***
Жилин сидел за рулём и косился на своего нового напарника. Тот чуть глаза не проглядел, всё высматривал на тёмных улицах своего бешеного и еле слышно приговаривал: «Шершняга, блин». От этого зрелища самому становилось тоскливо, и в памяти всплывала песня из «Служебного романа» — та, что про поиски кого-то. — Как же так угораздило? Не уследил за приятелем? — Да чё, блин, в клетку его сажать, нахрен? — отозвался волосатик, перебирая шёрстку Жетона, сидевшего у него на коленях. — Чтобы всегда был на виду? — А, бесполезно! — Жилин поправил болтавшегося на зеркале чёртика из капельниц. — Я, вон, Катамаранова сколько раз сажал — и на тебе, снова улизнул. — А вы поилку со скипидаром поставьте в отделении. Стопроцентная тема, я вам кричу. Как-то обидно стало за Игорька. Он ведь не животина какая, чтобы его можно было кормушкой и поилкой урезонить, к месту привязать. — Думаешь, за скипидаром сбежал? Сам Жилин в это не верил. И не хотел верить. Скипидар никогда не был целью приключений Игоря. Средством, разве что. — Ну, блин, вряд ли поработать решил, — усмехнулся волосатик. — Долго там ещё ехать? Я уже коленей, нахрен, не чувствую. При всём моём уважении, ю ноу? — обратился он к Жетону.***
Шершень кутался в овчину, которую подарил ему Гвидон. Запах от неё был тот ещё — так, наверное, в хлеву каком-нибудь пахнет. Но щеголять в одной косухе было невозможно, так что он был готов терпеть, даже если бы этот запах застыл у него в ноздрях навечно. — Это дело стало для меня принципиальным, Яшка, понимаешь? — продолжал уговаривать его Трясогузник. — Я не смогу спать всю свою жизнь, если не узнаю всей правды. Шершень молчал. Не говоря о прочем, его бесило, что журналист, как узнал его имя, сразу перешёл на «ты» и всё яшкал-яшкал-яшкал, будто на брудершафт с ним пил. Но возмущаться и спорить с единственным человеком при транспорте в этой глуши было слишком рискованно. — В этом посёлке домов столько, сколько зёрнышек кукурузы умещается в одной ладони. Потому его и назвали Широкой Жменькой. Шершень попытался прикинуть в уме. Как ни крути — выходило много. — Б-блин, мы все дома будем обходить, что ли? — Удача благосклонна к нам — улица здесь всего одна, и, если верить шифру, нам нужен первый дом. Вот тридцать пятый, тридцать третий… — Это дачи какие-то, здесь нет никого. Поехали, блин. — А что ты скажешь на это? — Трясогузник указал на большой дом в конце улицы, где горел свет. — Готов поспорить, что это и есть первый. «Саня, блин, пусть там никого не будет и мы просто поедем домой», — посылал мысленные сигналы Шершень, шагая следом и увязая в снежной каше. Домик-то был роскошный на фоне остальных и явно подходил для проживания в любое время года. Из широкой кирпичной трубы — не в пример жестяным трубочкам на соседних крышах, — в небо поднимался дым. Вместо кривых лысых яблонек перед крыльцом была высажена ель и какие-то вытянутые зелёные кусты. — Это ведь дача Багдасарова, Яшка! — Трясогузник схватил его за локоть и стал трясти так, что отварчик в желудке плескался. — Но он-то сейчас… На свободе, получается? — Уши закладывало от возбуждённых воплей. — Вот кто за всем этим стоит, оказывается! Яшка, дело принимает серьёзный оборот! — Блин, может ну его, нахрен? Мне лабухи из «Бирюзы» рассказывали, что он ващ-ще… Лютый тип, ю ноу? — Да его давно пора прищучить, — погрозил Трясогузник, заглядывая то в задёрнутые шторами окна, то за приоткрытую дверь гаража. Когда он достал из кармана коробок