***
Андрющенко на парах в университете, а Захарова носом кивает в документы, сжимая их в кулаках. Не угадала. Гребанная спешка не дала сосредоточиться, но и это лучше будет, чем ничего — можно Денису кинуть, а он и то проанализирует, и найдет этого неизвестного Андрея, чтобы затем больше узнать о наемниках. Именно наемниках. Точно ясно, что лично им убирать Андрющенко было не за чем. Кристина прочитывает подробности дела: убили жену, по всей видимости, этого же загадочного Владимира по его инициативе, а также ближайших родственников её с мотивом мести за измену. Дело настолько скучное, что Захарова стонет, стукая себя им по лбу. — Ну Ден что-то да откопает... — сообщение брату отправляет, второй рукой пихая документы в рюкзак обратно. Черри крутится вокруг, то и дело норовясь залезть в рюкзак её, но Кристина оттаскивает щенка осторожно, поглаживая затем и целуя в голову. — Сигаретами пахнуть будешь, а твоей маме не нравится их запах. Лиза. Нужно не оставлять следов. Кристине не хочется, чтобы Лиза прознала обо всëм, что она затеяла. Не хочется по нескольким причинам: напоминать о случившемся, наводить на ложные надежды, заставлять её волноваться пуще прежнего и, в следствие этого, подставлять всю операцию коту под хвост, ведь индиго может запретить копать дальше. О да, Андрющенко просто очень часто закрывает глаза на многие вещи. При мысли о ней Захарова улыбается бессмысленно, играясь шнурком с Черри. Когда солнце садится вновь, уже позже немного в связи с наступлением весны, Кристина езжает за Лизой в университет привычный, который она видеть рада каждый день. Особенно, когда Лиза выходит, взглядом ища привычную черную машину. — Серпухова, покрасишь меня сегодня? — вваливается на переднее сиденье, в руках держа портфель и краску к нему прижимая. — Синяя металлика престиж? — наклонившись, читает название на упаковке, а затем глаза поднимает на индиго. Это краска, а не тоника. И теперь она точно не смоется во время ближайшее. Лиза ухмыляется так же точно, как в кабинете у старшего Андрющенко. — Да-а. Вилка ещё игрушку подарила нашей малой, — улыбается, показывая игрушечную кость. — Это Аляскина с её детства, чтобы зубы чесать. Захарова восхищённо кивает — от взгляда индиго скорее, нежели от погрызанной кости; а Лиза смотрит довольно, ведь их ребёнку скучно не будет. — Ох, как она счастлива будет, — хмыкает, заводя машину и езжает к их дому. В ванной уже, раскрыв краску и намешав её с бальзамом, Кристина хвост собирает, поглядывая на индиго, которой не терпится уже; а рядом ошивается Черри, то и дело на коленки запрыгивая сидящей на бортике ванной Лизе, а она ловит еë и выпускает затем, смеясь себе под нос. — Так-с, — перчатки натягивает, а затем в ладони хлопает, — а футболка не запачкается? Андрющенко чуть сжимает шов белой футболки, отводя взгляд в сторону и губу кусает, мотая головой; некоторые синяки ещё не прошли, а по всему телу словно присутствуют горящие следы рук покойного Савкина, словно светятся красным пламенем четко по очертаниям его пальцев — примерно так и видит Лиза своё тело каждый раз, когда смотрится в зеркало, поэтому больше она этого не делает. Мерзко. Захарова кивает кротко, индиго кажется, словно она понимает всë; но Захарова действительно понимает и боится сделать хоть шаг неверный, потерять боится её и всë то, что так поломанно дается построить, по осколкам будто собирая такую ломкую, непрочную надежду. — Сорян, Черрик, мне нужно тебя подвинуть, — проходит ближе к Андрющенко, меж коленок её вставая и на волосы наносит яркий пигмент, пальцами нежно касаясь. Лиза смотрит снизу большими глазами, дыхание затаив и пальцы сжимает на бортике ванной, выдохнуть не решаясь, словно от выдоха её сердце выпадет из груди и укатится под эту же ванную. Кристина наносит аккуратно, прокрашивая каждую прядь и прочесывая затем гребешком, втирает в тёмные корни, параллельно