Часть 8. Признание
21 октября 2023 г. в 09:19
Эта неделя началась для Джейн не самым приятным образом, а именно — с отработки.
Начала недели вообще давались Джейн, как и, наверное, любому студенту, крайне тяжело. Выходные, в своем стиле, промчались стремительной яркой вспышкой — настолько быстро, что хотелось продлить их безмятежную беззаботность еще хотя бы немножко. Было что-то ужасно несправедливое в течении времени, когда хорошие минуты пролетали, как реактивные самолеты, а плохие тянулись, как загустевший кленовый сироп.
Большую часть этих коротких нескольких дней Ватсон посвятила квиддичу — впервые она проводила тренировки в качестве капитана команды. Эта новая, все еще непривычная роль, принесла Джейн изрядную долю стресса. Прежде ей было достаточно комфортно в роли рядового игрока — можно было относиться к игре куда проще, подшучивать над прежним капитаном, Крисом, и его бесконечными мозговыносящими стратегиями, дремать над его в теории воодушевляющими командными речами, жаловаться на погоду и ранние подъемы, а потом просто веселиться и общаться с друзьями на равных на тренировках. Теперь же на Джейн лежала ответственность за всю команду, и сейчас она как никогда понимала, каково было Крису и почему он так часто начинал ругаться, призывая к дисциплине. Теперь ей нужно было координировать работу всей команды, следить за действиями каждого игрока, давать указания, как лучше воплотить ту или иную тактику, и при этом самой тоже тренироваться и находиться прямо в центре игры, а не наблюдать со стороны.
Поэтому, когда в субботу рано утром Ватсон, облачившись в форму и сжав в руках метлу, плелась на поле, она уже мысленно готовилась проиграть первый же матч, до которого еще оставалась не одна неделя. Однако, стоило ей оказаться в воздухе, как все волнения отступали, и все сразу же становилось легким и понятным. К очередному удивлению Ватсон, в новой роли ее восприняли серьезно, ее слушались и выполняли ее указания, хотя призывать к дисциплине все же приходилось нередко. Старые члены команды за лето не растеряли мастерства, а новички показывали себя неплохо, но еще предстояло много работы, чтобы достичь слаженности и хорошей игры. Таким образом, за прошедшие выходные Ватсон более-менее начала свыкаться с этой должностью, обретя робкую надежду на то, что не останется в летописях Хогвартса как худший квиддичный капитан в истории школы и всего волшебного мира.
Остальное время, уже стоя на твердой земле, гриффиндорка проводила за домашними заданиями, изучением новообретенной книги по рунам, небольшими прогулками и посиделками с друзьями у камина до поздней ночи. Безумно хотелось задержаться в этом ярком, бесконечно уютном моменте времени, прежде чем суета и тревоги учебного года поглотят с головой, однако стрелки часов ни на секунду не замедляли ход, и понедельник все-таки наступил, неотвратимо и неумолимо.
В понедельник за завтраком Джейн бездумно смотрела в пасмурное, затянутое сизыми облаками небо зачарованного потолка и сонно жевала тост с апельсиновым джемом, когда какой-то взявшийся словно из ниоткуда первокурсник всучил ей в руки свернутый свиток. Машинально взяв послание, Ватсон долго тупила, глядя на перевязывающую скрученный пергамент зеленую ленту, обрамленную осыпающейся по краям серебряной тесьмой. Сочетание цветов довольно прозрачно намекало если не на личность отправителя, то на его принадлежность к конкретному факультету. Джейн невольно стрельнула взглядом в сторону слизеринского стола — ее сонный мозг еще не успел понять, кого именно следует искать, но глаза уже тщетно высматривали кудрявую шапку волос Шерлока Холмса, подчиняясь самому первому невольному предположению.
Предположение, впрочем, было довольно глупым — с чего бы Холмс стал бы писать ей послания, Джейн не могла приложить ума, но других вариантов у нее не было. На миг ей подумалось, что Холмс передумал и хочет вернуть обратно книгу по рунам, которую сам же и передал. Мысль эта вызвала приступ возмущения.
Ну уж нет! Джейн успела достаточно внимательно изучить книгу в выходные, чтобы понять, насколько ценен этот фолиант для ее будущего исследования. Столько важной информации вряд ли она почерпнет где-то еще, так что эта книга была крайне нужна ей самой. И вообще, если Холмс внезапно передумал и поменял мнение, то мог бы удосужиться и подойти лично, а не посылать гонца. Первокурсник, передавший это послание, уже давно скрылся, и Джейн не разглядела его вообще и не запомнила ни его внешности, ни хотя бы цвета галстука, так что оставался единственный способ разгадать эту загадку.
— Что там? — вяло поинтересовалась Мэри, заспанно размешивая сахар в кофе так долго, что с большой долей вероятности ее серебряная ложечка в любой момент могла протереть дыру в фарфоровом дне чашки.
Джейн лишь удивленно пожала плечами в ответ и развернула пергамент. В мыслях Ватсон уже сочиняла гневную ответную тираду Холмсу, которую не стала бы записывать и пересылать тем же путем, а доступно изложила бы прямо в его высокомерное лицо с точеными скулами. Но едва девушка глянула на первую строчку, как тут же поняла, что ошиблась, упустив из внимания единственного человека в этой школе, кто действительно мог бы отправить ей это послание. Ватсон глухо застонала и, не дочитав до конца, запрокинула голову вверх. С затянутого серой дымкой облаков зачарованного потолка как раз беззвучно пошел моросящий дождь, жаль только, не настоящий и невесомый, иначе сложилась бы идеальная драматичная сцена под стать какому-нибудь магловскому фильму.
— Что такое? — вопрос Мэри прозвучал бы обеспокоенно, если бы та не зевнула в этот момент во весь рот.
— Письмо от Слизнорта, — угрюмо пробурчала Джейн, — Назначил на сегодня отработку за тот взрыв на прошлом занятии.
— Это так несправедливо, ты же была не виновата, — поспешил поддержать Грег, горя праведной жаждой справедливости, — Почему наказывают тебя, а не Холмса или ту слизеринку? Надо было сказать Слизнорту, что это из-за нее ты корешки перепутала.
— Да ладно, я облажалась, чего уж там. Самой надо было смотреть, что в котел кидаю, — Ватсон вздохнула, смиряясь с неизбежным и возвращаясь к чтению, — Пишет, что отрабатывать буду в теплицах с профессором Долгопупсом.
— О, ну уже неплохо, — оживилась Мэри, — Конечно, придется в земле ковыряться, неприятно, — Морстен передернула плечами, выражая свою неприязнь к данному виду деятельности, — Но Невилл лапочка, мучить не станет.
Джейн не сдержала смешка, разделяя веселость подруги. Настроение, успевшее упасть куда-то под плинтус, значительно поднялось. Все действительно оказалось не так уж плохо.
Отработки в качестве наказания представляли собой частое явление в Хогвартсе. Должно быть, каждый учащийся хотя бы раз в жизни попадал на этот вид наказания, а уж сама Джейн и вовсе бывало из отработок не вылезала. Конечно, стоило признать, что ей еще ни разу не доводилось влипать настолько быстро — прямо в самом начале учебного года, однако наказание могло выпасть намного хуже. Ватсон не единожды приходилось до поздней ночи без магии отмывать едва ли не весь замок под присмотром сварливого смотрителя Филча или цедить по банкам слизь флоббер-червей у того же Слизнорта. К счастью, в этот раз профессор зельеварения, кажется, решил не возиться с провинившейся лично и вместо этого отправить ее на отработку напрямую к декану Гриффиндора. А профессор Долгопупс никогда не желал видеть своих подопечных страдающими, что превращало отработки с ним из наказания в довольно приятный внеучебный факультатив.
К тому же срок наказания ограничивался всего лишь одной неделей. В прошлом году Ватсон пришлось вручную драить промерзшие коридоры и аудитории целых два месяца среди зимы под неустанным злорадным вниманием Филча. При воспоминании об этом девушка вздрогнула. Нет, в этот раз она определенно отделалась легко.
Эта мысль подбадривала Джейн, когда после занятий она попрощалась с друзьями и вышла из замка, шагнув с крыльца прямиком в теплое дыхание ранней осени. Вступивший в свои права сентябрь еще хранил отголоски летнего зноя, но солнце, столь же яркое, уже отдалялось и холодело. Ветер тихо шевелил ветви дубов и осин, без малейшего усилия стряхивая с них целые ворохи золотых и алых листьев, усыпая ими дорожки и лужайки. Где-то вдали разносились крики перелетных птиц и хлопанье десятков пар крыльев. Солнце отражалось в далеких водах Черного озера, отбрасывая блики на непривычно синей воде. Подростки расстилали пледы под сенью увядающих деревьев, перебрасывались яблоками и каштанами, смеялись и подставляли лица лучам солнца, ловя последнее тепло перед грядущими долгими холодами. В сугробах опавших листьев шумно резвились первокурсники.
Бездумно глядя по сторонам на это беспечное осеннее веселье, Джейн вдруг сбилась с шага и замерла. Прямо перед ней девочка в желтом шарфе, первокурсница, не старше, подкинула охапку листьев вверх над собой и закружилась под импровизированным листопадом, широко улыбаясь несмотря на отсутствующий передний зуб. В ее растрепанной косичке пшенично-светлых волос запутались листья, и у Джейн защемило сердце. На секунду Ватсон показалось, что здесь, прямо посреди школьного двора, каким-то образом открылся пространственно-временной портал, в который она случайно шагнула и оказалась в далеком, давно потерянном прошлом.
Тогда ее семья только-только переехала в очередной раз, в очередной маленький городок, каких Ватсоны повидали немало. Городок был сонный и светлый, но по атмосфере совсем не походил на тот, где семья жила сейчас, — куда более приветливый и дружелюбный к новым жителям. То было за год до конца их тихой, почти идеалистической жизни, которая оставалась в памяти смутными светлыми обрывками, похожими на редкие мазки белой краски на испорченном чернилами полотне. Переезд запомнился монотонной качкой в прохладном купе поезда, заставленным бесконечными коробками полупустым новым домом со скрипучей лестницей и свежей штукатуркой на стенах, размытым силуэтом мамы на покосившемся крыльце, когда Джейн и Гарриет убежали от распаковки вещей осматривать новые владения. Мама тогда еще крикнула вслед не уходить далеко. Ее голос совсем стерся со временем. Иногда Джейн напрягала память, пытаясь снова услышать его, но в ее голове слова мамы почему-то звучали ее собственным голосом.
