***
Вина захлестывает с каждым днём. Захарова знает, что лучше бы не возвращалась. Знает, но всë равно сделала это; опять не рассчитав момент с чувствами — когда-нибудь она научится их учитывать тоже, только недавно осознав, что они имеют вес. Что она может делать больно не только физически. Что у неё вообще есть способность чувствовать. Это будет её личное достижение. Сейчас, куря в подъезде новой квартиры, девушка думает, что ей делать. Невозможно всë решить действиями, как она привыкла. А разговаривать Кристина не умеет. — Соберись, тряпка... — тушит окурок о кожу на предплечье и жмурится, притупляя эмоции. Индиго ещё спит. Выходной от университета. Она много времени проводит в царстве Морфея на мокрой от ночных истерик подушке, будто отбывая все те бессонные ночи. Захарова неумело пытается сварганить на кухне подобие завтрака: яичница с тостом и криво порезанными помидорами. На столе же лежат нетронутые сладости из пакета. «Всë, где есть яйцо и помидор будет вкусно, да?.. — утешает себя, поставив на стол и красиво выложив овощи.» Ближе к одиннадцати девушка беззвучно шагает к Лизе. Тихое постукивание. Дверь открывает сонная индиго и без слов проходит стороной. Кристина вздрагивает, будто мимо неё прошёл сквозняк. — Лиз... — идёт за ней следом, уже протянув ладонь, чтобы взять её за руку, но Андрющенко внезапно оборачивается. — Что? — почти неслышно. — Как ты себя чувствуешь? Индиго застывает, лишь затем опускает глаза и шепчет под нос. — Нормально. Идет поспешно в ванную, закусив губу. Захарова остаётся стоять там же, едва сдерживая дрожащее дыхание. «Так похудела... — сидя на кухне с чашкой чая, смотрит на Лизу, которая только вышла.» Она постоянно сбегает туда, чтобы перевести дух. И так тонкие запястья ещё сильнее выпирают, ключицы видны через футболку, в целом худое телосложение стало ещё более тощим, как бы индиго не прикрывала его одеждой. Андрющенко мельком глядит в сторону стола. «Она приготовила завтрак?.. — одна мысль про то, с какой же заботой Кристина делала его, зная, как у неё обстоят дела с готовкой, заставляет знакомое тепло в груди вновь разлиться.» Но девушка насильно перекрывает его. — Покушай, лис, — придвигает тарелку к стулу напротив. Тошнота подкатывает к горлу как по рефлексу, и она мотает головой, наливая стакан воды. — Пожалуйста... — Я не хочу, — выдавливает с трудом, делая глотки. «Жалость, жалость, жалость. Ненавижу.» Она вздрагивает всем телом, едва не проливая воду, когда тёплые руки приобнимают еë за талию. Сердце как по щелчку пальца начинает биться в бешеном ритме, а кожа покрывается мурашками. Индиго замирает, как и её дыхание; хочется оттолкнуть, но она словно в гипнозе находится. Захарова несильно прижимает её к себе, ощущая под пальцами твёрдые рёбра; выдыхает случайно на бледную кожу, прикрыв глаза. Без спроса. Лишь когда её губы нежно прикасаются к оголённой на плече коже, Лиза отмирает и отрывает от себя девушку, сжав её локоть. — Хватит... — отходит на шаг, боязно опустив глаза. Слышится тихое «прости» и Захаровой и след простыл.***
Дни тянутся, как у сурка. Кристина прилагает усилия больше не касаться индиго — это в миллион раз сложнее, когда она находится так рядом... Захарова много курит, выпивая по ночам в одиночестве. Говорят, это один из признаков глубокого алкоголизма? Со слезами на щеках и вишнёвым табаком на губах. Новый увлажнитель она, кстати, так и не купила. В одно утро понедельника девушка вновь стучит в дверь, когда стрелка на часах близится к восьми, а Лиза всë не выходит. Не получив ответа, Кристина заходит тихо-тихо. Индиго же мастерски делает вид, что спит, лишь бы только не пересекаться взглядами, хотя внутри неё буквально происходила техасская резня. Она не выдерживает. Где сейчас все эти видео хранятся? Или гуляют по интернету?.. Когда он придёт за ней, чтобы отомстить, что не забрал то, чего хотел? Когда начнётся шантаж, преследования? Она молчит абсолютно обо