***
Нельзя его пугать и настаивать на разговоре — это было первое правило, которое Саша пытался выполнить, когда зашёл в родной музком. Кирилл сегодня играл два спектакля подряд, а у него был только вечерний. В чате команды все писали о том, что Гордеев неважно себя чувствует, но отменять мюзикл не стали. Кир готов был полумёртвый выйти на сцену, петь до того момента пока может. Суханов немного напрягся, потому что «Джекилл и Хайд» был одним из сложнейших для коллеги мюзиклом — он выкачивал столько сил, энергии, а вокально необходимо было буквально оставить всего себя в материале. Мужчина переодевается и проходит мимо гримёрок, ища взглядом Кирилла. Вера проносится мимо с чаем и лимоном, будто бы всю жизнь ждала момента, когда можно позаботиться о Гордееве. Тот сидит на диванчике и пытается делать вид, что всё под контролем. Саша молча наблюдает за этим, вздохнув. Он не знает, чем обернётся этот мюзикл, потому что если сейчас всё ещё в норме, то через час или полтора, когда ты скачешь на сцене и поёшь — состояние может ухудшиться. И тут уже нужно делать ставки на умение Кирилла дожить до последней точки в спектакле. Они наконец выходят на сцену, и Суханов ощущает, что с каждой арией голос Кирилла становится ниже, чуть слабеет. Волнение охватывает Сашу. Он уже не играет обеспокоенность Джона за Генри, а действительно переживает, но за Гордеева. Кирилл упрямо делает вид, что он не болеет, а это всего лишь душно в зале. На втором акте становится понятно, что у Джекилла и Хайда температура, а пот льется ручьем не из-за шубы и активного передвижения по сцене. Саша невольно наблюдает за Кириллом из-за кулис, будто, если что-то случиться, то он тут же бы выбежал и помог. Как? — Джон… — Говорит лежащий на холодной сцене Гордеев, и Суханов оказывается рядом, помогая ему сесть. От кожи Кирилла исходит жар, а дыхание кажется ещё более обжигающим. Голос звучит тихо, но Кирилл не выходит из образа, не даёт себе расклеиться. Саше же хочется обнять его крепко-крепко, усадить в кресло и сказать, что так нельзя работать и жить. Надо отдохнуть и лечиться. Мужчина проводит ладонью по щеке друга, которая горит… температура уже кажется подскочила до всех 38 градусов. Во время свадьбы Герни и Эммы — привычное и традиционное движение беспомощного Джекилла — опереться на плечо и руку друга — кажутся Саше необходимостью и для Кирилла. Он тихо шепчет ему: — Всё хорошо? Немного осталось… Обеспокоенно смотрит на Гордеева, ощущая волну вины за то, что он натворил. Как он мог его обидеть и так жёстко оттолкнуть от себя? Кирилл еле как доигрывает и допевает арию, поэтому впервые Саша рад, что «убивает» его. И после спектакля Вера суетится и бегает вокруг Кира, пока тот кашляя, кутается в шарф, говоря, что ему просто нужно отлежаться. Упрямый баран. Суханов даже не успевает ничего сказать ему, потому что тот привычно испаряется. И тут уже включается Свешникова, бормочущая, что немедленно пойдёт домой и не оставит его ни на минуту. «Вряд ли это оценит Кирилл». — Думает Саша и хватает Веру за запястье у гримёрки. Он мягко и почти обольстительно [Суханов знал, как убедить женщину в чём угодно] просит Свешникову не переживать, мол, я сам проведаю Гордеева. В конце концов они же д р у з ь я.Пальцы леденеют, а внутри догорают пожары
Суханов знает, что рискует не попасть в квартиру Кирилла. Тот в принципе имеет полное право выставить его за дверь или вовсе не открыть её. Саша покупает в магазине апельсины, лимон и шоколадку. Обычно, когда дочь болела — то он всегда баловал её сладостями, но Гордеев не любил их. Мужчина подумал, что не хватает только букета цветов, чтобы выглядеть максимально виноватым. Через полчаса он уже стоит у квартиры друга и жмёт на кнопку звонка, слыша, как через минуту Кир уже подходит. На секунду кажется даже, что он не откроет, но замок щёлкает. Немой вопрос витает в воздухе и взгляде Гордеева. — Можно пройти? — Саша смотрит в зелёные глаза растерянного Кирилла, а затем прикрывает за собой дверь. Алвис крутится у ног Саши, выпрашивая порцию ласки. — Я принёс тебе целительные фрукты… и… — Суханов кивает в сторону комнаты, — Тебе нужно