Дом стоял недалеко от опушки леса, и девочки сбежали под его сень к звенящему по обтесанным водой камням ручейку. Осеннее солнце сияло в тот далекий день тепло и ярко, совсем как сегодня, и листья усыпали дорожки и лужайки. Джейн помнила, как кружилась тогда под листопадом, совсем как эта девчонка, и листья вокруг нее поднимались сами собой в воздух вокруг нее и тоже кружились, как мини-торнадо. А Гарри, малышка с листьями в растрепанной косе, хлопала в ладоши и просила научить ее делать так же. Джейн помнила, как смеялась и называла сестру глупой, — Гарри ведь было тогда всего три года, — до чего легко было принять за магию проделки ветра. Так думала Джейн тогда, не зная еще, что через несколько лет ей придет письмо из Хогвартса, и трещина навсегда проляжет между ней и той беспечной маленькой девочкой. Быть может, тогда Джейн еще не знала, что магия существует, но те дни были наполнены волшебством иного рода. В памяти они мерцали золотом и багрянцем, их пропитывали лучи солнца и тепло связанных мамой кусачих шерстяных свитеров. Все угасло и померкло потом, сменившись сезоном дождей и затяжной, ничем не изгоняемой промозглой серостью. И погода здесь вовсе была ни при чем.
В детстве Джейн казалось, что она способна на что угодно, но сейчас она не сумела бы поднять ни листочка одной лишь силой мысли.
Порыв ветра ударил в лицо, отрезвляя, и Джейн встряхнула головой, выныривая из внезапно нахлынувших воспоминаний. Первокурсница-пуффендуйка, не подозревающая, что невольно стала триггером для воспоминаний, уже уселась под деревом и над чем-то смеялась вместе с друзьями. Джейн бросила на нее еще один взгляд и двинулась дальше своей дорогой. Осенью ею отчего-то завладевала ностальгия и какая-то беспричинная тоска. Хандра проникала с первым холодом под мантию и свитера, заползала в голову и в мысли, забиралась под самую кожу и вгрызалась в сердце. Совсем скоро, подумалось Джейн, ей придется вот так же скучать и по Хогвартсу, ведь скоро и эти заполненные сентябрьским золотом дни останутся лишь воспоминанием. Но что бы ни ждало в будущем, — решила она, — эти воспоминания не омрачит ничто. Даже предстоящая неделя незаслуженных отработок.
С этими мыслями гриффиндорка зашагала к теплицам по извилистым тропам, которым вскоре предстояло размокнуть от предстоящих дождей. Под подошвой ботинок хрустели попадающиеся камушки, солнце пригревало кожу, словно оставляя последний поцелуй перед грядущими холодами. Высыхающая трава желтела и увядала, редеющие кроны деревьев четкими силуэтами выделялись на фоне безоблачно-синего неба.
Теплицы располагались чуть вдали от замка — достаточно далеко, чтобы ученикам периодически приходилось устраивать забеги по размокшим от дождя или заледеневшим тропам, чтобы попасть на занятие вовремя и не заработать выговор от преподавателей. Теплиц было несколько, каждая была пронумерована для соответствующего курса, они представляли собой аккуратный ряд помещений-коробок, отставленных друг от друга на небольшом расстоянии. В них проводились занятия по травологии, и каждая была наполнена растениями разных видов, варьирующимися по степени сложности ухода и опасности. Ученики начинали обучение травологии в теплице под номером один и с каждым годом постепенно переходили ко все более и более опасным растениям.
В полученной от Слизнорта записке не указывалось, в какой конкретно теплице Джейн предстояло отрабатывать, поэтому девушка неспешно двинулась вдоль тропы, заглядывая в окна и высматривая профессора. Помещения теплиц белели свежевыбеленными стенами с обновленной к новому учебному году штукатуркой, за широкими окнами зеленели настоящие джунгли. Долго искать не пришлось — профессор Долгопупс обнаружился во второй теплице. На его ушах красовались большие меховые наушники, так что Ватсон не стала заходить, а прежде осторожно постучала в окно, привлекая внимание. Заметив девушку, профессор тут же помахал ей и поманил рукой, приглашая зайти, и гриффиндорка последовала приглашению.
С усилием толкнув тяжелую дверь, она вошла внутрь, и ее тут же обдало теплом, пропитанным запахом влажной земли и удобрений, и ароматом цветущих бутонов. Здесь было бы очень просторно, не будь все пространство заполнено буйно разросшейся зеленью. Через широкие стекла с улицы падал мягкий солнечный свет, утоптанная земля упруго пружинила под ногами. Влажный воздух казался перенасыщенным кислородом.
Профессор Долгопупс стоял у окна, склонившись над столом, и возился с напоминающим уродливого плачущего младенца саженцем мандрагоры. Заботливо, словно укутывал одеялом ребенка, он присыпал ее корни землей, а затем стащил с ушей уже не нужные меховые наушники и повернулся к Джейн.
— А, мисс Ватсон, вы как раз вовремя, проходите, — дружелюбно улыбнулся профессор и принялся отряхивать присыпанную землей болотно-зеленую мантию. Впрочем, его усилия вряд ли бы увенчались успехом — профессор слишком обожал растения, так что очистить одежду от земли надолго не получалось, несмотря на все усилия. Несмотря на это, назвать профессора неряхой не повернулся бы язык. Следы земли на мантии, затянутых перчатками руках и даже на лице не делали внешность профессора неопрятной, скорее добавляли штрих к образу увлеченного знатока своего дела. Профессор преподавал травологию много лет, вернувшись в школу в новом статусе едва ли не сразу после собственного выпуска. Должность он делил вместе с профессором Стебль, которая была также деканом факультета Пуффендуй. Она была пожилой добродушной ведьмой, которая в силу возраста все больше переутомлялась от учебной нагрузки, поэтому с радостью уступила коллеге часть своих пар. Профессора водили крепкую дружбу и могли часами вести беседы о своем предмете, и периодически замещали друг друга на уроках.
Сам профессор Долгопупс был довольно молод, лишь редкая проседь на стриженном ежике волос да редкие нити ранних морщинок вокруг глаз не позволяли принять Долгопупса за одного из старшекурсников. Он был высоким и худощавым, только постоянно сутулился, видимо, привыкши склоняться над грядками. Округлое лицо не выделялось ничем примечательным, разве что небольшим шрамом на виске, но с губ редко сходила вечно кажущаяся чуть смущенной улыбка. Вообще, профессор был одним из тех людей, чья внешность полностью отражала их характер — добродушный с виду, он таким и был в душе. Глядя на него, с трудом можно было поверить, что этот человек вообще-то был настоящим героем магической войны, но в его обычно мягком взгляде и голосе иногда сквозили настоящая твердость и решительность, когда того требовала ситуация. За это Долгопупса любили и уважали как коллеги-преподаватели, так и ученики, а в особенности его подопечные-гриффиндорцы. Каждый год старшекурсницы стабильно выбирали профессора в качестве объекта безнадежного романтического обожания, что неизменно приводило того в безмерное смущение. Ни для кого, впрочем, не было секретом, что профессор был женат. Его жена, миссис Долгопупс, владела популярным пабом в Хогсмиде, где всегда приветливо встречала выбравшихся на прогулку учеников, и время от времени сама появлялась в замке, чтобы навестить мужа.
— Не успел начаться год, а вы уже в отработках, а, мисс Ватсон? — добродушно усмехнулся профессор. От любого другого человека подобная фраза могла бы привести Джейн в раздражение, однако профессор Долгопупс был слишком добрым человеком, чтобы на него можно было злиться.
Ватсон отвернулась к мандрагоре и принялась осторожно щекотать ее выступающее из мягкой земли морщинистое тельце, чтобы скрыть смущенную улыбку:
— Я ведь не специально, профессор.
— Да уж, верю, — хмыкнул он, — Что ж, раньше начнем, раньше закончим.
Спорить Джейн не стала. Как бы ей ни нравилась компания декана ее факультета, отработка есть отработка, и тратить на нее слишком много личного времени не хотелось. Хотелось скорее вернуться в общежитие и устроиться у камина с книгой и чашкой горячего шоколада. Но деваться было некуда, и Ватсон послушно последовала за профессором. Пропустив ученицу вперед, Долгопупс немного повозился с висящей на поясе связкой, пока нашел нужный ключ, запер дверь и повел Джейн за собой в теплицу под номером шесть.
Эта теплица предназначалась для занятий у шестого курса. Здесь было куда просторнее, чем в предыдущей. Растения, заботливо выращиваемые здесь, никак нельзя было назвать безобидными, потому саженцы разных видов предусмотрительно выращивались на разных участках, разделенных значительной дистанцией. Буйно цвел разросшийся вдоль широких окон чихотник, цветки которого напоминали ромашку белыми лепестками и желтой сердцевиной. Высокие стебли ядовитой тентакулы тянулись в сторону падающих из-за широкого стекла лучей солнца, с веток клонились к земле вызревающие черные стручки.
Вилки кусачей капусты перепрыгивали с грядки на грядку, однако тут же чуть присмирели, когда профессор строго погрозил им пальцем. Тонкие лианы дьявольских силков, надежно удерживаемые в своем углу запертой на замок клеткой, оплетали ее прутья и лишь иногда лениво, словно сонно, вздрагивали и пытались выползти за ее пределы. Сверху с решетки свисало наброшенное на нее плотное покрывало, скрывающее силки от пугающего их света, но при необходимости его можно было быстро сбросить, а предусмотрительно вмонтированный в стену рядом фонарь никогда не выключался. К мерам безопасности профессор Долгопуупс относился серьезно — дьявольские силки могли с легкостью задушить человека, а беспечные подростки часто пренебрегали опасностью и подходили слишком близко. Были здесь и более безобидные растения — тут и там цвели высаженная лаванда и розмарин, источая нежный аромат. К нему примешивалась горькая свежесть полыни, — запахи эти действовали на другие растения умиротворяющее и целительно, успокаивали их агрессивность.
Джейн сбросила с плеча сумку и устроилась за широким столом, одну половину которого заваливали горы свитков пергамента, а вторую занимали горшки с чемерицей. Распознать это растение не составляло труда даже в это время года, когда опасная красота бутонов, полных ядовитой пыльцы, давно отцвела. На их месте крупными черными каплями тяжелели спелые ягоды, полные ядовитого, но в то же время лечебного сока. Ингредиент этот применялся во многих зельях, пользовавшихся популярностью в больничном крыле, потому чемерица выращивалась в школьных угодиях в больших количествах. Собирать ягоды и предстояло сегодня Ватсон в качестве отработки.
— Мадам Помфри уже нужен новый урожай, а мне тут столько работ еще проверить, — профессор Долгопупс поставил перед Ватсон небольшую плетеную корзину и обвел рукой многочисленные свитки, — Займитесь, пожалуйста, только осторожно, не капните соком на руки, а то раздражение начнется.