всëм, что с ней происходило в прошлой квартире. Вся техника так и осталась там, в закрытом зале, ведь Андрющенко взглянуть даже не может туда, её тут же бросает в дрожь. Страх за свою жизнь уже давно отошёл на второй план, сверху накладываются проблемы с временно дистанцированной учебой, с режимом сна, концентрацией внимания, питанием и моральным состоянием, схожим с депрессией; с синеглазым солнцем, которое она видеть не хочет. Не может. Захарова несколько секунд смотрит на рыжую макушку, чуть прикрытую одеялом, не решаясь. Теперь они местами поменялись, и каждое прикосновение Кристины ощущается для Андрющенко языками пламени. — Лиз, лисëнок... — хрипло шепчет; гладит-таки по спине, но индиго упорно не реагирует. Захарова касается её волос прохладными с улицы пальцами и аккуратно убирает их с лица, заправляя отросшую челку за ухо, она чувствует дрожь индиго «во сне»; Андрющенко незаметно сглатывает. — Спишь, моя девочка... Кристина считает, что позволяет себе слишком много, когда гладит её по голове, пока она «спит». Солнечный свет пробивается через занавески на рыжие пряди, черные корни которых уже достаточно видны. Захарова наклоняется и целует макушку; и в этот момент Лиза рассыпается, сжав в кулаке простынь. Нельзя. Поддаваться. «Подобно искусителю... Она снова уйдёт, но больше мне ничто не помешает закончить со всем...» Захарова отстраняется, дабы не вызвать у индиго подозрений на маленькое преступление; и облегченно выдыхает, когда та «просыпается» почти в тот же момент. Потирает глаза, всë ещё сопя через нос — Кристина грустно умиляется, как и тогда. «Такая милая... Вправду как лисëнок.» — Надо в универ, — сипло произносит на выдохе. — Мы не поедем, пока ты не захочешь... — складывает пальцы сзади в замок. Индиго поднимает на неё глаза, слегка удивлённые. — Я хочу... — встаёт окончательно, заправляя постель и не оборачивается. — Мне нужно переодеться. Захарова понимающе кивает и выходит из комнаты, закусив губу. Она старается к ней прислушиваться во всех мелочах, ведь понятия не имеет, что чувствует индиго после всего; имея и так нулевой эмоциональный интеллект, она честно старается. Заботится со всей нежностью, на которую только способна, присматривает и трясется за неё каждый раз, когда укладывает в постель, готовит криво-косо, следя за режимом. Очень старается. Но при воспоминании о той злополучной ночи, понимает, что этого чертовски мало. — Если тебе станет плохо или случится что-то, всегда звони... — у ворот говорит Крис, когда девушка выходит из машины. — Не парься, — бросает напоследок, буквально отвергая. Лиза в полном замешательстве. Она хотела бы услышать ответ хотя бы на один свой вопрос, на самый важный, но Кристина никогда не отвечает на вопросы. Универ полупустой, видимо, в преддверии четырнадцатого февраля все отсыпаются. Притворяться перед малым количеством людей легче. Андрющенко не из тех, кто знает весь поток в лицо. Её метания замечает Идея — единственная бросившая пить из компании — когда она курит в туалете, а Лиза рядом стоит, потупив взгляд. Сверчкова прерывает свой рассказ про их нового супер-мега-сексуального физика. — Че грустим? — опирается поясницей о батарею, сложив щиколотки одна на другую. — Не грущу, — буркает индиго, затем натягивает улыбку и выдаёт, — кто грустит, тот трансвестит. Пауза длится с пол минуты, как тут девушка напротив достаёт клубничную пачку. — Хочешь? — протягивает сигарету с розовой капсулой. Андрющенко вскидывает брови, переводя недоуменный взгляд то на фильтр, то на подругу. — Хотя бы одну тягу, легче станет. — Легче?.. — переспрашивает, точно как та самая «святая»; получив кивок в ответ, спустя ещё одну паузу внезапно качает головой. — Не, спасибо... Идея пожимает плечами, делая тягу. А Лиза смотрит в одну точку, почему-то раздумывая над этим. Она ни разу не пробовала курить, а уж тем более рассматривать курение, как успокоительное. Из раздумий её выводит голос подруги. — Будешь поддерживать цвет? — берет длинными ногтями прядь на её челке. — Точно нет... В родной перекрашусь, наверное, — хочется закрасить волосы, а вместе с ними и воспоминания. В тотальный чёрный. — Мне кажется, тебе пошёл бы синий, — подруга отходит и оценивающе потирает подбородок. — Ну, может, и в синий, — пожимает плечами, глянув на себя в зеркало. Чему-чему, а творческому видению у Идеи она доверяет. Почему бы и нет? Достаёт телефон из кармана и в чат с Мишель летят сообщения. 