отдохнуть. Вера хотела прийти, но я знаю, что её слишком много. «Как и меня, наверное». — Думает Саша, а затем разувается и вешает пальто на крючок, проходя с пакетом на кухню. — Обещаю, что не буду доставать, только если заботой и просьбой выпить лекарство и чай. Какая температура? У тебя есть лекарства? — Саша смотрит на болезненного Гордеева, который всё ещё ошарашенный стоит в проходе на кухню. — Иди ложись. И обязательно под одеяло. Мужчина моет руки и лимон под тёплой водой, ставит чайник, закатывая рукава рубашки, чтобы удобнее было нарезать цитрус на дольки. Им нужно было наконец поговорить, либо просто помолчать, но вместе. Было бы странно, если Кирилл Гордеев будучи больным самовольно принял помощь от посторонних, тем более от Саши, но последний был весьма упрямым, даже куда упрямее, чем хозяин квартиры. Суханов чувствовал вину из-за разговора в ресторане и ситуации с Рагулиным. И раз уж нужно было как-то вставать на прежние рельсы дружбы, то мужчина твёрдо решил взять всё это в свои руки. Избегать Кира он просто уже не мог, а с каждой новой попыткой стать дальше от него — получалось только испортить отношения и наплевать в душу. И актёр точно этого не хотел — он всё ещё с трепетом относился к Киру. И даже если закрыть глаза на иррациональную к нему тягу — очень ценил и любил. Особенно в эти самые мгновения, когда Гордеев так беспомощно шмыгал носом, выжимал из себя остатки обиды, чтобы выплеснуть их в лицо Саше. — Ты такой вредный бываешь. — Проговорил Суханов, когда Кир начал говорить, что ему не нужна помощь. — Я тебя не первый год знаю. Будешь помирать, но гордо скажешь, что «всё в порядке». Вот уж правда Горд… еев. Мужчина налил в чашки чай, бросив них лимонные дольки. Алвис озадаченно смотрел на то, как Саша хозяйничал на кухне. Актёр провёл пальцами по носу кота, тот мурлыкающе подался к руке Суханова. И тот в очередной раз попал под обаяние пушистого. Миска была пуста, видимо Кир ещё не успел насыпать коту корм на ужин. И пока Гордеев вяло [но весьма настойчиво] протестовал, мужчина быстро нашёл еду Алвиса, насыпав немного. Тот с радостью набросился на лакомство, а Саша с улыбкой вернулся в комнату, поставив поднос на журнальный столик. — Тебе вредно говорить лишний раз. — Суханов пропускает мимо ушей колкости в свой адрес, потому что Кирилл имел полное право сейчас ненавидеть его, но Саша не мог оставить Гордеева одного. Конечно, Свешникова с радостью бы стала няней при нём, скорее всего и вылечила бы к утру. Он возвращается на кухню и достает с верхней полки ящик с лекарством. Вот уж правда — не Кир, а ходячий фармацевтический завод. Кажется, что у Суханова столько таблеток, сиропов и пластинок не было, сколько в этой аптечке. Он изучающе читал названия и применение на коробочках, пытаясь понять, что сейчас могло бы помочь. — Температура? — Саша спрашивает будто бы у себя, а затем достает таблетки. Как раз жаропонижающее и снимающее симптомы простуды. Суханов сощурившись замечает, что Кирилл всё ещё озадаченно сидит на диване. Мужчина протягивает Гордееву лекарство и немного воды, потому что запивать горячим чаем — это смерти подобно. Дожидается пока Кир покорно выпьет пилюли, а затем укрывает его одеялом. — Никаких «нет» и «не надо». Тебе нужно пропотеть. Пей чай, не то остынет и никакого толку не будет. — Мужчина старался говорить мягче, но видимо годы отцовства сделали из него слишком уж внимательного сиделку при больном ребёнке. И то Катя порой была куда сговорчивее, чем ворчливый Кир. Саша сходил в ванную и намочил под ледяной водой полотенце, вернувшись, водрузил его на лоб Гордеева. Немного выдохнув, он наконец сел в кресло, взяв свою чашку с чаем. Алвис же довольный примостился в ногах у Кирилла, умываясь. — Не переживай. Скоро уйду. — Ответил наконец Саша на немой вопрос друга. — Ссоры ссорами, но тебе играть и играть. Я ещё позавчера хотел тебе написать. «Но испугался и был пьяным, поэтому не стал». Суханов решил наконец положить конец этой бессмысленной холодной войне, потому что от неё были одни лишь проблемы. За эти полгода беготни от Кирилла он понял, что проще уже пойти навстречу ему, а не пытаться уйти.И так холодно пальцам
