8 баллов по шкале Глазго

      Бар в подвальном помещении встретил громкими разговорами и играющей из динамиков рок-музыкой. Винцент скривился от режущих уши звуков электрогитары, поискал Майру: её тонкая фигура среди грузных мужских в глаза бросилась сразу же.       Винцент упал на стул напротив, улыбнувшись.       — Давай, рассказывай, что там у тебя с мудаками на дорогах, — двигая меню к себе бросил он.       Майра закатила глаза, явно настроенная на приятный вечер, в который воспоминания о повстречавшемся ей уроде не входили. Она уже выпила половину пива во втором стакане (первый пустой стоял рядом), но хоть сколько-то нетрезвой не выглядела. Винцент удивлялся этому раньше, но после того, как Майра перепила его, когда они играли в «Я никогда не…», принял как данность.       Майра не напивалась.       Она слишком крутая, чтобы опьянеть. Вот и всё.       — Это случилось на перекрёстке, когда я остановилась на красный. Ничего необычного, в общем-то, — она поводила ноготком по гладкой чёрной поверхности прямоугольного стола, рисуя только ей известные узоры. — Просто мужчину в очередной раз оскорбляет то, что женщины существуют. Итак, я крайняя справа, он — немного левее и сзади, — узоры превратились в невидимые обозначения их положения. — Немного левее его устраивает. Сзади? Нет. Поэтому он подъезжает и выезжает намеренно чуть впереди меня. Медленно и так… демонстративно, что ли. Поворачивается. Я не вижу его лица, на нём шлем, но он смотрит на меня очень долго. Я делаю то же самое. Выезжаю вперёд, имею в виду, — Майра сделала глоток, чувствуя, что, вспоминая эмоции, пережитые в тот момент, начала испытывать их снова. — И он делает это снова. Показательно. Понимаешь?       — Пиздец. Ты его рожу запомнила?       — Нет, говорю же: он в шлеме был. На какой-то тарантайке, сто лет в обед. Моя бабушка, увидев её, поразилась бы, а она динозавров видала, — Майра фыркнула. — В общем, я опять вперёд и тут загорается зелёный. И слышу, как он сзади кричит, что я сука, пока догнать пытается.       — Догнал?       Вместо ответа — довольная усмешка и многозначительное молчание. Винцент одобрительно закивал, остановившись на светлом лагере и картошке для закуски. Заказ сделал у стойки, но принесли его к столу.       — А у тебя что нового?       — Ты не поверишь… — многообещающе сказал Винцент, готовясь к пересказу всего произошедшего.       Он начал со звонка Августа, просьбы которого никогда не оборачивались чем-то хорошим. Август и проблемы стояли рядом, но вовсе не из-за того, что сам он был в них виноват, а, скорее, потому что так складывались обстоятельства — Август был чертовски невезуч и чертовски принципиален, то есть, твердолоб, то есть, часто находил трудности там, где любой другой человек нашел бы лазейку. Он, идя на поводу у своих убеждений, впутывался в истории по одному лекалу: «Я увидел, что где-то когда-то кому-то плохо, и пошёл помогать».       В этот раз почти то же самое. Это, безусловно, очень раздражало — Винцент вспомнил Флориду два года назад и дело с налаженной продажей наркотиков через сеть казино; вспомнил Пенсильванию, увольнение Августа из-за его попыток понять, кто убил проститутку, оттуда родом, в Нью-Йорке. Попыток не нужных никому, кроме него, потому что дело, которое привело их к известному политику, должно было остаться закрытым.       В этот раз Август опять взялся за то, что его не касалось напрямую. И это вдруг дало очень хорошие плоды.       Рассказ об Августе занял одну треть времени, затраченного на монолог. Всё остальное досталось Маттео. Милому, сладенькому мальчику, который:       — …вообще, блядь, не понятно, как до своих лет дожил, я вот на него смотрю и хуею просто!       И:       — …такая бубусечка, ты бы видела его щечки! Сладусик персиковый.       А ещё:       — …я думал, он жиголо какой-то, а он, нахуй, в церковь ходит, ты представь! Христианин! Католик, наверное. Итальянец же. Они ведь все католики? Хотя, я не помню, чтобы Иисус запрещал спать с кем-то за деньги. Может, запрещал, но, по-моему, нет.       А также:       — …но он выглядит прямо как совсем тупой, вот на него смотришь и думаешь, что по голове можно постучать — вообще нихуя! Пустота полная! Но это, кажется, наеб форменный. Я думаю, он во многом припездывает. А ещё он затирал про Фиделя Кастро там что-то, я ебу, кто такой этот Фидель? Я с этими испанцами не общался!       — Он с Кубы, — поправила Майра, потому что ей единственной можно было Винцента поправлять.       — Не, он из Италии.       — Я про Кастро.       — А он пусть хоть с круга, насрать.       — Так, как говоришь, его зовут? — она уткнулась в телефон.       — Мат-те-о. Росси. Кажется, так, — Винцент, потягивая третий стакан, привстал, стараясь заглянуть ей в телефон. — Нашла?       Майра помотала головой, спросила, не помнит ли он адреса. На это пришлось выдать всё известное, потому что чужим домом Винцент память не забивал. Спустя время спросила:       — Он?       