спичек, Шершень знатно обалдел. Всё то время, что они блуждали по лесу, рискуя замёрзнуть насмерть, у них была возможность развести костёр, но чёртов журналист даже и не думал достать спички! — Вот мы его и нашли, — протянул Трясогузник своим телевизионным голосом, нырнув в гараж. — Лицо обезображено до неузнаваемости — если бы он так выглядел на сцене, я бы даже мог стать его двойником. Но у меня нет никаких сомнений, что это Старозубов. Его выдаёт характерная поза — скрещенные руки. Даже в смертный час он до последнего держал марку, я до сих пор слышу отзвуки его песен в этих стенах. Шершень нерешительно застыл возле смотровой ямы и прислушался: никаких отзвуков он не заметил. Но всё равно было как-то не по себе. В дёрганном оранжевом свете различался силуэт сидевшего в кресле человека, над которым навис Трясогузник. Неужели кто-то в самом деле грохнул Старозубова? — Иди посмотри! — Б-блин, я как-то здесь постою. Я крови боюсь. — А крови нет, хе-хе. Ай! — шикнул журналист. Спичка пролетела горящей дугой и потухла. Гараж погрузился в темноту. — Злоумышленники действовали аккуратно, — продолжил он, шурша коробком. — Наверняка накачали его чем-то. За спиной раздался топот нескольких пар ног, и прежде, чем Трясогузник успел чиркнуть спичкой, Шершень почувствовал, что на его голову накинули что-то мягкое, а темнота стала ещё гуще.***
Татьяна стояла у подъезда и время от времени поглядывала на жёлтый прямоугольник окна четвёртого этажа. Она не была уверена, что поступила правильно. Порывало вернуться, забрать дочь и всё-таки ехать вместе с ней. Или пойти домой, как настаивал милиционер. Но она не могла сидеть на месте, пока Юра где-то пропадает с лихорадкой и сомнительной компанией в лице рокера. Ричард сможет позаботиться о ребёнке, убеждала она себя. Марго сейчас очень похожа на Дэниела, а уж в его щенячество Ричард проявил всю свою заботу и терпение. К пелёнкам и кормлению по часам ему не привыкать. Пустой двор расчертили лучи фар. Эхо работающего мотора поселило в сердце какую-то надежду и придало решимости. — Здрасьте! Ехать, как грится, надо? — спросил таксист, опустив стекло. — К Старозубову, пожалуйста. Адреса не знаю, но знаю, что вы знаете. — О, это пожалуйста! Это мы можем!***
— Нас раскрыли, — пропищал кто-то. — Имена? — вопрошал чей-то звучный голос. Точно не Багдасарова. — Юрий Грачевич. — Яков Шершанский. Послышался шелест бумаги. Юра вглядывался сквозь переплетение нитей надетого на голову мешка, но различил только расплывчатые силуэты напротив горящего камина. — В списке не значатся. Письма перебери, — обратился загадочный голос к кому-то. — Как вели себя? Юра напрягся. Что за вопросы? Это явная провокация. На всякий случай он пихнул локтем дрожащего рядом Яшку. — Мешок на голову мне и раньше надевали, но таких вопросов не задавали. Молчи. Лучше не усугублять ситуацию. — Блин, меня Роза из группы выгонит, если нас убьют, — шептал Яшка. — Долго мне с вами возиться? Времени нет. — Обладатель звучного голоса по-стариковски крякнул. — Ну хорошо, с каждого по желанию — и ариведерчи. Приплыли. Юра думал, что последнее желание бандиты только в фильмах уточняют. Смерть ему сейчас вообще была бы некстати, даже если бы эти наглецы могли напоследок пообещать новый микрофон или польский гарнитур. — Пожалуйста, не убивайте! Меня Танечка ждёт, Женька ждёт — у неё это первый новый год! — запричитал он, надеясь разжалобить палачей. С «Железными рукавами» же вышло. — Отпустите, я