Твоих мыслей касаться
Как опять не влюбляться
В тебя не влюбляться, скажи
Мужчина потёр переносицу, он не готовился к этому разговору, но миллион раз прокрутил его пока ехал в Петербург. Ему нужен был Кир рядом — в любой из ролей, но чтобы он снова был, потому что без того всё казалось таким серым. И ничего не помогало, будто из картины убрали одну важную часть — и теперь паззл не до конца собран. Даже в эти месяцы, когда они не общались, он был счастлив лишь в те дни, когда у них были репетиции и спектакли вместе. Казалось, будто бы Кирилл Гордеев привязал его к себе стальным тросом, который никак нельзя было разрубить. — Я хотел извиниться. — Саша посмотрел на Кира, подвинув к тому чашку с чаем. — Мне очень стыдно за свое поведение. И в принципе за то, что творилось последние недели и месяцы. Я не должен был так поступать с тобой. И ты имеешь полное право вышвыривать меня из квартиры и своей жизни. — Он заглянул в зелёные глаза Кирилла, разглядывая их чуть дольше, чем стоило бы. Мужчина сглотнув, отвёл взгляд в сторону. Ему так нравилось смотреть в эти умные и блестящие омуты, которые снились порой ночами. Снова хотелось провести пальцами по щеке Гордеева, убрав в сторону выбивающиеся пряди волос. — Я не стану больше лезть в твою личную жизнь и обсуждать её с кем-либо. Я вёл себя как мудак. Так позволь хотя бы немного облегчить твои мученические страдания. Как только температура спадёт — я уйду. Но чувствую, что утром на пороге появится Вера. — Саша усмехнулся. Он немного запутался в этом непонятном треугольнике или же уже квадрате их отношений и симпатий друг к другу. Нравился ли он до сих пор Кириллу? Чувствовала ли что-то Вера к Гордееву даже спустя месяцы, либо она была в курсе про их с Казьминым «интрижку»? И в конце концов — что сам он испытывал к нему? Почему это что-то было куда приятнее и сильнее, чем то, что он пытался из себя выжимать, когда был с Ивой. Суханов протянул руку и убрал со лба Кирилла полотенце, которое уже успело стать тёплым. Он положил к коже ладонь, понимая, что даже после ледяного компресса — кожа слишком быстро становилась снова горячей. Покачав головой, Саша всё же позволил себе провести пальцами по щеке и скуле Кира, но затем убрал руку к градуснику. Его снова разрывало от противоречий. В эти полгода Суханов вроде бы осознал две вещи: без Кирилла жить плохо, но не видя его — кажется странная любовь к нему прошла. И вот это самое плохо всё же перекрыло остальное, а чувства снова вернулись. И видимо из-за невозможности общаться с Гордеевым — нахлынули с бешеной силой. Саша и рад был бы не чувствовать это, но вот блестящая от пота кожа Кирилла, его запутавшиеся волосы и чуть приоткрытые губы… почему-то снова начали вызывать в нём совсем уж не праведные мысли. В какой-то момент ему даже стало неловко и стыдно. Перед ним был больной и страдающий человек, а он что? Может, это и было то самое: седина в бороду, бес в ребро. Актёр ушёл в ванную, чтобы снова намочить полотенце, заодно нужно было и себя остудить. Ледяная вода немного освежила. Саша вернулся в комнату и положил компресс обратно на лоб Киру, но уже не задерживая руку. Нужно держаться. Всё это лишнее и ни к чему. Да и зачем?***
— И давно ты заделался в сиделки? — Кирилл принимает у Саши бокал с водой и послушно запивает таблетку. Во рту остаётся горький привкус, и он непроизвольно морщит лицо. — Хотя ладно. Иначе Вера бы тут уже устроила лазарет. Гордеев кладёт голову на подушку и чувствует всю её тяжесть. Ему хочется спать, и эта усталость, сдобренная порцией сашиного тихого голоса, клонит в сон. — Если что, я потел сегодня пять часов на сцене. Можно уже хватит? — Стонет Кирилл, когда Суханов уходит в ванную. Слышит шум воды из-под крана и понимает, что, возможно, Веру можно было успокоить, а вот с Сашей быстрого завершения банкета не планируется. Суханов выходит с мокрым полотенцем. Гордеев закатывает глаза, когда видит эту тяжелую артиллерию. Чувство слабости пугает, тело настойчиво просит быть «огурчиком» уже к утру. Кириллу не нравится болеть, но нравится, как Саша мягко дотрагивается пальцами до его лба, кладя