В конце концов, если не позволять себе иногда побыть наивным придурком, жизнь лишится доброй половины удовольствий. Макс Фрай
Две демоницы, что когда-то служили только отцу стоят перед Мэномару на коленях. Ослабшие, сломленные тени самих себя прежних вынужденные скрываться на ненавистных островах. И он бы непременно позлорадствовал на этот счет припомнив все старые обиды, если бы не несколько «но» и первое из них то, что печать мешает ему уйти на досточно большое расстояние от себя, а второе… — Что с землями клана? — Там теперь пустынные степи, господин. В прошлом, настоящем и будущем. Ваш отец… — Достаточно, — обрывает демоницу Мэномару, прекрасно представляя, что могло произойти с землёй, из которой Хёга выпил все силы в попытках превзойти противника. Мэномару не хотелось верить, что отец так далеко зашел не желая уступать победу нихонскому выродку, но это было вполне похоже на него и всё что мог сделать его сын — смириться. Смирение самое привычное мотыльку оружие. ..Полчища демонов сталкиваются и откатываются друг от друга подобно приливным волнам. Противостояние между островной армией и армией Поднебесной Империи, это возня между смертными людишками переросла в грызню между демонами пришедшими на запах крови. Первым из сильных демонов Китая в этой мышиной возне выгоду для себя и своего клана почуял Хёга повелитель Мотыльков и хозяин Благословенных Земель. Сходя на землю этих нихонских варваров Хёга не ожидал особого сопротивления и уже предвкушал, как будет осваивать новые земли его клан. Он даже принёс соответствующие дары другим демонам, чтобы те не вмешивались. Зная силу своего клана об ином исходе событий Хёга и помыслит не мог. Он даже выделив одного из своих многочисленных потомков и нарёк его Мэномару, намериваясь именно его оставить наместником, что будет следить за благополучием новых земель клана. Всё складывалось как нельзя лучше, кроме одного. — И чем этот выскочка привлёк внимание господина Хёга? — не думая скрываться переговариваются двое старших братьев Мэномару. — Тем, что достаточно умен, чтобы не наделать ошибок, но слишком глуп, чтобы суметь воспользоваться даруемыми возможностями, — и молодой демон мысленно стискивает кулаки: стоит перестать строить из себя глухонемого дурака и его вызовут на поединок и сожрут. Выживет он или умрёт зависит только от него. И как бы Хёга не ценил верность и ум одного из младших отпрысков расстраиваться поводу его смерти не станет, и выберет нового Мэномару. С начала похода он уже четырнадцатый. Единственный из потомков Хёга, что носит это имя на землях островов. Пространство содрогается и идёт волнами из-за чудовищной силы выплёскиваемой в воздух появлением незнакомых демонов. — А не всех местных можно назвать слабаками, — удивляется один из старших братьев. Мэномару смиряется с тем что командование армией берут на себя старшие отпрыски Хёга. С тем что желая урвать побольше славы и власти для себя рвутся в первые ряды… — Ину но Тайсё? — Погиб ради спасения жизни человеческой женщины и рождённого ей полукровки, — Мэномару безжалостно давит всколыхнувшийся было внутри ужас. Ведь даже на миг в его разуме не возникает сомнения в том, что именно сила матери полукровки пронизывала его тюрьму, ни единого сомнения в том для какой цели могла служить печать Ину но Тайсё. Не жизнь и не смерть. Он плывёт медленно перевариваясь внутри пространства печати. Он давно потерял счет времени, уже очень давно в этом искусственном брюхе не слышно иного присутствие, чем его собственное. Он продолжает борьбу за собственную суть, свой разум, память, эмоции. Продолжает хотя знает, что когда придёт время и печать будет сломана всё что он сможет это удивить нихонского выродка, что создал её. Борясь Мэномару давно перешагнул все возможные границы, но вот суметь преодолеть силу печати не мог. Святая сила, что тесно сплетается с силой Ину но Тайсё не позволяет, изводимому усиливающимся голодом демону, впитать хоть каплю разлитой вокруг него чужой ёки. Существование — пытка. Существование — борьба, без надежды на победу. Мэномару сам не понимает почему всё еще