Птичка и Король

Мы просидели с Соупом почти до утра. Я пила, он успокаивал. Несколько раз извинился за то, что он делал вряд ли по своему желанию – врал. Я честно старалась держать себя в руках, но с каждым новым признанием становилось только хуже. Как теперь мне доверять свою жизнь в миссиях людям, которые не удосужились рассказать мне правду? – Что дальше мне делать с этой правдой? Соуп приносит мне мокрое полотенце, и пока я вытираю лицо он крутит в руке что-то, что невозможно рассмотреть с моей стороны. Становится легче, сознание проясняется, но отсутствует ощущение жизни. – Лия… Поднимаю глаза на сержанта, будто увидев призрака. Около десяти лет не слышала его, со дня смерти матери. Оно стало для меня чужим. Когда МакТавиш однажды рассказал мне историю Гоуста, я поняла, что значит жить. И в какой-то степени я даже ассоциировала себя с ним. – Он хотел бы, чтобы это было у тебя. Соуп переворачивает карточку в своей ладони так, чтобы я могла рассмотреть изображение. Он оставил её для меня. Или нет. Фотография Кёнига будто с выпускного - аккуратная белая рубашка, военный китель и фуражка. На карточке он выглядит совсем ещё молодым, будто действительно только что окончил школу. Но под воротом рубашки уже виднеются тонкие полоски шрамов от ножа, а в глазах уже давно пропал присущий юношеский блеск. Сама фотография выцвела по краям, в некоторых местах заметны потертости, но само изображение не пострадало, хотя сделано судя по всему давно. – Что мне делать дальше? Я смотрю на Соупа заплаканными глазами. Слезы высохли, сознание медленно прояснялось от алкоголя, но в остальном состояние до сих пор было разбитое. Будто проехали асфальтоукладчиком. Будто выстрел из гранатомета в упор. Будто… хуже ассоциации не придумаешь. МакТавиш же смотрел на меня скорее с сочувствием, но при этом в его глазах можно было прочитать такую же боль. Что-то тревожит его так же, как и меня, но он тщательно это скрывает. – Жить. Работать. Сосредоточиться на будущей миссии. – Тебе легко говорить. Взгляд сержанта мгновенно посерел. Попала в точку? – Нет. У меня тоже есть человек, который мне дорог и которого я боюсь потерять. Но я верю, что наша работа - шаг к лучшей жизни. Не спокойной, нет. Но хотя бы в той, где мы будем вместе. – Кто она? - почему-то в этот момент мне казалось, что для Соупа будет важно поделиться, но не была уверена до конца. Как и не была уверена, говорил ли он о девушке. – Возможно, когда-нибудь я вас познакомлю. Когда МакТавиш уходит на тренировку, я пытаюсь собраться с мыслями и проанализировать последние события. Выходит не очень. Скучать по Кёнигу, по его присутствию и способности успокоить меня стало невыносимо. Не покидает чувство потери, будто осознаешь, что этот человек больше никогда не будет рядом. Такое же состояние было после смерти родителей. Разница лишь в том, что Кёнига я могла бы увидеть ещё хотя бы раз, если бы он этого захотел. Но он вряд ли желает того же. От этого ощущение мнимой потери - не как после смерти близкого человека, а гораздо сильнее, когда он жив, но ты не можешь коснуться его или позвонить - делает только хуже, и на глаза снова наворачиваются слёзы. В моем возрасте девушки, пожалуй, убиваются по очередному парню из соседнего дома или обижаются на родителей за домашний арест, доедая очередную коробку мороженого в своей комнате. Будучи на их месте, была бы я похожа на них? Раньше я бы сказала «нет». Сейчас скажу «да». Кёниг за такой короткий период показал мне мир совершенно другими глазами. Мне это не нравится. Я знаю, что найду утешение в тренировках, регулярных заданиях от ненавистной Ласвэлл, мыслях побыстрее свалить отсюда куда подальше (возможно, даже к Фаре), а также в возможности найти способ связаться с Кёнигом. Непривычно, зная имя человека, называть его