***
— Кристина Серпухова? — секретарша поднимает глаза и дружелюбно улыбается, — Любовь Розенберг готова вас принять. И терапия — это не совсем то, как они её рекламируют. Она не лежит на диване, рыдая, держа в руках коробку салфеток, в то время как какой-то странный старик с треугольной бородой кивает и говорит ей, что всё это игра еë подсознания, рассказывая, что у неë на самом деле какой-то странный синдром Мюнхгаузена. Как минимум потому что это женщина. По факту Кристина просто сидит в кресле, глядя на часы, в то время как серебряноволосая женщина просто расслабляется в своём собственном кресле, делая заметки в блокноте, лежащем на еë ноге. — Что вы записываете? Розенберг поднимает на неë взгляд поверх очков, приподняв бровь. — Что вы имеете в виду? — Я ещё ничего не сказала, — поясняет Захарова, откидываясь на спинку кресла, — поэтому не понимаю, что вы записываете. Любовь пожимает плечами, откладывая ручку. — Мой список покупок. — То есть..? — Если вы готовы платить мне десять тысяч рублей и сидеть час в тишине, это ваше право. Вы можете начать говорить, когда захотите, — она поправляет очки, складывая замок из пальцев на стол. — Что я должна говорить? — раздражается; — Почему вы пришли? — Я... — она пытается сформулировать корректнее, но пауза выходит неловко долгой; и она вздыхает, вспоминая, что, вообще-то, заплатила за сеанс, и Любовь вряд ли будет потешаться над ней за её же деньги, поэтому она выдаёт всë так, как есть, а это... — Я проебываю всë, что мне дорого. Розенберг вскидывает свои брови на такое, скажем, отчаянно смелое заявление; и берёт в руки другой блокнот, не для покупок.***
У Андрющенко же в это время пары. Даже не ворчит на Мишель, что та поехавшая, когда предлагает прогулять информатику; потому что Лизе пора бы перекраситься, а где, кроме как в универе, это делать? — Ты волосы красишь чаще, чем я вижу своего отца. — Понимаю его, бедный мужик, я не знаю, как он тебя терпит просто... — тянет с улыбкой, нанося краску; а Мишель посещает гениальная идея включить сейчас музыку. — Блять, Мишель! Бошка и так болит! — Лизка, я тебе в следующий раз из Тая ловца снов привезу, чтобы ты высыпалась и голова не болела! — рассказывает о своими планах, на подоконнике сидя и ногами качая; синяки под глазами индиго просто огромные. А она спать не может, пока знает, что Захарова не спит и от кошмаров мучается. — Что за шарлатанство? — Ой, ты просто ничего не понимаешь, скептик. — Я реалист, а ты тогда в Тае на солнце перегрелась, — по лбу её трогает, а затем ахает наигранно. — Горячая! Гаджиева смеётся. — Конечно, горячая, — она ухмыляется, выдыхая пар из одноразки. — Кстати, что думаешь насчет хорни-тусы? — Кого? Какой пони? — Я сказала хорни! — Мишель, я конечно понимаю, весна, все дела... — Господи, будто это я её устраиваю! — дуется; — Ладно, ладно. Если серьёзно, то... Я пока не буду ходить на вечеринки. — Чего так? — Не хочу, — её губы растягиваются в мягкой улыбке. — Хочу с Кристиной больше времени быть наедине, ну, ты знаешь... Да и смысл от тусовок, если они кайф не приносят? Пока ей не станет лучше, я не могу успокоиться... — Боже мой, как это мило, — она складывает ладони под щеку. — А вы к психологу пробовали сходить, кстати? Говорят, это, вообще, обязательно в таком случае... — Нет, — отрезает. — Ни за что... — Плохой опыт? — Ага... — Ну, специалиста нужно подбирать, и отзывы ещё смотреть, — не унимается; — Нет. Я против. Давай порассуждаем логически: для чего нужны психологи? Чтобы копаться в мозгах? Так они тебе ещё больше проблем наворотят, чтобы ты к ним продолжал ходить и продолжал платить. Это по-любому что-то на уровне того же тайского шарлатанства, а отзывы и награды можно подделать, так что... — С чего ты стала такой недоверчивой, Лиз? Не все люди хотят вытянуть из тебя бабки. Лиза округляет глаза и взгляд чуть тупит. Скажите вы это в семье Андрющенко, вы будете поражены, если это окажется так.***