продолжает борьбу… «Неужели весь этот поход с самого начал был ловушкой нихонского ублюдка?» — прикрыв глаза раздумывает Мэномару и внутренне содрогается испытывая одновременно восхищение и брезгливость от того, что могло произойти не сдохни так вовремя белая псина. — «Ребёнок несущий святую силу матери и белого пса после трансформации в ёки клана Хёга… он мог бы стать по истине совершенным. Но возлечь ради этого с человеческой женщиной? Что за мерзость! Нужно как можно скорее отыскать то, что может сломить печать, ведь если полукровка сумеет как-то пронюхать об этом месте, то из-за грязной крови своей матери сможет с лёгкостью заполучить силу Хёга… Если бы не та мерзость…» …Нечестивое, осквернённое сияние прорезает пространство печати и Мэномару рвётся к нему, цепляется всей сутью и вырывается наружу в потоке слизи. Ощущения наполненного жизнью мира оглушает, сбивают с толку, но это не мешает Мэномару вырвать из себя осколок какой-то реликвии и отбросить мерзость в сторону. — Осквернённая пакость, — сипит демон, морщась от понимания сколько в нынешнем его состоянии придётся затратить времени на то, чтобы очистить ёки от заражения этой гадостью. Пытаясь встать на дрожащих от слабости и напряжения конечностях демон поскальзывается, а от осколка приходят заманчивые видения того, как он становиться всесильным воспользовавшись им. — Мерзость, — кривится Мэномару, презрительно отворачиваясь от очевидной и жалкой в своём исполнении ловушки для низших демонов и полукровок. Сквозь мелкую трещину в печати прорывается волна силы, омывает его исцеляя и возвращая силы. — Хм? Удивление сменяется торжествующим оскалом и громким смехом. Он единственный кто выжил. Единственный кто может стать новым Хёга. Поэтому сила всех демонов клана запертая под печатью не позволит ему умереть… — Найдите отпрысков Ину но Тайсё, нужно удостоверится, кому именно из них достался его клык, при возможности отобрать. — Прикажете исполнять, господин Хёга? — ниже склоняют головы демоницы. — Прикажу, но перед тем как отправиться исполнять хочу узнать какие имена ныне принадлежат вам, — женщины вздрагивают словно от удара плетью. — Рури, — шумно сглотнув отвечает одна из них, перешагивая через остатки гордости. — Хари, — как и во всём следуя за своей сестрой отвечает вторая. — Выполняйте. Собственная мелочная месть оставляет на языке неприятный осадок. Не удержался.***
«Люди, как и йогурты, не все одинаково полезны», — тяжело вздыхаю, но исключительно в собственных мыслях. Прилипала-проводник явно адреналиновый наркоман и ему нравится меня провоцировать, заглядывать в глаза, тискать, нести чушь. — «А кого лучше вообще дозировать или обходить по широкой дуге. Хорошо, что я сразу приняла решение не выставлять на показ свои магические «примочки» в виде лепестков роз. Затроллил бы, экстремал несчастный». — Монах, если ты ждёшь, что я начну менять облик, то зря тратишь время. Он знает, не первая ночевка вместе после той «жаркой» ночки, но и видит, как я реагирую на восход и заход солнца, на появление еще пока тонкого следа лунного диска на небе. Его понимающие взгляды меня совсем не радуют, как и странное скребущее чувство рождающееся внутри. «Время… И как мне избавиться от монаха без нанесения тяжких телесных повреждений? Нарисовался не сотрёшь!» — повожу плечами из-за лёгкой ломоты в костях и вялости, перевожу взгляд на добродушное лицо монаха с поблёскивающими азартом и любопытством глазами. — «Адреналиновый наркоман». — Демон-чан, меня зовут Мироку, — таким тоном, словно общается с маленьким капризным ребёнком, напоминает прилипала. Это злит, но одновременно с этим рождает в груди тёплое чувство — то, что не позволяет мне плюнуть на всё, тюкнуть человека чем-то тяжелым по маковке и свалить в закат. Этому человеку важно моё благополучие. Он искренен в желании защитить меня и помочь. — Монах, — выделяю своё обращение к этому бабнику, успевшему сделать предложение родить ребёнка примерно десятку женщин более-менее приятных на вид, а перелапать еще больше… «Он верит в своё бессмертие? Даже меня лапает! Когда к другим лезет просит не ревновать. И