полотенце. Гость наконец-то приземляется на кресло и берет свою законную чашку чая. Гордеев переводит взгляд на Сашу. Двигаются только глаза и брови, потому что на лбу крепко закреплено мокрое полотенце, от которого не становится легче. Стоило предупредить Сашу, что температура колеблется в районе 38, а не 40. Возможно, способы лечения были бы более щадящие. Гордеев знает, что ничего приятного ожидать от этого разговора не стоит. Предчувствие сидит в нём таким же плотным облаком, как и усталость. Витает по голове, пробегает от мозга до пяток. Говорит, что нужно искать пути отступления, но всё, что он может — только закрыть глаза. Закрывает. Слышит тихий голос Суханова, который разносится эхом по его памяти, навевает на него приятную грусть и спокойствие. Он готов заснуть под этот монотонный голос-метроном с лёгким вкусом чего-то едкого, будто Саша всегда приправлял свои слова перцем для остринки. «Я хотел извиниться». Кирилл не хочет принимать эту фразу. Он ждёт, пока капля с мокрого полотенца заползёт в ухо, чтобы хотя бы на миг заткнуть уши. Гордеев не хочет его прощать. Прощение — это право попробовать снова. Провести работу над ошибками, изменить почерк с куриной лапки на каллиграфический, чтобы переписать всё в чистую тетрадь. Прощение — это чистейшей красоты глаза Суханова, которые смотрят с надеждой и ноткой наивности, будто бы говорят о том, что не всё потеряно. Гордеев не сердился на него. Давно сменил гнев на милость и был готов прям сейчас сказать заветное «да забей». Та ненависть осталась на старой странице фотоальбома, как нечто, утонувшее в памяти. Кирилл знал, что всё сказанное — это не со зла. Просто Саша такой человек, и долгие годы дружбы научили его не сердиться на этого человека, у которого (иногда) — что в голове, то и на языке. Но простить он не мог. Надежда на будущее, хоть и расплывчатое нечёткое, не входило в планы. Как будто на табло уже 0:3 в пользу Суханова и стадион скандирует «давай, давай», но нет уже ни сил, ни мотивации догонять, упорствовать. И можно было никого не догонять. Просто вернуть старую дружбу, когда шутите при встрече, спокойно звоните друг другу, а не репетируете разговор по тридцать минут до нажатия кнопки вызова, но Кирилл понимал, что такого уже не будет. Любовь — это не про спокойствие. А отменить это чувство он не мог, каким бы мудаком не был Суханов. И вот он сидит перед ним, ждёт хоть какого-то ответа, но ответа нет. Гордеев жалеет, что потеря голоса не лишает человека возможности говорить. — Я не могу вышвырнуть тебя из квартиры. Меня придавило твоё полотенце. — Пытается отшутиться. Поднимает вверх брови, чтобы намекнуть на крайне неудобное положение. — Ладно. Кто угодно, только не Вера. — Кирилл чихает в знак согласия и оставляет этот поток мысли без обратной связи. Ниточка связи обрывается, но он не знает, что ответить. Как объяснить Суханову, что он сердится не из-за глупой выходки с Рагулиным. И не потому, что та сцена в уборной, которая напомнила ему финал «Графа Монте-Кристо», была слишком эмоциональной точкой в их дружбе. Он практически забыл об этом на следующий день. Только яркая открытка-приглашение от Стоцкой, которую сохранил столик в гримёрной, напоминала ему о том, что это вечер существовал в их жизни. Он нервничал, искал выход из другой ситуации. Переживал, что Саша не принимает его таким другом. Оскорблялся, что Саша не видит его чувства. Как будто их забетонировали. Возвели вокруг крепость, и Суханов не мог разглядеть ничего дальше собственного носа. А дальше носа открывался такой простор, где Кирилл с надеждой и верой в лучшее ждал иного финала. — Ладно, забей. — Наконец, произносит Кирилл. — Ты действительно мудак. Я не жду сейчас удара в челюсть — ты ведь не будешь бить лежачего? Саша улыбается, и что-то внутри Кирилла с теплотой ловит этот момент. Морщинка на лбу Суханова разглаживается и черты лица становятся родными. Как будто кто-то стёр и Иву, и Рагулина, и зелёную толстовку ластиком. Начисто. Идеально чисто. Суханов подходит к Гордееву и снимает со лба полотенце. Кирилл вздрагивает от неожиданного прикосновения, отчего Алвис, раздраженный перемещением