***
Снова белые стены, больничный запах медикаментов, струилось по длинным коридорам эхо маленьких колëсиков переносок. Кристина лежала третий час на койке под капельницами, что промывали кровь, и она вовсе не чувствовала левую руку, когда как правая пылала огнём под Лизиной — та всë это время держала её крепко, сидя на низком стульчике рядом и едва ли не кивая носом от нахлынувшей сонливости, до этого буквально вымолив себе право на нахождение в палате во время процедур. — Лисëн, иди спать, — шепот не резал тишину, а будто был чем-то отдельным от неё; индиго мотнула головой. Захарова смотрела из-под приоткрытых ресниц. Болело всё тело. Она чувствовала себя какой-то обузой — причинив изрядно боли, наворотив неприятностей, она вернулась без предупреждения, так ещё и со своими тараканами в голове. Трудно было признавать, что даже после почти признания во всëм по праву остаёшься мразью. Трусом. Соплежуем, который даже не мог взять себя в кулак. Ведь, по мнению Кристины, её собственные слова бесполезно сотрясали воздух; неосознанно не обращая внимания на то, как же слова Лизы влияли на неё саму. По Андрющенко не сказать, что она думала по этому поводу. Её выражение лица не говорило ни о чем, и только Бог знал, что у неё на уме. Дверь раскрыл доктор в белом халате и со стетоскопом на шее, как в мультиках. — Елизавета, попросим вас уйти. Серпуховой Кристине сейчас необходим дополнительный осмотр. Индиго кивнула, напоследок прикоснувшись губами к пальцам Кристины в своей руке и ушла за дверь, глубоко выдохнув. Чикина не стала заходить вслед за медсёстрами, оставшись снаружи, и, заприметив Андрющенко, подозвала её жестом. — Лиза? — глаза Юлии расширились. Видимо, выражение лица индиго заставило её сильно испугаться, и девушка, привстав с небольшой лавочки, обхватила подрагивающие кисти той обеими руками. Лиза вцепилась в её ладони, почувствовав, как накатывали горячие слезы. — Господи, как ты? — Я… В норме, — выплюнула отвратительную ложь Лиза и нехотя отстранилась от медсестры, наспех стерев даже не выступившие слезы. — Слушай, мне по договору не положено это знать, да и я не стала бы расспрашивать, особенно сейчас… — Прости, Юль… Я не смогу говорить сейчас, — горькая усмешка сквозь дрожащий голос явно дала понять всю суть ответа. — Откуда у неё огнестрельное ранение в бедро? — выпалила врачебную тайну, со всей серьёзностью посмотрев в карие глаза. При полном первичном осмотре всего тела, как бы ни противилась Захарова, рассечение было заметно. — Виктор настоял на том, чтобы мы докладывали ему. Я думаю, он решит поставить ещё кого-нибудь, если Крис не справляется… — Нет, — отчетливо, оскалившись, — не говори ему ничего, ладно? Проведите Серпуховой лучшую помощь, операцию, если нужно, лишь бы она была в порядке. Я не знаю насчет ранения, я вообще нихуя не знаю, чтобы ты понимала. «Но с Виктором нас связывает только то, что он мой дядя и считает меня сумасшедшей, раз привёл тогда…» Лиза одернула себя, поняв, что на эмоциях может сказать лишнего — как будто бы ослабили разум. Она всë ещё была намертво привязана к дядюшке на основании общей травмы, она попросту не могла его возненавидеть, дескать, он имеет право мне не верить, у меня же диагноз. Но Андрющенко так или иначе не настолько съехала с рассудка, чтобы не верить своим глазам, видеокамере в том зале и синякам на теле. — Дело в том, что… По-хорошему её нужно положить в психлечебницу. Никакой врач-соматик не выпишет её без психиатра, — Лиза замотала головой уже на полуслове «псих». — Да я знаю! Это не был суицид! Она нормальная, Юль! Просто… Это просто её способ успокоиться… — Для психиатров сам факт суицидальной попытки является стопроцентным показанием к госпитализации, — старалась осторожничать при виде реакции индиго. — Значит, сделайте так, чтобы они не узнали! Я не прощу себе, если Кристина попадёт туда, ясно? — отсекла грубо. Чикина понимающе кивнула головой, теребя край халата. Девушка в курсе только малой части того, что здесь происходило и кто чем занимался, однако участвовать