13:35. Вы: «Купи завтра чёрную краску и синюю тонику пж» Ответ приходит незамедлительно. 13:36. Вермишель: «Отплатишь натурой» 13:36. Вы: «Сучка.» Пары проходят одинаково тускло. На полях снова вырисовываются любимые черты лица. Она не может не думать о ней, не может забить болт и начать встречаться с кем попало, мысли даже не было видеть рядом кого-то другого. Её мысли поглощены лишь вопросами, с кем она была всë это время и неужели... Неужели индиго не дотягивает до этого уровня? Она мечется, бесится до слез, совсем не зная, что испортила Кристине всех. Настолько, что она на других даже взглянуть с этого ракурса не может, ведь в сравнении с Лизой проигрывают все. Сравнивать попросту нечего.***
Идёт дождь. По дороге домой Лиза рисует указательным пальцем на запотевших окнах звезды. В каре-зеленых глазах словно отражается закрытая полупрозрачная дверь, за которой слышны отдалённые крики и удары кулаками по ней в придачу. «О чем же ты молчишь?.. — Захарова искоса смотрит, и её сентиментальная мышца хлестко бьет её же лёгкое.» Под вечер головокружение накрывает индиго полностью. Ей до безумия хочется где-то укрыться, лишь бы не чувствовать это мнимое, колющее в груди желание прийти к Кристине и просто лечь ей на плечо. Просто почувствовать её аромат и согреться. Просто... Успокоиться. Посещает одна странная мысль, и сначала индиго отклоняет её, приговаривая для себя, что это неправильно. Но другого выхода как будто бы и нет. Иного успокоения, кроме её запаха, она не знает. Пока Кристина у себя, Лиза бесшумно выходит в коридор к шкафу с верхней одеждой. Сердце бьётся через раз, будто она шкодничает. Пальцами аккуратно расстегивает карманы её пальто, но ничего там не находит. Черт. Небольшая опаска таится внутри и она начинает скорее рыскать в других куртках. Дойдя до её ветровки, она нащупывает карманы, параллельно хмурясь тому, какая тонкая ткань. «Снова шастает по морозу в простынке какой-то... Минус пятнадцать ведь, — тихо спустив бегунок по змейке, достает из кармана пачку.» Пересчитывает их. Тëмный оранжевый свет лампы не доходит до дверцы шкафа, окуная содержимое и саму хулиганку в темноту. Оглянувшись, она выдыхает и тащит сигарету с зажигалкой, уже придумав оправдание насчёт последней — мол, запаяла края лески в бисерном браслете, поскольку раньше такое уже было. Закрыв пачку и положив её обратно в тот же карман, девушка как ни в чем не бывало бежит на кухню к балкону. Он открытый, как веранда без стёкол. В новой квартире планировка несколько отличается от их прошлых, и, признаться, она гораздо удобнее: днём светлее из-за большего количества окон. Лампу тушит, дверь прикрывает. Холодный ветер чуть развеивал рыжие волосы, россыпь звёзд на небе не видно из-за туч. «Я только одну... — поджигает конец дрожащими руками, вспышка огня освещает на мгновение слегка напуганное лицо. — Пахнет, как она.» Подносит сначала к носу, вдыхая терпкий вишневый аромат — и сразу же её возвращает на несколько месяцев назад, когда она могла дышать им часами. Лиза готова заменить на него воздух и дышать только этим табаком, хотя раньше не переносила запах сигарет. Делать первую затяжку маленько страшно. Индиго мешкается, пытаясь понять, как это делается. Прикрывает глаза, вспоминая, как это делает Захарова. Обхватывает ледяными губами фильтр, держа сигарету меж пальцев и втягивает дым в полные лёгкие. Жжется. Андрющенко кашляет так сильно, что слезы в уголках глаз выступают. «Может, со второй попытки придёт это гребанное успокоение... — скептически хмурится, смотря на тлеющий бычок и понимает, что думать нужно быстрее. — Первый блин комом.»