делая массаж головы; Андрющенко глаза прикрывает, выдыхая разгоряченный воздух на шею Захаровой. А та вздрагивает слабо, продолжив не подавая виду, хотя внутри бушует ураган. Они, на самом деле, так мало обнимают друг друга. Лиза руки протягивает к её спине и поглаживает немного; по спине Кристины тут же проносится волна мурашек, а по ногам ниже коленок бодается щенок, поскуливая. — Готово. Я постаралась, — честно сознаётся Кристина, не уходя, к раковине поворачиваясь и скидывая туда перчатки испачканные. — Спасибо большое, — поднимает уголки губ индиго, в зеркало смотрясь с правой стороны напротив. Захарова в ладони берёт её лицо и к себе поворачивает, оглаживая большими пальцами; а Лиза смаргивает слегка неловко, когда та так открыто пялится; а Кристина делает теперь так слишком часто, слишком сильно вгоняя в краску Андрющенко. Почему-то. Что-то в её взгляде изменилось, что-то в прямом смысле встряхивает сердце индиго. — Такая ты красивая, Лиз, — на лицо она не улыбается, но то самое что-то словно и в голосе её сквозит. Андрющенко тушуется окончательно. И ей так приятно становится, но в ответ она сказать и слова не успевает. Губы накрывают чужие, прижимаются мягко, язык своим обводя и отстраняются с прерогативы Лизы, которая ладони на плечи кладёт устойчиво. — Кристин... — смущение кроет, она взгляд вниз прячет вместе с улыбкой. — Давай тебе маску сделаем? Захарова хмурится чуть, усмешку не скрывая. — Зачем? — Я хочу поухаживать за ними. Они такие прекрасные, — тянет Андрющенко, на палец наматывая золотистую прядь в хвосте, что на плечо спадает. — Как ты их отрастила? В ненависти к своим волосам Кристина бровь выгибает; а Лиза с восхищением разглядывает, и у первой воспоминание приходит, как та их целует нежно. «Хотя, волосы индиго такие мягкие на ощупь, может, и не зря?.. — и ей хочется, чтобы той было приятно их трогать, ведь теперь она ей всë, что угодно со своим слабым местом сделать позволит.» — Просто не стригла, — пожимает плечами, руки с щек чужих убирая и вздыхает, взглядом окидывая полки. — Ладно, давай. Глаза Лизины загораются, и она руки задирает к полкам, забрав банку небольшую с ароматом белого персика; и Кристина немного слишком долго наслаждается им, когда Лиза по рукам своим размазывает субстанцию, ведь так пахнет Лиза, и это невероятно. Особенно восхитительно сочетается с её духами. — Ты токсикоман? — с усмешкой полагает Елизавета, когда на и так чистые влажные волосы маску наносит, распределяя равномерно по длине всей. — Чего? Я не принимаю, — откуда-то снизу бурчит, руками опираясь о плитку и ждёт, когда индиго набалуется. — Ну, токсикоман это тот, кто всякие пахнущие штуки вдыхает, чтобы словить дурманящий эффект, — разделяет длинные пряди аккуратно, вспоминая, как на самой первой квартире только мечтать могла, чтобы трогать их постоянно. Ей всегда до чёртиков нравились её волосы. — А считается, что я индигоман? — Захарова подзатыльник лёгкий получает.***
Черри всю жизнь их заполонила: Кристина пелёнки привезла, поводок и ещё несколько пачек корма, Лиза организовала небольшую халабуду из подушек, куда постелила плед, а гулять с щенком они выходят исключительно по расписанию, чтобы Черри привыкла. Обычно все вместе гуляют, но иной раз Андрющенко много домашки задают, и Захарова по плечу её гладит, обещая затем помочь, выгуливая щенка сама на площадке. А потом они смотрят что-нибудь втроём, щенок носится по всей квартире с Лизой на пару — точно идеальная комбинация — пока Кристина, уставшая после ночных заданий или раскопок по делу, в этой халабуде из подушек лежит и слушает диалоги какого-то детектива. Одним вечером Андрющенко вновь гитару достаёт, чтобы поиграть некоторые аккорды и песню сыграть, а Кристина напротив сидит и слушает её пение чудесное, на её пальцы искусные залипая, удивляясь, как вообще могут быть пальцы такими красивыми. Грубоваты на концах, а