— А что, мадам Помфри уже приходится варить умиротворяющий бальзам в больших объемах? — поинтересовалась Джейн, собирая волосы в высокий хвост, прежде чем приняться за работу. Умиротворяющий бальзам, основным ингредиентом которого и являлась чемерица, как сильнодействующее успокоительное средство пользовался популярностью среди учеников, особенно в периоды экзаменов.
— Точно, — улыбнулся профессор, — А вы хорошо знаете предмет, мисс Ватсон. Из вас выйдет отличный целитель.
— Вы мне льстите, сэр, — гриффиндорка смутилась и с преувеличенной осторожностью сорвала первую ягоду. Кожица дымно-черного цвета казалась очень плотной на вид, но деле ее не составляло труда раздавить, если сжать чуть сильнее, чем требовалось, — Для этого сначала надо как-то зельеварение сдать.
— Если уж я в свое время сдал, то и вы сдадите, куда денетесь, — профессор усмехнулся и придвинул к себе свитки с домашним заданием, — А уж сколько котлов я взорвал в свое время, не сосчитать.
— Вы? — ахнула Джейн и от неожиданности раздавила ягоду. Черный густой сок брызнул ей на мантию, прожигая след на ткани, чудом не попав на руки или в лицо, — Не верю.
— Отчего же, — со смешком возразил учитель, протягивая Джейн пару толстых защитных перчаток, — Загляните как-нибудь к директору МакГонагалл — в ее кабинете на стене среди прочих висит портрет профессора Снейпа. Можете расспросить его о моих учебных успехах в его предмете. Если вы знаете, до того как стать директором Хогвартса, он долгие годы преподавал зельеварение. Мне не посчастливилось учиться в тот период. Уверяю вас, я не блистал.
— Не может быть, — Джейн покачала головой, — Я была уверена, что вы были отличником по всем предметам.
— Что вы, — Долгопупс засмеялся, словно Ватсон только что рассказала ему невероятно смешную шутку, — Мне не давались многие дисциплины, особенно поначалу. Не хватало, знаете, уверенности в себе. Ну а зельеварение и подавно было моим личным ночным кошмаром. Если был способ испортить зелье, я его находил. Помнится, на самом первом занятии мы варили простейшую мазь от фурункулов, а я был слишком напуган профессором Снейпом, так что закончил день в больничном крыле весь в ожогах.
Джейн все еще качала головой, переваривая новую информацию. Ей бы никогда и в голову не могло прийти, что у профессора Долгопупса могли быть проблемы с уверенностью в себе. Он казался иногда застенчивым и скромным, особенно на первый взгляд, но не более того. Напротив, свой предмет профессор вел уверенно, держался твердо, и лишь немного смущался перед напором влюбленных старшекурсниц, но кто мог его в этом винить? Наверное, в период войны ему пришлось перебороть ту неуверенность — у тяжелых времен, в конце концов, есть тенденция менять людей.
— Должно быть, он был устрашающей личностью, — наконец нашла что сказать Ватсон, — Профессор Снейп, я имею в виду. Учитывая все, что говорят и пишут о нем…
— Сложная личность, бесспорно. Признаюсь честно, я ненавидел его, — в голосе профессора прозвучала какая-то резкая нотка, смешанная с горечью. Джейн удивленно смотрела на него во все глаза, словно увидела его впервые в жизни. О том, что профессор прошел настоящую войну, легко забывалось, зная мягкость его характера, и сейчас сложно было представить, чтобы добрый, всепонимающий профессор Долгопупс мог кого-то ненавидеть. Тот будто сам не ожидал от себя подобной резкой откровенности, — Не удивляйтесь так, мисс Ватсон, вы ведь тоже наверняка не всех учителей любите.
Ватсон хотела было заспорить, исключительно из духа противоречия и чтобы не показаться неуважительной, однако не смогла. Услужливая память очень ярко вдруг напомнила о первом в этом году уроке защиты от темных сил. На ум невольно пришел профессор Мориарти, его насмешки, подобные отравленным стрелам, бьющие в самую суть. На миг Джейн почти ощутила жар пламени на ее запястьях, словно та жгучая кипящая ненависть, переполняющая ее поначалу, выплеснулась и обрела материальную форму. С того момента Ватсон успела переменить свое мнение о Мориарти, как переменились и ее чувства, и все же не могла не согласиться теперь с профессором Долгопупсом. Она ничего не ответила, не найдясь со словами, но профессору это и не было нужно.
— Именно, — понимающе кивнул он, должно быть, прочтя все по ее лицу, — Профессор Снейп, несомненно, был мастером своего дела и великим шпионом — его вклад в победу над Волдемортом невероятен и неоценим, но учитель, честно говоря, из него был паршивый. Предмет он знал превосходно, но вот найти подход к детям не умел и не пытался. Меня он невзлюбил особенно и придирался по поводу и без. Хотя не без причины, конечно, ведь, повторюсь, в зельеварении я не смыслил ничего. И страх уверенности в себе не прибавлял. А Снейпа я боялся настолько, что на третьем курсе мой боггарт даже принял его образ.
Нотка какого-то затаенного гнева и горечи звучала в голосе профессора, но на этих словах он как-то совсем не по-взрослому ухмыльнулся.
— Снейп был вашим самым большим кошмаром? И как же вы его победили?
— Мне помог наш тогдашний профессор защиты от темных искусств, профессор Люпин.
— Тот самый герой Битвы за Хогвартс? Оборотень? — разговор все больше и больше захватывал Джейн. Прежде ей доводилось видеть эти имена в учебнике истории и слышать по рассказам одногруппников, выросших на этих историях. Но слушать рассказ от человека, непосредственно знавшего тех героев и заставшего те исторические события — это был совершенно иной опыт. Хотя многие работающие сейчас в Хогвартсе преподаватели сражались в той войне, они не любили распространяться о ней без необходимости, — наверное, слишком тяжело было вспоминать. — Вы и его знали?
— Он был прекрасным учителем и другом, — улыбка Долгопупса было померкла, но тут же вернулась с новой силой, словно после всех прошедших лет это все еще безмерно веселило его, — Против страха самое действенное средство — смех. А боггарта, как вы наверняка знаете, можно победить заклинанием Ридикюлус. Так вот, чтобы заклинание сработало, профессор Люпин посоветовал мне представить профессора Снейпа в платье и шляпе моей бабушки.
Джейн на миг зависла, пытаясь представить героя войны со страниц учебников по истории, одетым в женское платье, и неудержимо расхохоталась, вторя смеху профессора Долгопупса.
— Боже мой, и как он вас потом не убил после такого? — выдавила она наконец, отсмеявшись, утирая выступившие на глаза слезы, — Я возьму этот совет на вооружение.
— Ну, вряд ли вас кто-то способен напугать так, как пугал меня он, — Долгопупс развел руками, — Но, должен признаться, после того случая с боггартом мне стало куда легче бороться со своим страхом.
— А когда он стал директором, — протянула Джейн, и последний отзвук смеха окончательно стих, — Я и представить себе не могу, как тяжело, наверное, было вам в тот период.
Долгопупс в ответ лишь едва заметно пожал плечами, улыбка на его лице угасла, но отчего-то теперь морщинки вокруг его глаз проявились куда отчетливее. Еще столь молодой, однако в этот миг профессор будто враз постарел лет на десять. Словно тень вдруг закрыла солнце и накрыла мир. Профессор не ответил, лишь как-то устало потер висок, навек отмеченный застарелым шрамом. Джейн почти жалела, что завела речь о том периоде его жизни. Ей вовсе не хотелось лезть профессору в душу, и она уважала чужое право на личное пространство, но почему-то не успела себя остановить. Ее отец был военным — Ватсон выросла в трепете и почтении перед этой профессией, хоть ей и довелось увидеть своими глазами тот горький отпечаток, что неизбежно накладывала на людей эта профессия. Порой Джейн гадала, как повела бы она себя, разразись вдруг сейчас война. Сумела бы ли она преодолеть себя и свои страхи? Она надеялась, что ей никогда не придется испытать это на своей шкуре, но порой ей отчаянно хотелось это выяснить.
Длилось это внезапное затмение печали какой-то краткий миг, а затем профессор Долгопупс небрежно взмахнул рукой и продолжил разговор, возвращая прежнюю дружелюбную беззаботность:
— На шестом курсе преподавать зельеваренье пришел профессор Слизнорт, и он отнесся ко мне и моим способностям без предвзятости, так что учиться мне стало намного проще.
— Мне он даже зачел то зелье, которое я взорвала, — с готовностью поддержала Ватсон. Слизнорт не входил в число ее самых любимых преподавателей, но она не могла отрицать его добродушный, не злой нрав, за который можно было простить многое.
— Вот видите, — засмеялся декан Гриффиндора и вновь зашелестел свитками пергамента. Джейн, опомнившись, тоже вернулась к своей работе, — Профессор Слизнорт не станет вас топить почем зря. К тому же у вас, мисс Ватсон, настоящий талант, и вы упорно работаете, поэтому у вас непременно все получится, я уверен.
— Спасибо, сэр, — с искренней теплотой и благодарностью ответила гриффиндорка. Для нее много значило услышать эти слова, и она знала, что профессор Долгопупс говорит от души. Он всегда верил в своих учеников и поддерживал их в любых ситуациях. Должно быть, именно этого ему не хватало в свое время, когда он сам был всего лишь подростком.
На какое-то время повисло молчание. Профессор зарылся в домашние задания, но на лбу его залегла складка, а взгляд смотрел рассеянно, будто сквозь пергамент, словно мыслями все еще блуждал где-то далеко в прошлом. Ватсон не хотелось дать разговору угаснуть на такой ноте, поэтому, помолчав, она наконец придумала, как его продолжить.
— А что там за цветок? — спросила она, указывая на странного вида бугристое серо-зеленое растение, притулившееся в углу у окна. Россыпью мелких колючек оно немного напоминало кактус, однако Джейн никогда в жизни такого не видела ничего подобного.
— О, это мимбулус мимблетония, мне его прислала в подарок одна моя подруга, она путешествует по Африке вместе с мужем. У меня уже был такой, когда я учился на пятом курсе, — профессор Долгопупс мгновенно оживился, окончательно стряхивая всю навеянную было тяжесть воспоминаний, и с увлечением принялся рассказывать о растении. Джейн слушала с улыбкой. О войне профессор говорить не любил, что было вполне понятно, а вот о различных травах и растениях он мог говорить вечно, как и о своих друзьях. Ватсон ему немного завидовала. Хотелось бы ей, чтобы ее дружеские связи, зародившиеся в школе, оставались столь же крепкими даже годы спустя. Она надеялась, что все так и будет, но кто мог знать, что ждет их после выпуска, и что будет после? Быть может, такого рода дружба закаляется только испытаниями, каких, нужно надеяться, никогда не выпадет на твою долю.