Кристина, глядя на индиго, думает, что ей к лицу все цвета, но её родной чёрный, всë-таки, идёт ей больше всего. Захаровой удивительным образом удаётся совмещать главенство мафии и такую же скрытую «подработку». Они едут со сделки Андрющенко, даже не убив никого по итогу — всë прошло славно. А у Захаровой после нескольких сеансов действительно начинает наводиться порядок в голове. Иногда ей нужно поплакать. Иногда, всë же, тарелка бьётся, но уже на улице. И всегда, всегда рядом будет стоять Лиза, позволяя сжимать свою руку чуть ли не до хруста полулунной кости, потому что она знает, что Кристина никогда её не сломает. — Лиз, слушай, — Андрющенко бросает на неё вопросительный взгляд, отвлекаясь от рассматривания пейзажей за окном. — Я кое-куда записалась недавно... Она замолкает, обдумывая свои следующие слова. — Так, — кивает, намекая, чтобы та продолжила; — Это мне помогло управляться со своей агрессией... — она впервые говорит прямо об этом, на что Лиза в удивлении выгибает бровь. — И, правда, раскопало ещё больше проблем, но их, оказывается, тоже нужно прорабатывать... — Ты так аккуратно об этом говоришь, что я волнуюсь, вдруг ты вступила в какую-нибудь секту, — усмехается, складывая ногу на ногу; — Я тоже так сначала думала, — улыбается в ответ, следя за дорогой. — Но это всего лишь консультация у психолога. Лиза, кажется, перестала слышать звуки проезжающих машин, ибо у неё в голове начала бить в барабаны обезьяна, а дыхание выбилось из строя. — Вот... — выдыхает от того, что наконец сказала. — И я очень хочу, чтобы ты тоже попробо... — Нет, — бесцветно. Глаза Лизы пусты, а лицо абсолютно безэмоционально. — Лисëн, ты не подумай, она правда хоро... — Нет! — снова перебивает, уже повысив голос; Захарова вздрагивает. — И я против, чтобы ты погружалась в эту хуйню! — Луна, тише... — Я всë сказала, — стискивает челюсть. — Пожалуйста, давай хотя бы на совместный?.. — Вы все сговорились, что-ли?! — она едва не бьет кулаком по двери. — Это обман, Кристина! Как ты не понимаешь?!.. Они делают только хуже! И, глядя по Лизе, смело можно было бы так сказать, но... Это ведь была частная клиника. — Я понимаю, почему ты так думаешь, но прошу, доверься мне... — Я боюсь потерять тебя, Захарова!.. — она в действительности чувствует, как рёбра сдавливают лёгкие. Крис вздыхает. — Один сеанс. — Никогда в жизни! — Я научусь готовить борщ, — она скользит взглядом по её напряжённым рукам; — Ты меня выманиваешь? — Я хочу, чтобы ты стала счастливее, лисëнок... — и это так грустно звучит от неё, что Лиза выдыхает, смягчая тон. — Я и так счастлива с тобой... — поджимает губы, а затем потирает глаза, сдаваясь. — Ладно. Но только один раз. Захарова смотрит на неё так радостно и улыбается; а Андрющенко думает, что так будет честно. Ведь Кристина поговорила тогда со Степаном, потому что доверилась ей. — Теперь я поняла, что путь к твоему сердцу лежит через борщ. — Я могу передумать... — Молчу, молчу, — поднимает уголки губ. — Ты сильно устала? — Не очень, — зевает, потянувшись; — Мне нужно заехать в офис по пути, — индиго кивает, зевнув ещё раз. Лиза здесь уже была. Здание и впрямь напоминает обычную гостиницу для приезжих больших шишек, даже подставная телефонная книжка имеется; везде расставлены шкафчики, а справа вход с настоящим рестораном, где даже сейчас сидят люди. Девушки заходят в кабинет. На