в жизни хорошей знакомой ей доводилось постоянно. А работать в неведении ощущалось так же, как крутящаяся белка в колесе. В силу молодого возраста на собраниях ей не ведали об особенностях работы. Мысли индиго в который раз закрутились вокруг сущности «Серпуховой». Если она снова делала это с собой, судя по менее свежим шрамам, значит, убивала? Это не должно было быть удивительным, учитывая её должность у кингов, чего уж говорить, Андрющенко собственными глазами видела, как Захарова управлялась с оружием; но по спине Лизы прошелся липкий холодок. Если в неё выстрелили за время их «разлуки», чем она, черт возьми, занималась? Сколько времени были уже рука об руку, а индиго так и не знала ни одного её знакомого, ни её специальности, ни семьи, сколько бы ни спрашивала. Знает только то, что маму Кристина любила, а за остальных членов семьи даже словом ни разу не обмолвилась. — Что говорят анализы? — Лиза расчистила голову от множества догадок, от которых её уже затошнило, ведь она повторяла их в миллионный раз. Решила спросить кое-что более важное на тот момент; не садилась рядом, попросту вростившись в пол, дабы не дрожать на месте. — Показатели хорошие, не успела занести инфекцию, — показывала бумажку с составом крови пациентки. Эритроциты, кстати, было указано не совсем обычные — их размер меньше среднестатистического, однако самого их количества в крови больше, что восполняло состав. — Хорошо… — выдохнула облегченно, потерев глаза.***
Спустя две недели постельного режима, переливания крови и осмотров Захарову, наконец, выписывают. Её не сколько волнует новый шов на руке, сколько тот факт, что Андрющенко становится отстраненней в разы. Как только они переступают порог квартиры, где всë убрано, Лиза касается локтя Кристины. Та вздрагивает, бросая поникший взгляд. — Больше не делай себе больно. Захарова кладёт ладонь поверх её и гладит, нехотя помалкивая. Она бы соврала, но больше не хочет. Дни сменяются один за другим как-то странно. Искусственно. Кристина постоянно намеревается начать разговор, но он обрывается, стоит чайнику внезапно вскипеть или позвонить кому-то на телефон. Они молчаливы, о случившемся никто и слова не роняет, будто они действительно просто телохранитель и работодатель. Только и всего. К этому можно было бы привыкнуть, если б Лиза и Кристина не были собой. Каждую грызёт что-то, но каждая выбирает вариант закусить язык, делая свои выводы. Слова Захаровой уже который раз звучат в синеволосой голове и она понятия не имеет, за что та настолько сильно себя ненавидит. Настолько, что готова случайно порезать себе вены, не есть и убивать себя плохими привычками; ведь Андрющенко на тысячу процентов уверена, что в уходе Кристины виновата она сама. Лиза сгорает в любви, как спичка: она верит Кристине, верит каждому её слову, но воспоминания не дают ей вести себя, как раньше. Она готовится к восстановлению доверия сознательно с целью прийти к тому, с чего они начинали. Потому что любит. Потому что Кристина приехала к ней тогда и спасла её жизнь во всех смыслах. А её уход… Лиза всë принимает, как должное. Она поменялась — стала жёстче характером. Кристина же её отстранённость принимает по-другому. — Что-то случилось? — спрашивает хрипло; Лиза растерянно смотрит в телефон слишком долго. — Пропущенный от Виктора, — на удивление отвечает, нервно кусая губу с помощью пальцев. — Что же делать… — Перезвони? — индиго начинает мотать головой слегка панически, сжимая телефон в руке. — На нас же выйдут. — Выйдут? С чего ты взяла? — Крис в непонятках хмурит брови. — Выследят же, — обнимает свои локти, пытаясь силой мысли вытолкнуть из своей головы мерзкий голос Савкина; чуть жмурится, думая, вдруг там что-то важное. — Из-за этого, скорее всего, на тебя и вышли те мужики… Кристина сразу понимает, что речь идёт о заказных Михайловой. — Нет, стой, — Захарова качает головой и берёт ту за плечи. — Это бред, Лиз. Всë будет хорошо. Ты можешь ему позвонить. — Почему это бред?.. — ежится, стряхивая с себя её руки. — А почему должно быть