«Life is a choice»
Глоток вина. — Да... Это точно... — Лиза хотела бы этого для тебя, Крис. — Знаешь, я... Думаю, я, — Бурая не перебивает, внимательно смотря, — я не хотела на тебя гнать тогда. Захарова, типа, извиняется. Таня улыбается слабо. — Бывает. И, возможно, абьюз не является для Бурой чем-то вроде красного флага из-за отношений, поэтому она так легко реагирует на подобного рода... Инциденты. — Будь счастлива, там. — И я желаю тебе счастья, искренне, — и эти слова немного разбивают её ещё раз. — Тогда тебе нужно видеть меня рядом с Лизой. — Кристин, — она переходит на шепот, потрясывая ту за плечо. — Пробуй жить. Мне помогало написание пиздострадательских стихов, но расставание не сравнится с гибелью... Может, твои мысли приведёт в порядок ведение дневника или что-то наподобие... — Прекрати меня жалеть, — она стонет, проводя руками по лицу. Жалость — самое худшее чувство. И по отношению к себе, и по отношению к другим. Но... Тут она вспоминает, что, вообще-то, кое-что не дописала. Разговор идёт плавным чередом. Захарова сама удивляется тому, что позволяет ему в принципе идти и не строит из себя... За всë время она впервые отследила этот момент. Наверное, это случилось из-за того, что Таня видела немного больше, чем остальные. Говорит в основном она — Кристина слушает, покачивая ногой. И Кристине в моменте становится немного не так тяжело в простом душевном разговоре о прошлом и о том, какие забавные были времена юности Тани, когда она наебывала таксистов, крала из супермаркетов, сбегала, ища приключения на свою задницу... — Вы бы подружились, — улыбается грустно, покачивая вино в бокале; и впервые за полгода это приятная нетрезвость. — Думаешь? Захарова кивает. — Да. Андрющенко... — она тянет, а затем залпом допивает, наспех стерев слезы. — Она такая язва. — Я не особо знаю её, — голову в бок наклоняет, пожимая плечами, — но ты так мило говоришь о ней, что не остаётся сомнений, что она была классная. Кристина улыбается глазами. И она будто не слышит слова «была». — Ох, ты не представляешь, насколько она классная, — голову закидывает назад, улыбаясь пьяно; и такое ей на самом деле удовольствие доставляет говорить о ней; и она бы говорила часами, сутками, если бы не отключилась у унитаза в своей и, походу, чьей-то ещё блевотине.***
Когда к Захаровой приходит осознание, что прошёл уже целый год с их первой встречи, она... Она трезва. И она живёт ещё один долгий месяц, решаясь. Чувствуя, что что-то, мать его, не так. Что это какой-то плохой конец. Что существует хороший финал. Лиза сказала бы свою псевдонаучную хрень, типа теории квантового бессмертия, но... Кристина в действительности чувствует это на себе. Эту неполноценность. Пятнадцатого ноября она едет на кладбище. В горле стоит неприступный ком. Страшно. Этот неизвестный страх распространяется из её солнечного сплетения по всему телу. Если бы Лиза была здесь сейчас, они бы... Кристина не знает, где бы они были, или что бы они делали, но она знает, что они были бы вместе. И что даже если бы Лиза отказалась жениться на ней, Кристина спрашивала бы каждый раз, пока индиго не сказала бы «да». Вот где она сейчас могла бы быть. Где она сейчас должна быть. Только не тут. Она должна петь ей в баре, делать ей предложение, водить её на набережную Средиземного моря. Только не перед её могилой. Выпускает Черри погулять, ведь здесь ещё есть зелёная трава, солнце дарит последние тёплые лучи; и щенок бегает, резвится рядом. Когда она видит её фото на надгробии, то... Сердце пропускает удар. Кристина понимает, что начинает её забывать. И эта паника внутри ни с чем не сравнится, разве что с настоящим концом мира, потому что её мир умер. Вот он, её мир, под землей, на которой она стоит, на небе, в которое она смотрит всякий раз и фотографирует вечную луну. Кристина, вопреки всему, никогда не была храброй. — Привет, лисëн... Начинает тихо, подходя такими осторожными шагами, не смея нарушать тишину. Плита всë время стоит здесь, и ничего не меняется, абсолютно ничего, но... Но Кристине так страшно, когда она не получает ответа. Хотя, если получила бы, наверное, было бы гораздо страшнее. — Как ты?.. Тишина. Лишь ветер колышет её светлые волосы, откинув их с плеч. Кристина стоит, как вкопанная, не смея сделать и шага, она вглядывается в черты лица на чёрно-белой фотографии, и... Взгляд опускается чуть ниже на дату.08.04.2023