Джейн знала о той войне лишь понаслышке. Этот мир, в котором она оказалась в одиннадцать лет, казался ей воплощенной наяву сказкой, но, как выяснилось, сказка была отнюдь не из добрых, и тьма таилась на ее страницах.
Джейн доводилось видеть в учебниках по истории фотографии полуразрушенного Хогвартса, сделанные после финальной битвы, положившей конец террору лорда Волдеморта и его приспешников, пожирателей смерти. Глядя теперь на древний величественный замок школы, сложно было поверить, что его массивные крепкие стены могли превратиться в ту груду камней, запечатленную на тех снимках. Замок серьезно пострадал в той битве — взрывы заклинаний проломили стены и распахали землю рытвинами и ямами. Деревья и постройки на территории были сожжены дотла.
Досталось и теплицам с растениями. И все это случилось всего лишь какой-то десяток лет назад, чуть больше, но время, неумолимое время, исцелило раны, оправдывая свое звание лучшего в мире лекаря. Время все изгладило и стерло, по крайней мере внешние следы. Теперь мало что напоминало о коснувшихся этой земли ужасах, кроме, разве что белеющей в лучах солнца гробницы — памятника павшим в великой битве. Гробница эта располагалась на небольшом расстоянии от замка, прямо на берегу Черного озера, и была открыта для посещения всем желающим. Наверное, каждый ученик побывал там хотя бы один раз, ведомый любопытством или священным трепетом, но только не Джейн. Она была там раз, стояла на пороге, но лишь едва осмелилась коснуться гладкого белого мрамора и так и не решилась переступить порог. Слишком живо напоминал этот слепящий в лучах солнца ледяной белый мрамор камень на совсем другой могиле, в другом месте и совсем другом мире.
Мысли двоились и блуждали одновременно возле сияющей белой гробницы подле озера, и где-то на опушке далекого осеннего леса средь кованых оградок и заросших надгробных плит в милях и милях отсюда. Одновременно Ватсон слушала увлеченный рассказ профессора, а руки ее меж тем не останавливались ни на миг, механически работая. Вскоре корзина почти до краев наполнилась ягодами, сочными, грозящими лопнуть и забрызгать все вокруг кислотно-ядовитым черным соком. Закончив со сбором урожая для больничного крыла, девушка принялась за засохшие листья, обрезая их секатором. Работа была несложная и приятная, хоть и достаточно монотонная, к тому же слушать профессора было одно удовольствие — так интересно рассказывать умеют лишь по-настоящему влюбленные в свое дело люди.
— А что c чихотником? — Джейн отметила, что высаженный в стройный ряд кустарник с одной стороны казался прореженным, и местами земля бугрилась, словно часть саженцев была вырвана с корнем. Неровно обрезанные ветви неаккуратно торчали, словно кто-то наспех прошелся по ним тупыми ножницами. Чихотник в больших количествах использовался в лечебных настойках, поэтому периодически его обрезали и засушивали, но трудно было представить чтобы профессор Долгопупс или профессор Стебль с их бережным и трепетным обращением к любой, даже самой невзрачной и бесполезной траве, могли так варварски обойтись с этим растением.
Профессор вновь отложил перо, тяжело вздохнул и нахмурился, но теперь уже без печали, а с каким-то плохо сдерживаемым гневом:
— Да вот повадились снова лазить сюда, обрывать листья. Который год подряд воюю, все без толку.
— О чем это вы, сэр? — удивилась Ватсон, — Кто-то ворует листья? Но зачем? Не зелья же варить.
— Неужели не в курсе? — покачал головой профессор, — Думаю, свойства чихотника вам точно должны быть известны.
— Ну, ребята иногда любят подшутить друг над другом — подсыпать порошок в одежду кому-нибудь, чтобы тот чихал потом, — Джейн припомнила, как развлекались одно время ее одногруппники, пока мода на чихательный порошок не сменилась увлечением кусачими кружками. Но то было на втором курсе, и к тому же никому бы и в голову не пришло воровать ингредиенты из теплиц и готовить порошок самостоятельно — ведь его легко можно было купить в Хогсмиде, во «Всевозможных вредилках Уизли». — А в основном чихотник используется как противовоспалительное, антисептическое средство, для лечения ран, — Ватсон принялась выуживать из памяти свойства, словно бы находилась на экзамене и отвечала на билет, и не совсем сейчас понимала, к чему все-таки клонит профессор, — Еще его используют в зельях от простуды, лечат им головную и зубную боль. Входит в состав ингредиентов для дурманящей настойки и крепкого животворящего эликсира.
— Вот, — профессор остановил ее, многозначительно подняв палец, — Дурманящая настойка. Вы верно перечислили все целительные свойства чихотника, мисс Ватсон, однако, как вы правильно предположили, подростки вряд ли станут идти на воровство ради того, чтоб сварить себе зелье. Уж во всяком случае точно не целебное — ведь для этого проще сходить в больничное крыло. А вот дурманящая настойка — другое дело. Принявший ее испытывает затуманенность рассудка, безрассудство и эйфорию, и эти свойства как раз и дарует чихотник. К сожалению, некоторые студенты осведомлены об этом слишком хорошо и активно применяют на практике. Мне это давно известно, что но, к сожалению, я ни разу никого не поймал за руку.
— Вы имеете в виду, кто-то употребляет его, как наркотик? — шокировано вопросила Джейн. Для нее не было секретом, что наркотические травы встречались повсеместно в мире маглов, но она и представить не могла, чтобы такое могло произойти в Хогвартсе. Конечно, подростки оставались подростками в любом из миров — все любили повеселиться, и сигареты и алкоголь являлись неотъемлемой частью этого веселья. Но все это было лишь невинным развлечением, не перерастающим в настоящие проблемы. Наркотики же были совсем другим делом. Одно время, Джейн припоминала, по школе действительно ходили слухи про возможность достать что-то запрещенное, но то были всего лишь слухи, которые вскоре прекратились. Ватсон никогда бы и в голову не пришло, что это могло быть правдой.
— Вы не догадывались, что такое происходит? — спросил профессор, испытующе глядя на ученицу, но, кажется, по ее реакции не нашел повода усомниться в ее искренности.
— Про эти свойства чихотника, конечно, знаю, но неужели кто-то всерьез употребляет его вот так?
— К сожалению, это правда, — декан тяжело вздохнул, — Это уже не первый раз, когда в теплицы залезают. Правда раньше воры старались действовать незаметно, но, видимо, теперь ощутили безнаказанность. Я так никого и не поймал в прошлом году, но в этом году обязательно выясню и покончу с этим.
Джейн не нашлась с ответом, все еще пребывая в состоянии шока. Профессор тоже замолчал, пытаясь справиться с обуревавшим его праведным возмущением, и на этот раз тишина воцарилась надолго. Так в молчаливой работе пролетело еще какое-то время, не более часа. Наконец, профессор встрепенулся. Заметив, что Джейн закончила со своим задание, он от души похвалил ее и поблагодарил, так, словно она вызвалась сюда добровольно, а не была наказана за проступок. Попросив гриффиндорку прийти завтра в то же время, профессор Долгопупс отпустил ее, и Джейн с чистой совестью наконец вышла из теплицы. Хотя за отработкой она провела совсем немного времени, солнце уже успело склониться к горизонту — все-таки осень вступала в свои права, и темнеть начинало уже довольно рано.
Выйдя на улицу и с наслаждением вдохнув чистый холодный воздух, не пропитанный насыщенными ароматами цветов и пестицидов, Ватсон стянула резинку с тугого пучка и позволила ветру раздуть ее распущенные волосы. Она совсем не устала и даже почти не испачкалась, лишь собрала немного земляной пыли на рукава, да несколько камель сока чемерицы прожгли ткань ее мантии. Слегка болел указательный палец, натертый под перчаткой тугим секатором, но это было совсем не страшно. Настроение, и без того хорошее, поднялось еще больше. У Джейн даже оставался в запасе целый вечер, чтобы позаниматься учебой и отдохнуть. Если вся отработка пройдет так же легко, в чем не было сомнений, то жаловаться вовсе был грех. Особенно если сравнивать с отработками в прошлом году, когда Ватсон приходилось приползать в общежитие едва ли не глубокой ночью, не чуя под собой ног, да потом еще долго отмываться от покрывающей ее разной грязи и слизи. Джейн невольно поежилась, вспоминая события того года. Но тогда и проступок был куда более тяжелым — все-таки в тот раз ее поймали посреди ночи не в стенах школы, а в Запретном лесу, куда ходить не позволялось даже средь бела дня. Нет, такого больше не повторится.
Возвращаясь тем вечером в гостиную по залитому сумеречными тенями двору, Ватсон твердо пообещала себе больше не влипать в переделки. Если подумать, это было не так уж и сложно — нужно было лишь быть хорошей девочкой и соблюдать школьные правила. Она справится. Джейн не сомневалась.
Сдерживать обещание удалось совсем недолго.
До среды все шло более чем прекрасно. Дни тихо тянулись в уютных стенах теплиц, средь зеленых зарослей, и Джейн вполне приятно отбывала свое наказание то за сбором лепестков златоцветника, то за подкормкой кусачей капусты и мандрагор. Профессор Долгопупс неизменно заводил интересный разговор о каком-нибудь очередном привезенном ему в подарок или увиденном в путешествии растении и неизменно отпускал девушку пораньше. Оставалось дожить до конца недели, и каждый вечер возвращаясь в замок, Ватсон напоминала себе о данном обещании, твердо решив, что это отработка станет первой и единственной в этом последнем учебном году.
Обещание она нарушила в среду вечером. Украдкой выскользая из башни под покровом ночи несколько часов спустя, Джейн убеждала себя, что это не считается. Ей всего-то и нужно было провести небольшое исследование для курсового проекта по защите от темных сил, а, согласно книге, полнолуние представляло собой идеальное время для подобного мероприятия. Так что отправляясь в свою ночную вылазку, Ватсон вовсе не испытывала угрызений совести за нарушенное обещание. В конце концов нарушить правила она собиралась исключительно по учебе. К тому же в этот раз девушка твердо намеревалась не попасться.
Что ж, это был далеко не первый раз в ее жизни, когда она ошиблась столь жестоко.