правдой? — Кристина не давит, но её голос сам по себе становится ещё мягче, когда она видит, как та дрожит; а у индиго звучит гул в ушах при воспоминании, как её приложили головой о кафель прошлой квартиры после звонка подруги. — У них нет доступа к вышкам. Мой брат шарит за это всë дело, хочешь, я ему прямо сейчас позвоню и вы поговорите? Карие глаза словно кивают доверительно. — Не стоит, — сглатывает и качает головой, включая телефон вновь. Захарова смотрит на индиго, пока Андрющенко ждет ответа от Виктора, и тот незамедлительно берёт трубку. — Ну наконец-то, Елизавета. Диалогов поменьше, я жду тебя и Кристину Серпухову в четыре, ибо в шесть у тебя назначена встреча. Не опаздывай, — голос старшего Андрющенко звучит раздраженно. — Да, хорошо… — вызов сбрасывают моментально. Лиза хмурится, еле сдерживая себя, чтобы не бросить новоприобретенный телефон в стену. Кристина опирается спиной о стенку и покачивает в волнении щиколоткой. Кажется, что зря она всë это затеяла, что нужно было изначально найти добросовестного телохранителя самостоятельно и только потом уйти со спокойной душой. Кажется, чувства Лизы прошли и она просто смирилась с тем, что Захарова снова с ней и пытается ещё что-то вернуть. Что Андрющенко больше никогда не осмелится довериться ей. Что Кристина только продолжает ей причинять боль даже просто своим присутствием, не то что выходками, служит просто напоминанием о плохом. Единственная преграда перед окончательным вердиктом в её умозаключениях состоит лишь в тех словах. «Может, ты ебалась с кем-то, пока он меня…» Дает ли эта фраза надежду или окончательно её растаптывает? Кристине мерзко даже представлять, что она занялась бы сексом с кем-то после неё. Кристине страшно представлять, что делал тот подонок, пока она спала в тюряшке, а потом в больнице с пулей в ноге. И Кристина в ужаснейшей остолбенелости. Теперь, кажется, нужно перетереть её непростое решение с Лизой. Она боится сделать ещё хуже, а терять ей, в целом, уже нечего. — Погнали в офис, — раздражение дяди перенимается его племянницей, и она направляется в комнату, чтобы привести себя в порядок. Захарова кивает себе под нос, оставшись стоять там. Ей только куртку накинуть.***
— Дядюшка, могли бы предупредить, что Кристина вернётся. Я была не готова, — холодный тон не намеревался вызвать негодование. — Какая разница, мальвина? Ты хоть головой думай, когда делаешь с ней что-то. Ладно рыжий, но теперь ты пришелец из другой галактики? — пассивная агрессия Виктора, так присуща индиго, сочилась в каждом его предложении. — Это тоника и она вымоется, — оправдания не звучали стыдливо, скорее наоборот, Лиза скрывала язвительную ухмылку. Кристина мельком переводила взгляд с одного Андрющенко на другую. — Ага, прелестно. Координаты у тебя есть. Подписи, помнишь? Поставишь только две: в разметке с нашей долей и о соглашении. — Я всë помню, дядя. — Отлично. Отчет на почте жду. Сгинь с глаз моих, — и Лиза, поджав губы, рывком забрала документы и вышла, стараясь сохранить самообладание. Виктор Андрющенко на пределе. Это было заметно даже в напряженном молчании, когда индиго с Захаровой только заходили. Желания находиться здесь оставалось всë меньше. — Тебе очень идёт синий цвет, — прошептала невзначай Шумахер, повернув руль. Лиза незаметно усмехнулась. — Тебе, вообще, всë идёт… — Типа подлецу всë к лицу? — пожала плечами, а Захарова слабо улыбнулась. Поездка в поместье где-то на окраине длилась всего час. Это был офис в небоскрёбе на семнадцатом этаже из тридцати, полностью принадлежавшему директору компании. Девушки единогласно решили зайти в навороченный лифт, чтобы подняться к нужному этажу. Кристина рассматривала Елизавету, облокотившись о поручень. Внешний вид Андрющенко идеально подходил мероприятию: длинное черное пальто и тёмно-синяя рубашка, перекликающаяся с её волосами создавали впечатление, словно она действительно самый деловой сделочник в стране с самой мрачной, но выпалированной до блеска репутацией, вселяющей доверие. Кристина, вообще, любила рассматривать