знаю, что серьезности в этот момент в нём с гулькин нос…» — в голове ни одной идеи, как заставить понять монаха, что так относиться к фейри как это делает он опасно. — Послушай, не знаю причин, что ты… Перевожу взгляд на монаха, но произнести что-то не успеваю, от Колючки приходит своеобразная смс-ка. Несколько воспоминаний что достались ему от общего отца, ответный дар от братца за песню на озере. … Брат сияя бросается мне на шею. Изменившийся запах, звук Песни Весны и привкус магии оглушают. — Кроха… — Я больше не ребенок! Я маг! — сердце болезненно сжимается от осознания, что поддержать брата на уготованном ему пути не выйдет. Маги и воины слишком разные, слишком мало у них точек соприкосновения в обучении. «Ритуалы!» — озаряет меня. — «Традиции и ритуалы! Никто косо не взглянет если я стану более прилежным в их изучении, а за тем буду поддерживать брата!»… «Так, стоп. Оказывается среди фейри есть маги? Разве «маг фейри» это не тоже что «масленое масло»? Или я чего-то тут не понимаю? И причем тут времена года?» — теряюсь, лезть в «коробочку» от дяди страшновато. — «Прочту смс-ку до конца, а там решать буду.» — … Она проявилась! — возмущается брат глядя на оппонента. — Думаю ты даже цвета крыльев не увидел, — смеётся черноволосый эльф. — Громче или тише ты петь не научился. — Ей понравился сделанный мной дар! — Раз ты не в красную крапинку, как долго ходил твой отец пока не достиг нужного мастерства в магии, уже стоит закатить праздник. — Я преподнёс самое дорогое что было! — И что же это? — брат вздрагивает и покраснев убегает, оставляя наедине с дедом, я вопросительно смотрю на крайне весёлого родственника. — Тренировочные мечи, — отвечает на немой вопрос дед. — Он всё-таки нашел способ от них избавиться. Удрученно вздыхаю. Так или иначе брату всё равно нужно будет научиться защищать себя самостоятельно. — Не печалься и не старайся слишком сильно его опекать, скоро он сам всё поймёт, — дед крепко обнимает внука, летнее тепло окутывает меня расслабляя и вселяя так необходимую мне уверенность в собственных силах. — Я всегда хотел быть таким как ты, — срывается с языка неожиданное признание, дед крепче прижимает меня к себе. — На свой лад это у тебя получается, — говорит старший родственник, я отстраняюсь и быстро прощаюсь пряча свой крайне растерянный взгляд. Вслед мне несётся добродушный смех деда… — … Это не так просто как ты думаешь! — возмущается брат и снова продолжает самобичевание. — Из меня никогда не выйдет хорошего мага. Я… — Ты уже делаешь то, что магам других народов и не снилось. К чему всё это? — Ха! У меня получаются эти заклинания только потому, что Песнь Весны хорошо знаю. В этом нет никакого достижения! Всё равно что рыбе хвастаться тем, что она умеет дышать под водой! — Ты только начал, — останавливаю начинающуюся истерику, строгим взглядом обрывая все возражения. — Естественно, что успехи кажутся тебе незначительными. Наберись терпения и продолжай работать над собой… «Так, Колючка предлагает мне провести обращение к Великой Матери и спихнуть монаха ей в дар?» — зависаю и получаю дополнение от удивлённого Колючки. — «А? В каждой из Волн Жизни есть воплощение Великой Матери, а у него множество лиц. И при обращение можно выбрать к какому по характеру и Волне лику обращаться… Хе-хе». — Что-то не так, Демон-чан? — возвращает меня к реальности человек. — Ничего, чего бы следовало бояться людям вокруг, — мысленно добавлю. — «А тебе». — А тебе? — хмурится монах, вызывая дикое смущение. — Не знаю, но деревне ничего не грозит. — Город, а не деревня, — привычно поправляет монах, не сводя с меня встревоженного взгляда. — Что происходит и чем это грозит тебе? — Я просто расту и меняюсь монах, не переживай зря, — качаю головой. — Разве люди могут точно сказать что даст им взросление и чем оно грозит? — Ты… — Стадии взросления отличаются от людских. Не придумывай лишнее, — чужое волнение греет, но, моё чувство юмора, сильнее жалости. И нервы он мне попортил изрядно. — Я по-прежнему считаю, что путешествуя со мной ты совершаешь ошибку. — Я не брошу тебя одного, Демон-чан, — улыбается монах, а у меня в горле становиться болезненный комок, вызывая желание обнять наивного человека. «А придётся, монах. Будешь улепётывать вперёд собственного визга. Лик Матери может быть пугающ. Хе-хе-хе».***
