***
Кристина понимает, что это рискованно; что это явно не то, что стоит делать. Лишь взглянет одним глазком. Вдруг она будет там? Это похоже на настоящую ломку. Идут третьи сутки, а мысли о лунной девочке, считающей индиго диагнозом, о бесстрашной провокаторше, которая так любит командовать, о маленькой язве со звёздами в глазах — мысли о ней врезаются огнеметными стрелами в черепную коробку, не давая Захаровой уснуть. Серьёзно, она не спит уже два дня. И если раньше ей помогал уснуть алкоголь, то сейчас она едет в бар не за ним. Есть куда более сильная зависимость. Где-то в глубине души она надеется, что индиго будет там. Козырёк клубнички за день покрывается шаром снега, словно шапка. Захарова проходит внутрь и сразу же осматривается в полупустом помещении в поисках знакомых лиц, но ни единого не замечает, кроме бармена. Выдох. — Крис, с новым годом! — Медведева обслуживает какого-то бухарика, параллельно глядя на вход. Захарова уже держит курс к барной стойке. — И тебя, братан, — пожимает руку, выдавливая из себя подобие улыбки. — А чего людей так мало? — После праздников отсыпаются, так каждый год, — пожимает плечами, выравнивая деньги в кассе. — Хотела бы я так же, — Кира заманчиво улыбается, и Кристина выгибает бровь, глядя на неё. — Секс это лучшее снотворное, рекомендую. — Хах, ну… И не поспоришь, — усаживается за стойку, лишь потом посмотрев на неё, прищурившись. — Так это вы уже официально? — Ага, два месяца уже как, — Медведева довольная, садится рядом-напротив и опирается локтем; пригнувшись, шепчет. — Это такие эмоциональные качели, ты охуеешь. Голос Киры на тон ниже привлекает Захарову с интересом слушать. — Та-а-ак? — Малая вертит мной, как захочет, — усмехается, но было видно, что ей это нравится, — свидания через свидания, опаздывала на два часа, а я, видите ли, слишком рано приезжаю, кафе, рестораны. Я маленько прихуела. — Но у тебя встаёт на это, — ухмыляется. — Пф, блять… Может и так, — открывает дверцы буфета внизу, что-то выглядывая. — И, главное, смотрит на мою реакцию, глазами хлопает. — Проверка на прочность? — хмыкает Кристина, опираясь головой о ладонь. — Ну типа, — бармен ставит на стойку перед подругой грёбанный ананасовый сок. Даже он, сука, напоминает о ней и о первом дне в этом клубе. — Зато потом съехались. Не сразу, конечно, но мне грех жаловаться. Ещё никогда отношения не шли так по маслу. Блять, я думала, что тот «день погрома бара» станет одним из худших дней, но как раз благодаря ему приехала Юля и он стал лучшим. Она же медсестрой работает в какой-то ебейшей клинике, представляешь? — О да, помню, — выдыхает Захарова с лёгкой улыбкой. На душе становится потеплее при виде счастливой Киры. — Вы молодцы. Это дорогого стоит, на самом деле. Время течёт без остановки, события сменяются, кто-то за несколько месяцев обретает всë, а потерять может за миг. Одновременно радостно и грустно осознавать, что у людей бывает всë так просто. Романтично. По-нормальному. Сначала свидания, конфетно-букетный, отношения, только потом общая квартира и любовь… Что же с ними пошло не так?.. Всë. Изначально. «Жизнь ставит перед выбором и вносит свои правки, а мы наивно полагаем, что что-то здесь решаем. — пауза в диалоге способствует небольшому анализу сказанного барменом в мыслях Кристины.» — А у тебя-то как? — вопрос в лоб. Индиго не сказала ей?.. Захаровой очень не хочется посвящать в это кого-либо, поэтому она съезжает с темы, будто не точно поняла вопроса. Выбирает тактику «лучше промолчать, чем солгать». — Я похожа на романтика? — сарказм так и сочится; отпивает