про вас ни слова не скажу, ничего не видел, никакого Старозубова в гараже… Никакого расследования! — Молчание в ответ заставило прибегнуть его к главному козырю: — Я даже не музыкант, это, вон, Яшка у нас из менестрелей, если вам нужно! — Б-блин, кисель ты, ващ-ще, — выдавил Яшка. И снова в ответ тишина. Чего же они ждут от него? — Просто верните меня домой! Я всё забуду, клянусь! Яшка, скажи, что ты тоже ничего не видел! Наконец, главарь банды соизволил отозваться. — Я кто, по-твоему? — Саня? — с надеждой и удивлением прошептал Яшка. — Ты? Главарь разразился каким-то окающим смехом. Наверняка из вологодских или костромских. — Нет, ну так ещё никто не сокращал! Санта — это куда ни шло. — Сатана? — переспросил Яшка. Юра решил, что это какая-то рокерская кличка. — Чё у тебя с голосом-то, блин? — Мешки снимите с них. Когда глаза привыкли к свету, Юра увидел, что перед ними стоял бородатый и пузатый дед в красном костюме. Но его куда больше занимали подельники деда — коротышки, как на подбор. И колпаки на них были такие… Прямо как во сне. На всякий случай он ущипнул себя. — Ну? — Дед развёл руками и покрутился перед камином. — Отлично, не узнали — можно считать, что никто нас не видел. — Он опустился в кресло и стал рыться в большом мешке. — Не видел, не видел, — твердил Юра, перебирая в пальцах шнур от микрофона на манеру чёток. — И вот этих карликов тоже не видел. Ой, у меня, кажется, опять температура поднялась. А Яшка, наверное, с ума сошёл. Невозмутимый такой, будто каждый день подобное видел. — Блин, дедуль, отпусти, мне майонез нужен, там Роза, наверное, уже нашёл банку пустую, а мы обещали малыхам салат. Старик снова крякнул, а потом достал из мешка банку майонеза и протянул Яшке. Вообще, Юра был за честную журналистику, прозрачную экономику и чистые идеалы. Но увиденное как-то пошатнуло его мир. Вот так вот просто — раз! — и на тебе. Переплата, наверное, за такие фокусы получается ой-ой-ой, но куда деваться, если гастрономы уже не работают. — А мне батон «Докторской», если можно, — осторожно попросил он. Чем чёрт не шутит? — Всё? — спросил дед, передав ему холодненькую колбасу. Целый батон, надо же! Яшка косился то на мешок, то на деда. А Юра косился на него, ждал, что будет дальше. С теневым рынком ему ещё не приходилось иметь дел. — М-м, блин… а педалька для электрухи есть? Эффект-три, там, или Спектр-четыре. Мне для друга, его зовут Роза Робот, ю ноу? — Ю ноу? — дед опустил на нос очки и пристально посмотрел на Яшку, который барабанил по банке. — Наш, что ли? Хо-хо-хо! — Он запустил руку в мешок и долго что-то искал. — Малыш, только боссовскую «Металзон» нашёл. Она ещё не вышла, правда, экспериментальный прототип… Пойдёт? Этот дедуля точно фарцовщик, иначе откуда бы ещё у него столько добра, да и костюмчик эффектный, такое на фабриках не шьют. — Б-блин, спасибо, это будет ващ-ще, — протянул Яшка. — Писать историю будем, ю ноу? — Отлично, ещё минус один. Отметь, — сказал дед своему карлику-помощнику. Похоже, по одному товару в руки выдают. Знал бы раньше — колбасу бы на Танечку записал. — Мне бы ещё капор розовый из ангорки, — добавил Юра. — Это для Женьки, то есть Евгении. Гра-че-вич. Отметьте там у себя. У него это было в первый раз. Он и не знал, что нужно имена называть и где-то отмечаться.***