столе стоит кружка с подписью «Елизавета всегда права», из которой Лиза пьет персональный кофе от самого босса мафии, естественно, за определенную плату. — Я могу чем-то помочь? — уже начинает делать кофе на двоих; — Нет, просто посиди со мной, — снимает свой чёрный пиджак, оттого чуть завитые пряди распущенных белокурых волос спадают на её плечи; она выглядит элегантно и строго, но одновременно и нежно — одним словом шикарно. — Тебе идёт находиться на этой должности, — индиго шагает по кабинету, то и дело бросая ласковый взгляд на ту. — Такая, прямо... Таёжный шаман. — Господи, замолчи, — она усмехается, доставая нужные документы; — Ты знаешь, что может заставить меня замолчать, — она украдчиво лыбится; — Поцелуй в губы, да? — В какие губы? наверняка это не то, о чем стоит разговаривать на рабочем месте... — Знаешь, я полагала, что ты асексуалка. — Так и есть. — Да ты что? — вскидывает брови в удивлении и ухмыляется; — Мне нравится, что ты меня не заставляешь, — она смущенно улыбается, опираясь поясом о край стола. — А ещё у нас есть рабочее стоп-слово, поэтому... Всë супер. — Ага, то есть, я сейчас получила твой вердикт нашей половой жизни? — усмехается, записывая что-то в бумаги; — Ты как-то угадываешь мои желания, а я твои не всегда, — смотрит пристально в записи. — Не отвлекаю? — Ты никогда не отвлекаешь, — собирает их в стопку, а затем поднимает голову на неё, скрестив пальцы под подбородком; — Ну... — улыбается. — Что скажешь по этому поводу? Она говорит об этом, потому что много думала про это раньше, особенно часто после Нового года, и до сих пор эти мысли не дают ей покоя; даже тот факт, что Кристина с ней как-то не успокаивает её, ведь... Она вообще не особо-то и шарит за это всë. И, вероятно, у Кристины были девушки в этом плане пообразованее, чем она. — Скажу, что для меня это не столь важно, потому что я люблю кое-кого, — она отводит взгляд с легкой улыбкой. — И мне всë нравится. — Даже если бы я была неопытным деревом? — наклоняет голову в бок; — Ты им и была. — Чего?! Кристина лишь отодвигается от стола на кресле, скрестив локти за затылком, и смотрит на Андрющенко. — Из всего, что я сказала, ты только это услышала? — улыбается; — Нет, но это определенно то, что я могу оспорить, — она хмурится как-то по-интересному, что улыбка Крис не сползает с лица; та пожимает плечами. — Наверное. — Наверное?! Захарова издевается. — Не думаю, что ты сможешь меня чем-то ещё удивить. — Забыла, как стонала подо мной? — кажется, или Лиза злится? Какое веселье. — Нет, что ты, — она с ухмылкой наблюдает за тем, как индиго садится на её коленки и берёт за подбородок. — Но твои стоны были куда погромче, ведь так? Вместо ответа индиго притягивает её в поцелуй, который, ну... Прямо злой. — Поспорим? — она спускается на свои коленки и расстегивает её ширинку, а Кристина просто ответить не успевает, ибо... Она, как бы, не просто так приехала. К ней, как бы, должен прийти человек. Который, как бы... Стучится в дверь. Лиза сначала пугается, а затем усмехается; благоразумно притягивает кресло на колесиках на себя, заползая под стол. — Сучка... — сквозь зубы; от веселья не осталось и следа. Ухмыляющаяся Андрющенко немного слишком нагло срывает с неё нижнее бельё; нетерпеливый стук повторяется. — Войдите! Лиза, походу, восприняла эту просьбу на свой счёт, потому что вместе с человеком, входящим в кабинет, она входит тоже. Захарова вздрагивает всем телом, хлопнув по коленкам и чуть не свалившись; но она вовремя берёт себя в руки, а индиго тише воды, ниже травы. — Добрый вечер... — она выдыхает, поднимая взгляд; — Здравствуйте, мисс, — это, вероятно, иностранец, но его