Это была суббота. Сегодня воскресенье. Прошло более полугода с момента её смерти. Ощущение, будто это случилось буквально вчера. — Я... — сглатывает; произносить что-либо очень трудно; при ней она становится слабой. — Прости... — и извиняться она может только перед ней. — Меня не должно здесь быть... Снова тишина. Кристина сдавленно всхлипывает, впиваясь ногтями в ладони до крови. — Я не заслуживаю этого, и... Ты наверняка злишься... Я снова подвела тебя, — жмурится; говорит с долгими паузами, пытаясь перевести дыхание. — Боже, я... Я так скучаю по тебе, луночка... Проводит руками по лицу. И тепло, родное такое, касается её плеч. Она вздрагивает всем телом. Её начинает бить мелкой дрожью. — Мне так плохо без тебя... — мотает головой, зарываясь в волосы; присаживается, лбом утыкаясь в коленки. — Мы... Мы так много не успели сделать... — её голос ломается, а сердце трещит по швам. — И если бы мы узнали всю правду раньше, то... Черт, мы бы праздновали твой день рождения вдвоём... Черрик, устав бегать, садится рядом с могилой и фырчит, устраиваясь поудобнее к своей хозяйке. Кристина обрывается в тихом плаче. Потому что их впереди ждало гораздо больше. Это до сих пор кажется неестественным и неправильным. Чёрт, она может смотреть на других людей, может хотеть других вещей, но... Но всё остальное меркнет по сравнению с Лизой, потому что Лиза... Лиза никогда не была её девушкой. Лиза была еë миром. Лиза была еë причиной. Кем-то настолько чертовски совершенной, даже когда была чертовски раздражающей, что заставила Кристину поверить в концепцию родственных душ. — Ну... Мы и так вдвоём, да?.. — поднимает голову к фотографии вновь; по её щекам текут слезы; и она понимает, что это благодаря Лизе — потому что Андрющенко присматривает за ней. Она просто знает это. — Я... Наверное, я понимаю, что ты имела в виду тогда, ведь... Ведь я уже пыталась встретиться с тобой пораньше... Она всхлипывает, закусив губу, и взгляд переводит с одного глаза на другой, пытаясь выловить в них искру. И до неё кое-что доходит. Блять. — Тебе не нужно было умирать за меня... — осознавать, о чем думала индиго в тот момент, в последние секунды, слишком больно. Ведь любовь всей её жизни думала о ней. — Но, знаешь, — ей нравится обращаться к ней, как будто бы та её услышит, как будто бы это приносит некое успокоение. — Я тоже рада, что выстрелила в тебя тогда... — это вырывается отчаянным шепотом. — Год... Год назад, Лиза... Ты показала мне свет... А я... Я всегда всë порчу... — она перестаёт лить слезы, смотря перед собой стеклянными глазами, и просто говорит. Говорит, говорит, говорит. Как Лиза всегда её учила. — И это было бы самым большим лицемерием, если бы я сказала, что лучше бы мы тогда не встречались, но я понимаю, что так было бы правильнее и тогда я бы не навредила тебе... Я вру, господи, я такая пиздаболка... — даёт себе пощёчину. — Почему... Почему всë так?.. Никто не ответит. Ей сегодня исполнилось бы двадцать два года — столько же, сколько было Кристине, когда они... Как же давно это было. — Прости меня, пожалуйста!.. — сорванным голосом, челюсть стиская; складывает ладони в замок и прижимает их ко лбу. — Прости, что пришла так поздно... Господи, прости за то, что я делала... Лиза, прости меня, прошу!.. — Черри жмётся к её ногам, и она обнимает щенка крепко. — Я... Так люблю тебя... Больше жизни люблю!.. Мне никто не нужен, кроме тебя... Господи, как же я хочу к тебе... Лиза бы погладила её по спине, уткнула бы мокрым носом в свою шею рядом с татуировкой и шептала бы на ухо самые хорошие слова, которые Кристина заслуживает. — Но ты просила меня остаться... И, черт, она сама не верит в это, но... Боже, она не может сдержать себя от слез, ведь ей здесь так спокойно и хорошо, как нигде больше на этом свете. — И я помню, что ты говорила, что нельзя клясться, но я не побоюсь этих слов... Лиза, я клянусь, что буду любить тебя вечно... Она улыбается. — Не волнуйся за меня... Сколько я уже топчусь на этой проклятой земле, я знаю, что это самая простая клятва, которую я когда-либо смогу сдержать. Достаёт из чехла её гитару. И если бы струны были нитью времени, Кристина путешествовала бы назад каждый день. Она бы не возвращалась оттуда, играя на них каждый божий день. И она поёт ей, зная, что та не услышит. А в тексте встречаются те самые строки. «Держаться за руки, встречая рассвет. Держаться за руки во время расстрела.» Если бы Лиза была здесь, они бы держались за руки. — С днём рождения, моя Луна.***