Всё-таки хорошо, что таксист такой разговорчивый и весёлый, думала Татьяна, вытирая рукавом пальто запотевшее окно. В тишине дорога бы тянулась долго, а за историями таксиста она и не заметила, что они уже выехали из города. — И вот, значит, везу я его на концерт, а он и говорит: всё! Я в непонятках — остановиться просит, что ли? А он продолжает: не могу больше. Устал бриолиниться, марафет наводить, танцевать. Успевать и тут, и там. Я, говорит, бардом хочу стать. Свои песни петь, а не эти «ла-лей». На гитаре играть. «Грушу», говорит, возродили — туда святое дело поехать. Вот так! — Таксист усмехнулся и подкрутил усы. — Получается, он с большой сцены решил уйти? — спросила Татьяна, высматривая на дороге указатель «Широкая Жменька» — оказывается, Старозубов там дачу купил. — Решить-то решил, да кто ж у нас отпустит его. Пока все бумажки подпишут, замену найдут, вот эти все сдал-принял, о-о-о! Как грится, моль не сметана — на усы не накрутишь. Да-а-а! Вот только на прошлой неделе, значит, возил его костюмы сдавать, а их за столько лет накопилось — ой! Я спину чуть не сорвал, когда помогал разгружать.***
Фарцовщик засобирался — будто и не у себя дома был. Странно всё это. Юра, как был, так и стоял на коленях. Мало ли что. — Что там на очереди, Подболотск? — спросил фарцовщик у карлика. — Вышел на сверхурочку, называется, — проворчал он, поправляя чёрный ремень на пузе, — попробуй ещё найди нормальный камин. Один на десяток миль, если не больше. Я в эти муравейники как влезать должен? Мне Йоулу рассказывал, как его в батарею чугунную засосало, год потом восстанавливался. Чтобы хоть раз ещё я этому Морозу дедлайны закрывал… А эти акселераты? — Он кивнул в сторону Яшки. — Тут ведь только по глазам наивным отличишь от взрослых. Я, если каждому буду в глаза смотреть, за неделю не… Юра решил прервать это брюзжание. Нужно было спросить, пока тот не ушёл. — Я извиняюсь, но мне кое-что доставляет невероятный дискомфорт. Я ведь спать не смогу… — Что ещё? — Что связывает вас с Марком Багдасаровым и Всеволодом Старозубовым? — по привычке он протянул микрофон. — С кем? Один из карликов дёрнул деда за сапог, и тот склонился к нему. Шептались о чём-то. Юра пытался вслушиваться, но за треском дров ни слова не разобрал. — Так, — дед выпрямился и упёр руки в бока. — Вы своё получили? Другие тоже. Но об этом молчок, это не я был, а этот ваш дед… Ну всё, погнали, — кивнул он карликам. Те начали прыгать в мешок. И, что самое удивительное, умещались там как-то, даже колпаки не торчали. Юра обомлел и снова стал тыкать Яшку локтем. — Так а сколько я за фарцу должен? — наконец спросил он, вспомнив, что до сих пор не рассчитался. — Это на их языке подарки так называются? — спросил дед у последнего карлика, нырнувшего в мешок. — Мальчик, ты откуда вообще свалился? Совсем уже! — Он закинул мешок на плечи, а потом зачем-то сдвинул каминную решётку. — Цена всему этому — радость в глазах детей, ю ноу? Всё, с Рожде… С новым годом, то есть. Ариведерчи. Дед махнул рукой, залез в горящий камин и был таков. Юра переглянулся с Яшкой. Вроде бы с ума поодиночке сходят, но синие глазёшки по пять копеек говорили, что не одному ему всё это привиделось. Выходит, они оба каким-то галлюциногенным гриппом болеют? — Нихрена себе, б-блин. Это чё за фокусы? — Яшка, лоб мне потрогай, у меня уже сорок два, кажется. Такое чудится! — Это, походу, всё-таки Сатана был, ю ноу. — Выходит, Багдасаров секту основал? — догадался Юра. — Ну конечно! А Старозубов ему был нужен для ритуалов… Но почему именно он? За окном раздался вой милицейской сирены, и по стенам гостиной заплясали сине-красные отсветы мигалок.