***
Выстрел. Безжизненное тело грохнулось на землю глухим стуком. Оружие выпало из дрожащих бледных рук. Макарова 9-мм — её самый первый пистолет, мал по своим размерам, прост в устройстве, удобен для ношения и всегда готов к действию; дальность пятьдесят метров, на которой примерно и целилась Захарова. Для первых миссий короткого расстояния достаточно. Кристина физически прочувствовала боль этого мужчины собой — гул сердца отдавал в висках и выпирающей от перенапряжения сонной артерии; ещё такие живые голубые радужки задрожали. — Кристина, в чем дело? — голос отца, заметившего метания дочери через установленные камеры, завибрировал в рации, отчего девочка вздрогнула и, быстро схватив пистолет, выбежала из тёмного переулка. Добежав до офиса мафии, Захарова тяжело дышала. Отец вышел ко входу, сложив руки на груди; взор строгий, холодный. Его глаз она боялась больше всего на свете. Но тут его взгляд смягчился; он медленно спустился по ступеням к дочери, которая смотрела вниз, не смея поднимать глаз. И вдруг она почувствовала касание широкой ладони по голове — Степан трепал белокурые пряди. — Умница, дочка, — хвалил, улыбался; а девочка так и тянулась к мимолетному отцовскому теплу, которым тот награждал её слишком редко.***
У себя в ванной Кристина смотрела на отражение и видела там настоящего монстра. Она была свидетелем множества смертей, но ещё не совершала их своими руками. Адреналин будоражил кровь, зрачки то расширялись, то сужались, в мыслях творился такой хаос, давящий, гнетущий, что Захарова начала кричать. Рвать горло. Плакать навзрыд. Ей страшно. Паника окутывала с головы до пят, пробирая холодным потом. Она резко занесла кулак и ударила им в это самое зеркало, в своё отражение, кажущееся ей таким отвратительным, что охота свернуть самой себе шею. Осколки впились в её костяшки, но она не чувствовала боли; будто в полуобмороке девочка схватила осколок и полоснула себя по левой лучевой кости. Оцепенев, она пристально наблюдала за хлынувшей алой жидкостью — это вышло случайно. Кровь стекала несколькими ручьями по обе стороны худой руки, пачкая летние шорты, кафель, волосы. Почему-то стало легче. Та агония, которую переняла на себя Кристина, прошла — моральная боль сменилась физической. Эффект психосоматики, но, как ни странно, четырнадцатилетней этого выплеска как раз и не хватало. — Мэтт Дэвис... — прошептала тонким голосом имя покойника, обрекая им шрам. — Спи спокойно.***
Новые порезы образовываются на правом предплечье, рядом со вчерашним — после задания. Слезы смешиваются с кровью на левой руке, когда она хочет вытереть лицо, но в итоге размазывает всë сильнее. Захарова прямо-таки всем нутром ощущает, как успокаивается. Это её личный способ справляться с грустью и никто её не осуждает — никто не знает, никому нет дела; а Кристине это только на руку. Поднявшись и умывшись от крови, она берёт хлоргексидин и принимается обрабатывать лезвие. «Ведь мне не похуй на здоровье, — усмехается, пряча его обратно в гриппер.» Девушка выходит к балкону в зале, где всë ещё стоит индиго. Слезы на её щеках высохли в светлые солёные дорожки, и она не шевелится, облокотившись о подоконник, положив щеку на кисти. Захарова закрывает за собой дверь и достает сигареты; закурив, заинтересованно глядит на Андрющенко, которая не уходит, даже когда табак дымится. Небо начинает светлеть — на часах половина восьмого утра. Прохладный утренний ветер развеивает черные, как ночь, волосы Лизы; карие глаза пусто смотрят вниз, на начинающую покрываться блестящим инеем зеленую траву. — Сегодня ты снова уедешь к себе домой? — осипшим голосом спрашивает Лиза, даже не смотря на напарницу. — К себе домой? — переспрашивает так же хрипло Захарова, глянув на неё; в её тёплых глазах она видит Солнце. Прикусывает фильтр сигареты. — А где твой дом? — с нотами горькой усмешки отвечает вопросом на вопрос Андрющенко. Пауза. — Если бы я знала, — выдыхает Кристина, делая тяжку. Ещё одна. «Снова ты ничего не поняла, — Лиза выходит оттуда, кусая несчастные губы.»***