во всëм остальном нежные, движения плавные и струны словно сами подстраиваются под их волшебное настроение, мелодию создавая. — Хочешь поиграть? — вдруг взгляд поднимает, улыбаясь. Захарова теряется чуть — никогда она не пробовала, но всю жизнь научиться мечтала, только вот то времени не было, то сил, и желания встать утром, в принципе, не особо часто её посещало. — Я всегда хотела научиться... — Лиза улыбается. — Я могу научить тебя, — но Захарова продолжает. — Мне медведь на ухо наступил. Но индиго сама гитару вручает ей, сразу правильное положение подобрав и руки её кладёт на верное место, чтобы и удобно было, и видно струны. — Лиз... Блять, — в левой руке чуть струны сжимает, правой не смея прикасаться, иначе издался бы самый отвратительный скрип, как ногтем по зеркалу проведи. И индиго гитару забрала бы, в жизни больше не дав её в руки Захаровой. — Да ну тебя, — фыркает, самостоятельно её пальцы сгибая и проводит пробно по струнам так, что получается аккорд. — Пробуй, сыграй. Кристина по струнам проводит и сама себе удивляется, когда звучит что-то не противное. — Нихуя... — Это аккорд Am, — на ходу поясняет, пальцы затем её переставляя на другой лад, и Захарова снова по струнам ударяет уже увереннее. — Ай, блять, — шикает, на метал надавив слишком сильно. — Поудобнее возьмись, солнце, — мягко в её ладонь инструмент вкладывает, и добавляет затем с улыбкой. — Это же не пытка. Кристина губу закусывает, по струнам вновь ударяет, ещё раз потом, а следом пальцы переставляет образом таким, что выходит другой аккорд; Лиза в ладони восхищённо хлопает. — Ты умница! Сама нашла аккорд, так ещё и G! — хвалит её искренне, в щеку целуя. А Захарова уголок губы поднимает, с ещё одним положением пальцев экспериментируя. — Я очень хочу бой научиться играть, — взгляд поднимает на индиго, глаза которой от гордости горят. — Давай с шестёрки начнём, что скажешь? — Кристина кивает, не особо-то разбираясь. — Легче будет запомнить так: вниз-вниз-вверх, вверх-вниз-вверх, вниз-вниз-вверх. Захарова струны не так задевает и сама от звука неприятного морщится, Лиза тоже, но не показать этого старается. — Я насилую твою гитару, — выдыхает, инструмент протягивая. — Давай я тебе покажу, а ты попробуешь повторить, — компромисс находит, в руки гитару перенимая и комбинацию показывает на аккорде С медленно, так, что мелодия приятная получается. — А потом другой аккорд берёшь и точно так же, — самые простые использует, теперь F показывая. — Ты будешь чувствовать это. А Кристина за пальцами её вновь наблюдает завороженно, но слушает внимательно, кивая иногда; в голову строчки разные лезут, она к ним рифму параллельно подбирает и хмурится слегка, оттого Лиза по голове её гладит. Черрик рядом прыгает, трется шерстью своей о спины их и к Андрющенко на плечо то и дело запрыгивая — полюбила так сильно; индиго на руки еë берёт и гладит беспрерывно, когда обратно инструмент вручает Захаровой, чтобы та тренироваться пробовала. И у неё получается постепенно, не сказать, что чисто, однако учится она очень быстро. — Сейчас, я ребёнка покормлю, — встает Лиза с щенком на руках, из-за плеча одобрительно бросая. — Продолжай, солнце. Гитара будто создана была для тебя. За дверь уходит, смесь намешивая, пока Черри хвостом виляет; а Кристина головой качает умилительно от того, как индиго её замотивировать пытается. Листок в руки берёт и к коленке наклоняется, строчки из головы записывая рифмованные, и выходит нечто непонятное, однако вполне между собой гармоничное. «Фигня какая-то.»***