сок и жмурит нос от кислоты. — Обычно такие, как ты, под влиянием любви в душе самые романтичные, — и слышать это от другого человека Кристине забавно. Зная себя, она не способна на всë это. — Люди не меняются. — Ну, знаешь, — Кира закуривает прямо здесь, — любовь меняет людей, кто бы что не говорил. Ты стала спокойнее, что-ли. Без обид, но когда мы только познакомились, ты была дерганной, будто опасалась всех вокруг. Та молчит, смотря на оранжевое дно стакана. Как ни крути, она всë равно мыслями возвращается к Лизе, её тянет к людям, которые хоть как-то связаны с ней, в те места, где они проводили время, тянет на разговоры о ней. Но это всë ничто по сравнению с внутренним недоспокойствием — ощущением, что её девочка в безопасности. Однако внутри всë не покидает какое-то сомнительное чувство. До тошноты. — А кто это тут у нас? — со стороны слышится знакомый женский голос, и Захарова переводит взгляд на источник звука. — С наступившим, Кристинка. — Взаимно, — пожимает руку Тане и смотрит на Киру, которая уже увлечена другим клиентом. — Ты тут одна, да? — жалостливый голос искажается из-за музыки, а в помещение плавно набегают люди. — Есть такое… — закуривает сигарету, опустив глаза и чуть хмурясь. — Я ухожу уже. — Может, составишь мне компанию? — Бурая кивает в сторону, а когда Крис в непонятках наклоняется, чтобы та сказала на ухо и громче, то достает из-под чехла телефона небольшой грипперный пакетик с белым порошком. — Сорян, — Захарова смекает на лету и разводит руками, держа в зубах сигарету. — Не стесняйся, — улыбается, потрясывая её за плечо. Кристина вздрагивает от внезапного прикосновения. — Попробуй, расслабимся. Глаза повеселее станут. — Я знаю, что это такое, — выдыхает, прикрывая глаза. Если бы она не была знакома с Таней в дружеских отношениях, то на месте послала бы её на все четыре стороны; кладёт руку на чужое плечо, отстраняя от себя. — И тебе лучше завязать. Правда. — Боишься, что индиго твоя святая узнает? — фыркает, складывая руки на груди; Захарова несколько ошарашенно округляет глаза. — Она жить тебе мешает или что? И как бы Кристина хорошо к ней не относилась, она перегибает палку. — Завали ебало, — рычит, — или останешься без него. Бурая сглатывает, а после, закатывая глаза, выходит в туалет. Захарова даже не смотрит ей вслед. — Пока, Кир, — машет рукой, выходя на улицу. Гнетущее состояние лишь увеличивается в объемах легких. Раньше она пробовала наркотики. После экстази ей стало так плохо, что Денису пришлось откачивать её в больнице; так чуть не узнал отец и она прошла очистку. Отказаться тогда было легче, чем сейчас от алкоголя, ведь это не переросло в зависимость. Ей нельзя здесь находиться, попадаться на глаза знакомым. Мало того, что это ничего не изменит, всë усугубляется тем, что ложные надежды душат. Минусом идёт и то, что за ней сейчас слежка, пусть и в дневное время. «Зачем я буду портить ей жизнь, подвергать её опасности… — докуривая сигарету, просыпается желание лечь под поезд.» На телефон поступает звонок от контакта «Штрефонд». — Алло, Шумочка, свободна? — голос подруги слышно отрывисто, будто она куда-то бежит. — Да, а что такое? — выбрасывает окурок, подходя к машине. — Помощь нужна.***