лица Кристина не узнаёт; ей, в принципе, немного похуй, сейчас главное не потерять лицо. — Мы договаривались с вами насчёт объединения ваших «ящеров» и моих ребят для проведения операции. А. Точно. Какой-то средиземноморец. Индиго же решает не церемониться — она без поцелуев отлизывает ей под столом, точно зная, где Захаровой нравится, и... — Д-да, я помню, — она тяжко вздыхает, протягивая документы. — Вот план, как и обещала, только... Это гребанная пытка. — Мисс, вам нехорошо? Я вызову врача? — точно, итальянский акцент; он как-то обеспокоен тем, что Захарова краснеет, как будто у неё лихорадка. — У вас, похоже, жар... — Нет-нет, всë в порядке... — она, наверное, благодарна индиго за то, что та натренировала её не стонать и не терять зрительный контакт. — Просто хотела добавить, чтобы вы вернули мне ключ от того склада. Да... Он мне понадобится. — Будет сделано, — он берёт документы, всë ещё как-то странно глядя на девушку, которая задерживает дыхание. — С вами точно всë хорошо? — Т-точно, не волнуйтесь, — пальцы сжимаются на краю стола; она кладёт ладонь себе на лоб, начиная театр. — Просто... Перегрелась на солнце. Июнь, всë-таки. — Ох, как я вас понимаю! В Италии такое жаркое солнце, — он начинает что-то бурно рассказывать; кажется, приглашать её туда в отпуск; Кристина как-то не слушает. «Господи, заткнись и свали отсюда побыстрее...» Она кивает иногда под его болтовню, пока Лиза внизу очень старательно двигает языком, обходясь без шума; да и этот итальянец бы не услышал, наверное, настолько он увлечён. — Так, если это всë, то я скину вам отчет на почту, — он кланяется, а Захарова кивает часто. — До свидания! — До свидания. Дверь захлопывается, и в эту же секунду Кристина тихо стонет себе в ладонь, зажмурившись; второй сжав черную копну волос и вдавив в себя. Лиза вздрагивает от неожиданности, но продолжает своё дело, доводя её. — Боже, какая ты умничка! — Лиза, вылизав всë, напоследок целует её в клитор и поднимает взгляд наверх; — Ты блять... Ты просто нахуй... — Ты не называла стоп-слова! — с улыбкой; окей, Кристина не отрицает, что хотела этого. Захарова опускает взгляд голубых глаз на неё и поглаживает по чёрной макушке, всë ещё держа у рта ладонь. Андрющенко кладёт щеку ей на бедро, прикрыв глаза, и почти дремлет, но из полусна её достаёт хриплый голос сверху. — Ну отлизывать ты умеешь отменно... Она фыркает. — Спасибо за оценку, малыш. Ладно, индиго единственная, кто называет босса мафии «малыш», мы это опустим... По дороге домой Лиза засыпает на заднем сиденье, а Кристина, приехав, несёт её на руках и укладывает в кровать; Лиза в этот раз не притворялась, что спит.***
— И так, давайте определимся, для чего вы сюда пришли? — Любовь оглядывает девушек вдвоём; — Она меня заставила, — Лиза скептически пожимает плечами; Захарова чуть хлопает её по плечу. — А что, не так что-ли? Руки на груди сложены — защита. — Кхм-кхм... — Розенберг поджимает губы в красной помаде. — Какова причина? — Я не знаю? — Андрющенко пожимает плечами. Это будет трудно. Кристина помнит свой первый опыт с Розенберг, но, в пути продвижения с ней дальше в свалку своих проблем, она оказалась очень милой и мудрой женщиной. А ещё, она чем-то напоминает ей Жанну. Совсем немного, однако, оттого комфорт вырастает в разы. Кристина думает затащить к ней на прием всю свою семью. — Можем перейти на ты? — Без проблем. — Что ж, начнём с базовых тем, — Розенберг ведёт себя максимально профессионально; ну, ещё одной веской причиной является то, что Захарова предупредила её о таком. — Какие у тебя отношения с родителями? Андрющенко застывает, сглатывая. — Никакие. — Вы не можете найти