К ночи, когда щенок в другой комнате спит, Лиза Кристину целует внезапно взыскательно, за кофту её на себя тянет, с желанием губы вкушает и нижнюю закусывает, зубами оттягивая; Захарова запинается едва ли, явно такого в ближайшее время не ожидав, но отвечает, и не так, что бы отстранённо, а вовсе пленительно, словно скучала за поцелуями этими всю жизнь свою. Андрющенко на спину ложится, когда та плечи её опускает назад мягко, снова целует, языком меж губами проскальзывая, поток горячей крови в каждой вене чувствуя; наблюдая, как ресницы индиго от её мягкого напора прикрываются, а пальцы в волосы светлые зарываются, путаются в них хаотично. А Лиза коленки подгибает в страхе неизвестном, вместе с этим от поцелуев раскалённых в шею расплавляясь, мысли все свои теряя, стоит Захаровой ладони свои тёплые под худи её протянуть и кожи нежной разгоряченной прикоснуться. — Стой... — с придыханием на руки её свои кладёт, останавливая слегка, дыша рвано сквозь приоткрытые губы. — Я хочу остаться в нём... И Кристина кивает мягко, губами возвращаясь к коже оголенной на шее, и так она аккуратно всë сделать старается, так боясь разбить хрупкое до невозможности доверие между ними. Андрющенко через раз дышит, знакомые родные прикосновения её в транс загоняют, словно она только их чувствовать способна, словно они только для неë и созданы были, словно Кристина действительно только её и была с ней всю жизнь не как телохранитель, а настоящий ангел-хранитель. Глаза слезятся непроизвольно, невесомые слезы блестящие скапливаются в уголках глаз карих выразительных, губы до крови прокусываются, нос в волосы мягкие такие утыкается, вдыхая аромат знакомый, смешанный с сигаретами вишнёвыми; и это новый рецепт дурманящего аромата, что Лиза сама себя токсикоманом заядлым чувствует, когда всë чаще его вдыхает. Захарова бёдра её оглаживает осторожно, покалывания в них вызывая, жар внутри индиго по всему её телу распыляя; и она её реакцию видит, каждое вздрагивание на свой счет воспринимает, поэтому так медлительно продолжает, словно это путь по тонкому льду в марте месяце. — Всë хорошо? — в который раз спрашивает, постоянно по руке в замке их поглаживая, большим пальцем на середину ладони нежно надавливая. — Да, — а Лиза дрожит теперь с большей силой, паника растёт в прогрессии геометрической, веки жмурятся от перепада температур, которые Кристина устраивает на пару с воздухом в комнате ночным. — Я остановлюсь, только скажи... — шепчет куда-то в шею под ухом, дыханием своим опаляя, так близко находясь, что у индиго крышу сносит от адского месива эмоций. В спине выгибается, пальцами дрожащими за спину Захаровой держась и едва дышать умудряясь, когда каждый вдох судорожно грудь поднимает и сердце словно в пляс отпускает. — Да, пожалуйста... — и руки тёплые с бёдер оголённых убираются тут же; Лиза вдох полноценный делает в попытках унять тревогу нарастающую, с воспоминаниями давящими связанную. Захарова головой ложится на грудь её, обнимая нежно худое тело, дрожь крупную успокаивая весом своим и щекой прижимаясь к сплетению солнечному, слыша, как стучит бешено сердце её любимое. Слишком неистово и слишком больно. — Прости... — Не извиняйся... Только не извиняйся... — руки тёплые родные обнимают её покрепче, а голос откуда-то снизу глухо доносится, тихий и с хрипотцой той самой. Ладонь индиго вновь в её космы шелковые возвращается, гладит с такой нежностью парящей, а вторая на спину её кладется и гладит так же дрожаще, такое тепло чувствуя от неё, родное до бесконечности, успокаивающее, настолько, что всë в этом мире на тридцатый план уходит, место оставляя для умиротворения. — Хочешь чай? — хрипит снизу, к глазам прикрытым не оборачиваясь, заглянуть в них боясь, одними прикосновениями нежась. — Нет... — головой качает слабо-слабо, губами к макушке белоснежной прижимаясь. — А чего ты хочешь? — ласково так, слушая сердцебиение непрекращаемо заведенное. — Быть с тобой... — отвечает сипло так, расплачется словно прямо сейчас. И Захарова голову поднимает, к губам персиковым вновь возвращаясь, так нежно и аккуратно их касаясь; Лиза вздрагивает вновь всем телом своим, в новой волне тепла утопая, когда Кристина одними губами произносит, шепча так тихо и уверенно. — Я всегда буду с тобой.***