Лиза теряет счёт времени в закрытой комнате без окон. Рядом с кроватью стоит ебанное ведро — видимо, Алексей предусмотрительно поставил для нужды. Лиза бьёт его ногой и оно отлетает в стену. Она себя человеком не чувствует. Ходит вокруг, регулярно пиная дверь ногой; плачет, утыкаясь мокрыми щеками в тёплые митенки, подаренные любимой — такие же тёплые, как её руки; попросту сходит с ума; даже сидя на месте, вроде как успокоившись, новая истерика атакует неконтролируемой волной. Сколько часов он её тут держит? Суток? Она спит в неведении и ей даже не снится прошлое, не снится ничего. Кошмар наяву куда ужаснее. В какой-то момент дверь раскрывается. Андрющенко пятится назад, прижимаясь к стенке спиной. — Поднимайся в зал, — приказным тоном произносит парень, оглядывая её, а затем добавляет. — И причешись. — Ещё чего, будешь указывать мне? — подает охрипший от слез голос девушка, поднимая на него глаза. — Не зли меня, Лизонька, — приторно; стоит так же, ожидая выполнения команды, как кинолог с собакой в роли индиго. Девушка вздрагивает, сглатывая ком в горле, и… Встаёт медлительно, проходя к выходу. — Поживее, — её хватают за локоть, подталкивая. Андрющенко закусывает щеку, ноги ощущаются ватными. Одной лишь фразой с определенной интонацией он может заставить её подчиниться даже спустя более трёх лет. Рефлекс Павлова делает своё дело. Она заходит в зал с сопровождением Алексея, сразу ища глазами телефон, пусть и знала заранее, что, скорее всего, не найдёт его. Так и оказывается. Зато посередине комнаты стоит штатив с камерой, компьютер, невысокие прожектора прямо перед диваном, микрофон… Индиго застывает, как вкопанная. — Ну что ты замерла? — голос со спины словно холодом дует; девушка, выйдя из отрешенности, круто разворачивается, сжимая кулаки. — Что ты блять хочешь от меня?.. Я не понимаю… — тихо бормочет с опущенной головой. — По ходу дела разберёшься. Подросла наконец для таких вещей, — обходит, толкая плечом широкой спины; проводит шершавыми пальцами по её шее, вызывая уйму противных мурашек. — Ты, вон, уже знаешь, как этим заниматься. Блядствовать не в новинку, вижу? Страх заводит сердце в бешеном ритме. Она не может применить против него ничего, когда он напоминает ей о прошлом, окуная в него, словно в ледяную воду. Лиза мотает головой, садясь на корточки прямо перед ним. — Это сон, это просто сон… — шепчет, скрестив пальцы за затылком. Савкин закатывает глаза, с лёгкостью подхватывает её над рёбрами и бросает на диван. — Раздевайся, — индиго поджимает ноги, обнимая их и не делает этого. — Плохо слышишь? — Я сумасшедшая… — девушка вздрагивает от звонкой пощёчины. — Давно уже как. Соберись и делай, что велено. Андрющенко шмыгает носом, послушно снимая с себя футболку со штанами, оставаясь в топике и нижнем белье. — Снимай всë. — Я не… — Немедленно. Снимает дрожащими руками оставшуюся одежду под пристальный взгляд. Унизительно. Внутрь словно попадают десятки тысяч пуль от животного страха и воспоминаний. Только вот ей тогда удалось сбежать из больницы. На коленки падает тонкое белое полотенце. — Садись в угол, а когда я скажу, ты выйдешь. Услышала? — Лиза кивает, а та маленькая девочка, сидящая внутри неё, начала вновь выходить наружу. Позволить вести себя открыто она могла лишь перед одним-единственным человеком. Который покинул её. Никто не прибежит спасать, как раньше. Её мелко трясет, когда она садится в угол и поднимает глаза на камеру, лампочка на которой начинает гореть красным светом. — Мы в прямом эфире, — фальшиво радушно улыбаясь, произносит парень, — встречайте, главный и постоянный участник нашего канала! Самая провокационная личность двадцать второго года — Елизавета Андрющенко! После «торжественного» объявления, индиго, под давлением чужого взгляда, боязно проползает к объективу, придерживая бесполезную ткань. Мерзко. — Поздоровайся со зрителями, Лизонька, — обращаясь к ней, парень использует эту едкую