</i> Делает вторую. На этот раз жжение в горле не такое саднящее, скорее всего, сделала правильно — дым выходит темным облаком, а на губах сладкое послевкусие, как будто она только что целовала Захарову. Ей нравится. Нравится и то, что её волосы с вещами пропитываются мягкой горькой вишней, однако сам процесс... Индиго пробует сделать ещё одну затяжку, но наряду со страхом, что её заметят, курение только больше её нервы треплет. Смотрит на почти невидимый из-за отсутствия освещения пар и тянет вперед вторую руку, обволакивая её, играясь с ним пальцами. Красивенько. — Лиза?.. После открытия двери слышится обеспокоенный голос Кристины. Индиго дергается, не оборачивается — невозмутимо делает ещё одну затяжку, крепко вцепившись в поручни. Блять. Спалила. Андрющенко почему-то ожидает пощёчины, множество ударов и потерю сознания — это чувство паники, когда тебя заметили за чем-то, что ты по идее не должен делать, она очень хорошо знает, что обычно следует за ним. Как с перепиской. Захарова подходит и... Протягивает руки по бокам, прижавшись со спины. Лиза вздрагивает вновь. Сердце предательски бьется в заведенном темпе, что-то щекотное врезается в солнечное сплетение и крутится там. Снова это гипнотическое состояние — в который раз в объятиях она не может пошевелиться, хотя Кристина обнимает очень невесомо, бережно. На контрасте с поздним холодным вечером её тело ощущается разгоряченным. У индиго в памяти мелькает дежавю: после сделки пьяная брюнетка обнимает курящую белокурую со спины. — Не губи себя, — шепчет хрипло почти на ухо. — Но ты ведь делаешь это... — так же шепчет, смотря вниз; чувствует, как родные руки скрещиваются на торсе. — Я обречена уже, — когда та её не отстраняет, Захарова прикрывает глаза и наслаждается коротким моментом во всю. — Мне ничего не будет, лун... — Я тебе луночка, — ледяные нотки выходят вместе с сероватой мглой. — Ты всегда будешь для меня луной. Лиза сглатывает, молча протягивая сигарету к губам Кристины; и та делает тяжку с её рук, выдыхая дым чуть в сторону. Они только что поцеловались через сигарету. Наблюдает за ней близко, дыхание ей не поддается, а во рту остается послевкусие как будто пожара. Губы Захаровой тянутся к поцелую, и... Лиза отстраняется, убирая её руки. Губы поджимает, дрожь снова колотит её конечности, а мозг бьёт острую тревогу, что это всë не по-настоящему, что Кристина просто жалеет её и пересиливает себя, чтобы Лиза не плакала, как маленький ребёнок без конфеты. Что она и не чувствует к ней ничего. «Чем бы дите не тешилось, лишь бы не вешалось? — с усмешкой полагает Елизавета.» Так Захарова думает? Андрющенко необходимо доказать, что она справляется и сама, какой бы огромной не была эта ложь. Что она, черт возьми, не нуждается в ней и не побежит умирать, если ей откажут во взаимности. Да, может быть, она иногда ведет себя несколько инфантильно в некоторых вещах, касающихся чувств и переживаний, каких-то решений, но... Но Лиза не хочет связывать это с её прошлым. Не хочет признавать, что из-за случая шестилетней давности её психика создаёт своеобразный блок, возвращая её саму обратно, что её психика не успела окрепнуть, и как вести себя по-другому она просто-напросто не умеет. Однако это вовсе не значит, что она не учится. Ей необходимо доказать, что она не ребёнок, за которым нужен глаз да глаз и что Кристине уж тем более не нужно жертвовать своим временем и работой, чтобы быть рядом, если её гложет чувство вины за случившееся. Ведь в том, что случилось и почти случилось, Лиза её ни в коем случае не винит. — Уходи, Кристин... — тихо командует и тут, выбрасывая свой первый и последний окурок. И Кристина кивает, уходя смазывая с щек слезы.***