по позывному. Но попробовать называть его по имени хотя бы у себя в голове не является признаком больной привязанности? Солнце готовиться взойти, и первые лучи аккуратно пробираются в комнату. Кручу фотографию в руке, меряя комнату шагами, продолжаю размышлять. Я не могу ненавидеть Кёнига хотя бы потому, что он мне не безразличен. Да, я могу быть бесконечно обижена на него за поступки, за пару лишних шрамов на теле, за вранье. Но сколько бы не старалась, ненавидеть не получается. Уже даже начинаю жалеть, что порвала этот злополучный дневник. Возможно, кроме фотографии, это было единственной памятью о нем. А ещё жетон. Гребанный жетон смертника с важной информацией о владельце на случай ранения или смерти. Холодный металл неприятно холодит кожу на груди. Как бы это странно не звучало, сейчас он придает мне сил. Возможно, Соуп прав - работа поможет вернуть всё на свои места. Завариваю себе кофе крепче чем обычно. На пару с сигаретой выходит идеальный завтрак. Солнце уже поднялось над горизонтом, и можно наблюдать как за окном начинают суетиться солдаты. Стук ботинок по асфальту, лязганье оружия, шум машин и вертолетов. Утро начинается. По эту же сторону стекла я будто застряла во времени. Начинает клонить в сон, поэтому кофе допиваю моментально. Умываюсь, наблюдая в зеркале свое отражение. Жалкое зрелище, хуже, чем обычно. Темные круги под глазами уже вряд ли пройдут. Щеки впали, обнажая острые скулы. Взгляд измученный, а из-под футболки виднеются шрамы - одни светлее и свежее, другие темнее и практически зажили, но все они болят одинаково, сохраняя в себе воспоминания о каждом событии. Синяк с выбитого плеча сошел на удивление быстро, и сейчас на его месте красуется край довольно свежего шрама, оставленного Кёнигом. Аккуратно касаюсь пальцами, проверяя на воспаление. По идее, за пару недель должен зажить. С другой же стороны теперь точно и навсегда красуется дыра от пули двенадцатого калибра. Не знаю, на что рассчитывал стрелок, но возьми он чуть выше или ниже, и мы с Кёнигом скорее всего прописались бы на местном кладбище. Хотя, признаться, за такую точность, если это была она, можно только похвалить. Не каждый в наше время умеет так мастерки стрелять с крупнокалиберной винтовки. Но лучше бы стрелявший, неважно кто он, убил меня, в противном случае если я его узнаю, оторву ему голову. И потом Ласвэлл может бесконечно долго угрожать мне гауптвахтой или расстрелом. Плевать. В целом, раны затягиваются, но я ещё долго не смогу стрелять со своей винтовки, которую и без этого забрали у меня прямо из-под носа, не смогу даже поднять пистолет или замахнуться ножом. Фактически сейчас я считаюсь балластом, учитывая всю серьезность ситуации с Азхаром и картелями. Мы просрали практически единственный шанс, когда все были в полном составе, полной боевой готовности и упустили ублюдка. А все из-за чьих-то принципов. Промываю рану с мылом, переодеваюсь в футболку, чтобы скрыть шрамы и раны. Так чувствую себя гораздо увереннее. Как оказалось, следы поражений на виду давят на самооценку. Запутанные рыжие локоны не поддаются, и я просто стараюсь убрать пряди с лица. Чтобы найти хоть кого-то из ОТГ, приходится пару раз обойти базу по одному маршруту. Наконец-то на полигоне вижу Ласвэлл и Прайса. Не решаюсь подойти, медленно шагая за ними. Прислушиваюсь к их разговору. – Она не сможет выполнить задание. Она ранена, дестабилизирована и на данный момент не оценивает ситуацию здраво, - голос Прайса был настойчивым, но дружелюбным, будто он пытается заботиться о ком-то из родных ему людей. Скорее всего, он считает меня кем-то сродни дочери. Это даже мило. – Ей придется, Джон. Выбор Кёнига, как и остальных, не должен влиять на работу и её задание. Тем более она сама согласилась. – Тогда скажи ей об этом сама. – Сказать