общий язык? — индиго ухмыляется после этих слов, качая одной ногой; — Нет, их просто нет, — на удивление, она отвечает, а не препирается, мол, не хочу говорить об этом; Кристина с небольшой гордостью выдыхает, когда Лиза начинает рассказывать. Это всë ещё сжато, всë ещё со скептицизмом, но уже хоть что-то. — У тебя был личный врач? — записывает в блокнот; — Был, — хмурится. — Насколько я поняла, тебе он не нравился. — Конечно, блять, не нравился... — она сглатывает, нервно дергая ногой. — Сколько он пробыл твоим доктором? — Несколько лет. Я не помню. — Ты многого не помнишь с того времени? — Да, — Лиза сама себе удивляется, осознавая. — Мне будто... Отшибло память. Виктор говорил, что мне будет так проще пережить потерю и всë такое. Ну, вы же психолог и знаете, электрошоковая терапия на это и рассчитана, — они говорят о таких страшных вещах так обыденно, что Кристине самой становится несколько... Некомфортно. Она хочет вступиться за Лизу, когда Любовь может резко выразиться, но Лиза, напротив, рассказывает больше, и Кристина одергивает себя, вспоминая, что та профессионал. И гештальт-терапия — то, как она работает. — У тебя были симптомы маниакального синдрома? — Нет. Лиза откуда-то знает обозначение — и Кристина вспоминает, какие книги у них стоят в шкафу, и... Андрющенко часто пыталась усовершенствовать свои навыки общения чтением Карнеги, Норбекова и тому подобных. Ведь за время психушки растеряла навыки общения вовсе. — А кататонический ступор? — Нет, я что, похожа на таких больных? — она начинает закипать; Лиза ненавидит, когда её сравнивают с больными, сумасшедшими и наркоманами. — А ты подписывала соглашение перед терапией? — Пф, насмешили! Кто бы меня спрашивал? — А это обязательно, — она тянет, качая головой. — Над тобой совершили преступление, ты в курсе? Лиза теряется, и взгляд её становится каким-то детским — сеанс будто возвращает в тот период её жизни. — Этот человек совершал над тобой ещё какие-то поступки, которые лично тебе были неприятны? — Какие поступки?.. — скрипит ногтями по стулу; — Расскажи, пожалуйста. — Например? — индиго хочет вырвать себе глотку. — Возможно, какие-то насильственные действия, касаемо... — Андрющенко скалится, губы поджимает затем, голова начинает кружиться от учащенного сердцебиения. — Твоя улыбка о многом говорит. Она краснеет, на глаза наворачиваются слезы, а голос начинает ломаться. — Если он и трогал меня, то только по моей вине, ибо нехер быть малолетней овцой, которая не подчиняется правилам... Она останавливается. — Он тебя трогал? — Нет. — Скажи это. — Нет... — Он убивал тебя. — Нет!.. — Он убивал тебя! — строже, громче; — Нет!!!.. — Любовь вздрагивает от резкого крика, но не прерывает зрительного контакта. — Нет!!!.. Лиза вскакивает, переворачивая за собой стул; Захарова берёт её за руку, но Андрющенко выдергивает её с неистовым криком; — Нет!!!.. Ничего не было!!!.. Не было ничего!!!.. Что ж. Это самый бурный первый сеанс, который когда-либо проводила Любовь Розенберг. Под конец всë как-то более менее... Утихает. — Это не плохо и не хорошо. Кристина, например, до терапии осознавала свою боль, свои переживания, она не отрицала их, как несуществующие, собственно, поэтому она и пришла сюда сознательно. Ты же игнорируешь проблему, делаешь вид, что её нет. Но если ты о ней не говоришь, это не значит, что она не оставила свои следы. И он прошёл немного больше часа — Лиза выходит из кабинета без истерики, однако с непрекращающимся потоком слез, а Кристина за ней следом выходит, пытаясь успокоить, побыть рядом, но та убегает без слов в туалет. Со спины её по плечу касается Розенберг. — Не стоит, дай ей побыть