Через неделю в машине Кристины после университета они как обычно держат курс домой. — Отвези меня к Вилке, пожалуйста, — бесцветным голосом просит Лиза, опершись лбом об окно. — Зачем? — чуть хмурится Захарова, держа сигарету в зубах. — Она подарок отдаст, — непонятно для чего поясняет индиго, хотя могла бы поспорить, мол, какая разница зачем; но у неё попросту нет моральных сил. — Ладно, адрес? Девушка диктует; Кристина поворачивает руль. Вскоре они подъезжают к подъезду Виолетты, и Захарова проводит Андрющенко до самой квартиры. Салон Малышенко находится прямо у неё дома, что весьма удобно. — Ты не будешь заходить? — глядит на Кристину, и та качает головой, спускаясь вниз; Андрющенко молча проводит взглядом спину той, и затем нажимает на звонок. Виолетта открывает сразу же. — Приветик! — с ходу обнимает подругу. — Привет, — улыбается натянуто Лиза; из квартиры Малышенко слышится музыка из колонок — частое явление. — Я уже сделала трафарет твоего художества, — подмигивает Вилка, пропуская ту к себе. — Где хочешь набить? — На левой руке, — ладонь ложится на указанное место и проводит вдоль. Андрющенко проходит к комнате-салону, где сидят Мишель и Рони, слушая музыку с пивом в руках. — Опа, индиго пришла! — Гаджиева улыбается, протягивая ладонь, чтобы дать пять. — Хай, — Вербицкая отсалютывает Лизе от виска. — Привет-привет, — улыбается так же, давая пятюню. — Ну что ж, пацанессы, мамка в деле, — Малышенко входит в комнату своей фирменной походкой и берёт в руки обеззараживающее средство и ватку. Лиза садится в чёрное кресло и выставляет руку на стол. Виолетта начинает обрабатывать её кожу и постепенно переносить рисунок, ловя явный кайф от своего занятия — это проволока, сплетённая узлами и простирающаяся по всему рукаву. Девушки болтают о чём-то, попивая напиток; присутствует уютная атмосфера, что вызывает у индиго слабую, но искреннюю улыбку. Она большую часть времени молчит, думая о своём, иногда смеясь с их выходок и шикая от колющей иглой боли. — Дайте мне попить! — мило скулит Вилка, дуясь, и Рони даёт ей отпить с руки, а затем чмокает в губы. — Ой-ой, я б на твоём месте так не нагиналась передо мной, — Мишель хитро ухмыляется и делает вид, что толкается бедрами в сторону Вербицкой. — Ты что! С моей женой, да ещё и на моих глазах! — Вилка театрально хватается за голову, а затем берёт за горлышко бутылку. — С горя напьюсь!***
Когда тату готово, индиго уходит в туалет, пока Малышенко кладет всë на место. Вышло шикарно, но Лизе снова стало плохо; иной раз ей нужно отходить куда-то одной, чтобы перевести дух и успокоить думы. Кристина слишком нагло обустроилась в её голове, занимая практически все её мысли собой. Она сидит на подоконнике и смотрит в окно на прохожих в вечерних сумерках; благо оно выходит на другую сторону дома и там не видно машины Захаровой. К Андрющенко в какой-то момент заходит Мишель, прикрывая двери. — Чего ты тут одна сидишь? — протягивает чашку зелёного чая, улыбаясь; Мишель, вообще, всегда улыбается. — Да ничего, просто... Задумалась, — берёт чашку и бросает благодарный взгляд на девушку. — Спасибо. — А-а-а, понимаю, — чокается с ней чашкой нежно-розового цвета с каким-то японским иероглифом белого цвета посередине; у Лизы такая же, но сиреневая. — А куда Крис потеряла? Вы же везде вместе ходите. Лиза сглатывает новый ком в горле — снова это проедающее чувство в солнечном сплетении, сковывающее лёгкие, что становится больно дышать. — Что-то случилось?.. — замечает мешканье; и она не давит, её лицо в миг становится серьёзным. — Одна голова хорошо, а две лучше. Я никому не расскажу. Она права. — Я... Мы... — начинает вполголоса, трет глаза тыльной стороной свободной руки. — Мы тогда поцеловались, а потом... Выдыхает. Мишель внимательно смотрит на подругу, как тут карие глаза напротив поднимаются к ней, и в них сквозит настоящее