Кристина соглашается на компромисс от жизни, потому что это становится невыносимым. Таня, скорее всего, права. Лиза хотела бы, чтобы Кристина была счастлива. Она умерла, чтобы у Кристины была возможность научиться быть счастливой без неё. Но Захарова наперёд знает, что это невозможно. И нет, она не завязывает себе руки, она не обрекает себя на это — дело в том, что... Слишком много попыток предпринято. Яркая искра ярости резанула ей солнечное сплетение, когда она в очередной раз колит в себя какую-то ядреную смесь. Потому что... Эй, какого вообще чёрта?.. Она должна быть здесь. И Кристина злится, плачет, гневается на саму себя, но всë больше она понимает, что... Это крик в воду. И её настигает серое, подавляющее все краски на улицах, облако. Кристине просто плохо. Лиза хотела бы видеть её счастливой. Что же, она попытается создать эту иллюзию. Она пробует выбрать жизнь, ради Лизы. На одной из тусовок она немало выпила — что, в целом, не является чем-то удивительным; и каким-то макаром к её горлу оказывается прижато лезвие кухонного ножа. Она смеется почти в истерике, в полнейшей эйфории на тело, она чувствует судороги, и... Нет, это не она — это просто тело в конвульсиях. Кажется, происходит какая-то потасовка. Кристина впервые оказывается настолько подбитой и физически уязвимой, настолько нетрезвой в компании парней, что над ней делают попытку надругательства — но кулак у неё на месте, только вот это ещё сильнее ухудшает её ситуацию, когда она рыпается; и она плачет очень сильно, потому что это больно. Потому что у неё ни с кем не было после неё. Потому что, блять, она нарвалась и не смогла дать сдачи — а что ещё можно ожидать от компании взрослых парней, когда ты пьяная с парой девчонок у кого-то на хате. И её первое сознательное убийство было за попытку надругательства в шестнадцать, о котором она не жалеет, но о котором с горечью вспоминает, когда понимает, что не может двигаться. И это с ней делают сразу несколько парней. А девушка, которая чуть не убила её в Новый год совершенно случайно, которая приставила нож к её шее и пригрозила тем, что, если они не прекратят, то она убьет её и свалит вину на них — эта девушка оставляет свой номер в её телефоне, прежде чем уйти тем утром... И Кристина не удаляет его, даже если чувствует себя очень виноватой каждый раз, когда натыкается на него в экране. Просто какая-то знакомая, которой Захарова может позвонить, даже если она не в своём уме большую часть времени. Она неопытна с девушками, вроде как, модель, — а Захарова достаточно трезва, чтобы запомнить её имя в этот раз. Вика. Рассеянная. С длинными, шатено-медовыми волосами. Светло-голубыми глазами. Большими губами, миниатюрным носом, бровями, кажется, в татуаже — Кристина разбирается — и вся она сделанная. С фигурой 90-60-90. Она симпатичная. Ухаживает за собой в салонах. Первое впечатление словом — кукла. Но затем начинают возникать некоторые аспекты еë истории. Она самая старшая сестра. У неë два маленьких брата. Отец — чиновник, мать — косметолог. Она учится в университете на стипендию и хочет стать художницей. Достаточно мелочей, чтобы сложить воедино структуру жизни. Достаточно, чтобы Захарова поняла, что Вика хороший человек. Слишком. «Глупенькая», как она любит отзываться о себе. Искусственно мила. Слишком соплива по своей натуре, слишком сильно притворяется паинькой в отношениях, слишком детское поведение иногда раздражает... Но с ней интересно разговаривать. У неё довольно слаженная речь. Она образованна — родители постарались. Она определённо та, с кем повстречалась бы Захарова полтора года назад, потому что это вылитый её типаж. И она не человек Кристины. И никогда не будет. Но она так или иначе крутится с ней рядом уже месяц, и... Захарова молча сравнивает всё, что делает девушка, зная, что это несправедливо — что Вика участвует в гонке, в которой не знает, что находится, и... В самом начале она проигрывает. Какой была индиго? Какой она была в начале и до самого конца? Какой она была наглой. Это вызывает улыбку. Кристина помнит до мелочей. И она тоже изначально вела себя с ней совсем не так, как с Викой. Она была отстранена и