На сделке очередной в очередном особняке, который на линии таких же находится, и сделка эта сомнительная достаточно с человеком плохо проверенным, — Андрющенко на втором этаже в кабинете красиво обставленном стоит, рассматривая фигурки разные на полках, пока хозяин документы какие-то готовит, несколько раз их пересчитывая. — Можете поторопиться? — голос подаёт Захарова несколько раздражительный, постукивая ботинком своим с подошвой громоздкой по паркету. — Крис... — осаждает её индиго шёпотом, за руку беря за спиной незаметно. — Всë в порядке, не спешите. — Мне нужно обговорить с вами вопрос лично, без лишних глаз, — низкий тон высокого мужчины средних лет капли скользкого неприятного чувства вселяет в совместимости с его черным, длинным плащом. — А я чем вам помешаю, а? — Кристинино раздражение, видимо, её внутреннее слишком большое недоверие этому человеку отображает; так, что она кулак свободный до побеления костяшек стискивает. — Тш, — сжимает её руку в своей чуть, а затем к сделочнику оборачивается и фальшивую улыбку натягивает, кивая. — Мы можем остаться втроём, информация никуда больше не пойдёт. — Вы, возможно, не расслышали, — голос будто ещё ниже становится, оттого Захарова вскипает ещё сильнее, — это личный вопрос. Андрющенко выдыхает и руку той выпускает, на груди свои локти складывая; Кристина губы поджимает и кабинет затем покидает смиренно, за дверью стоя и покурить даже решает нагло в помещении, ведь всë здесь ей кажется каким-то скользким, неприятным. — Слушаю вас, — за дверью охрана слышится и выяснения какие-то, гул и топот. — Мы с Виктором как-то раз уже заключали сделку, — издалека начинает, исподлобья смотря глазами тёмными, полными мути какой-то, будто бы тиной болотной. Лиза сглатывает. — Я не уведомлена об этом, мистер, — как от холода ежится, когда Захарова говорит что-то громко достаточно, но так же достаточно далеко от двери, что не расслышать. — И что вы хотите этим сказать? — А то, что условия свои вы не выполняете, — тянет протяжно. И Лиза вздрагивает, в оцепенении застывая, когда мужская рука за шею её схватила и к стене припечатала бесшумно, пальцем большим руки второй меж ног её надавить пытаясь. Голос индиго перекрыли словно, и снова она будто в омуте из безысходности, словно во сне, в котором всë предусмотрено и спастись нельзя; и Андрющенко вскрикнуть пытается, но даже это сделать выходит хрипло и сорванно, потому что рука грубая стягивает её трахею, а другая гадко просовывается под джинсы. Такое уже было. Внутри всë будто не на свои места перемещается, воспоминания с лихвой накладываются друг на друга, и в глазах темнеет будто бы, а слышится лишь голос её доктора до омерзения приторный. «Ты хуже животного.» И силы её будто бы покидают. Будто высасывает их кто-то из неё. И Лиза в какой-то момент в чужих руках обмякает, сопротивляться не в силах из-за кислородного голодания, но в тот же момент дверь выбивают с грохотом, и крики какие-то слышатся отдалённо, но Лиза больше не слышит, не то что разобрать их может. — Подонок, ты мне сразу не понравился!.. — Захарова в челюсть того ударяет с размаху, да так, что голова его о шкаф его же собственный прикладывается, разбивая дверцу стеклянную вдребезги и кровь проливая свою с громким рыком. Андрющенко пятится едва в сознании куда-то в сторону слепо, не видя и не слыша, за волосы синие пальцами вцепившись и пытаясь с глаз пелену эту убрать. Кристина избивает рукопашно, но и получает в ответ нехило, охрана пока без сознания валяется за дверью; в миг она пистолет с пояса дергает и направляет на мужчину точно, а в глазах голубых столько злости неистовой, что страшно стало бы любому. Тот на полу почти в бессознании лежит в крови то-ли Кристины, то-ли его собственной, уже вставать намереваясь, однако замирает резко. — Сдохни, — сквозь зубы цедит, но чувствует вдруг касания нерешительные