ног хозяина, спрыгивает с дивана. Гордеев не замечает этого. Чувствует только, как тёплые пальцы проходят путь по острым скулам и замирают на подбородке. Он замирает, становится камнем, ожидая развития действия. Будет ли опция «далее» в этом интерфейсе. Но нет. Кирилл не решается сделать шаг вперёд. Он ограждает вокруг себя территорию. Ждёт, когда Саша переступит черту, чтобы знать точно, что опция «далее» доступна. Иначе будет снова слишком больно, как несколько месяцев назад в прихожей этой же квартиры. — Не надо, я сам. — Кирилл забирает у Саши градусник. — Я всё ещё не при смерти, если хочешь знать. Пока Суханов мочит полотенце, градусник начинает противно пищать под мышкой у Кирилла. 38,1 — и Гордеев уже готов завершать этот вечер. — Сколько полотенцев ещё нужно приложить к моему лбу, чтобы я выздоровел? Есть какое-то определённое количество или ты действуешь по наитию? — Хочет на мгновение снова остановить руку Суханова на своей щеке. Дотронуться пальцами до его руки, как когда-то осмелился сделать в поезде. Но вместо этого шмыгает носом, и ждёт, пока Саша вновь приземлится в кресло. — Саш, на самом деле мне абсолютно без разницы, как ты живёшь и с кем ты живёшь. Просто не лезь в мою жизнь, пожалуйста, а. Ты знаешь прекрасно, как я ненавижу, когда кто-то суёт нос не в своё дело. — Правда щекочет горло, притворяясь приступом кашля. — Не делай так, чтобы я сожалел, что… открыл тебе всю правду. Пусть ты её и не принял. Хочет сказать Кирилл, но кашель вырывается на свободу параллельно со звонком во входную дверь. Гордеев притворчески хватает Суханова за руку, как Генри Джона в «джекилл и хайде». — Если это Вера — скажи ей, что я уже умер.***
Чувства и любовь не измеряются количеством слов, они ощущаются во взглядах, прикосновениях и поступках. Ты можешь кричать о том, что любишь, но не любить, а можешь молчать, но быть готовым умереть за человека рядом с тобой. Саша искренне любил практически всех людей, с которыми уже многие годы работал и общался, но Кирилл занимал в его сердце особое место. И никто другой не был способен сместить Гордеева оттуда. Мужчине было тяжело представить свою жизнь без него. Практически каждый новый крупный проект после «Бала вампиров» был связан с Кириллом, даже если они не играли вместе, то всё равно часто виделись. И это уже вошло в привычку, как по утрам выкуривать сигарету, стоя у окна на кухне. Правда Гордеев был не такой уж вредной привычкой, но тоже, как оказалось, весьма губительной. Он будто проник куда-то внутрь, пробрался под кожу, тёк вместе с кровью по венам. Саша ощущал себя заложником своих же чувств. Он бы и рад был выбраться из этого всего, но просто уже не мог, сдаваясь. Без Кирилла было куда хуже, чем сдерживать в себе иррациональную и неправильную любовь. Саша с лёгкой улыбкой посмотрел на Гордеева, который хоть и выглядел весьма серьёзно [в меру болезни], но мужчина ощущал, как понемногу Кирилл прощает его. Это чувствовалось в тоне, в его взгляде и словах. Суханов наконец может хоть чуть-чуть расслабиться, отпивая чай. Алвис с любопытством наблюдал за гостем, видимо всё ждал, когда тот уйдёт. — Не делай так, чтобы я сожалел, что… открыл тебе всю правду. Мужчина перевёл взгляд с кота на Кира. Полгода беготни друг от друга привели их всё равно к той самой точке — правде о Гордееве. Саша за эти месяцы уже привык к мыслям о том, что Кирилл немного другой, но это никак не изменило Кирилла. Он всё ещё ответственно относился к ролям, молчаливо сидел в телефоне на репетициях, любил по-дурацки пританцовывать, когда распевался. Был таким, как и раньше. Просто Саше действительно нужно было время на то, чтобы принять его, зная, что он не любит женщин. Вовсе? Может, конечно, и любит, ведь сейчас столько определений ориентации, что можно запутаться. Суханов думает, что ответить ему, но тут Гордеев начинает кашлять. И этот кашель совсем не нравится актёру. Раздаётся звонок в дверь. Кирилл хватает Сашу за руку, продолжая играть умирающего. Мужчина невольно усмехается, похлопав Гордеева по руке. Скорее всего к другу решила забежать Вера, не доверяя видимо Суханову и его методам лечения. — Если это