Чуть позже той ночью, возвратившись в гостиную, Джейн обессиленно привалилась к стене и медленно сползла вниз, сама не зная, какую реакцию сейчас выдадут ее измотанные до предела нервы — истерические рыдания или же истерический смех. На счастье девушки, в столь поздний час никто не мог увидеть ее в таком полубезумном состоянии. Гостиная пустовала. Оставленный после вечерних посиделок беспорядок в виде рассыпанного пергамента, упавших подушек и сдвинутых кресел, должно быть, уже успели прибрать неутомимые эльфы-домовики. Комната тонула в полумраке, но тлеющие угли в догорающем камине мгновенно вспыхнули ярче, автоматически реагируя на появление человека. Только сейчас Ватсон заметила, что вся дрожит. Что-то больно кольнуло пальцы с тыльной стороны — Джейн и не заметила, что все это время стискивала их что было сил. Осторожно разжав кулак, девушка не сразу вспомнила, откуда взялся в ее руке кристалл. Она так крепко стискивала его, что неровные грани впились в кожу, оставляя на ней красные болезненные рисунки. Фломастер, которым Ватсон наносила рунические символы, окончательно смазался, но остатки лунной энергии еще сияли внутри чуть заметным серебристым светом. Камень Джейн позаимствовала у Роуз Калвертон — та обожала подобные безделушки и носила их в огромных количествах в кулонах и браслетах.
Поднеся камень к глазам и невольно залюбовавшись пульсирующим изнутри светом, Джейн не могла не признать, что вылазка того стоила. Этот небольшой эксперимент удался, и теперь можно было спокойно продолжать выбранную тему, зная, что она не зайдет в тупик на полпути. Но вот все, что случилось после, обернулось настоящей катастрофой.
Джейн обняла себя, словно ребенок, стараясь унять бившую ее мелкую дрожь. На пальцах все еще ощущалось тепло ладони Холмса, а перед глазами так и стоял тот момент, когда слизеринец так самоуверенно, по-хозяйски взял ее за руку прямо на глазах у профессоров. Прикосновение все еще фантомом пылало на коже, словно Холмс до сих пор сжимал ее ладонь, так крепко, но почти нежно, будто все сказанное им ранее, было правдой.
Стоило догадаться, что все пойдет наперекосяк, еще в тот самый момент, когда Ватсон увидела его там, на вершине Астрономической башни. Могло ли это быть совпадением? Шерлок Холмс будто поставил целью попадаться у нее, у Ватсон, на пути как можно чаще и путать ей все планы. Впрочем, — подумала она, — если так посудить, винить стоило лишь себя. Ей совершенно точно стоило сразу же развернуться и тут же уйти. А чертов эксперимент можно было провести потом, в конце концов полнолуние — не единственное подходящее условие для подобного исследования.
«У нас было свидание», — насмешливый голос Холмса все еще отчетливо звучал в ее голове. Гриффиндорка раздраженно вцепилась пальцами себе в волосы. Свидание, надо же!
Это определенно было самым идиотским оправданием из всех, что можно было придумать. Да кто вообще мог поверить в подобный бред?
Джейн в отчаянии закрыла лицо руками, чувствуя, как невыносимо пылают щеки. Она сама, конечно, отличилась. Ее собственная отмазка про дуэль, хоть и куда правдоподобнее, чем версия со свиданием, — тоже была чистой воды идиотизмом. Не окажись там профессора Флитвика, вполне можно было сказать Мориарти правду, — вряд ли бы он стал наказывать за подобный интерес к его собственному предмету. Однако Флитвик точно бы это не одобрил — эксперименты в школе без надзора с определенных пор настрого запрещались, поэтому и нужно было придумать убедительную, как можно более безобидную ложь. Только сейчас Ватсон поняла, что ее ложь могла навлечь неприятности и на Холмса тоже, но почему-то версия с дуэлью была единственной, что пришла ей в голову в тот момент. И вообще, если быть честной с самой собой, то Ватсон никогда не умела соображать столь же быстро, как влипать в неприятности. Но если она затупила, то что мешало Холмсу придумать ложь получше? Отчего он просто не соврал, что встретил ее только что? В конце концов он ведь староста — уж у кого-кого, а у него проблем бы точно не было. Так зачем же он впутался в неприятности заодно с ней? Теперь проблемы были у них обоих.
Конечно, это было более чем справедливо. Правила нарушили оба, и эксперимент проводили вместе, так что Джейн не могла отделаться от небольшого внутреннего злорадства — хотя бы раз справедливость восторжествовала. Но все же она никак не могла понять, почему же Холмс так поступил. Любой другой слизеринец на его месте спасал бы свою шкуру. Но Шерлок Холмс раз за разом сбивал Джейн с толку и приводил в ступор. Она никак не могла его понять, что не могло не раздражать, особенно учитывая, что он, судя по всему, читал ее как открытую книгу.
Просидев в таком положении какое-то время, Ватсон, наконец, более-менее пришла в себя. Глянув на висящие на стене, усыпанные рубинами часы, она не сумела разглядеть положение стрелок, но и без того сознавала, насколько уже поздно. Она с трудом поднялась на успевшие затечь ноги и медленно поплелась в спальню, мысленно иронично поздравляя себя с успешно не сдержанным обещанием. А ведь она даже не успела еще покончить с первой отработкой, как уже нарвалась на новую! И снова, случайность то была или насмешка вселенной, но виноват снова был Шерлок Холмс!
Не добавляло радости Джейн и то, что тема, которую она выбрала для курсового проекта, косвенно пересекалась с темой Холмса. Уж насколько мало Ватсон было до него дела прежде, но даже для нее не была секретом репутация этого слизеринца как признанного гения. Учителя всегда приводили его в пример, он получал наивысшие оценки за экзамены, отвечал на занятиях всегда точно и верно, и не допустил еще ни единого провала в его безукоризненной академической успеваемости. Так что соперничать с Холмсом в учебе — определенно гиблое дело. Джейн не без злости понимала, что сколько бы труда она ни вложила в свой проект, превзойти слизеринца вряд ли удастся. Но, быть может, он и не захочет заполучить обещанную в качестве приза стажировка. Ведь он и так везде сможет пробиться без чьей-либо помощи.
На всякий случай Джейн решила держать ход своего исследования в секрете от Холмса. Не стоит делиться с ним какой-либо информацией, — мало ли что он может сделать. Вдруг решит саботировать ее работу, просто потому что ему взбредет в голову. И вообще, — решила Джейн, — по возможности Холмса стоит избегать. Вот только почему в этом году это так сложно? Ведь не пересекались же они раньше, на протяжении всех прошедших шести лет!
Воспоминание о том, как он держал ее за руку никак не отпускало Джейн, и засыпая, она все еще ощущала хватку его пальцев на своей ладони. Оставалось надеяться, что об этом ночном инциденте никто не узнает. К сожалению, слухи в Хогвартсе распространялись со скоростью лесного пожара. Ничто никогда не ускользало от внимания вездесущих, никогда не спящих обитателей живых портретов, для которых не было иного досуга, кроме как подслушивать и разносить сплетни по школе. А школьные романы и интрижки всегда являлись любимой темой для обсуждений и пересудов. Последнее, чего сейчас и не хватало Джейн, так это того, чтобы все думали, что она встречается с Шерлоком Холмсом. От одной только этой мысли ее бросало в дрожь.
Ко всему прочему Ватсон было безумно стыдно перед профессором Мориарти. Как назло, урок защиты от темных сил стоял в расписании на следующий же день. С утра гриффиндорка собиралась с огромной неохотой. Прежде она так ждала этого занятия, очень хотела снова увидеть Мориарти, однако теперь мысль о том, каким насмешливым взглядом он наверняка посмотрит на нее после этого инцидента, отравляла ее и приводила в огорчение. Что он, должно быть, о ней подумал? В отличие от более наивного Флитвика Мориарти явно не поверил в идиотскую версию со свиданием, что радовало. Но он наверняка счел Джейн тупоголовой гриффиндоркой, типичной представительницей своего факультета — к сожалению, была у Гриффиндора такая не слишком приятная, но зачастую правдивая слава. Не отличающиеся сдержанностью гриффиндорцы всегда лезли на рожон и всегда сначала делали, а потом думали. И Мориарти наверняка решил, что и Ватсон такая же.
И, в общем-то, был прав, — с сожалением признала Джейн. Она действительно оказалась настолько тупой, что попалась и не сумела выкрутиться. И в беспалочковой магии она не преуспела, хоть и честно корпела не один вечер над свечой, пытаясь зажечь ее силой мысли. Потому нового урока она ждала с нетерпением, в надежде, что Мориарти поможет ей, но теперь она еле передвигала ноги, старясь как можно дольше оттянуть момент новой с ним встречи.
В аудиторию Ватсон вошла, опустив голову. Заняв свое место, девушка уткнулась взглядом в парту, пряча лицо за завесой волос, и лишь изредка робко поглядывала на профессора. Однако вопреки ее страхам, Мориарти ни словом, ни взглядом не намекнул на ночное происшествие. Небрежно поприветствовав класс, он не сделал ни единого лишнего комментария в чей бы то ни было адрес, а приступил непосредственно к занятию. Держался профессор сдержанно и серьезно и, как бы чуть осмелевшая Джейн ни выискивала, она не уловила с его стороны ни намека на насмешку или разочарование. На самом деле профессор и вовсе не удостоил ее даже взглядом.
Осознав это, Джейн почувствовала себя спокойнее и в то же время испытала что-то похожее на обиду. Гриффиндорке крайне не хотелось терять хорошее мнение профессора о ней, но что, если он о ней и не думал вовсе? Быть может, у Мориарти нет никакого мнения о Ватсон, ни плохого, ни хорошего, и ему попросту все равно? Отчего-то эта мысль заставила сердце Джейн похолодеть. Она никогда не набивалась в любимчики ни к одному из учителей и не собиралась делать этого с Мориарти. К тому же он был новеньким в этой школе, и для него Ватсон пока что была всего лишь одной из множества лиц, еще не успевшей запомниться ничем особенным. У него не было причин выделять ее. Но почему-то это безразличие казалось ей во сто крат хуже, чем если бы Мориарти в ней разочаровался.
Джейн постаралась отбросить эти мысли. Что бы профессор о ней ни думал, она еще успеет доказать ему, что она не настолько бестолковая и безрассудная, какой могла показаться вчера ночью. И для этого для начала стоило хотя бы попробовать сосредоточиться на занятии.