со спины. А Лиза едва на ногах стоит от шока и даже чуть на Кристину опирается ладонью, тихим голосом со страха шепча. — Не стоит... Не марай свои руки в его крови... Останавливает. Захарова назад на неё оборачивается, и ей так больно за неё становится, так паршиво на душе за то, что Лизе приходится жить в таком мире. Видеть все эти ужасы и участвовать в них лично, и она всë ещё как-то сохраняет в себе то самое, что было у неë изначально — добро. «Не хочу, чтобы она видела, как я это делаю...» Кристина глок опускает с выдохом, за руку индиго взяв, и та в замок их пальцы скрещивает, уводя оттуда. Тишина помещения с кряхтением чужим смешивается. Они к машине спускаются. Лизу шатает всю, слезы в глазах застыли и не катятся по щекам, будто кукла она, а не человек. А для Захаровой она человечнее всех в этом мире гребанном. Кристина по приезде домой её в машине успокаивает, сама беспрерывно на ухо шепча самые хорошие и правильные слова, а индиго плачет наконец без шума. И в груди заместо страха животного и паники гнетущей виднеется хоть что-то светлое. — Ребёнок там сам сидит один, скучает, — слезы тыльной стороной руки вытирая, улыбается криво, носом шмыгая и смотрит в глаза голубые, до боли любовью наполненные. Ночью следующих суток этот же щенок хвостом виляет, бегая вокруг Захаровой, которая в рюкзак складывает патроны. — Ты ничего не видела, — шепчет ей одними губами, в глаза голубые смотря, точно как у самой Кристины; пальцами большим и указательным по губам проводит, как бегунком по змейке, мол, не проболтайся. По навигатору доезжает до того самого особняка и с ходу в окно стреляет, совершенно наплевав на то, что с минуты на минуту полиция приедет. В жилах Захаровой ярость с отчаянием кипит лишь при одних в воспоминаниях картинах, сколько же натерпелась индиго за всë это время, сколько же раз с ней обращались неподобающе и как она позволяет себе реагировать, как она не пошла по кривой дороге после этого всего. Кристине охота каждому глотку перерезать. Лезвие вытащив и вонзив его прямиком в районе мошонки, проворно выстреливает в его грудь под истошный ор. — Не можешь держать его в штанах, избавься от него вообще, — будничным тоном говорит, перчатки свои чёрные снимая, ведь те кровью мерзкой пропитались. Телефон достаёт и ребятам звонит, но те отвечают позже гораздо, когда она уже в автомобиле едет в супермаркет, чтобы просто купить каких-то вкусняшек своим девочкам.***
— А как ты день рождения отпраздновала? — спрашивает безмятежно, чай с руки ароматный отпивая, а второй с Черриком играясь; а та прикусывает легонько, и Захарова её сравнивает с индиго. — Я не праздную дни рождения, — плечами пожимает, затяжку делая. — Как это?.. — брови в удивлении вскидывает. — Ну, до десяти лет праздновала с мамой, — вспоминает с теплом, взгляд в потолок устремляя, — а потом мне сказали какие-то друзья бос... Отца, что «вот, тебе уже десять, детство закончилось». Ну, и всë типа, — на Лизино сочувственное выражение лица Кристина отмахивается спокойно. — Всë окей. Это нормально в моей семье. Андрющенко губу кусает, на щенка смотря и о чём-то раздумывая, а затем поднимает свой очаровательный взгляд на Кристину. — А что ты думаешь насчёт того, чтобы мы отпраздновали его вместе? Захарова в ответ в теплые леса заглядывает, солнцем словно освещённые, когда она смотрит на неё; и взгляд Захаровой несколько растерянным выглядит, когда Лиза её губы целует мелко и отстраняется сразу. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает наконец, одаривая её улыбкой тёплой. — Поехали на каток? — щенка на руки поднимает и гладит по сизой шерсти. — А мелкую Ви оставим. — Ты же кататься не умеешь, — усмехается, локтем о стол опираясь и наблюдает за ними. — А ты меня научишь! — с энтузиазмом говорит, брови тонкие приподнимая. Кристина же, сокрушенная её милым лицом и голосом настолько заботливым, что сердце трепетно сжимается, кивает. — Хорошо, давай. Оперативно собравшись и на Черри ошейник красного цвета нацепив, с вишней звенящей, они к Виолетте направляются. Щенок, конечно же, на Лизиных коленках сидит и в окно посмотреть рад на мир такой яркий в весне цветущей красках. — Привет! — Малышенко губы раскрывает, ладонями прижимаясь ко рту в умилении. — Какой маинький! — Черри, — с улыбкой представляет Андрющенко, протягивая доверительно. — А они с Аляской подружатся? — Спрашиваешь ещё! Ей наоборот скучно дома, она зачастую на улицу просится только для того, чтобы с друзьями своими погулять, — на руки берёт и в ответ улыбается. Лиза на Кристину оглядывается, и та улыбается, за спиной руки сложив. — Спасибо, Вилка, — отдается от стен подъезда хриплый голос. — Ого, ты впервые меня так назвала! — усмехается, по макушке пушистой поглаживая. — Конечно мы станем ближе, ты же нянька моего ребёнка. Та усмехается задорно. На пути к катку большому в центре, Захарова то и дело на индиго поглядывает, которая подозрительно хитро улыбается, выражаясь лишь в усмешке тонкой. Будто затеяла что-то давным-давно, а план в жизнь постепенно воплощается. И есть в этом что-то киношное: когда твоя девушка перед тобой сидит и шнурки на коньках плотно затягивает, спрашивая, не болтается ли или не больно ли, шутя параллельно, что у неё дома есть ботинки, как коньки, только более опасные — с лезвием, встроенным в подошву. — У меня друг есть, Штрефонд по кличке, — узел на щиколотке Лизы завязывает, — а так тоже Кристина зовут. Мы с ней в хоккей частенько гоняем по зимам, — бантик симпатичный вытягивает. — Я научусь и буду в твоей команде скользить, — улыбается индиго, встать на коньки с помощью руки Захаровой пытаясь. — Ох, ну мы тогда вообще матч соберём? — ведёт её аккуратно по льду. И, вроде бы, спустя пару десятков попыток у Лизы получается как-то устоять и даже покатиться... — Слушай, а сколько тебе всë-таки лет исполнилось? — Двадцать три. — Сколько?!.. — тормозит резко, врезаясь в бортик и в него пальцами вцепившись, повиснув так. Захарова пальцами левой руки показывает два, а правой — три. — Я думала, ты младше! — восклицает даже несколько возмущённо. — Ты говорила, что не слишком, — голосом чуть ниже уточняет, обгоняя её. — Я двадцатку тебе натянула! — индиго прямо-таки поражена. — В смысле?! — Если бы было меньше, тебя бы просто не приняли на эту работу! — езжает следом медленнее чутка. — И на сколько я по-твоему выгляжу, сопля мелкая?! — Как ты меня назвала?! — Как услышала! — Ага, то есть «малыш» тебя устраивало?! — До этого момента да! — Ладно-ладно... Солнце, — Лиза подкатывается к ней, как калека, руку на плечо кладёт и говорит монотонно. — Сколько бы тебе не было лет, пассивам все возрасты покорны. Пауза не длилась долго, ведь Кристина просто перестала её держать за руку. — Ай! — Знаешь, как меня Денис плавать учил? — риторически спрашивает, находясь буквально на вершине, когда индиго центр всего катка пятой точкой поцеловала. — Заносил на глубину и отпускал в свободное плавание, — Лиза партизански молчит, руки на груди складывая; Захарова смотрит на неё сверху с несколько секунд, руки затем протягивая. — Вставай давай, а то че ты... Как рыба об лёд. — Серпухова!.. На самом деле, остальная часть празднования прошла несколько более элегично. Вернувшись за Черриком и домой, Лиза готовку печенья затевает, да не простого, а имбирного; конечно же, накануне выставляя щенка и Кристину за двери кухни без права возразить. Захарова с Черри переглядываются. — Ну, что ж, предлагаю за это всë время посмотреть документалку про хаски, что думаешь? — получив в ответ слюнявое дыхание и определённо положительный ответ в голубых глазах, она ноутбук открывает. — Я тоже так думаю. По истечению какого-то времени Андрющенко обратно возвращается, а в руках у неё поднос с печеньями красного цвета и глазурью черно-белой, вкусно