Вера — скажи ей, что я уже умер. Саша тихо смеётся от шутки и встает с кресла. Алвис уже примчался к двери, понимая, что сейчас придёт та самая Вера, которая кормит, гладит и проводит с ним иногда куда больше времени, чем хозяин. Суханов лукаво взглянул на Гордеева. — Можешь притвориться мёртвым, конечно, но боюсь в случае с Верой это не поможет. Она из могилы поднимет. — Мужчина вздохнув, покачал головой. Ему сейчас меньше всего на свете хотелось видеть Свешникову, а тем более наблюдать за её манипуляциями. Стоит только открыть дверь, как эта женщина заполнит собой всё пространство вокруг. — Я могу сказать, что ты уснул. Поэтому хотя бы глаза закрой, а то слишком уж какой-то живой труп выходит. И попытайся не кашлять три минуты, лучше четыре. Саша подмигнув Кириллу, выключает свет в комнате, оставляя того в полной темноте. Подходит к двери, раздумывая над тем, нужно ли вообще открывать? Если он не откроет, то Вера, наверное, способна будет пробраться к Гордееву через окно, лишь бы узнать, что тот в порядке. Суханов представил эту сцену, подавляя смешок. Гость снова звонит. Мужчина открывает наконец-то замок, удерживая Алвиса, который так и норовит проскользнуть в щель и сбежать. — Господи! Наконец-то, а то я уже думала всё! — Начинает Свешникова, мягко отталкивая кота, чтобы пройти в квартиру. Суханов прикладывает палец к губам, мол, говори потише. На лице Вера появляется немой вопрос, брови ползут наверх, а затем она растерянно прикрывает рот ладонью, будто случайно выдала какой-то страшный секрет. Если бы только Свешникова знала, какой секрет скрывали от неё Кирилл и Саша, то вряд ли бы вовсе пришла. — Всё хорошо. Он уснул. Я напоил уже его лекарством и чаем, пусть отдыхает. — Саша надеялся, что этих слов будет достаточно, чтобы Вера ушла домой и не появлялась здесь хотя бы до завтра, но он позабыл, какой же вредной она бывает. Свешникова разулась и заглянула в тёмную комнату, где мирно лежал Кирилл. Суханов закатил глаза, а потом буквально утянул недоверчивую Веру на кухню, где та устроила настоящий допрос с пристрастием. — Какая температура? Что ты ему дал? А кашель есть? Давно… — Стоп, стоп, стоп! — Не выдерживает Саша, положив руку на плечо Свешниковой. — Успокойся. Вер, ну, ты чего? У меня дочь есть, она болела миллиарды раз. И ничего — я на ноги ставил и один. Всё с твоим Кириллом будет хорошо. — Он сделал нажим на «твоим», чтобы точно обезвредить в Вере «мамочку», которая вырвалась на свободу. Катя как-то смотрела «Гарри Поттера», где была мать рыжего семейства, вот именно её сейчас напоминала Свешникова. — Отлежится пару дней и будет как огурчик. Ему и болеть нельзя, через несколько дней «Шахматы» снова, но если что, обещаю, подменю его в спектакле. Свешникова кивнула, видимо, на неё подействовал убедительный тон Саши, либо она прибывала в забвении из-за того, что он назвал Кирилла её. Из-за стены донесся кашель Гордеева, поэтому Вера почти тут же была готова сорваться и бежать к нему, засовывая в несчастного все таблетки мира. Только сейчас Суханов заметил, что та принесла в сумке какие-то склянки и банки. Саша начал переживать за Кира по-настоящему, потому что от лечения Свешниковой можно и впрямь коньки отбросить. — Стой. Просто кашель. Иди домой, ты устала после спектакля. Я сейчас тоже пойду, телефон заряжу немного только. И ты давай… с ним всё будет хорошо. — Я не могу оставить его одного на ночь, а вдруг ему станет хуже? — Вера прислушалась, а Саша покачав головой, вздохнул, проговорив наконец то, что нужно было услышать ей самой. — Останусь с ним, хочешь? Всё равно кровать пустует. Присмотрю за Кириллом, а ты спокойно поспишь и зайдешь завтра, но не рано утром, а где-то в обед. Если вдруг что, то я тебе позвоню или приду. Ок? — Суханов говорил с ней так, будто перед ним не взрослый человек, а его несовершеннолетняя дочь, которой всё нужно было иногда разжевывать и объяснять, потому что с первого раза было непонятно. И вот спустя ещё три минуты упрямства и отрицания — Свешникова ушла, а мужчина закрывая за ней дверь, выдохнул. Он снова ощутил, как же она была похожа на Иву. Даже как-то стало не по себе от этих