одной, — её голос мягкий, будто бы даже заботливый; — Но ведь... Вдруг она захочет сделать с собой что-то... — пальцы заламывает; волнуется. Себя вспоминает. Но они разные. — Нет, у неё запущен механизм принятия. Скорее, она сейчас думает о том, что это всë в прошлом и больше такого не повторится. — Она знает это... — тянет, вспоминая, как прикончила подонков; — Сам факт их смерти для её психики для неё ещё не является гарантией того, что она больше не почувствует подобного. Так работает травма, и то, что она не хотела идти на приём, тоже объяснимо. — Наверное, значит, это нужно было сделать ещё очень давно... — проводит по волосам, вздыхая; — Значит, что вы не зря мне платите. Никогда не поздно, — улыбается женщина; и Кристина легонько улыбается в ответ. Со временем Лиза меняется, как минимум внешне — синяки пропадают, а как максимум — изменения внутри колоссальные. И она даже соглашается на индивидуальные сеансы. Собственно, после одного из них Андрющенко пересказывает Кристине, как, оказывается, работает психология; а та согласно кивает, слушая, пусть сама уже об этом знает. Ей просто доставляет радость то, что Лиза перестаёт избегать проблем. Они едут снова в офис — у Лизы сегодня выходной, а у Кристины настоящий завал на работе; она по-настоящему понимает, какие же у Степана были железные нервы. А индиго устроилась удобно — ей скучно, она пристаёт с поцелуями к Захаровой, а когда та не особо-то отрывается от письменной сдачи, то идёт к Насте и они о чём-то болтают в обеденный перерыв. Но что-то же точно должно было пойти сегодня не так. Пока Лиза на пару с Кристиной гоняет уже третью кружку кофе, а сейчас, на минуточку, только одиннадцать утра, в кабинет врывается Денис. — Сестра! А за ним следом Афанасьева. — Шумахер! — Что?.. — выгибает бровь, осматривая их двоих; — Ты ездила в Финляндию?! — начинает первым Денис; а у Кристины глаза темнеют. Со всей этой неразберихой она совсем позабыла о своём небольшом расследовании. — Платок, она... — пытается вставить Настя; — А в чем дело? — Лиза недоуменно устремляет взор на этих двоих; Кристина рывком достаёт из-под стола какие-то свертки, в панике ища нужный, в итоге разбросав всë по полу; — Она тебе ещё не рассказала?! — Настя то ли в шоке, то ли в восторге; — Захарова, мать твою, что ты мне должна была рассказать?! — взгляд на неё переводит и кулаки стискивает; ещё одного скелета в шкафу не хватало. — Я буду в ахуе, если это окажется так! — Я тоже, братан! Хотя, честно, у меня были догадки, но блять, не могло же всë быть настолько... — Чернушно. — В точку! — А мне сказать не хотите?! — Не, мы ещё не знаем, напиздела ли она, — поясняет Денис Лизе; — Та да, а то может! — Сколько ты её пытала? — Всë это время. С момента поимки! — Долго же она умеет держать ложь! Ну актриса! Не ожидал от неё, конечно. — И не говори! А преследователи те, то же самое выдали? — Которые на Крис напали с её подачки? — Да завалитесь все!!! — выкрикивает Захарова, найдя тот самый документ; и воцаряется тишина.***
— Отвези меня. Лиза решительно направилась к машине, вжимая ногти в ладони, слезы едва сдерживая — слезы предательства, обиды, и страха, и скорби, и печали, и... Можно было наблюдать целую гамму эмоций на измученно бледном, как фарфор, лице. — Нет, — та покачала головой, придерживая её за плечо и касаясь пальцами случайно волос, всколыхнувшихся от дуновения сильного ветра; небо затянулось графитовыми тучами, казалось, скоро начнётся дождь. — Почему это? — она обернулась к ней; глаза её глубокие были полны горечи и боли; Захарова положила ладони на её плечи и притянула к себе ближе, чуть их сжав, смотря точно в глаза. — Я не хочу, чтобы ты убивала.***