Начало урока оказалось посвящено обсуждению тем грядущего проекта. Довольно предсказуемо, большая часть гриффиндорцев с темами не определилась. Более того, кто-то еще даже не задумывался об этом, и теперь тушевался под наиграно недовольным, но совсем не удивленным взглядом Мориарти. Как бывало часто, проникнуться серьезностью учебы удавалось лишь непосредственно под нагнетающими напоминаниями преподавателей, и эта серьезность, как правило, тут же улетучивалась, стоило шагнуть за порог после окончания урока. Тем более когда до контрольных мероприятий оставалась еще уйма времени. Но сейчас нерадивые студенты мигом почувствовали себя пристыженно и наверняка про себя клялись заняться темой, чтобы, когда пробьет колокол, забыть об этой решимости до следующего раза. Мориарти, довольный произведенный эффектом, со всей строгостью еще раз напомнил об ограниченности времени, а потом принялся слушать тех, кто хотя бы немного подготовился и уже имел в запасе какие-то идеи.
Идей было немного, но они отличались разнообразием. Роуз, например, хотела разработать собственное боевое заклинание — после школы она стремилась попасть в аврорат, это вполне вписывалось в ее бойкий пробивной характер. А учитывая амбиции Калвертон, она метила прямиком на страницы будущих учебников истории, не меньше. Джеффри озвучил такую же идею, но в его исполнении она звучала и вполовину не столь убедительно, как у его девушки. Сразу становилось понятно, что Роуз, как обычно, перехватила вожжи и придумала все за двоих.
Виктор Трэвис неуверенно сообщил, что хочет создать особый портал на случай экстренных ситуаций. Грег хотел разработать новую тактику магического боя, но дальше этой идеи пока ничего не придумал. Салли активно ему поддакивала, но, скорее, лишь затем, чтобы не молчать и сказать хоть что-то.
Макс, бросив ехидный взгляд на Джейн, заявил, что будет экспериментировать с Напитком живой смерти, чтобы создать оружие массового поражения. Ватсон закатила глаза. Вестерхаус редко упускал случая бросить камень в ее огород, и к тому же даже не смог придумать ничего самостоятельно, а взял за идею ту случайную ошибку Джейн на зельеварении. Остальные же даже примерно не имели понятия, чем хотят заниматься, и высказывали какие-то идеи наобум. Однако профессор никого не критиковал, а, напротив, подсказывал возможные направления исследований и давал советы, так что вскоре студенты слегка воодушевились и позволили развернуться полету мыслей.
Когда очередь дошла до Джейн, девушка, оказавшись в центре внимания профессора, вновь ощутила неловкость, но по крайней мере она могла похвалить себя за то, что не теряла времени зря и не выставит себя дурой снова. Ватсон несмело рассказала свою идею, профессор выслушал ее внимательно, и, призадумавшись, похвалил ее. Джейн так удивилась, что даже позабыла о своем смущении. Пристально изучая лицо Мориарти, она тщательно искала насмешку, но не нашла на нее ни намека. Судя по всему, профессор говорил вполне искренне. Еще он добавил, что тема сложная, но он верит, что Ватсон справится, и девушка почувствовала, как кровь приливает к щекам. Кажется, все опасения оказались напрасными, и Мориарти вовсе не стал относиться к Джейн хуже. Эта мысль заставила Ватсон ощутить себя почти счастливой, а сердце забиться в приятном волнении.
Закончив обсуждение, профессор выдал группе новое задание — составить план будущего исследования и список источников, а затем перешел к практической части занятии. Сегодня гриффиндорцам вновь предстояло практиковаться в беспалочковой магии, но на этот раз без свечей. Джейн напряглась, памятуя о том, чем закончилось для нее предыдущее занятие, и решительно настроилась держать эмоции под контролем и проявить себя с лучшей стороны, но на этот раз Мориарти избрал основным объектом своего внимания Роуз и Джеффри, к вящему неудовольствию этой парочки.
К концу занятия Роуз, потрепанная, вспотевшая и изрядно раздраженная, выскочила из аудитории самой первой, и Джефф преданно последовал за ней. Весь урок Мориарти умело выводил на эмоции и без того не отличающуюся сдержанностью Роуз, выстраивая сражение так, чтобы ее возлюбленный оказывался в центре опасности. К слову, это сработало на ура. Вконец разозлившись, Калвертон сумела без всякой палочки создать довольно мощный щит, а потом едва не разнесла аудиторию взрывом. Несмотря на столь значительный успех, Роуз явно пребывала не в том настроении, чтобы ему порадоваться.
Должно быть, методы профессора Мориарти можно было назвать слишком жесткими, однако, испытав их на собственной шкуре, Джейн не могла не признать, насколько хорошую мотивацию они давали. У каждого человека существовали свои пределы, за которые можно выйти лишь с определенным подходом. Как бы ни тяжело морально Джейн пришлось в прошлый раз, ей отчаянно хотелось вновь испытать то чувство прорыва, когда ее магия вырвалась на волю и проявилась во всей мощи. В этот раз у Ватсон ничего не вышло — почему-то она слишком боялась очередного пожара и теперь не знала, как преодолеть этот блок. Быть может, в следующий раз профессор ей поможет, но все же часть ее испытывала облегчение оттого, что сегодня она оказалась не на переднем плане.
Хоть у Ватсон ничего и не получилось, зато обошлось без инцидентов, и в этот раз девушке не грозило опоздать на зельеварение. На этот раз к ней, как и обещал, присоединился Майк Стэмфорд, и гриффиндорцы добралась до подземелий еще до начала занятия.
Слизеринцы, с которыми предстоял совмещенный урок, пришли раньше и уже расположились со всеми учебными принадлежностями на привычных местах, сохраняя сложившееся разбиение по факультетам. Шерлок Холмс, разумеется, тоже был там. Как всегда невозмутимо-спокойный, он стоял практически неподвижно, небрежно, как бы скучающе, привалившись к стене. Он казался отстраненным и далеким, словно находиться в этой аудитории и обращать внимание на всех этих людей было выше его достоинства. На обрамленном мягкими темными кудрями бледном лице с острыми, словно выточенными скулами, застыло непроницаемое выражение, что только добавляло Холмсу сходства со статуей. Джейн, против собственной воли, остановила на слизеринце взгляд, и в ту же секунду он посмотрел прямо на нее. Их взгляды пересеклись, и Холмс едва заметно, одним уголком губ улыбнулся Джейн. Холодная его отстраненность слегка рассеялась, словно подтаявший лед, а в до этого скучающих глазах блеснуло какое-то оживление. Ватсон с трудом сдержалась, чтобы не улыбнуться в ответ, и тут же отвела взгляд. Она все еще испытывала раздражение в адрес этого слизеринца, но уже не так сильно, как прежде. Как бы сильно Джейн ни старалась, понять его, у нее никак это не получалось. Холмс вел себя слишком противоречиво. Он то насмехался над ней, то помогал без всяких на то видимых причин. Она не знала, как к нему относиться, и не была, уверена, что хочет это выяснить. Лучше всего, — вновь решила для себя Ватсон, — по возможности держаться подальше от Шерлока Холмса. Едва придя к этому, несомненно разумному, решению, девушка тут же не удержалась и украдкой бросила на него очередной взгляд.
Их разделяла аудитория — Гриффиндор и Слизерин предпочитали находиться на разных концах любого помещения, будь то школьные аудитории, квиддичные трибуны или Большой зал. Даже общежития этих двух факультетов располагались диаметрально противоположно друг другу. Это было только на руку Джейн, если она собиралась придерживаться своего решения. Она испытывала огромное облегчение оттого, что Майк все-таки решил продолжить изучать зелья и ходить на уроки. Работать с ним в паре ей было куда спокойнее, но к этому чувству отчего-то примешивалась капля сожаления. Все же Джейн не могла не признать, что они с Холмсом на удивление неплохо сработались в прошлый раз. Если, конечно, забыть, чем все закончилось.
Впрочем, сегодня работать с Холмсом ей все равно не грозило, ведь его извечная напарница сегодня тоже пришла на урок. Столь же отстраненная и задумчивая, Лейси Забини стояла напротив Шерлока и сверлила взглядом стоящий перед ней пустой котел. Джейн изучающе посмотрела на слизеринку. В прошлый раз Джейн видела ее в больничном крыле, но, кажется, что бы с ней ни произошло тогда, кризис миновал.
Выглядела Забини вполне нормально: одежда в идеальном порядке, на застегнутой на все пуговицы мантии ни единой складки или пылинки, длинные яркие волосы собраны в высокий пучок, а на красивом смуглом лице неброский аккуратный макияж. Не будь рядом Ирен Адлер, Лейси даже можно было бы назвать красивой. Но Адлер без всяких видимых усилий затмевала любую девушку в радиусе десяти миль. И как только у нее получалось выглядеть столь изящно, даже просто стоя в классе и опираясь на парту? Была ли это естественная грация или же результат долгих тренировок, но что бы Ирен ни делала, она непременно показывала себя с лучшего ракурса. Темные блестящие волосы выгодно оттеняли оливковую светлость кожи, красная помада очерчивала контур пухлых губ. Ирен и Холмс смотрелись идеальной парой, чем-то неуловимо схожие в своей темной холодной красоте. И держались они в схожей манере — с видом гордого превосходства над всеми остальными и высокомерия, вполне оправданного в их глазах собственным происхождением и интеллектом. Неудивительно, что Джейн сочла их парой — так наверняка считали многие. И, хотя Холмс это и отрицал, Ватсон вовсе ему не верила. Хоть на зельеварении они двое и не работали вместе, обычно Холмс и Адлер держались вместе. И Ватсон что-то сомневалась, что кто-то был способен просто дружить с этой слизеринкой и не подпасть под ее чары.
Ирен Адлер влюбляла в себя многих. Практически вся мужская часть Гриффиндора сохла по ней, несмотря на отсутствие малейших шансов на взаимность. Ирен вниманием наслаждалась, активно флиртовала со многими, но в темных красивых глазах ее мерцали нехорошие огоньки — должно быть, она просто наслаждалась этой небольшой игрой. Саму Джейн Адлер заставляла чувствовать себя некомфортно. Джейн не доверяла ее красоте, этой идеальной картинке. На то у Ватсон была причина — девушки не один год соперничали в квиддиче, и гриффиндорка как никто другой знал, на какие подлые приемы была способна эта милая и хрупкая на вид брюнетка.
Ее напарница по сегодняшнему занятию, невысокая полноватая Ванда Лавье явно побаивалась Ирен и то и дело боязливо поглядывала на нее, теребя в руках небольшой серебряный ножичек. Поймав взгляд Джейн, Ванда еле заметно кивнула ей и робко извиняющееся улыбнулась. Гриффиндорка слабо кивнула в ответ в знак того, что не сердится за тот случай, однако твердо решила больше не принимать помощь ни от нее, ни от кого-то другого, и перепроверять каждое свое действие во избежание повторения ситуации.