Ведьме-они, с тех самых пор как великий камень Шикон оказался разбит на кусочки начало катастрофически не везти. То до гробницы с костями связанной с камнем мико оказалось не добраться, то вообще наткнулась на грозовых братьев и ради спасения своей жизни, стала служить у них на побегушках. То когда она доказала свою полезность при поисках осколков Шикона появилась мелкая жрица у которой на них особый нюх. Последняя неудача, на проверку оказалась огромной удачей — инкарнацией жрицы, которую ведьма-они жаждала воскресить в качестве своей слуги. План как обмануть грозовых братьев и получить в руки идеальную слугу созрел моментально. И с той же скоростью она стала воплощать его в жизнь. При жизненная подготовка трупа для воскрешения началась. Несколько техник и наркотики, чтобы некоторое время будущий труп мико выказывал нужный грозовым братьям уровень покорности. А сама ведьма-они под шумок сливала воспоминания обеих жизней в одну. Усиление тела и его святых свойств стоило старухе не мало нервов и средств. И вот настал день собирать урожай. Ведьма-они прервала приём наркотиков для жрицы. Тело ради своего выживания временно поглотило духовные силы. Отсутствие сил должно заставить поверить будущий труп, что его обесчестили демоны. Под остаточным действием наркотика, мико будет вспоминать самые неловкие, болезненные воспоминания и свои невольные мысли, которые бы ей хотелось забыть или выкинуть из головы, тем самым доводя её до самоубийства, что существенно ослабит волю мико и даже может немного поднять её духовные способности! Свежий труп правильно подготовленный еще при жизни человека — идеален для создания слуги. Урасуэ еще заставит грозовых братьев страдать!***
Вожусь с «коробочкой». Характеры ликов есть. Что дарили им есть. Как звать — информации кот начхал. «Что значит «просто позови и начни Песнь»? «Ты сразу поймёшь когда все начнётся»? Это как?» — ломаю голову над поставленной задачей. — «А песни? «Пой и у тебя получиться»! А инструкции?! Эти объяснения на партитуру не тянет!» Песнь Зимы. Зима время тьмы и холода, но не разрушения. Зима — отдых. Каким бы суровым ни был холод, мир дремлет под Песню Зимы и набирается сил. Песнь Весны. Время пробуждения и созидания. Цветут цветы, жужжат пчелы, рождается новая жизнь. Весна — это больше, чем просто создание. Это перемены, и не все они хороши. Песнь Лета. Лето — время стабильности и процветания, активности, удовольствия. Песнь Лета может опьянить, но не даст больших перемен. Песнь Лета зависит от того, чем ты уже обладаешь. Песнь Осени. То, что рождается весной, растет летом, пожинает осень. Осень — время сбора урожая, противоположность Весны и царство смерти. Многие думают, что это различие принадлежит Зиме, но Зима наследует только мертвых и благополучно возвращает их к новой жизни. Именно Осень доставляет их туда. «Буду пробовать», — чешу в затылке.***
Мэномару в тихом бешенстве от бесплодных попыток отыскать гробницу нихонского ублюдка в которой должен быть спрятан нужный для срыва печати клык белого пса. Но больше всего во всей ситуации его бесит, что ни он, ни кто-либо другой не может добраться до человека хранящего секрет гробницы. С трудом удалось узнать, что нужный человек некий чужеземец с красными волосами и пятнистой кожей, что он обладает какими-то святыми силами маскируемыми демонической ёки, что он предлагал в качестве оплаты людям осколки реликвии, подобные тому, что вырвал Мэномуру из печати, что люди прозвали его Тсубаки но ками. Найти его не смотря на все слухи оказалось не простой задачей. Мэномару используя мотыльков в качестве шпионов смог извернуться и получить искомое. Вот только то, что он нашел на человека, полукровку, демона или духа походит слабо. Цветок. Ласковый, наивный, хрупкий в своём совершенстве цветок, сжираемый проклятьем рождённым чужой алчностью. Алый.***