Прошло некоторое время, но вдруг Андрющенко не выдержала, хотя до этого держалась стойко, ну, Любовь Розенберг всегда говорила ей, что она не обязана что-либо говорить, поэтому она выбрала остаться со своими бесами наедине, выделив проблему поактуальнее на данный момент. — Она такая глупая!.. — Лиза хотела что-нибудь разбить, лишь бы хоть на немного избавиться от этой давящей до тошноты тревоги; — Лиз, поверь, она справлялась с такой хуйней, что... — Настя сделала попытку утихомирить индиго, но... Но ту просто рвало на части от того, как же больно ей во всех смыслах, во всех спектрах, во всех сферах её жизни всë перевернулось вверх дном, и она... Она просто не в силах. — Это опасно, черт возьми!.. А если её сейчас ранили?! А если они её закроют?!.. А если... — Боже, булка, успокойся, — приобняла её, — может, мы... — Поедем за ней? — предложил Денис; — В точку! — кивнула Афанасьева; и девушки запрыгнули в салон машины Захарова.***
— А ловко ты придумал, — заходит, бренча оружием, а в левой руке держа окровавленный кастет — в крови охранников; — Что? Что ты здесь делаешь? — в непонятках раздался мужской голос; — Вероятно, я хочу поговорить с тобой, гнида? — она фыркает, дергая его за ворот и приставляя пистолет к шее; рука того тянется к кнопке, вызывающей сирену, но Шумахер вдруг шипит сквозь зубы. — Тварь, имей в виду, все твои шавки сдохли. — Забирай деньги! Что тебе еще от меня надо?!.. — О нет, дядь, мне не нужны твои обоссанные бумажки, — усмехается едко, в наручники его руки цепляя; дает надежду на жизнь в тюрьме? — На каких правах?! — Я тебе расскажу одну сказочку, — она отходит, чиркнув лезвием кастета его щеку. — Младший наследник в семье, — монотонно начинает Захарова, сложив руки с пистолетом за спиной и шагает по всему кабинету; а затем её тон сменяется на актёрский. — Ох, маленького мальчика с детства настолько обделяли его до усрачки богатые родители деньгами, вероятно, вниманием, что он рос жадным, алчным и до ужаса мерзким! А когда родители отдали бизнес в руки законного наследника, мальчик и вовсе с катушек слетел! Он такой неприятный, что Дориан Грей мог бы посоревноваться с ним, но он-то хотя бы харизматичный, — она усмехается. — Взрослому мальчику ни одна баба не даёт! Ты импотент, верно? Или гей? Или, может, ты женоненавистник, потому что у тебя ни жены, ни семьи? Ах, или что тебе знать о семье, ублюдок?! Она выплёвывает эти слова с такой яростью, кажется, могут лопнуть стекла; а лицо мужчины постепенно покрывается венами и какими-то странными точками, кажется, у него скоро пар из ушей пойдет. Но он молчит. И Захарова продолжает. — Как такое существо, как ты, может знать о семье, если оно убило собственного старшего брата и его жену?! И я блять знаю, что ты не собирался этим не ограничиваться! Ты отдавал приказ истребить их всех! А откупился каким-то булыжником! — она бьёт его кулаком в скулу, оставляя сильный ушиб. — Заткнись! Да что тебе известно о нашей семье?!.. Это была утрата для меня! Это не твоё собачье дело!.. — О нет, как раз-таки моё, — хватает его за ворот, шепча прямо в морду. — Ты прослушаешь сказку до конца. — Откуда тебе вообще... — перебивает; — Но один пидорас посоветовал тебе не расправляться с бедным ребёнком, а промыть мозги и записать в наследие, ведь никого больше у тебя нет и никогда не будет, мудачье!.. Ещё один удар — в нос — слышится хруст, сдавленный стон и лужа крови. — Молчишь, обмудок?.. Чего же ты молчишь? Может, за меня продолжишь?! — она отходит на шаг, с брезгливостью стряхивая с кастета капли крови и переходит на шёпот. — Ты хоть знаешь, что с ней сделал?.. Какой бы