Вскоре появился профессор Слизнорт, и работа закипела. Варить предстояло Укрепляющий раствор. Сегодня работать Джейн было легко и спокойно — Майк держался чуть неуверенно, но в предмете разбирался довольно неплохо. К тому же для Джейн он являлся если не другом, то как минимум хорошим приятелем, и никакой неловкости или напряженности между ними не существовало.
И все же время от времени Ватсон невольно бросала взгляд на Шерлока Холмса. Было что-то завораживающее в точных движениях его тонких изящных пальцев, в размеренном, почти механическом ритме его действий. Ни разу он не сбился и не ошибся, не совершил ни единого лишнего, суетливого движения — и это было почти искусство в чистом виде. Джейн вдруг вспомнила, как Холмс взял ее за руку, как обожгло ее кожу прикосновение его ладони. Даже тот его жест теперь казался тщательно выверенным и просчитанным. В этот момент Холмс, будто почувствовав ее взгляд или уловив ее мысли, посмотрел прямо на гриффиндорку. Та поспешно опустила взгляд, смутившись, словно ее поймали на подглядывании. Пальцы, механически нарезающие корень мандрагоры, сбились с ритма, и Джейн едва не провела острым лезвием по своим пальцам. Кожей она почти физически ощущала на себе взгляд Холмса, но более не осмеливалась смотреть в его сторону. Велев себе сосредоточиться, девушка постаралась сконцентрироваться на зелье, дабы не повторить предыдущую неудачу, и, не сразу, но у нее это получилось.
К концу занятия, когда последние песчинки высыпались в нижнюю чашу часов, Джейн чувствовала себя уставшей, но довольной. Перед ней и Майком в котле дымился сильно пахнущий мятой настой ярко-аквамаринового цвета. Цвет получился чуть насыщеннее, чем следовало в соответствии с описанием из учебника, но в целом зелье оказалось более чем приемлемым. На этот раз обошлось без инцидентов, в чем была заслуга и профессора Слизнорта. Пребывая сегодня чуть в лучшем настроении по сравнению с прошлым разом, он внимательнее следил за ходом урока и был готов прийти на помощь в случае необходимости.
Выходя из аудитории по окончании урока, Ватсон немного задержалась в дверях в потоке выходящих, и в какой-то момент рядом с ней оказался Холмс. Рука девушки невольно сжалась в кулак, вновь ощущая фантомное прикосновение. Едва Ватсон вырвалась из потока, она поспешно ускорила шаг, оставляя слизеринца позади и не давая ему шанса завести с ней разговор, если бы он вдруг того захотел. Твердо решив держать дистанцию, Ватсон намеревалась приложить для этого все усилия.
К сожалению, как бы она ни надеялась на обратное, слухи об их с Холмсом «отношениях» все-таки распространились. И уже в обед Джейн испытала на себе всю безжалостность школьных сплетен. Встретившись сразу после зельеварения в Большом зале с Мэри, Ватсон тут же подверглась самому настоящему допросу с пристрастием. С огромным трудом ей все же удалось убедить лучшую подругу во всей бредовости подобных предположений, а вот прекратить подшучивания остальных одногруппников так просто не получилось. Обитатели Хогвартса вообще обожали посплетничать и не могли упустить такой повод помолоть языками. Все усугублял тот факт, что рассказать правду о том ночном «свидании» с Холмсом Ватсон не могла, вполне обоснованно опасаясь, что это дойдет до кого-то из учителей, и тогда все то унижение, через которое она прошла прошлой ночью, окажется напрасным. Потому только и оставалось, что игнорировать расспросы и подколки. Да и в любом случае правда никого не интересовала, особенно если она была и вполовину не столь интересной, как всплывший наружу тайный роман представителей двух противоборствующих факультетов.
Один лишь Грег не принимал участия во всеобщем обсуждении сплетен. И Джейн была бы ему крайне признательна, не веди он себя более чем странно. За весь обед он не сказал подруге и полслова, лишь молча сверлил ее суровым взглядом, а затем и вовсе отвернулся от нее в противоположную сторону. Джейн всячески пыталась разговорить друга, как-то вовлечь в разговор, но тот лишь отмалчивался, а потом буркнул что-то невразумительное и стремительно ушел, даже не доев свой пирог. Салли Доннован, весь обед с обиженным видом поглядывавшая на Лестрейда, почему-то сердито посмотрела на Ватсон, а затем подхватила сумку и тоже ушла. Возможно, всему виной была размолвка этих двоих — на зельеварении Грег и Салли чуть не запороли свое совместное зелье и покидали аудиторию слегка раздраженные друг на друга. Однако это вовсе не объясняло, почему Лестрейд отказывался разговаривать с Джейн весь остаток дня и даже не присоединился к ней и Мэри вечером в гостиной у камина. Совершенно сбитая с толку, под вечер Джейн вконец извелась от волнения и уже начинала не на шутку злиться. Что, черт возьми, было с ним не так? Больше всего на свете она ненавидела недомолвки и недопонимания. Что бы ни произошло, Грег уж мог бы хотя бы объяснить, чем она так его обидела, вместо того, чтобы играть в молчанку.
На следующее утро Лестрейд не стал ждать подруг в гостиной, как обычно, а ушел на завтрак раньше. Мэри лишь тяжело вздохнула и посоветовала Джейн дать ему время. Раздраженная и злая, Ватсон согласилась последовать совету, но долго ждать не намеревалась. Она решила дать другу этот день, но если до вечера ситуация не разрешится, то завтра она уж точно выведет его на разговор. Завтра как раз намечалась очередная тренировка по квиддичу — тренироваться предстояло весь сентябрь по нескольку раз в неделю, и уж там-то Лестрейд точно не сможет отвертеться от разговора. В конце концов не может же он вечно от нее бегать.
Лишь это отравляло Джейн настроение в эту пятницу. В остальном будущее представлялось ей в довольно светлых тонах. На носу стояли очередные выходные, что не могло не радовать, а еще сегодняшний день ознаменовал последнюю отработку. Конечно, вскоре Джейн предстояла новая, но пока профессор Мориарти не сообщал о дате, так что на какое-то время гриффиндорка могла чувствовать себя свободной.
Когда она пришла в теплицы — сегодня предстояло отрабатывать в теплице под номером шесть — профессор Долгопупс встретил ее укоризненным взглядом. Конечно, ее новый проступок не остался секретом для декана факультета. Долгопупс долго вздыхал и пытался сказать нерадивой ученице что-нибудь строгое и поучительное, но Джейн видела, что профессор вовсе на нее не злится и не разочарован в ней. Нет, профессор отнесся к ней как всегда доброжелательно и с пониманием, за что Ватсон была ему бесконечно благодарна. Вечер пролетел незаметно и ненапряженно, хотя работа на сегодня досталась не из приятных и легких — Джейн дважды едва не оказалась в цепкой хватке дьявольских силков, когда опрыскивала побеги пестицидом, а затем выбилась из сил, добывая плоды цапня. Растение то и дело норовило избить и исцарапать ее при малейшей попытке дотронуться. Наконец, профессор сжалился и объявил отработку оконченной. Выслушав напоследок просьбу впредь быть осторожнее и благоразумнее, Ватсон пожелала декану спокойной ночи и вышла на свежий воздух.
Стемнеть еще не успело, но солнце уже коснулось кромки горизонта. С севера яростно задувал ветер, веявший первыми заморозками, но несмотря на холод Джейн вовсе не хотелось так быстро возвращаться в замок. Кутаясь в теплый красно-золотой шарф и натягивая рукава на оцарапанные ладони, девушка медленно побрела по хрустящей гравием тропе. Взобравшись на холм, ведущий от теплиц к замку, она окинула взглядом распростертые перед ней как на ладони окрестности и невольно задержалась, чтобы полюбоваться видом. Закатное солнце освещало сонную печаль осеннего вечера, отбрасывало розово-золотые блики на озерную гладь и белеющую на берегу мраморную гробницу. Джейн невольно остановила на ней взгляд и долго смотрела, пока белое мерцание не померкло в быстро сгустившемся сумраке.
Едва последний луч солнца угас, уступая власть вечеру, как резко похолодало. Ветер переменился и задул с новой силой уже со стороны озера. Очередной порыв ветра, сильнее прежних, ударил Джейн в лицо, раздувая волосы и едав не сбивая с ног, и только тогда девушка поняла, что совсем озябла. На оледеневших пальцах, не скрываемых короткими рукавами, противно ныли царапины. Повернувшись и стремительно зашагав в сторону замка, Джейн на ходу полезла в карман за перчатками, однако не обнаружила в нем ничего — лишь недоеденную шоколадную лягушку с потрепанной на уголках карточкой с изображением Морганы да мятый носовой платок.
Расстроившись, Джейн без особой надежды осмотрела землю в поле зрения, но, конечно, ничего не нашла. Попытавшись сообразить, где видела перчатки в последний раз, она припомнила, что сняла их в теплице и положила на стол, чтобы было легче собирать цапень. Возвращаться по такому холоду не хотелось, однако другой пары у Ватсон не было, а без перчаток завтра на тренировке у нее вполне могли примерзнуть к метле руки, потому она нехотя поплелась обратно. Оставалось надеяться, что профессор еще не ушел, иначе придется либо искать его, либо ждать следующего занятия.
Спеша скорее вернуться, пока вконец не заледенела, Джейн вдруг споткнулась, когда где-то впереди нее промелькнул чей-то силуэт. Она замерла на месте, вглядываясь в сумрак. Уже стемнело, солнце совсем зашло, оставив лишь горящие угли на кромке небосклона, так что Джейн не могла быть уверена, что ей не померещилось. Деревья отбрасывали зловещие ветвистые тени, сливающиеся воедино и извивающиеся в порывах ветра, — идеальная сцена для игры воображения. Однако тут же силуэт, скрывшийся было среди деревьев, вновь вынырнул из их тени и быстро заскользил по темнеющему воздуху. Там определенно кто-то был, и Джейн ускорила шаг, в надежде, что это профессор Долгопупс. Однако немного нагнав таинственную тень, Ватсон поняла, что ошиблась. Кто бы это ни был, он был слишком тощим для профессора Долгопупса и несколько ниже ростом. Передвигалась тень как-то странно — то ускоряясь, то наоборот замедляясь, и путь ее петлял и выписывал зигзаги от одного дерева к другому.