мыслей, потому что с Юлей у него вроде бы был роман, а с Верой иногда и впрямь было тяжело общаться. Кирилл подал голос из комнаты, кашляя. Саша включил светильник и подошел обратно к креслу, замечая, что за это время Гордеев стал выглядеть чуть похуже — видимо жар всё не уходил. Суханов успокаивающе сказал: — Ушла она, ушла. Ещё немного и тут бы развернула лазарет, ей богу. — Мужчина приложил ладонь ко лбу Кирилла, тот был горячим, будто температура поползла наверх. — Ты попробуй поспать. Я пока побуду здесь. Если хочешь, то останусь. Саша не знал, слышал ли Кирилл о том, что мужчина пообещал Вере переночевать, либо нет. В любом случае пока он не мог уйти — он переживал за Гордеева, а свою лепту в это внесла и Свешникова. Действительно, как ему теперь идти домой, когда Кирилл в таком состоянии? Актёр приземлился в кресло и взял в руки смартфон. Несколько пропущенных от Свешниковой, смс от Ивы. Саша нахмурился и убрал телефон на столик. Ему сейчас не хотелось общаться с кем-либо, он и сам устал после мюзикла. Алвис вернулся и уселся у дивана, раздумывая над тем, стоит ли прыгать на хозяина, либо лучше убежать, ведь тот опять закашлял.***
Кирилл не отследил того периода, когда его повысили до экстраверта. Когда он начал так любить людей вокруг себя. Даже Веру, которая сносила своей энергией и могла переговорить любого, кто вступит с ней в разговор. Иногда Гордееву хотелось повесить на неё табличку «не советую», чтобы поберечь энергию окружающих. И сейчас, когда Саша был рядом, Кирилл невозможно был этому рад. Даже температура не мешала наслаждаться моментом и чувствовать, как всё внутри вновь оживает после полугода немого кино. Почему-то захотелось ещё сильнее укутаться в плед, который не закрывал ноги, и просто раствориться в заботе, сотканной из верной помощи друзей — Веры, способной выбить дверь в квартиру, если ей сейчас не откроют, и Саши, спешащему сохранить петербургское гнездышко Кирилла в целости и сохранности. Было хорошо. Болезнь не давала осознать счастье во всей его мере. Она как будто бы затуманивала разум и позволяла наслаждаться им дозированно — только пятьдесят процентов от нормы. Но Кириллу было этого достаточно. Алвис спрыгивает с дивана первым. Ему не нужно было официальное приглашение — его уши услышали бойкое постукивание знакомыми каблучками ещё на входе в парадную. — Предатель… — Сочувственно стонет Кирилл и кивает Саше на его план. — притвориться живым трупом могу, а на счёт не кашлять — это уже выше моих сил. Гордеев переворачивается лицом к спинке дивана. Мимо глаз Свешниковой не пройдёт ни один притворный сонный вздох, поэтому Кирилл решает повернуться к зрительному залу задом. Он вслушивается в громкий голос Веры — такой заразительный, такой активный. Понимает, что за пять минут её стало слишком много в этой квартире. Как и раньше, когда Кирилл не мог провести с ней и десяти минут, не уйдя в другую комнату изображать бурную рабочую деятельность. Её компенсирует Суханов. Их голоса сливаются как инь и янь, переплетаются в голове, звучат колыбельной. — Всё с твоим Кириллом будет хорошо. Гордееву не нравится эта фраза. Она звучит слишком лживо и фальшиво. Он закатывает глаза, зная, что его никто не видит, но ноги так и тянут нарушить договор с Сухановым. Просят встать с дивана и несогласно заявить: «Между нами ничего нет». Кирилл уже научился говорить эту фразу, повторяя её Вере, коллегам по цеху и самому себе. Он наконец-то отделил эти параллельные прямые, которые никогда не пересекутся. Потому что сердце Веры нуждается в любви, а сердце Кирилла — в Саше Суханове. Но вместо этого Гордеев выдаёт себя тягучим кашлем, будто всё несогласие со сказанным рвётся наружу. Кашель раздирает горло, и он прикрывает рот, чтобы не вызывать новую волну заботы в Свешниковой. Она могла остаться здесь, могла покормить кота и спать на кровати, слушая заливистый кашель Кирилла. Могла шуршать кружками на кухне, готовя чай с имбирём и каждый раз подходить к Гордееву, чтобы поправить шарф на горле. Возможно, на утро Кирилл был бы тем самым зелёным огурцом и к обеду блистал на репетиции. Но нет. Он готов взять взаймы у болезни ещё