В один день, отвезя Андрющенко в университет, Захарова берёт телефон и просто вбивает в Гугле: «Как помириться с девушкой?» — первые же сайты выдают советы по извинениям, но Кристина наперёд считает, что это бред. То, что она натворила конкретно в их взаимоотношениях, «не загладится пустыми словами». Пробегает взглядом дальше. Лизу после первой пары находит Гаджиева впопыхах. — Лизка, я ради тебя пропускаю пересдачу, молись, чтобы я успела! — чуть ли не влетает в неё, пихая в руки краску. — Свечку поставлю. Так чего сейчас-то, а не на следующей? — сдерживает смешок при виде бесящейся Мишель. — А я после второй ухожу! — показывает язык с сережкой «FUCK», той самой, что подарила ей индиго с Захаровой на день рождения. — Везучая... Спасибо большое, — обнимает, похлопывая по спине. Мама Гаджиевой заведует салоном красоты с качественными материалами, поэтому за краской для волос только к ней. — Давай, беги, а то порчу поносовую на меня нашлешь, небось. — Не нашлю, если скинешь фотку мне самой первой, — улыбается из-за плеча. — Обещаю!.. — произносит вслед погромче, тоже мимолетно приподняв уголки губ. Сегодня она исправит это недоразумение на своей голове. Андрющенко, вообще, очень кропотливо относится к своим волосам и внешнему виду. Этому поспособствовало воспитание матери. «Ты должна всегда выглядеть бесподобно, ты же наш символ! Символ компании Кинг, — высоким ласковым голосом произносила ей над ухом, когда вплетала в чёрные косички красивые сиреневые лепестки.» Зайдя в аудиторию, она подходит к своим и её приветствуют возгласами. — Привет, Ви. Привет, ребята, — обнимает по очереди, — не бойтесь, не заражу. — Ты давай так долго не болей больше! — Малышенко супится, складывая руки на груди. — Я... Постараюсь, — на выдохе делает попытку улыбнуться, но воспоминание того дня упали на голову, как снежный ком. — Ты в группе оживай почаще, — хлопает Амина по плечу, — «Тихий час» стал что-то совсем тихим. Мы его теряем. — Конечно, мои хорошие. Как вы без моих ночных гениальных мыслей. — Мы всë ещё в догадках, зачем тебе мёртвые животные, — смеётся Рони, а за ней и остальные.***
Дома она первым делом идёт в ванную, пока Кристина пытается отрыть в себе талант кулинара. Она очень хочет сделать приятно, но когда у неё не получается и в итоге индиго готовит на двоих что-то сама, у неё чуть ли руки не опускаются. Чувствует себя бесполезной и мало-помалу начинает задаваться вопросом, как она вообще до двадцати трёх дожила с такими навыками. Но, тем не менее, берёт себя в руки и прет на кухню, настойчиво перебирая рецепты. Волосы Лизы все разом окрашиваются в черный цвет, а спустя отведённое время и в ярко-синий. Белая ванна покрывается разводами морского бриза. Девушка решает подстричь немного кончики и выходит нечто похожее на прическу пикси. «Ну, сойдёт, — выносит вердикт на мокрую голову, то и дело причесываясь гребешком.» Закончив и выйдя на кухню, чтобы погонять чаи, Лиза застывает. На столе красуется большой букет сирени. Зимой. Февраль месяц на дворе. «Совет №4 — подарите цветы.» Захарова выходит из-за спины со сложенными сзади руками и смотрит на неё украдкой. Лиза ничего не говорит, стоя в ступоре. Глаза тупо устремились на вазу, из которой доносится тонкий аромат цветов. Повисает пауза, и, кажется, нужно что-то сказать... «Совет №5 — устройте свидание.» — Слушай, а... Поехали сегодня на каток? — начинает аккуратно, поглядывая на индиго. Андрющенко отступает на шаг в сторону. — Нет, я... Не умею кататься, — а затем спешно покидает кухню, заходя в ванную.» Мысли душат её, не давая воспринимать любое проявление внимания от Захаровой, любое её слово в свой адрес. Девушка плескает себе в лицо ледяную воду. Кристина стоит на месте, прижав кулак к губам. Ей никогда не доводилось делать что-то подобное, точнее, никогда не возникало желания сделать что-то так... Трепетно. Захарова выбирала цветы внимательно, тщательно подбирала с мыслями о Лизе каждую веточку, следуя всем правилам на цветочном языке, вылюбила все мозги