Елизавету. Выйдя из коридора, они направились прямиком к офису, который находился чуть ли не в центре высотки. Их встретила охрана у входа, и Лиза показала паспорт. В помещении была очень хорошая продуваемость — Захарова поежилась, пусть куртка была достаточно плотная. — Добрый день, — улыбка слишком фальшивая, какая-то нетерпеливая, — мы ждали вас с открытыми дверями. — Очень лестно, благодарю, — Андрющенко снова включила свою профессиональную маску, но Кристина завороженно залипала на неё, как и прежде. Она осадила своё внимание и перевела его на окружение: белый длинный стол, папки, документы, чай. Подозрительно тихо. Неужели в этой сети уже окончен рабочий день? — Давайте без формальностей, сразу к делу, — четкий говор и излишняя жестикуляция навевала Кристину на мысли, что что-то не так, — я покажу вам, Елизавета, место для ваших подчиненных. «Будто я уже всë подписала. Знает же, что Виктор заранее всë решил, а я тут марионетка, — стиснув зубы, растянула губы в улыбке и кивнула, как бы ни хотелось именно в этот момент наплевать на всë и уехать в другой город, где никто её не знал и никому не было до неё дела. Разве что Кристину прихватила бы с собой.» Лиза вышла из-за стола, оставив лишь одну подпись, и они с Кристиной вошли в длиннющий коридор с тенью. Они что, освещение экономят? Руки Захаровой заломали назад. Она успела схватить карманный нож и вонзила его в брюхо охранника, крикнув. — Лиза, иди наверх! — руки освободились и она вытащила пистолет, выстрелив разом и в руку начальника, которая потянулась к Андрющенко. Тогда безопасность была прямо пропорциональна высоте — чем выше, тем безопаснее. Объяснимо отсутствием людей и тем, что лифт там, как бомбоубежище. — Чт… — индиго не успела оглянуться, так как шла впереди всех, но как только из-за угла появилась ещё одна партия мужиков и руки одного из них чуть не коснулись её головы, она обвела его за пояс и кинула назад через прогиб. Пауза далась на пользу. Захарова быстро оценила обстановку. Сложновато. Они безоружны, выходит, планировали взять силой и держать, но не убивать. Чудно. Когда Лиза практиковала уже третий приём с выходящими, как автобус к станции, охранниками, Кристина во время этой мясорубки снова голос подала. — Сука, беги наверх! — едва не уронила оружие, когда её кулак проехался прямо по широкой челюсти. Она стреляла попутно в тех, кого каким-то чудом повалила Андрющенко; параллельно удивляясь, что та вытворяла. Стало понятно, почему она в самом начале так скептически отнеслась к новости о том, что у неё будет телохранитель. — Завались, Серпухова. Я не бесхребетная, — едва спина Андрющенко оказалась на полу под давлением чужого тела, Захарова забыла о своей новоспланированной жертве в виде громилы и выстрелила в ту ногу, что наступала на руку Лизы. Девушка мигом выбралась под истошный ор мужика. Один из них разбил стекло шкафа на стене с моделью пистолета и попытался выстрелить в Захарову. На этом моменте её голос в сторону индиго злостно сорвался. — Быстро. Наверх. И Лиза пятилась медленно, с каждым выстрелом жмуря глаза, понимая, что не могла ничего сделать. — Только вернись… — прошептала в переживаниях, убегая к лифту и поехала на последний этаж. Наверху и вправду никого не было. Она сквозь предметы видит? Шумахер рьяно отбивала подстреленных, которые поднимались, как зомби из-под могил, шатаясь, но силушки у них богатырские; уворачивалась от пуль умело, всë-таки выбив пистолет у не особо-то опытного в этом деле парня. В две руки она стреляла по возможности в каждого, не жалея. Лишь начальник потерял сознание то ли от шока, то ли от удара головой о лестницу — его она не добивала, ведь повозиться пришлось бы уже не Виктору, а Степану.***