Джейн стало любопытно, и она осторожно последовала за тенью. Даже холод, казалось, отступил перед разгоревшимся в ней любопытством. Направлялся незнакомец или незнакомка либо к теплицам, либо к Запретному лесу. Джейн сама не понимала, почему крадется следом — можно было идти открыто, но что-то в поведении того человека заставляло почувствовать, что он не хочет быть замеченным. Она быстро преодолела разделяющие их метры и поспешно спряталась за толстым стволом дуба, когда силуэт, заслышав шорох, резко обернулся. Судорожно вглядываясь во тьму, он не заметил осторожно выглянувшую из своего укрытия Ватсон. В тонком вытянутом лице, обрамленном неровными длинными прядями белых, выделяющихся в сумраке волос, она без труда признала своего одногруппника, Макса Вестерхауса. Так и не заметив притаившуюся Джейн, он быстро пошел дальше, продолжая воровато оглядываться.
Ватсон нахмурилась. Возможно, окажись на его месте кто угодно другой, она бы тут же бросила эту нелепую слежку, но сейчас в ней взыграло предубеждение против раздражающего ее одногруппника. Решив выяснить, что он задумал, девушка крадучись пошла следом, прячась за редкими деревьями и кустами. Чтобы не оказаться замеченной ей невольно приходилось отставать и держать дистанцию. Сумрак играл ей на руку, укутывая ее и делая почти невидимой, однако теми же преимуществами пользовалась и ее цель. Вскоре Ватсон пришлось остановиться, когда впереди распростерся открытый участок, отделяющий поросший кустарником холм, на котором она стояла, от аккуратного ряда теплиц. Быстро преодолев этот участок, Макс в мгновенье ока скрылся между теплицами. Ни в одном из окон свет уже не горел, — должно быть, профессор уже ушел, а, стало быть, перчатки сегодня уже не забрать. Нужно было возвращаться в школу, но Джейн до смерти хотелось узнать, что задумал Макс. Она выждала еще чуть-чуть, ожидая, когда тот вновь покажется в поле зрения, и только-только хотела последовать за ним, как подпрыгнула от неожиданности, когда за спиной раздался голос:
— Что ты делаешь?
Ватсон вздрогнула и резко обернулась, едва не потеряв равновесие и не покатившись с холма.
— Прости, не хотел пугать, — Грег, а это был именно он, выдавил виноватую улыбку, — И все же, что ты делаешь?
— Показалось, что увидела кого-то, — Джейн вновь повернулась к теплицам, но Макс уже исчез, ни единой тени не шелохнулось средь сумрака. Ватсон почувствовала себя крайне глупо. И что ей вообще в голову взбрело? Мало ли, куда пошел ее одногруппник и что мог там делать. Может, просто прогуляться решил. Это не возбранялось, да и комендантский час еще не пробил. Так какого черта она тут крадется по следу, как какая-нибудь шпионка из дурного фильма? Осознав, что Грег ждет продолжения, Ватсон обороняющееся скрестила руки на груди, — А ты что тут делаешь?
— Да так, ничего, — как-то неловко промямлил Лестрейд.
— Так ты снова со мной разговариваешь? — поинтересовалась Джейн. К ее собственному удивлению, голос ее даже не звучал обиженно, лишь удивленно, ведь она действительно очень хотелось выяснить, что же на него все-таки нашло.
— Я всегда с тобой разговаривал, — смущенно ответил он, уставившись куда-то поверх нее. Казалось, парень чувствовал себя не в своей тарелке, переминался с места на место и не знал, куда деть руки. Джейн внезапно почувствовала себя очень уставшей. С Грегом они дружили с самого первого курса, как и с Мэри, однако почему-то дружить с ним никогда не получалось столь же просто и непринужденно. Можно было решить, что все дело в том, что Грег парень, однако как раз с мальчишками Ватсон всегда лучше всего находила общий язык. С Лестрейдом было немного иначе. Нет, Джейн очень его любила и обожала с ним общаться, однако порой ловила себя на мысли, что без Мэри рядом между ними повисала какая-то едва уловимая нотка неловкости.
-– Ладно, идем в замок, я замерзла, — предложила девушка. Усталость навалилась какой-то приливной волной, словно прибивая к земле. Не хотелось шевелить ни ногами, ни языком, ни извилинами. На расспросы тем более не осталось никаких сил — ни душевных, ни физических, и Джейн решила не лезть другу в душу. Если захочет, то расскажет все сам.
Они двинулись в сторону высившейся в темноте громады замка, шагая чуть медленнее, чем хотелось бы Джейн — приходилось ступать осторожно по укрытой сумерками каменистой тропе. Грег то и дело открывал рот, чтобы что-то сказать, но словно никак не мог решиться. Наконец, когда до заветной дубовой двери над высоким крыльцом оставалось совсем чуть-чуть, парень вдруг остановился, перегораживая Джейн дорогу и нервно выпалил свой вопрос:
— Это правда про тебя и Шерлока Холмса?
Джейн, вынужденная остановиться, уставилась на друга в изумлении.
— Что, прости?
— Ты и Холмс, вы встречаетесь? — медленно и четко выговаривая слова повторил Грег, лицо его перекосилось, словно слова эти доставляли ему мучения.
— Боже, ты что, серьезно? — Ватсон запрокинула голову в сгущающееся тучами мрачное осеннее небо над головой и подставила лицо обжигающему ветру, борясь с отчаянным желанием закричать, — Лестрейд, ну ты-то куда? Да что вообще с вами всеми не так? Нет, повторяю в последний раз. Я. Не. Встречаюсь. С Шерлоком. Холмсом. — процедила она.
Столь резкий отпор, кажется, застал Грега врасплох. Он слегка ошеломленно вскинул руки в примирительном жесте. Напряженное выражение стерлось с его лица, смягчившись и успокоившись, словно то, что терзало его душу наконец рассеялось.
— Ладно-ладно, я тебе верю. Прости. Мир? — Лестрейд протянул Джейн руку и робко улыбнулся.
Кажется, на этом их небольшая размолвка благополучно разрешилась, но Джейн почему-то не чувствовала облегчения. Она так до сих пор не понимала, что все-таки на него нашло, ведь никаких объяснений так и не получила. Неужели Грега так расстроило, что она начала встречаться со слизеринцем и не сообщила об этом своему другу? Но ей ужасно не хотелось и дальше ковырять эту тему, поэтому она охотно заглушила оставшийся на душе осадок и пошла навстречу примирению. Устало, но искренне улыбнувшись, Ватсон пожала протянутую ей руку. — Мир.
Рукопожатие отчего-то показалось не таким как все прежние, какими они обменивались не раз. Холодная обветренная ладонь сомкнулась на ее собственной оледеневшей чуть крепче, чем Джейн ожидала, и девушка почему-то вновь вспомнила Холмса, каким теплым было его прикосновение.
Рукопожатие затянулось. Вовсе не торопясь выпускать ее руку, Грег невесомо провел шершавым пальцем по костяшкам ее пальцев. Странное выражение застыло при этом на его лице, и Джейн обмерла. Догадка ледяным душем окатила ее внутренности.
О нет, — мелькнула паническая мысль. Сейчас что-то будет, и это «что-то», Ватсон знала, ей совсем не понравится.
— Мы с тобой много лет дружим, — начал парень, по-прежнему не выпуская ее руки, и Джейн мысленно закричала.
О нет. Нет-нет-нет-нет. Только не это.
Больше всего на свете ей сейчас хотелось убежать, позорно и трусливо и совсем не достойно гриффиндорки, но ноги не слушались, как и тело.
Он же не собирался сказать то, о чем она подумала?
Грег все собирался со словами, словно заготовленная речь выскользнула из головы.
— Грег, — взмолилась Джейн. Она должна была остановить его, пока роковые слова не сорвались с его губ, но не знала, как. Как назло, все слова и аргументы в ее голове разбежались прочь, словно тараканы от включенного света. Лихорадочная надежда тусклым огоньком мелькнула в ее сознании. Быть может, она ошиблась, и он хотел сказать что-то совсем другое. Но Грег тут же безжалостно загасил эту надежду.
— Дай закончить, — решительно прервал он, — Мы дружим, и у нас много общего, и я так давно влюблен в тебя, Джейн. С самого первого курса.
Джейн безмолвно качала головой, пытаясь вырвать руку. Пусть она и догадывалась, что услышит, признание совершенно потрясло ее.
— Я ждал, что ты заметишь это, но больше не могу. И, мне кажется, я тоже тебе нравлюсь. Джейн, давай будем вместе? — выпалил наконец Грег свою сбивчивую тираду и выжидающе уставился на девушку. Выражение какой-то отчаянной надежды сияло на его лице.
— Грег, пожалуйста, прости. Ты мой друг и я люблю тебя, — голосом, полным звенящей мольбы, ответила Ватсон. Хватка ослабела, словно Грег истратил все силы на это признание, и Джейн наконец удалось вырвать руку. — Правда. Но только как друга. Прости.
Надежда на лице Лестрейда сменялась отчаянием, а затем упрямством. Сумрачные тени играли свою призрачную игру на его лице, делая его почти незнакомым.
— Давай хотя бы попробуем, — упрямо не сдавался он, — Хотя бы дай мне шанс.
— Но я не могу, — воскликнула Джейн, — Прости. Я не влюблена в тебя, и я не хочу рушить нашу дружбу. А на большее я попросту не способна.
— Понятно, — с досадой бросил Грег, отступая на шаг, — Это из-за Холмса, да?
— Да при чем тут вообще Холмс? — Джейн хотелось рычать и вопить от бессилия. Она сделала несколько глубоких вдохов и попыталась говорить как можно серьезнее и четче. Быть может, так он ее услышит. — Я не влюблена в Шерлока Холмса. Я вообще ни в кого не влюблена, Грег. Пойми же.
Он молчал с пару мгновений, пристально вглядываясь в ее глаза, надеясь найти там хотя бы намек на то, что вопреки всему сказанному ею, у него есть надежда. Но Джейн смотрела твердо и открыто, и Лестрейд, не найдя в ее взгляде смягчения приговора, отступил. Когда он заговорил, голос его звучал холодно и глухо:
— Я тебя понял, зря я это начал. Просто забудь этот разговор, ладно?
Не дожидаясь ответа, он развернулся и стремительно направился к замку.
— Грег, — жалобно крикнула ему вслед Джейн. Она хотела броситься за ним, но ноги словно примерзли к земле. По щекам холодным градом покатились слезы, оставляя на коже едкие дорожки. Беснующийся ветер тут же стремительно осушал соленую влагу, болезненно обжигая лицо и глаза.
Не в силах двинуться с места, Ватсон беспомощно смотрела вслед другу, которого она, очевидно, потеряла навсегда, до тех пор, пока его размытый в сумраке силуэт не исчез за входной дверью замка.
А Джейн так и осталась стоять под пронзительным ветром, пока сгустившаяся холодная ночь не поглотила ее целиком.