что? - нагло влезаю в их разговор, даже не пытаясь скрыть тот факт, что я все слышала. Джон кажется даже не удивлен моему появлению, будто знал, что я иду сзади. Ласвэлл же осмотрела меня быстрым взглядом и с фразой «До встречи, капитан» поспешила ретироваться. Я знала, что они друзья, их связывает много заданий и Фара, за которую Прайс с Ласвэлл как раз заступились. Но это не отменяло того факта, что Кэйт я не доверяю, а капитан… у него своя правда и он за неё борется. – Помешала? – Не то, чтобы помешала… - он многозначительно молчит, а я терпеливо жду; ему явно есть, что сказать. – Просто… Я сомневаюсь, что ты готова к этому заданию, Фогель. Отвлекаюсь от рассматривания тренировки, переводя удавленный взгляд на Прайса: – Я готова. Никакие сложности в личной жизни, которой и так нет, не могут помешать мне, - кажется моя духоподъёмная речь не проняла Джона. Он продолжил оценивающе смотреть на меня, видимо размышляя стоит ли мне доверять или нет. – Ладно, - сдается Прайс. – Обратись к Гоусту. Если хочешь разобраться в себе и отделить работу от личного, обратись к нему. Может хоть он прочистит мозги тебе наконец-то. Капитан успокаивающе кладет руку мне на плечо, несильно сжимая, и удаляется. Напоследок успеваю расслышать только одну фразу. «Боже упаси её» Мне не удавалось найти лейтенанта в ближайшие пару часов, поэтому я без дела слонялась по коридорам. Когда мне наконец-то повезло, Гоуст уже был в тренировочном зале. Вряд ли, конечно, ждал меня, да и я не особо хотела его тревожить, но Прайс прав - мне действительно нужно отделить личное от работы. Столько лет я была хладнокровной ко всему, переживала в душе, но не вмешивала это в работу. Кто-то умер? Поплакала в одиночестве и пошла дальше. Ранение? Не смертельно. С Кёнигом же я расклеилась, и чтобы собраться воедино, пришла к Гоусту. За время знакомства с ОТГ-141 мне удалось немного узнать о биографии Саймона. Ещё одна история, которая выбила весь воздух из легких, и сделала ещё одну огромную дыру в сердце и душе. Вера в людей с каждым словом из его личного дела пропадала. Мне было не легко переварить тот факт, что человек, воюющий рядом со мной, который иногда жестко шутит и не снимает маску черепа, мог пережить такое. Любой другой на его месте сломался бы. Я бы сломалась. Тяжелая дверь заскрипела, когда я вошла в зал. Казалось, Гоуст был чем-то обозлен - он безжалостно колотил боксерскую грушу, как я недавно, и вообще не обращал внимания на окружающую обстановку. Саймон Райли был одним из тех людей, кто был холоден ко всему, что вокруг. Неважно насколько ты близок лейтенанту - он этого не покажет даже под страхом смерти. – Заблудилась? Гоуст всего чуть чуть повернул голову в мою сторону, но кажется, что он обо мне знал с самого начала, как только я подошла к двери по ту сторону зала. Разумеется, знал. Не удивлюсь, если Прайс лично его просил. Ему важно задание, а не мои проблемы. Они будут только мешать. Я подошла к Гоусту практически вплотную, нервно перебирая подол футболки. Воспоминания о Кёниге накатывают по новой, будто заезженная пластинка. Становится не по себе, будто все намекает «ничего не выйдет», но пытаюсь ответить Саймону без дрожащего голоса. – Я боюсь сломаться. Лейтенант даже не удивился моим словам. Всего лишь указал рукой на гимнастические маты как бы приглашая. Пытаюсь сопротивляться, намекая на ранение и не рабочую руку, и что скорее всего я сейчас бесполезна как спарринг-партнер, но ему все равно. – Ты слишком молода для такой работы. В твоем возрасте девушки только получают высшее образование, и скорее всего не связанное с военными, - пока Гоуст говорит, пытаюсь атаковать в силу своих возможностей, но он парирует все удары, даже не сбившись с мысли. – Моего образования едва хватит на девять классов. После