Лиза бредёт по этажу, содрогаясь с каждым громким выстрелом. Кулаки побаливают, но в моменте ничто не сравнится с тревогой за самого близкого человека, пульсирующей в висках. Она в самом деле складывает ладони друг к другу и начинает бормотать в разных формулировках один и тот же смысл — «только бы она выжила». Ноги трясутся, руки держатся за стену, по ощущениям схожей на вату. Иной раз чувствуется вибрация от мощных падений крупных тушек. Когда Андрющенко случайно находит выход на крышу, то поднимается туда. Небо постепенно окрашивается в розовый цвет, и, на удивление, оно достаточно чистое: тучи за ночь превратились в размазанные, как кистью на холсте, облака, а солнечные лучи теперь подсвечивают их незамысловатые контуры. Индиго подходит к краю и ради интереса глядит вниз — она ещё ни разу не была на такой внушительной высоте. Весь город видно, как на ладони. В этом районе не мало как небоскребов, так и обычных американок, ещё не успевших преобразиться под новые стандарты. «Жители наверняка уже позвонили в полицию… — интересно, как Серпуховой всë сходит с рук?» Не может же Виктор иметь столько связей, чтобы оправдываться, и не всегда же докажешь, что это самооборона. Странно. Лиза мотает головой, словно от мыслей отмахиваясь. Садится на край, свешивая ноги. Ей не страшно — она, так-то, любит подобные места. Если бы не выстрелы снизу и душащая горло паника, она бы по-настоящему насладилась атмосферой. А сейчас это место оказывает лишь более менее успокоительный эффект — индиго качает щиколотками, дрожаще вдыхая и выдыхая, пальцами впиваясь в гранитное ограждение. Сзади слышится шорох — Лиза оборачивается. Из небольшого люка выходит Кристина, юрко приподнимаясь на локтях. После потасовки её одежда скомкалась на изгибах, черные брюки испачкались чужой кровью, а в противовес видок у неё, словно она за хлебом сходила. В сизой голубизне прослеживается неизвестный мандраж, едва заметный. — Нашла, — передвигает ноги Захарова, наблюдая Лизу на фоне уже слегка потемневшего из розового в рубиновый заката. Андрющенко встаёт с ограждения и подходит к ней, осматривая. Ушибов, вроде, нет. Выдыхает. Кристина стоит на месте, чуть сжимая кулаки и смотрит в сторону. Не знает, как начать. Как о таком говорят вообще? Сердце в пятки укатывается, а мозг накидывает варианты, что, в случае чего, здесь достаточно высоко и… — Поехали, — Лиза обходит Захарову, подходит к деревянной дверце, но её останавливает хриплый голос со спины. Сорванный и бесконечно грустный. Кристина переступает через себя вновь, вываливая свои душевные испытания наружу, наконец договариваясь со своим внутренним демоном, что так будет правильнее. — Как доедем домой, я… Я могу совсем уйти, если ты хочешь. Пауза. Андрющенко чувствует ком в горле, не веря словам. Словно это какая-то помеха на радио. Захарова с мнимой решительностью бросает взгляд в лесные глаза. — Уйти?.. Какая же ты… — Лиза скалит клыки; начинает негромко, но голос резко превышает все децибелы в воздухе. — Какая же ты дура! Кристина, ты просто колоссальная идиотка!.. — Захарова вздрагивает, как от пощечины. — Нахуя ты это делаешь?!.. Хочу ли я?! Никогда не хотела! — вжимает ногти в ладони, сдувая синюю челку. — Сука, да мне уже всë равно, какая была причина! Я люблю тебя! Ты меня слышишь?! Люблю, блять! — кричит, буквально наступая на неё своим напором; Кристина делает шаг назад, и хрупкие слезы сбиваются с её ресниц. — Какого хрена ты не можешь это признать, скажи мне?!.. Делаешь всë, чтобы я тебя разлюбила?! Хочешь вызвать ненависть к себе?! Так я тебе скажу — можешь даже не пытаться! У тебя не получится! — указательный палец взносится перед её грудью, сердитые глаза смотрят точно в напуганные потаявшие океаны; Захарова сглатывает при виде плачущей индиго, и поток хлещет с новой силой. — Я знаю тебя! И я люблю тебя настоящую! Люблю!.. Люблю, люблю, люблю и буду любить!.. — сиплый кашель в кулак, взгляд опускается и голос становится гораздо тише. — Я люблю тебя. И если ты не готова это принять, если не чувствуешь ко мне того же… — разводит руками, вновь поднимая глаза. — Тогда проваливай! Я тебя не держу! Уход… Монолог резко обрывается. Губы Захаровой прижимаются дробно к губам Андрющенко. Ладони Кристина кладёт поверх её щек и дрожаще оглаживает пальцами от непрекращающихся соленых дорожек. Лиза дергается, распахнув глаза. Желваки