она была, если бы ты не сломал её тогда?.. — клацает зубами. — Она до сегодняшнего дня была убеждена, что её отец — вор! Что он алкоголик и продавал имущества компании, чтобы снова пить! Окей, он правда выпивал, и из-за этого потерял бдительность, не заметив, какая же крыса живёт с ним под одной крышей! Как метко, скотина, ведь индиго гораздо легче было поверить тебе, единственному родному человеку, что у неё остался, поверить в то, что её отец пиздабол и возненавидеть его, а ненависть помогает отпустить утрату! — крик. — Ну конечно! Вот, почему она к тебе так привязана! А психбольница?! Электрошоковая терапия! Ты вообще, блять, в курсе, что она творит с людьми?! — свирепо вглядывается в глаза, прожигая мужика их синеватым огнём. — Тестирование антидепрессантов! Она до сих пор чувствует себя неполноценной из-за тебя, животное!.. Хуйню спизданула, для животных ты оскорблением будешь! Ты просто использовал её для своих сделок, ты просто использовал психику ребенка, полностью её подмяв под себя, чтобы никто ничего не заподозрил, ведь она прямой свидетель твоего преступления! Она спать не могла, ведь ей каждую ночь снилось то, как твои дружки-гелионы, черт бы их побрал, убивают её родителей у неё на глазах! — она тяжело дышит, сдерживая ярый поток слез, злостно процеживая. — Ей было, сука, пятнадцать. И ты, сука, отправил все сводки в Финляндию, чтобы тебя ни в коем случае не нашли, отдав им бриллиант. Хочешь я скажу, какой бриллиант? — наклоняет голову в бок. — Круглой формы огранки, с диаметром четырнадцать милиметров и весом десять карат! — в глазах его читается шок. — Я права? — ногу ставит ему на живот. — Что, молчишь?! Сказать нечего?! А я тебе скажу, что у тебя, мразь, получилось! Она начала плясать под твою дудку! И то, что ты допустил, что её телохранителем будет этот Шавкин, это просто пиздец!.. Ты сломал её снова, она умоляла тебя, а ты просто ушёл! Он измывался над ней в эфирах, пока ты пил свою дерьмовую арабику! — она выстреливает в огромную пачку кофе, и та рассыпается в зёрна. — Сдохни в мучениях, скот! Ты даже смерти не заслуживаешь! — Подожди, я заплачу тебе, только... — Да мне похуй... — вновь говорит тише, её глаза блестят. — Лиза... Ты ведь даже телохранителя ей нанял для того, чтобы в глазах других не выглядеть подозрительным... Ты сам всë это время убивал её чужими руками, подонок!.. — Она его отпрыск и её жизнь ничего не стоит, точно так же, как их, — харкает на пол перед обувью Кристины; конец. — Достаточно. — Я... — Это я здесь решаю твои последние слова, — перезаряжает пистолет, говоря уже стальным после гнева голосом. — Поэтому умножь их на ноль и сделай вид, что никогда не существовал. Выстрел. Бездыханное тело перестаёт колбаситься на стуле примерно тогда, когда Захарова выходит из здания на шатающихся ногах. Идёт дождь. Из только подъехавшей поодаль, через пару перекрёстков, машины показывается индиго, которая тут же подбегает к ней и бросается в объятия, расплакавшись — только с ней она наконец смогла себе это позволить. Кристина обнимает её крепко в ответ, поглаживая по спине и прикрыв глаза. Настя с Денисом тоже выходят, но с зонтиком; последний набирает кого-то по телефону, скорее всего, замести следы. — Прямо-таки Бонни и Клайд! — шепотом восхищается Афанасьева, локтем тыкая Захарова в бок, мол, посмотри вдалеке. Лиза жмётся к ней, чуть с ног не поваливая. Одежда быстро промокает, как и волосы. — Я люблю тебя... — голос дрожит вместе с её телом; — А я люблю тебя, луна, — хрипит севшим голосом, оставляя смазанный поцелуй на щеке. Они целуются под дождём. Боли больше не будет. И наконец-то Захарова пишет последние строчки.