смерти родителей между обучением стрельбе и выживанию у меня как-то не нашлось времени на математику и историю. Плечо сильно болит от нагрузки, но это даже приятно. Может, так я буду чувствовать, что живу? Может так смогу отвлечься? Гоуст не нападет первым, давая мне возможность делать все самой. Я благодарна ему за это, потому что когда атаковывать начнёт он, то уложит меня практически стопроцентно. Лейтенант выше меня на две головы. Я по сравнению с ним только вышла из детского садика. – Помнишь, что я тебе говорил? Близкие ранят больнее всего. Тебя это задело, потому что ты позволила ему быть слишком близко к себе, - пытаюсь нанести удар, но лейтенант перехватывает мою руку, выкручивая так, что боль отдается во всей правой стороне тела. Успеваю освободиться до того, как он уложит меня на мат. – Вам просто нужно было сказать мне правду. Меня чуть не застрелили из-за вашего молчания. Саймон не отвечает, а я не решаюсь нападать ещё раз. Все мои попытки для него детский лепет. Он смотрит на меня слишком пристально, будто анализируя поведение. Становится неуютно, будто вот-вот что-то должно произойти. Ещё пару атак с моей стороны проходят совершенно безуспешно. Против Гоуста у меня не хватит никаких сил. Он в очередной раз перехватывает мою ногу, и я не успеваю даже подумать об освобождении, когда спотыкаюсь из-за своей же глупости, падая на пол. Глухой удар выбивает весь кислород из легких, а все тело нещадно болит. Кажется, Прайс был прав - я не готова к заданию. По крайней мере физически. Саймон не дает мне освободится. Это нервирует, а напряжение в воздухе не дает нормально дышать. – Ты не готова. Не имея при себе оружия, тебя убьют, - маска Гоуста слишком близко к моему лицу. Настолько близко, что должно быть страшно, но у меня вызывает лишь непреодолимое желание отвернуться. Его грудь поднимается и опускается в такт дыханию, отчего расстояние между нами сокращается. – Перестань думать о нём. Прошлое не вернуть и не изменить. Иначе в один день ты просто умрешь, утонув в воспоминаниях. Лейтенант отстраняется и подает руку, чтобы я могла подняться. Сажусь, опираясь на колени, не находя что ответить. Гоуст прав - если я буду много думать о прошлом, я просто застряну в воспоминаниях. Но я не могу отпустить Кёнига так просто. Это невозможно. Он нужен мне как воздух и как спасательный круг в шторм. – Что там с миссией? - не решаюсь поднять глаза на лейтенанта, будто чувствуя себя виноватой в своей беспомощности. – У Азхара судя по всему большие планы. Частые передвижения боевиков, иногда их разведчики пробираются ближе к нашим базам, будто прощупывая оборону. Не знаю, на что они надеются, но нужно быть осторожными. Где твой отряд? – Понятия не имею. Рейч вместе с остальными уехал буквально сразу после прибытия. – Советую связаться с ними. Возможно, нам понадобится помощь из вне. Собираюсь уходить, но прежде чем я успеваю открыть дверь, Саймон добавляет: – Научись расслабляться. Абсолютно любым способом, удобным для себя. Для меня это стрельба. Найди свой способ освободить голову от посторонних мыслей. В своей комнате оказываюсь с молниеносной скоростью. От непривычных телу нагрузок после ранения все мышцы болят, будто я грузила вагоны всю ночь. Горячий душ расслабляет. Раны под ним болят, напоминая о себе. Рука невольно опускается вниз. Снять напряжение возможно сейчас было бы лучшим вариантом. Но только в том случае, если бы я перестала регулярно вспоминать Кёнига, его любовь подсматривать за мной и потрясающий секс. Это все просто невозможно выбросить из головы. В беспомощности с силой бью по стене из керамической плитки, разбивая костяшки почти до крови. «Молодец, Фогель, останься и без второй руки» Возможно, лучшим решением всё-таки будет месть. Много заданий и месть. Только кому? И за что?