один день, но лишь бы этот вечер с ним провёл Суханов, а не Вера. Гордеев снова кашляет и ставит градусник, чтобы финально убедиться — он болен, и это не шутка. Градусник пищит, когда в комнату возвращается Суханов. — Ты вовремя. — На цифровом табло значится цифра 39. — Полотенце высохло. Будем ещё проводить процедуры? Кирилл стягивает полотенце со лба и убирает его в сторону. Расстроенный Алвис возвращается к хозяину, и Гордеев пытается улыбнуться. — Ну что, не удалось провести вечер с Верой, да, Алвис? — Кот настороженно водит ушами. Его серьёзная морда и золотистые глаза впиваются в Суханова, как будто тот является виновником отмены планов. — Ну ладно тебе, Алвис, Саня лучше Веры. Ты его покормил? Последняя фраза обращена Саше, который допивает остывший чай и ловит пальцами кусочки лимона в чашке. Суханов кивает, и благодарный Кирилл чешет кота за ухом. — Ты попробуй поспать. Я пока побуду здесь. Если хочешь, то останусь. Хочу. Первое, что приходит Кириллу в голову. Он понимает, как важно ему побыть рядом с Сашей, чтобы окончательно понять — все доски, заколачивающие их связи, испарились. И вот теперь вход свободен. — Ты действительно можешь остаться? — Нотка сомнений поселяется в тихом голосе Гордеева. — Я был бы благодарен, что кто-то может принести мне стакан воды, хоть мне ещё не семьдесят. Кирилл смотрит на Сашу и пытается понять — будет ли продолжение серьёзных разговоров? Или они снова исправили точку на запятую, и теперь есть немного времени для передышки. Взяли таймаут, чтобы вновь выровнять свою дружбу, а то она немного покосилась. Гордеев не понимал, что хочет Саша, но знал точно, чего хочет сам. Не злиться на Суханова, не бегать от него в коридорах МДМ и скрываться, когда режиссёр напоминает о совместных прогонах. Ему важно было знать, что взять телефон среди ночи и написать Саше смску — выполнимое действие. Ощущение, что Суханов рядом — вот, что требовало его сердце. Пусть не в кресле просторной петербургской гостиной, но хотя бы без переплетений из обид/злости/недоговорок. — Кровать в спальне свободна, если что. Я останусь сегодня на диване, потому что до спальни уже не доползу. Так что оставайся, но никаких бесед и ночных рассказов страшилок от меня не жди. Кирилл пытается подняться с дивана. Голова всё ещё ватная, тело ломит и склоняется тонкой рябиной. Он доходит до ванной, снова шаркая по полу домашними тапочками. Умывается, пытается привести себя в порядок после спектаклей, но болезнь вносит свои коррективы в виде потухшего взгляда и усталого отражения в зеркале. Гордеев переодевается в домашние штаны и возвращается в гостиную. — Я могу показать тебе, где ванная, но не буду. Думаю, ты не заблудишься в двух комнатах. — Кирилл снова падает на диван и накрывается пледом. — А Юля переживать не будет, что ты ночуешь не дома? Упоминания об Иве действуют как энергетик — снимают сон и надеяться на продолжение разговоров. Гордеев хочет спросить, как Саша ступил на эту дорожку, правдивы ли отношения с Юлей или это всё — жалкий блеф. — А Юля вообще — как? — Кирилл понимает, насколько глупо звучит этот вопрос. — В плане, как вы с ней начали встречаться, раз уж мы с тобой встретились тут за чашкой чая. Ива была для Кирилла кем-то вроде Змея Горыныча. Только двухголовым. Одна голова — это лучшая партнёрша по сцене. Её мелодичный голос, шутки, лёгкость — всё это притягивало к себе и позволяло Гордееву чувствовать себя в своей же тарелке. Но их внезапные отношения с Сухановым отражались глухой обидой где-то внутри. И Кирилл ждал его ответа, надеясь услышать что-то вроде: «да я так — чисто, чтобы залатать тоску по тебе». Он ухмыляется сам себе, своим мыслям. Хочет, чтобы Саша ответил именно так, но готовится к другому ответу — более жесткому, который не вписывается в его планы. Но это жизнь Суханова, и Кирилл всё ещё напоминает себе о тех стенах вокруг их отношений. Я не сделаю ничего, пока ты сам не будешь готов. Смотрит, как Саша вертит в руках пустую чашку, настраиваясь на ответ. Понимает, что этот вечер, несмотря на болезнь и перспективу выпасть из реальности на всю следующую неделю, по праву можно назвать самым лучшим.