консультантам, откопала-таки живую сирень прямиком из Шотландии. А ещё она не хотела дарить банальные розы или что-то типо того, потому что... Индиго сама по себе не банальная. Она особенная. Но вот каждая попытка становится провальнее предыдущей, и Кристина боится, что не угадала с цветами, а вдруг у индиго аллергия на сирень или... Мотает головой, влепив себе пощёчину. Идёт к печи и ставит чайник, дабы заварить новокупленный каркаде. Боль чуток отрезвляет её. «Хочу быть с тобой...» «Зачем это всë?!.. Зачем этот цирк?! — Лиза едва роняет слезы, закинув голову назад уже по привычке.» Нужно быть взрослее. Но этот факт, застрявший в её бедной голове, не перечеркивает все те разы, когда она могла отдаться ей полностью. Волосы высыхают, приобретая красивый васильковый цвет, который и вправду ей к лицу. Выходит спустя пятнадцать минут, направляясь сразу к себе, но её останавливает хриплый голос сзади. Она что, ждала её всë время там?.. — А какие тебе нравятся цветы? — мнётся на месте, до боли сжимая запястья. — Никакие, — отвечает, не оборачиваясь, — думаю, у тебя есть кому их подарить. — Но... — холод девушки будто замораживает её язык; она теряется опуская глаза. — В смысле? Кому?.. Индиго бросает взгляд на неё в пол-оборота; скалится в иронической усмешке, стискивая кулаки и слезы еле сдерживает. — Откуда мне знать? Может, ты ебалась с кем-то, пока он меня... — с виду спокойный голос обрывается; Лиза убегает в свою комнату, кусив запястье и больше не держится. «Боже, на кой черт я это сказала?!.. Она ведь поймет, что я... Что чувствую к ней... — ручьи льются на коленки, и она прижимает их к векам, в то время как сердце неукротимо стучит.» Захарова остается посередине коридора наедине с давящей пустотой. Звон в ушах беззвучно нарастает. Стены с потолком словно намереваются обрушиться, а Кристина в таком случае не собиралась бы спасаться. Мокрые дороги на щеках покатились вниз к подбородку, а затем по шее, но она не смахивает их. Она сдвинуться с места не может. Как переломный момент.***
После они не разговаривают. Захарова всë так же обходительна с индиго, но безмолвно, без каких-либо проявлений. Лиза безэмоциональна. Состояние апатии помогает её разуму забыться и выполнять свои рутинные функции, а поведение соседки лишь успокаивает его, дескать, он оказался прав. Полная. Тишина. Тишина — не значит, что ничего не происходит. В один из дней после учебы Андрющенко ложится спать, пропуская ужин. Захарова, убедившись, что индиго спит, бредёт к своей «малышке» и езжает в какой-то захолустный бар. Открывает бардачок, где лежат бутылки. С недавнего времени она снова пытается бросить пить, но не резко, а потихоньку, поэтому у неё часто есть чем перебить резкие всплески желания набухаться. В заведении, где жутко воняет сигарами — так, что не пройдёшь, как на корабле у пиратов — она направляется к барной стойке и пытается пить по чуть-чуть. Пьет и думает о ней, курит и думает о ней, плачет без пересадочных и думает о том, что сама виновата. Сначала вызвать ненависть, а потом надеяться, что сможешь всë исправить. Не парадокс ли? Кристина потерялась в этих муках. Боль утяжелителями застывает в её артериях, и она готова поклясться, что именно в эти моменты, когда перекачивающая кровь мышца останавливается, на ней можно увидеть начертание её имени. Пары глотков не хватает — она тормозит, но откуда-то голос шепчет на ухо, что можно сделать ещё один и будет легче, ещё один — и все проблемы решатся сами собой без её участия, мол, нужно переждать на дне, ещё один — и она забудется во всепоглощающей темноте, ещё-ещë-ещë... И противиться этому голосу становится дурно, находясь в этом заядлом помещении среди таких же слабаков. И вот уже она не зависимость «перебивает», а свои чувства. Потом они искажаются, появляются проблемы с их выражением и восприятием. Просто душит их, как насекомых, а в будущем, когда ручка падает со стола, та самая задушенная полудохлая