показывала открытую неприязнь. А Лиза полюбила её тогда, когда она показывала свою худшую сторону, и... Это о многом говорит, когда Вика обижается из-за того, что Кристина купила ей просто букет, а не сто одну розу на восьмое марта. Та не давит на нее, как это делала индиго. В плохие дни Кристины она оставляет её наедине, давая «личное пространство». Когда Захарова бесится, она не пытается дать отпор. Она просто игнорирует это или принимает на себя редкие срывы Кристины. И Кристина никогда бы не подумала, что ей это нужно. Что ей нужен кто-то, кто давил бы на неë, но… Ей просто нужен кто-то, кто готов назвать её сволочью, когда это правда так. Кто-то, кто недовольно бурчал бы себе под нос, что она снова оделась легко не по погоде. Кто-то, кто дал бы ей легкую пощёчину за то, что она снова приезжает пьяная за рулём после миссии. И каждый раз, когда Кристина ловит себя на подобных мыслях, размышляя о своей совместимости с кем-то другим, она просто… Она не может не думать об этом. Потому что Лиза самая лучшая. Но это не значит, что Вика плохая. Она просто другая. И картины её другие — они неплохие, но слишком абстрактные по вкусовщине... Кристина не берётся судить, но она знает точно, что Лизины рисунки самые красивые; и она убеждается в этом постоянно, смотря на свое тело. Кристина не хочет показывать кому-то ещё картины Лизы, которые хранятся у неё в отдельной комнате. Как и саму Лизу у себя в сердце. Вика просто слишком добрая для того, чтобы находиться с Кристиной не в статусе отношений и принимать на себя её эмоциональные срывы. И когда она невзначай называет её солнцем, у Кристины начинается настоящая истерика. Помнится, в тот день она ушла из дома. А через пару недель, когда Вика невзначай спрашивает: — Почему ты не разрешаешь называть себя «солнцем»? Кристина отвечает тихо. — Это «солнце» уже принадлежит другому. И когда невзначай замечает, что Кристина плачет во сне, или много курит посреди ночи, или спит до пяти вечера, она не трогает её. Вика не просит её не пить алкоголь, ведь человеку никогда не запретить, Кристина вряд ли послушалась бы её, учитывая характер; ведь это её дело и её способ, она просто не вмешивается, хотя хотела бы... А Кристине как-то... Всë равно. И ей неплохо с Викой. Она пытается даже быть счастливой в моментах, но она никогда не переставала думать о Лизе. И это было... Не так мучительно начать, когда ты знал, что выбрал. Даже если это нечестно и выбирать пришлось, чтобы не загнуться. И её тешит мысль, что Лиза смотрит, и, возможно, гордится ею; пусть гордиться особо нечем, её теплет эта мысль. Она всë равно готовит по привычке два кофе — черный с ложкой сахара и с молоком без. Пьёт она второй, оставляя первый Вике. Потому что от Вики не нужно ожидать плохого. От неё нечего ожидать, и иногда это хуже, ведь от индиго она когда-то ожидала самого худшего, а оказалось... — Кто такая Лиза? Захарова замирает, вытирая полотенцем волосы после душа. И она очень надеется, что та спрашивает про какую-нибудь другую Лизу... — Какая?.. — Лиза, — повторяет Вика, вытянувшись на кровати и с любопытством глядя на неë. — Ты называла её имя недавно, во время... — Кристина стоит неподвижно, не оборачиваясь, и девушка поднимает руки, смеясь. — Я не злюсь или что-то такое, это случается, мне просто было любопытно, — Захарова выдыхает, а на щеках опущенной головы блестят мокрые дороги, и... — Прости, если я что-то не то сказала, — тон Вики становится умоляющим, что заставляет Кристину чувствовать себя только хуже, потому что это означает... Это означает, что она, вероятно, уже произносила имя индиго раньше, и девушка, наконец, набралась смелости спросить. — Оставь это, ладно?.. — её голос хрипит из-за кома в горле; — Хорошо, — еë голос становится тише, и она садится на постель, наблюдая, как Кристина собирается уйти. — Прости... — Да прекрати ты извиняться, мать твою! — рявкает. — Ты даже не знаешь, что сделала!.. — Я просто хотела предложить... Знаешь, ты можешь рассказать мне об этом... Я понимаю, что это глупо, что ты не доверяешь мне и поэтому по-прежнему ничего не рассказываешь о себе, и я не прошу тебя измениться, но… Я не заслужила этого ора, просто спросив имя, которое ты всё время говоришь в постели. Кулаки Захаровой дрожат, и она чувствует, как ладонь в длинных аккуратных ногтях тянет её к себе рядом. И что-то в