формулировку, ненавистную интонацию, словно она дошкольник. Индиго молчит, не поднимая глаз. Её подбородок задирают вверх, показывая татуировку. — Вот, посмотрите, индиго у нас. Какие у тебя ещё татуировки есть, покажешь? — Н-нет… — голос дрожит; но это-то ему и нужно. Рейтинги набирают обороты. — Хорошо, сладенькая, покажешь потом, — поглаживания тяжелой ладонью по рыжей макушке заставляют индиго сжаться чуть ли не до микроскопических размеров. — Дорогие зрители, стоимость расписана на экране, донатим — получаем, схема простая. О, первый донат пошёл! Сразу средний уровень взяли, классно, правда? Лиза в прострации не смотрит никуда, кроме своих коленок. С её рук срывают полотенце вниз и больно бьют по левой груди. Девушка вскрикивает, закрываясь руками — боль прошлась электрическим зарядом. — Убирай руки, — грозный голос гудит над ухом, — и отмывай деньги, блядота. Удар по щеке, но не за деньги, а просто так. Затем повторный удар по той же груди. Лиза жмурится от боли. Это всë так паршиво осознавать и ощущать; ей холодно и мерзко. Страшно и до ужаса больно. — Нет, друзья, пощёчины бесплатно больше не будет. Это разовая акция. Всë расписано на экране, для новоприбывших. Лизе становится ещё хуже после того, как она сама бросает взгляд на экран.«Цены дня. Скидка 30%!» «500 р — удар по конечностям; 750 р — подзатыльник; 1100 р — пощечина; 1500 р — удар по животу; 1700 р — два удара по груди; 2900 р — удар по заднице; 5000 р — удушье. »
— Цены будут расти, так что не упустите свой шанс. Вы тоже предлагайте свои варианты, как распорядиться деньгами, — снова послышался звон колокольчика. — Так, ещё одна пощечина. Слушай, может, ты будешь подставлять щеку? Прямо как в Библии, давай. Ударили по одной, подставь другую. Индиго дергается, когда рука замахивается на неё, но не бьет — слышится смех, а затем обращенные к экрану комментарии, мол, «знает своё место»; Лиза не особо разбирает, пребывая в диком ужасе. Что ещё ему может взбрести в голову? Удар приходится сильнее прошлого. Голова прикладывается к стенке со стуком. Схема работает таким образом: люди, которым не угодила компания «Кинг», сами Андрющенко, их последователи, киллеры, все, у которых когда-либо не получалось поймать её, а хотелось полакомить своё эго, или просто любители треш-контента — донатят Савкину Алексею с целью получить издевательства над Елизаветой Андрющенко. Парень не спешит с извращениями. Чем больше интриги — тем выше цены. Рядом с расценкой быстрой дорожкой бежит чат, где преобладают сообщения по типу «Так ей и нужно, мажорке сучей», «Облей её кислотой», «Будет знать, как переходить дорогу…», «Хуярь сильнее», «Шлюха рыжая», «Наконец-то кто-то сделал это» и так далее. Спустя несколько часов, когда частые донаты заканчиваются, а последним из них был удушье — индиго чуть не потеряла сознание, в глазах плыли черные крапинки, лёгкие требовали кислорода и она начала жадно вдыхать воздух, когда её отпустили — телохранитель поднимается с места, пиная её ногой по пояснице. — Работай усерднее, — произносит с таким лёгким настроением, будто здесь он развлекался, разгадывая судоку, — сегодня ты без еды. — Я н-не хочу в этом у-участвовать… — заикается; она трясется безостановочно, смотря в одну точку перед собой. — Скажи, тебя хоть кто-то спрашивал? — парень опирается на колени, исподлобья оглядывая худое тело в синяках. — Ты — никто, и звать тебя никак, если бы не твой папаша. Он берёт её под локти и ведёт в закрытую комнату, которую Андрющенко прозвала «коробкой», снова закрывая на ключ; а Лиза уже не сопротивляется.