играют на её стиснутых скулах. Захарова не целует. Она едва касается поджатых губ, её ресницы дрожат, Кристина вся дрожит, норовясь унять всполох чувств в груди, этот извергающийся вулкан, который она не в силах больше сдерживать. В какой-то момент Лиза расслабляет дрожащие губы и отвечает. Прикрывает глаза. Всхлипывает прямо в поцелуй, позволяя раскаленным губам сминать собственные ледяные, позволяя себе распасться на миллион атомных частиц в новой вариации меланхолии. Меланхоличный поцелуй — болезненно приятный, снимающий оковы, как будто расстегивает сильно затянутые наручники на запястьях. Захарова со всей нежностью обращается с искусанными губами, заставляя Андрющенко ещё больше разрыдаться в неминуемом шторме. Вода тушит огонь — та словно испаряется, образовывается в дымку от того, как же мягко Кристина заткнула её поцелуем. Руки Захаровой опускаются к напряженным плечам — она спускается в односторонние объятия, слезы катятся ручьем и впитываются в темно-синюю рубашку индиго. Давно простреленная ключица моментально мокреет. — Прости… — шепчет часто-часто, неустойчиво обнимая острые плечи. — Прошу, прости меня… Лиза поднимает натяжно руки и кладёт на спину Кристины: правая чуть сжимает её куртку посередине, а левая плечо. Боль тяжелым грузом падает сквозь этажи вместе с бешено стучащим сердцем. — Всë хорошо, — говорит почти на ухо, почти полностью подаваясь в объятия. Пьянящие, тёплые, такие родные, что ноги подкашиваются. — Я больше не уйду… Я всегда буду рядом, луночка… Прости меня, уебанку… — Глупая, — прижимает ближе, утыкаясь лбом в плечо Захаровой. — Заканчивай уже. Давно простила. — Лиза, — пальцы Кристины зарываются в синие волосы и оглаживают за ухом, к затылку, к макушке, — Лиз… Ты лучшее, что было в моей жизни. Индиго улыбается сквозь слезы ей в плечо, вдыхая её вишневый аромат полными легкими и шепчет. — А ты в моей... Кристина поднимает голову Андрющенко в ладонях и смотрит в карие глаза близко-близко. Лучи садящегося солнца играют в них, радужки словно светятся изнутри, а уголки губ Лизы всего лишь чуть-чуть приподняты вверх, когда Захарова выдыхает на них облако горячего воздуха и наклоняется, чтобы поцеловать ещё раз. Андрющенко не замечает ни мороза, жалящего кожу, ни сильного ветра, что развеивает её волосы, — ведь на душе впервые за этот год тепло. Поцелуй под лаловым закатом оказывается самой исцеляющей вещью для истерзанных душ. — Домой? — эта обаятельная хрипотца никогда не звучала так ласково без печали. И Лиза кивает, беря ладонь Кристины в свою и скрещивая пальцы снизу в замок.***
Документы благополучно вернулись к хозяйке, как и её пальто. Переступание через окровавленные трупы уже вызывало желание вырвать. Спустившись через черную лестницу, девушки поспешно направились к выходу. Шумахер шла спереди, осматриваясь. За руку держала индиго. По пути пришлось пристрелить ещё одного — Лиза подпрыгнула на месте от неожиданности, ведь Захарова почему-то не предупредила перед выстрелом; пихнула ту в плечо, на что она виновато поцеловала другую в щеку. На улице послышались сирены полицейских машин — окружить здание они не успели из-за его габаритов. — Бежим, — Кристина потянула Лизу за руку и они сорвались с места. Ветер пронесся сквозняком с головы до пят. — Куда?!.. — послышался мужской голос где-то отдалённо, со стороны основного входа. Миг. Пятки сверкали. Лиза бессмысленно улыбалась, адреналин подскочил в крови, заставив алую жидкость вскипеть. Они вбежали в тьму дворов, где припарковалась Захарова, и буквально запрыгнули в машину. — А если заметят? — Не догонят. Дыхание сбилось, как только Кристина нажала педаль газа. На руку сыграл тот факт, что она знала эту местность, как свои пять. Лиза удивлённо ахнула, округлив глаза; вцепилась в сидушку, как силой давления её плотно прижало к спине сиденья. — Ремень пристегни, ебаныйврот! — разрезала громким голосом Шумахер шумящий воздух, который уши закладывал. Захарова гнала по трассе в сто восемьдесят пять километров в час, маневренно обгоняя