— Кажется… получилось, — облегченно выдыхаю и широко улыбаюсь не найдя по близости прилипалы. — Ха-ха-ха, ради этого стоило согласиться остановиться в той деревне! Чувство лёгкости и свободы наполняет меня от макушки до пят. Хочется петь и плясать, но я только начинаю мурлыкать под нос весёлую мелодию и плести венок из душистых трав и цветов. Воззвание к Великой началось, характер лика выбрала, как и дар. «Третья волна… Интересно какой богиней будет лик Бесплодной Земли? Или демоном?» Рядом на цветок садиться настоящий мамонт насекомого вида — мотылёк фиолетово-розово-желтой раскраски. Я едва успеваю поддержать стебель цветка, чтобы он не подломился под ним, а мамонтёнок тут же перебирается мне на запястье. «Лапочка», — умиляюсь я разглядывая дружелюбного ёкая. Мохнатое тельце, словно бархатные крылья, усики напоминающие огромные косматые брови, прущая во все стороны харизма завоевателя мира, которому осталось только воплотить в жизнь свой гениальный план, для победы над серыми посредственностями. — Ты такой забавный, — улыбаюсь, невесомо гладя мамонтёнка по голове и спинке. — «Плюшевый… интересно, а какого он вида. Раскраской павлиноглазку напоминает, но цвет очень необычный. Впрочем, я не специалист, это Моисей этим увлекался. Помню его китайскую дубовую павлиноглазку, и как он с ней носился, рассказывая о том насколько это полезное насекомое и какой шелк делает… Вот только, если я правильно помню, днём они спят так, что их руками собирать можно.» Идиллию прерывает острая боль заставляющая меня тихо вскрикнуть и судорожно сжать мантию над сердцем. В груди, подобно терновой лозе прорастает-просыпается… переливчатый низкий звук. Родной, чистый, упрямый звук напоминающий о весенних ручьях, первой зелени, лопоухих зверёнышах выползающих из берлог вслед за родителями… Весна пульсирует, растекается внутри, богатство звуков и оттенков Песни притупляет ощущения от огненных волн боли — улыбаюсь поражаясь тому, что этот звук создаю я. Создаю свою Песню Весны. «Получилось!» Цепи проклятья проявляются в реальности ядовитыми, мало похожими внешне на змей, тварями и вгрызаются в тело стремясь заглушить Весну, заставить её замолчать. — «Эту песню не задушишь не убьёшь. Не убьёшь»… — улыбаюсь, окровавленными губами пропевая строчку гимна нашей маленькой компании, который я едва не забыла. — Император невероятен… Говорю, чувствуя, что просчета тот полукровка не допустил, закатал в асфальт фейри так качественно, что на Земле только с подачи моего предка память осталась. Вытравил всё, выжег, заложил мертвой породой, на которой и мох бы расти не стал. Только забыл, что Магия сестра Жизни, а жизнь всегда найдёт лазейку, как и её племянники фейри. Меридианские руны вспыхивают заставляя проклятье угомониться. «И на Фобоса Император точно не рассчитывал», — глубоко вздыхаю, улыбаюсь шире, обращаю внимание на так и сидящего на моём запястье мотылька, которого я умудрилась как-то не потревожить со всеми ужасами. — Не улетел… поче… — Так и знал! — громкий голос монаха заставляет вздрогнуть и испуганно вжать голову в плечи. — Демон-чан, сбегать и прятаться каждый раз когда тебе нужна помощь и поддержка… Ты ведёшь себя как вредный ребёнок. — Я не ребёнок, монах, — взяв себя в руки, возражаю. И всё порчу, гордо вскинув подбородок и с комичным превосходством заявляя. — Я старше тебя. — … — мне кажется, что даже мотылёк смеривает меня крайне скептическим взглядом. — Просто долго был в плену… — уровень скепсиса только растёт. — Эй! Будучи частью артефакта не мудрено слегка разучиться общаться! Вы… — глаза начинает печь от слёз, все эмоции что так долго копились во мне под хрустальным колпаком королевского сада вырываются наружу словами. — Вы… просто не понимаете какое это счастье иметь возможность ходить, говорить, прикасаться к чему-то и выбирать куда идти и что делать. Так стремитесь к силе, власти, каким-то далёким и эфемерным благам завтрашнего дня не замечая каким богатством обладаете здесь и сейчас. Разве… кому-то станет хуже, от того, что вы станете радоваться тому что имеете? Разве мечты и цели от этого куда-то убегут? Молчание заполняет поляну, вот только