покаяние. — Она отстранилась от меня. Во всех смыслах. Мы больше не говорили после этого, — в глаза вновь будто всыпали песка, но индиго продолжает, держа себя в руках; старается говорить легко, непринуждённо. — Только по бытовухе. А потом... А потом она приходит с вот таким засосом, — показывает на своей шее размер пальцами, видно, как её голосовые связки дрогнули; она решает умолчать тот момент про объятия с белым другом. — И молчит. А я... А о чем тут говорить? Всë ясно, как белый день... Гаджиева помалкивает пару секунд, подперев подбородок кулаком, а затем шепчет одними губами. — Лиза... — Да? — старается улыбнуться младшей, не показывая, какую на самом деле тяжесть ей приносит даже просто рассказывать об этом; но таить в себе уже нет сил. — Это не твоя вина... — смотрит в глаза сочувственно; она фактически видит то, как этот демон саморазрушения грызёт индиго. — Что?.. Ты о чем? — всë ещё не теряет надежд скрыть; улыбка изгибается, губы поджимаются. — Это не твоя вина, — повторяет убедительно, продолжая смотреть в глаза Лизы. — Всë в порядке, — эта недо-улыбка сползает с лица индиго, она кладёт ладонь себе на шею, борясь с желанием вонзить в неё ногти. — Ты не виновата, — кладёт свою на чужое плечо, стараясь донести эти слова ей прямо в рассудок. — Я знаю... — голос тише, глаза прячет. — Нет, Лиз... Лиз, — пока индиго пытается на эмоциях подобрать маску, Мишель читает её насквозь; Андрющенко поднимает свой взор на ту. — Это не твоя вина. Слышишь? Лиза выдерживает этот взгляд, а предательские слезы всë же срываются. — Если бы я только... Не сделала этого... Гаджиева обнимает её за голову, а Лиза сжимает её кофту сзади, жмурясь от жжения на глазах; она ненавидит это чувство беспомощности. — Мы бы общались, как раньше... — Тш... Ты ничего плохого не сделала, — говорит тихо, скользя взглядом за спиной, — хочешь, я поговорю с ней? Индиго резко начинает мотать головой, аккуратно отстраняясь от подруги. Перекладывать ответственность, да ещё и за такую глупость, она себе не позволит — тогда их взаимоотношения с Крис окончательно померкнут. — Нет... Пожалуйста, — шмыгает носом, вытирая щеки рукавами; ей не стало легче после того, как она поделилась, но теперь она определённо думает об этом меньше. Мишель кивает, отпивая чай и отводит взгляд. Ей так печально за подругу, но она не знает, как ещё поддержать; однако Лизе достаточно просто её присутствия. — Спасибо тебе большое, ты просто чудесный друг, — честно признается Андрющенко, глядя той в глаза. — Но я ничего не сделала, — Гаджиева хлопает ресницами, тушуясь; Лиза поднимает уголки губ и качает головой. — Мне лучше. Благодаря тебе, — щелкает ту по носу, как всегда любила делать, а подруга забавно хмурится. — Это радует. Не бойся говорить мне о чём-то типа такого, — улыбается в ответ и кивает на чай. — Пей давай, а то остынет.***
Индиго благодарит Виолетту и дарит ей распечатанную грамоту «лучшего тату-мастера в мире», которую та вешает прямо в салоне в рамочку. Лиза бежит в машину, чтобы не растратить тепло по пути и буквально запрыгивает в неё, испугав Кристину, которая почти что уснула. — Ты чего так долго? — сипло-сонно спрашивает Захарова, разлепляя ресницы. Андрющенко поднимает левый рукав худи, и на её руке красуется четкая проволока под плёнкой — глаза Кристины распахиваются в ту же секунду, рассматривая её. — Мда. — выдыхает; Лиза стискивает зубы, лишь бы не ответить какой-то колкостью. Она не хочет. Куда ещё хуже? «Ей не нравятся тату, — выводит для себя вердикт Андрющенко, рывком натягивая рукав обратно и смотрит в окно с натянутой ухмылкой, сжимая кулаки. — У её партнёра сто процентов нет ни одной. Как иронично.» Захарова на этот её жест косится, но ничего не говорит. Лиза бесится, мучается, Кристина старается не смотреть, не обращать внимания, но всë равно видит это всë, и её пробирает дрожь. Способы вытравить из своей головы индиго становятся с каждым днём всë бесполезнее.