муха раздувается в слона. В ход идёт последняя сигарета из пачки. Девушка трясущимися руками силится прекратить это всë, поскольку мозгами понимает, что это ненормально, что так не должно быть. Но отдающийся в сознании спокойный голос Лизы, когда она говорит такие вещи, когда он ломается в плаче... Захарова хочет сама себе что-то сломать, лишь бы её девочка поверила ей, ведь она говорит правду. «Я не уйду... Никуда не уйду...» Приступы рыданий чередуются между собой, когда Кристина режет себе руки в машине, чтобы остановить нескончаемые слезы. Переборщила. Красные полоски выходят слишком глубокими, и Захарова чертыхается. Случайный порез прямо по вене истекает густой, темно-вишневой кровью с синеватым оттенком; водопад не думает останавливаться, распустившись ветвями по её запястью. Кристина плетётся тихо в квартиру, в ванную, пачкая одежду в алый, когда прижимает левую руку к груди; на правой же всë относительно «в порядке». «Блять, как же так... — в глазах мутнеет, ноги подкашиваются.» Такое состояние, будто очень сильно не выспался. Нужно дойти и смыть всë — Кристина запирает двери на замок, прямо в одежде садится в ванную, тяжело дыша, а с остальным она думает разобраться потом, но... Как только рука поворачивает кран, выпуская ледяную воду, она теряет сознание. Теперь точно все её мысли заткнулись.***
Андрющенко сонно смотрит на часы — два ночи. Потягивается, слегка недоумевая, как проснулась в такое время и без будильника. Хочется пить. Она медлительно шагает на кухню, но слышит по пути шум воды из ванной. Подумав, что Захарова решила принять душ, пусть и поздно ночью, индиго проходит к бутылкам с водой и наливает в стакан, отпивая. Тревога возвращается и ударяет по нейронам, когда Лиза заваривает каркаде на двоих, разливает по кружкам и даже пробует его, а Захарова не выходит из ванной. Андрющенко ставит чашку на стол: она решает выждать еще одну минуту. «Пожалуйста, просто выйди из гребанной ванной, — молится девушка, спустя две минуты выходя в основной коридор.» Надежда на то, что она сейчас позовет Кристину, и та, как очень-очень давно, крикнет что-то определенно Кристиновское — типа «хочешь, присоединяйся!» или «уже соскучилась, лисëнок?» — разбивается в миг, когда Лиза чувствует холод на пальцах ног. Холод вовсе не из-за тревоги или продуваемости помещения — холод из-за вытекшей из-под двери ванной воды. Лиза перестает дышать. Наверное, её мозг не нуждается в кислороде, ведь его питают ледяная паника, животный страх и мысли о том, что может произойти, если человек с селфхармовскими привычками запирается в ванной, не отзывается, а потом вода заливает весь пол. — Крис?!.. — громко выкрикивает индиго, схватившись за дверную ручку и навалившись на дверь. — Твою мать, Серпухова, открой! Дверь не поддается. Конечно, блять, не поддается, она же не из пенопласта сделана. Лиза не сдается. Она принимается тормошить ни в чем не повинную дверную ручку, двигая ей в разные стороны. Кровь отливает от лица так внезапно, что индиго ощущает её движение под кожей. Паника душит. Ладони потеют от холода. Нет, Кристина, нет, нет… — Серпухова, если ты меня слышишь, подними свою задницу и открой ебаную дверь!.. — рявкает Лиза, сорвавшись на обессиленный писк. Ручка начинает двигаться в отверстии активнее. Андрющенко сказала это потому, что надеется, что Кристина все еще её слышит. Что Кристина не… Она не может даже думать об этом. Когда носки девушки становятся насквозь мокрыми, а щеки — солëными, чертова дверь ванной наконец поддается. Противно скрипнув, дверная ручка вылетает из отверстия, и Лиза быстро толкает дверь плечом. Петли крякают, пропуская её внутрь. Она откидывает дверную ручку куда-то в сторону и сразу ступает на плитку. Кристина сидит в ванной, полной воды, вытекающей за её края. Она вовсе неподвижна: даже плечи, обычно двигающиеся в стрессовых ситуациях, походят на части статуи. Индиго застывает и позволяет себе медленно, с