пахнущими согревающим имбирём и мёдом — в форме Человека-паука. — Ва-ау! — Кристина в ладони хлопает, за щеки потом берясь, и с них в волосы свои скользя, понимая, как она старалась. Выводить контуры рисунка глазурью и заполнять их цветами разными... А индиго улыбается её реакции, такой искренней и обворожительной улыбке, и как глаза той загораются, что она от нежности обнимает щенка, а затем и её обнимает, чуть не перевернув творение всë на пол. — Ты пока гастрономически кончай, а я сейчас, — в губы целует коротко и ставит поднос на тумбу. — Чего?.. — Пробуй, говорю, — подмигивает и за дверью комнаты скрывается. А выходит она с пакетом праздничным цвета светлого хаки и протягивает его Захаровой; а у той глаза такие огромные от удивления, что она слова подобрать не может, рот то открывая, то закрывая. Но Лизе слова не нужны. — Просто смотри, — улыбается так солнечно, что Кристина слышит своё сердце в эту секунду. Принимает подарок и смотрит внутрь, а там... — Боже мой... Шёпот едва с мелодией в конце документалки граничит. Она достаёт портрет собственный, красками нарисованный. Где каждая черта красивого лица её, каждая изюминка подчёркнута и невероятно передана её харизма, обаяние, картина словно дышит и кажется настолько тёплой, хорошей, и уютной, и... Настолько гармонично выглядит. Настолько, что Кристина почти верит в то, что... — Не похоже... — слезы на её ресницах отмирают и катятся по щекам разгоряченным. — Слишком красиво. — Красиво, потому что это ты. Лиза рядом садится и за спину её обнимает, щекой прижимаясь, на плече поцелуй смазанный оставляя. Она эту картину давно нарисовала, но дарить Захаровой даже не задумывалась; ведь рисовала для того, чтобы не позабыть черты лица её и глаз васильковый цвет, чтобы в памяти оставить её максимально приближенной к действительности. И, действительно, она слишком часто на неё глазела, в результате портрет досконально точный нарисовав. — Лиз, ты... Талант настоящий, — слезы пальцами стирает, к ней затем поворачиваясь и за щеки берет, поцелуи по лицу всему оставляя. — Я рада, что тебе понравилось, — смущение маленько проскальзывает в карих глазах, но она его скрывает быстро. — Там ещё Крис-младший сидит. Крис-младший — брелок летучей мыши из бисера черно-красного сплетенный, а крылья его даже закрываться умеют. — Он даже себя закрывает, смотри! — Кристина Лизе показывает с таким удивлением искренним, будто бы Лиза не плела его сама; а та безудержно улыбается, руками себя обнимая крепко и локти сжимает от волнения неизвестного. — Да, на тебя похож! — А духи... У меня никогда не было своих, — выдыхает, губы кусая и жмурится, когда индиго на неё их пшикает. — Мне показалось, тебе очень подходит этот аромат, — улыбается, носом в её шею почти сразу же утыкаясь. И вправду с сигаретами вишневыми смешанный запах карамели, бергамота и ягодного сорбета сочетается так... Лизу серьезно пугает такая своя увлечённость Захаровой, и она боится напугать её тоже, так что на вкус не пробует пока что. «Cassandra Dark Blossom Jeanne Arthes» — определённо её аромат. — Они такие... Блять... — в объятия её ловит свои тёплые и в макушку синюю целует, за затылком локти скрещивая. Тепло к каждой клетке хлещет, по всему телу разносится, и Захарова чувствует, как к лицу кровь приливает; а эмоции так и бьют через край, что ей индиго сжать хочется, сильно так... Счастье? Когда можешь обнимать её до хруста рёбер, когда можешь целовать её до помутнения в глазах, когда можешь показать себя всего, показать все свои шрамы и скелеты в шкафу, зная, что тебя примут любым. А рядом щенок скачет и хвостом своим вас по спинам стукает, не совсем понимая своими мозгами щенячьими, почему вы друг к другу жметесь. — Думает, наверное, «ну странные вы, двуногие, кто стоя спит?», — смеется тихо в ключицы Кристины, поглаживание нежное по спине получая. — С прошедшим, солнце моё.