тишины не выходит. Песнь Весны проявляется в материальном мире ярками звуками подозрительно напоминающим опенинг одного искромётного аниме. — Хм. А что это за звук? — озадачивается монах, заставляя меня покраснеть как помидор. — Скоро ты перестанешь его слышать, — бормочу я отведя взгляд в сторону. — Если любопытство в тебе сильнее осторожности можешь остаться, но… — став предельно серьёзной смотрю без стеснения в глаза человека. — Если ты не уверен в том, что забота обо мне идёт от чистого сердца, лучше не рискуй. От Взора Матери этого не скрыть… — Я уже говорил, что не оставлю тебя, Демон-чан, — прячет за улыбкой стальную решимость монах. «Это мы еще посмотрим».***
«Инуяша…» Горечь, обида, понимание, отчаянье, решимость — в душе мико столько эмоций разом устроили жаркий конфликт, что всё, что могло создавать хоть какую-то иллюзию покоя — застывшее лицо и безразличный взгляд. Как когда-то в прошлом… Девушка подтягивает к себе ноги, сжимаясь в клубочек на кровати и стараясь не слышать криков людей за стенкой и гогот развлекающихся демонов. Сколько они уже получили осколков камня Четырёх Душ? Насколько сильными они стали из-за её слабости? Сколько будет длиться этот оживший кошмар? Почему она так не вовремя потерялась в собственных воспоминаниях? Что эти демоны использовали, чтобы подчинить её, погрузив в иллюзии? Жрица вздрагивает из-за особенно пронзительного крика, но не чувствует в себе ни капли духовных сил, чтобы иметь шанс сделать хоть что-то. Внутри мико пусто, будто кто-то жадно осушил её пока она не могла сопротивляться. Жрица слишком хорошо понимает, как именно демоны могли извлечь из её тела духовную силу. Почти всю прошлую жизнь она боялась именно такого исхода. Боялась стать пустым, использованным демоном сосудом, слабой безвольной тенью, презренной женщиной… Но теперь, когда две жизни переплелись в её голове и то, чего она так боялась уже случилось - страх ушел. Ненависть, отвращение к себе, жажда мести, которые должны были бы прорасти в её душе — осыпались пеплом. Мико не знала как долго это состояние продлится и она уподобившись озлобленному псу начнёт кидаться на всех: лая как можно громче, чтобы не посмели тронуть. «Инуяша…» — тело девушки дрожит. Она понимает, всё понимает. Что полукровка не смог найти другого пути, чтобы спасти их жизни, что он наверняка будет пытаться её спасти, но… Прошлое должно оставаться в прошлом. И юная жрица бы очень хотела, чтобы прошлое оставалось там, где ему самое место — по ту сторону погребального костра, намертво пришпиленное стрелой к дереву. Но у неё не выходит. Мико охраняющая камень Шикон. Школьница попавшая в прошлое по воле страшнейшей реликвии. Глупая жрица посмевшая влюбиться в не менее глупого демона. Дитя мирной эпохи никогда не сталкивавшаяся ни с одним демоном… Кикё. Кагоме. Две стороны одной медали. Та, что с отчаянной смелостью мечтала о свободе. Та, что успела ей насладиться в мирном времени. Та, что хотела закончить всё утянув с собой в погребальный костёр Шикон. Та, раздробила его на осколки позволив творить этой реликвии всё что угодно… Это всё она. Только она. Никто другой. Будучи Кикё, жрица несла на себе ответственность за камень Четырёх Душ, за людей, за сестру, за борьбу с демонами. Она должна была быть достойной, быть сильной, быть милосердной, быть праведной… Должна, должна, должна — всем и каждому кроме себя! Полукровка стал её глотком свежего воздуха, тем, кто смог коснуться её сердца. Инуяша стал тем, в кого свободолюбивая жрица смогла влюбиться со всей силой нерастраченных эмоций, но не полюбить. У них обоих не было права на любовь и мико не любила полукровку. На её плечах было слишком много ответственности и она была не настолько глупа, чтобы забыть о том, что Инуяша не человек, её жизнь против его — небольшое приключение. Кикё мечтала о том времени, когда он смог бы стать им, чтобы избавить их обоих от мучительной неопределённости. Когда хотя бы часть ответственности свалиться с плеч и у неё появиться право любить его. Кикё безумно боялась и подспудно ждала предательства со стороны своего вольного ветра