этот момент ломается внутри. Как в игрушечном механизме. — Она мертва. После того, как она так долго избегала этого, притворяясь, что этого не было, что она просто однажды проснётся, и Вселенная вернёт всё обратно… Она наконец признаёт это. — Что?.. — Лиза, — сглатывает, проводя большим и указательным пальцами по векам. — Я её люблю. Кристина не может заставить себя сказать, что Лиза её бывшая, и не потому что они не были в отношениях, а потому что... Это означало бы, что если бы она была здесь, они не были бы вместе. А это не так. Лиза ушла под землю, будучи её. И Кристина принадлежит ей, всегда. — Погоди, ты... — Она умерла почти год назад, — закрывает ладонями глаза, спешно вытирая слезы. И это долгий разговор. Захарова просто говорит о ней, показывает фотографии, сознаётся, что это к ней она езжает каждую субботу на кладбище, но в какой-то момент она останавливается, тупо пялясь в аквариум с рыбками, как делает иногда Черри. Щенок так вырос за это всë время. — Может, тебе это не понравится, но... — Вика задумчиво смотрит в её голубые поникшие глаза, обнимая сбоку. — Может, тебе станет легче... — Легче не становится, — шепчет. Тишина. — Давай ты будешь целовать меня и представлять её? Кристина всегда старалась уйти от этого, но... Но она почему-то соглашается. Конечно, это не похоже на их поцелуи. Захарова сминает чужие губы, понимая, что у неё не очень получается прямо-таки представить; но, когда через какое-то количество времени она отпускает, полностью погрузившись в воспоминания, то... Она едва касается её губ. Нежно. И это отдалённо напоминает то, как... Блять. Вика делает один жест — она прикусывает нижнюю губу той и слегка оттягивает. Кристина плачет. Это не просто блеснувшие слезы, это разгоряченные ручьи, но не тревожные, они... Боже, она сейчас так потеряна и немного счастлива. Она делала так. Это очень похоже. Вика тушуется, уже намереваясь спросить, всë ли она делает правильно методом эксперимента, но... Захарова видит её с закрытыми глазами и лезет целоваться ещё. Ещё. Она не может остановиться. Ей хочется это продолжать. И эти поцелуи настолько отличаются от тех, которые были у Вики и Крис, что первая очень расслабляется; а Крис целует её губы, едва касаясь, так мягко прижимается к ним, стараясь не думать, что они слишком большие и ей неудобно. Боже, она делает это каждый раз, когда ей захочется — и Вика позволяет ей, но... Но когда по истечению месяца она снова просит Кристину остаться дома и провести субботу с ней, а не с надгробием напротив, потому что это ей надоедает... — Нет. Я предупреждала тебя, что так будет. — Но я не чувствую себя собой, Кристин, — она хмурится, — и я не просила тебя забывать её, я хочу и пытаюсь тебе помочь. Если мы всë же вместе. — Причём здесь то, что я еду к ней?.. — раздражается; — Кристина, ты живешь прошлым, — она дергает её за плечо со спины, чтобы та посмотрела на неё. — Мне очень жаль, что это произошло. Но как же я? — Давай расстанемся, если тебе так станет проще? — огрызается; — Я не хочу бросать тебя, но ты заебала писать эти записки в пустоту! Она не прочитает их! Ох, чёрт. Неожиданно от неё. По больному. — Вика, это моё дело, ладно?! — отбрасывает её руки; и она всегда так говорит, чтобы не ссориться... — Тебе мертвые дороже живых! Это... Белый шум? Кристина чувствует, как к горлу подкатывает тошнота, и... Кулаки очень хочется расчесать, но она знает наперед, что это не спасёт её. Больно. В груди так больно. Эта рана не заживает, а любые напоминания ощущаются солью. — Послушай, куколка... — едко; это единственное прозвище, которое она смогла позволить себе ей дать, чтобы поддержать «отношения» и побыть нормальной. — Ты знала, на что шла, — она откладывает свой рюкзак. — Хочешь мне помочь? — Откуда у тебя..?! Вика достаточно хороший человек, так что Захарову, наверное, устроит такой исход. Ну, или ей уже абсолютно плевать. Лихорадочная меланхолия бьет в её жилах, отстукивая звук сердца. Захарова протягивает ей пистолет на ладонях, ядовито улыбаясь. — Убей меня. — Ты больная! Тебе нужно к врачу! — писк; Вика отклоняет её руки, пятится; а затем, увидев, что Кристина с места не сдвигается, смотря в пол, с такими же руками протянутыми, она поспешно собирает вещи и вылетает из квартиры со словами: — Между нами всë кончено! И, кажется, у Кристины никогда и не было выбора.