трудом и перебоями, выдохнуть — сколько вскрытых вен и стеклянных глаз она себе ни придумала, Захарова жива. Еë грудная клетка дрожит в такт беспокойному дыханию. Лиза замечает, что один бинт, безнадежно мокрый, перекинут через край ванны. Значит, она очнулась и пыталась провести себе домедицинскую помощь. Рук и лица девушки не видно, поэтому Андрющенко начинает осторожно обходить. Вода подернута кровавой пленкой, а частично испачканная этой же кровью одежда прилипает к застывшей в одной позе Кристине. Еë волосы мокрые от душа, серебряная прядь полностью скрывает левый глаз. Лиза чувствует подкативший к горлу ком слез. «За что она это сделала с собой?.. Не может же быть причиной...» Опустив взгляд от недвижимой головы, индиго не может подавить сдавленный стон боли. Руки Захаровой видны по локти, рукава ветровки подкатаны чуть ли не до предплечья. Глубокие, с сочащейся кровью порезы испещряют оба запястья, перекрывая — если это слово вообще употребимо — паутину белых и бледно-розовых шрамов. Лиза вдыхает и не может выдохнуть, словно кто-то порезал еë, а не девушку в воде. Кожа Кристины бледна, как молоко. Вода наверняка попадает в рану и доставляет саднящую боль, но Кристина не выглядит как та, кого это заботит. — Кристин, — хриплым, севшим от потрясения голосом произносит индиго; «Серпухова» не реагирует, и Андрющенко, спохватившись, выключает воду. — Солнце. Она поднимает голову. Лиза почему-то думала, что голубые льдинки не будут ничего выражать, но ошиблась. Взгляд Захаровой испуганный, как у маленькой девочки, у которой впервые случилось что-то страшное. Сердце индиго по-настоящему заболело. — Сейчас, сейчас я... Она метается с одной полки в другую, ища марлевые бинты и перекись. Ноги словно не держат её, но она стоит на поверхности твёрдо настолько, насколько это возможно, не теряя равновесия. Достав наконец аптечку, Лиза находит нужные приспособления и дрожащими руками рвет вату. — Прости... — раздается едва уловимый шепот. Индиго резко оборачивается к ней, вглядываясь в бледное лицо и кровавый развод на левой щеке. — Замолчи, Серпухова. Забыв про то, что не хотела лишний раз касаться Кристины, Андрющенко резко хватает еë предплечья и дергает из воды. Шокированный взгляд Кристины и еë обнаженные чувства оказываются прямо перед лицом Лизы, по которому уже текут слезы. Кровавая вода проникает в водосток, оставляя кровавые пятна от ран Захаровой на белоснежной ванной. — Прости, я... Лиз, я не хотела, — шепот смешивается с кашлем и слезами, когда индиго находит-таки сухое местечко на полу и садит туда Захарову; принимается быстро обрабатывать и затягивать глубокую рану. — Я должна была уйти... Мне пришлось из-за... Прости меня, я хотела как лучше, клянусь... Лиза сглатывает, мотая головой. — Нельзя клясться, — дрожащие руки перематывают бинтами её кисти и повыше, подкладывая под них вату в перекиси. — Какой бы я мразью или отбросом последним не была, я ни к кому не притрагивалась... — плачет беспрестанно, более целой рукой вытирая слезы и размазывая тем самым кровь по щекам. — Вообще ни к кому, луночка... Правда ни к кому... Повторяет несколько раз, как мантру, боясь, что её не слышат; вторую руку же притягивают вниз, бинты накладываются слоями и на неё. А голос её звучит так раскаянно, так искренне... — Тш... Я верю тебе. — Лиза... Луна, прости меня, пожалуйста... Я очень плохой человек, я... Прости... Я... Настоящий монстр... — заикается между сухим кашлем и всхлипами, смотря вниз на свои руки, бережно обмотанные бинтами. — Ты не плохая... Ты не мразь, не отброс, не тварь... — шепчет, плотно завязывая узлы. — Ты не ужасная, не неправильная, ты не отвратительная... — обрывисто воздух вдыхает, стараясь не говорить слишком резко слишком важные для Кристины слова. — Ты не монстр... И ты заслуживаешь любви... — подносит её руки к своим щекам и прижимает к ним, смотря в заплаканные глаза; затем прикрывает ресницы, слабо целуя в ладони.