попутчиков. Довелось ехать по более длинному маршруту, дабы не попасться на камеры и не подхватить ещё несколько машин в придачу. Лиза никогда не ездила на такой высокой скорости — кажется, она забывала дышать, пока картинки деревьев и домов за окном сменялись в мгновения. Дух захватывал, распахивал всю грудную область резким дуновением из приоткрытых затемненных окон. Как только удалось скрыться от хвостов, Кристина понизила скорость, но тут индиго замахала руками и начала одной рукой указывать на ручку двери, а другой держалась за рот, мыча. Захарова остановилась посреди поля. Лиза тут же выбежала из машины в листву кукурузы и беднягу стошнило. И Кристина просто… — Хватит с меня ржать!.. Нет, она не из злобы, может, насыщенность дня событиями подорвала её умение держать себя в руках, но в тот момент всë, что ни делала индиго, вызывало у неё счастливую улыбку, так что... — Прости, — она слабо посмеивалась, уткнувшись лбом в свой локоть на руле, а затем подняла сочувственный взгляд. — Ты как? — Всë окей. Меня часто укачивает в машине, но ты впервые гнала так быстро… — села обратно, влажными салфетками вытираясь. — С тобой да, впервые, — ехала дальше с привычной скоростью в укрытую сумерками подворотню. — А ты постоянно так? — нахмурила брови, сложив руки на груди. При последнем воспоминании, как Захарова возвращалась пьяной, ещё и с таким месивом на руках, волосы чуть ли не дыбом встали. — Есть такое, — легко улыбнулась; на душе так легко никогда не было, — не ругайся. — Буду ругаться… — перевела взгляд вниз, мотыляя коленками. — Лиза-чертова-язва!.. Запрещает мне кататься!.. — хрипло пропела Захарова, словив немного слишком недовольный взгляд, даже не глядя. — Не злись, ты же знаешь, я контролирую дорогу. — Ну ты прям этот, как его… — защелкала пальцами, глянув в окно; полуулыбка сквозила в голосе. — Михаэль какой-то там. Захарова криво приподняла уголок губы. В квартиру получилось вернуться к половине десятого. Довольно-таки не поздно, однако усталость ото дня накатила с такой силой, что обе готовы были слечь без задних ног. Кристина понесла себя на кухню с целью заварить чай, а Лиза поплелась в ванную, чтобы почистить поскорее зубы и поставить вещи стираться. Спустя отведенное время сонно начала развешивать их рядом с батареей, но в зал зашла Захарова и безмолвно помогла с этим. На кухне они пили чай в уютном молчании. Кристина смотрела на индиго с такой уветливостью, что Лиза глаза прятала в чашку, не скрывая маленько даже смущенной улыбки. Боже мой. Андрющенко и не представляла, каково это — испытать такой взгляд от Захаровой. Кристина сильно поменялась. В её глазах, словах, действиях, поступках нет того, что Андрющенко замечала с каждым разом в первую очередь всë их время в прошлом году, нет той… Отрешенности. Слишком непривычно. Слишком волнующе. Будто заново влюбляешься. — Пошли спать… — прошептала под нос Лиза, встав из-за стола. Кристина последовала за ней, как обычно уложила в кровать, убедившись, что индиго падёт именно в сон, а не замертво. Напоследок позволила себе прикоснуться губами её лба, и Андрющенко чуть зажмурила нос от приятных ощущений. — Сладких снов, луночка, — привычная формулировка, привычный звук выключателя настольной лампы. Захарова почти сделала шаг к выходу, как её кисть легонько сжали пальцы Лизы и раздалась тихая просьба. — Останься... — и Кристина выдержала взгляд ореховых глаз, улыбнувшись. Одна жизненно-важная мышца содрогнулась. Порхающее покалывание в груди, как в первый раз, разраслось с силой по всем венам волной. Матрас с правой стороны мягко прогнулся. Кристина прикрыла веки и глубоко вдохнула, благодаря этот день за возможность полежать с ней в одной кровати вот так, готовясь ко сну… Как тут руки индиго протянулись к ней, трепетно обнимая, левая нога закинулась сверху, а тёплое тело прижалось откуда-то сбоку, носом утыкаясь в плечо. Захарова почувствовала мандраж по шее от щекотного дыхания под ухом — обняла в ответ покрепче, дабы не дать понять этого Лизе. Но Лиза всë поняла так, как нужно.