в целом не хочу, чтобы понимали меня. Ненавижу неопределенность и всё, что связано с отсутствием ответов. – Не переживай, если бы она умерла, тебе бы сказали. – Умеешь ты поддержать, конечно, - МакТавиш убирает телефон в карман, а я выдавливаю из себя улыбку в надежде разрядить обстановку. – Скоро Ласвэлл соберет всех для обсуждения захвата Азхара. Если не хочешь - можешь не участвовать. Тем более в твоем состоянии, это рискованно. – Я пойду, Джонни. Если вы уйдете, а я останусь, то просто сойду с ума тут. Соуп кладет руку мне на больное плечо, но боли я практически не чувствую. – Мы найдем его, - я знаю, о чем он говорит. – Если бы я что-то знал, обязательно бы тебе сказал. Врёт… Успеваю переодеться, и даже поспать. Правда сон идет очень плохо, отчего я временами просыпаюсь, плачу, снова засыпаю. Так по кругу до утра. Прохладный душ, вопреки своему названию, не бодрит, а делает только хуже - голова болит сильнее, рука ноет, рана зудит. Рубашку всё-таки пришлось выкинуть. Утро наступает для меня раньше обычного. Комната Кёнига давит на меня одиночеством. Кажется, что я никогда не выберусь из этих четырех стен, отчего становится хуже. Ещё до рассвета я после очередного неудачного засыпания решаю вылезти из кровати. Курю на голодный желудок, отчего начинает кружиться голова. Плачу от бессилия, боли. Ощущение потери растет с каждым разом. «Не позволяй никому ранить себя». Слова папы, сказанные мне в возрасте около пяти лет кажутся теперь очень уместными. Тогда я думала, что речь идет о физических травмах. Времена меняются. На завтрак не иду, но, когда подхожу к кабинету Кэйт (как же меня уже тошнит от её присутствия), понимаю, что зря. Вряд ли бы я заставила себя впихнуть хотя бы кусок, но голод уже даёт о себе знать. Ласвэлл нет, остальные уже собрались. Скорее всего, я немного опоздала, потому как обсуждение уже шло полным ходом. – Мы немного испортили им жизнь, и теперь они скорее всего усилят охрану, - Гас показывает на карту, судя по всему, местности, в которой нам придется работать. Ничего не говоря, присаживаюсь, наблюдая за обстановкой. – У нас нет возможности к ним подобраться. – Нам нужно предложить им товар, - оборачиваюсь на голос Гоуста, пребывая в небольшом шоке. Он это серьёзно?