наполнившего её жизнь новым смыслом. Поэтому, Кикё, обладая столькими знаниями о демонах и их уловках, так легко поверила в предательство своего пса. Из влюблённости вместо любви родилась ненависть, ушедшая в месте с ней в погребальный кастёр. Спустя сотни лет родилась Кагоме. Дитя мирного времени не знавшая что такое война. Свободная. Её детство не прошло в постоянных прятках от демонов. Она никогда не наблюдала смерть своих родных из-за защиты барьера. Ей не приходилось выбирать кому жить, а кому умирать, потому что невозможно спасти всех. Кагоме могла дружить, ссориться и мириться, влюбляться — все дороги и все пути были открыты перед ней… А Кагоме свалилась в колодец. Кагоме едва ли не с первого взгляда полюбила полукровку. Кагоме разбила на осколки камень Четырёх душ. Кагоме ввязалась в войну с демонами. Кагоме с треском проиграла всё что можно и нельзя, став слабой и бесполезной. Став именно такой, какой больше всего на свете боялась Кикё. И Кикё бы предпочла умереть, чем продолжать жить в позоре. Вот только, даже если они стороны одной медали — Кагоме не Кикё и никогда ей не станет, пусть и ворох болезненных воспоминаний вернулся к ней. В новой жизни никто не смог научить её смирению. Терпение, сдержанность и многое-многое другое, что в совершенстве изучила Кикё тоже прошло мимо Кагоме. Потому что отец учил свою любимую дочь другому. Не тому, чему обычно учат детей обычные отцы. Позор? Бесчестие? Стыд? А эти штуки съедобны? Ото-сан Кагоме-чан никогда бы не сдался из-за проигрыша, травмы или позора. Он был, как дарума! Будучи маленькой Кагоме верила, что круче её отца никого нет. И пусть по мнению многих его знакомых, сходство с дарумой в стойкости, было единственным его положительным качеством, для Кагоме он был героем. Даже если числился тем еще жуликом и пройдохой, что остепенился после её рождения и женитьбы на ка-сан. Отец был героем Кагоме и тот урок, что он ей преподал последним был жесток — нельзя быть героем для всех не заплатив за это. Он погиб из-за ожогов и угарного газа, потому что раз за разом кидался в горящее здание и вытаскивал людей из огня, потому что не было никого кто бы мог сделать это вместо него. И как бы Кагоме не злилась на него за то, что он их оставил, в глубине души продолжала гордиться им и любить. Но больше всего злилась на опоздавших пожарников и знала, что отец был бы разочарован этим. Кагоме не любила говорить об отце, но характером, как однажды заметила ка-сан, была вся в него. Конечно, когда Кагоме подросла она поняла, что её отец праведником не был. Что вскрывать кодовые замки, уметь из чистящих средств создавать взрывчатку и доставать карманные деньги из вещей отца чтобы не звякнул ни один колокольчик - это не то, что должна уметь каждая девочка. Но… сама Кагоме рухнув в колодец сейчас имеет все шансы войти в историю как жрица из-за безалаберности которой демоны сожрут человечество. Какое вскрытие замков и взрывчатка могут сравнится с этим? Кагоме любила отца, но предпочитала не вспоминать ни то, каким он был, ни то, чему он её учил, а тем более то, что умер. Закрыла все воспоминая на замок, а сейчас, в самый трудный час, они вырвались. Ото-сан рассказывал ей много старательно забытых ей историй, из-за которых отца гоняла полотенцем ка-сан. И всегда эти истории заканчивались почти одинаковым разговором: — … И как ты думаешь, Кагоме-чан, в этой истории кто из людей затеявших драку был прав? — спрашивает ото-сан с добродушной улыбкой. — Что за глупый вопрос? Конечно, тот кто выжил, пап! — гордо вскидывает нос к небу Кагоме. — А еще? — мужчина с нежностью и гордостью смотрит на дочь. — Остаться в живых, даже по уши в долгах и без одной почки, уже половина победы — Если противник сильно подставился или сдался, что с ним нужно сделать? — Добить, — не раздумывая отвечает девочка. — Ты такая умница у меня, Кагоме-чан, — от волны умиления мужчина не может сдержать слёз… Кикё и Кагоме — одно целое, разница только в том с какой стороны смотреть. Вот только Кикё уже давно умерла и её сожгли на погребальном костре, а Кагоме… Кагоме жива и это уже половина победы.