Она развернула смартфон экраном к Винценту и удовлетворенно хмыкнула на энергичные кивки. Передала телефон, наблюдая за тем, каким оживлённым и жадным взглядом Винцент рассматривал страницу в соцсети.       Страница была неактивна пять месяцев. Последний пост — фотография смуглой руки, показательно перебирающей оливки в плетёной корзине, видимо, только собранные, влажно блестящие на солнце. На тонком запястье искрилась нить золотистой цепочки, а над самим снимком подпись: «Non so cosa mi riserva il domani… L’importante e essere felice oggi».       — Дай тоже посмотреть, — Майра немного наклонилась в сторону, Винцент пододвинул стул к ней поближе.       Маттео на фото чуть моложе себя нынешнего. Мечтательно отведённый в сторону взгляд, румяное лицо, улыбка чуть приоткрывала ряд верхних белых зубов, над которыми розовела тонкая губа. Жёлтая рубашка, венок из сиреневых цветов на волосах. Серёжка — та же самая.       Винцент пролистал дальше. На следующей Маттео в тени инжира спал в гамаке с книжкой, беспечный и умиротворенный. На глаза только падал золотистый луч, все-таки проскользнувший через крону, позволяя сосчитать каждую длинную ресничку на нежных веках.       У Винцента мурашки вдоль позвоночника пробежали, заставляя выпрямиться. Бросая взгляды на Майру, он ерзал, словно показывал ей не какого-то постороннего человека, а торжественно презентовал что-то, своими руками созданное, забравшее множество сил и потребовавшего вложить душу.       Силы какие-то Винцент правда отдал, но вот душа пока оставалась при нём.       Майра всё смотрела и смотрела, на каждом снимке останавливаясь и о чём-то раздумывая. Иногда цокала едва слышно, качала головой, но, в конце концов, отдала телефон:       — Шельмоватый.       — Но красивый же.       — Да, — сказала она, будто смиряясь с этим. — Красивый. И что, у тебя… планы какие-то?       Винцент прыснул, продолжая смотреть. Вот Маттео, всё ещё помладше, без рубашки вовсе у моря, показывал оттопыренные указательный и средний в камеру, второй рукой поправляя очки для плавания. На четвёртой уплетал блины. Джем стекал по пальцам, пачкал подбородок.       Ми-илый. Сладкий и завлекающий, как одно из тех хищным растений, что приманивают к себе насекомых, чтобы после сомкнуться недвижимыми тисками на трепыхающейся тушке.       — Планы, ага. Чтобы он съебался поскорее, а у меня всё вернулось в норму. Нахуй такие истории.       На это Майра кивнула и — наверное, показалось — облегченно вздохнула.       — И то верно.       — Можешь отвезти кое-куда? Быстренько, приключение на пять минут. Мне для Коста доделать надо… кое-что.       — Ну, здорово. Напились, а теперь за руль, — Майра вздохнула.       — Ладно хоть не я сяду, а то совсем пиздец бы был.       Он поднялся и покачнулся; несколько неаккуратных шагов назад окончились тем, что Винцент врезался в кого-то, а после холод, неприятный, липкий холод расползся по всей спине. Кто-то пролил пиво.       — Аккуратнее нельзя было?!       — Надо стакан крепче держать, мудак, — Винцент постарался отойти в сторону, но чужая рука легла на плечо, развернула и вторая смазано ударила в лицо.       Винцент вскрикнул, пошатнулся, хватаясь за лоб, пока мужчина продолжал возмущаться, а его кто-то успокаивал. Майра подхватила Винцента под локоть и вместе они вышли на свежий воздух.       — М-да.       Сели в машину. Винцент уступил ей водительское. Он позволял своей машиной управлять либо Косту, либо Майре, а иным не разрешено было даже занимать переднее сиденье.       Хотелось до церкви добраться без происшествий, но на середине пустой ночью дороги промелькнули огни дорожного патруля. Винцент выматерился. Окно всю дорогу было открыто, но запах алкоголя ещё не выветрился полностью.       Со стороны Майры показался патрульный. Молодой парень, учтиво поздоровавшись, принюхался. Глаза его загорелись: видимо, так обрадовался, что поймал нарушителей. Он попросил показать документы, а потом добавил, что неплохо было бы ещё пройти тест, в трубочку дунуть, то есть, но Винцент, приподнявшись, сказал:       — Hej, kako si? Nije hladno? — он продолжал смотреть на патрульного, когда обратился уже к Майре. — Cim sjedneš za volan, upadamo u nevolje.       Майра развела руками.       — Leider!       И глаза патрульного растерянно забегали по салону, ища хоть кого-то, кто мог бы прийти на помощь. Но в глуши были он, Майра и Винцент.       Он повторил своё требование, медленнее, как будто это могло помочь, постарался объяснить жестами. Винцент едва сдерживал смех, наблюдая за тем, как парень изображал выдох в трубку, а потом ответил с улыбкой и фальшивым непониманием:       — Nađi si normalan posao.       И патрульный махнул рукой. Сказал, что они могут ехать. Было два часа ночи, и он предпочёл не разбираться с проблемой, а просто забыть про неё.       Или оставить напоследок — обернувшись, Винцент увидел, что парень что-то записывал. Номера, видимо. Хреново. Тревога защекотала грудь изнутри и слегка отрезвила. Сделав пометку, что об этом надо рассказать Августу, чтобы решил вопрос или пресек проблему, Винцент сказал:       — По поводу парня… Он о-очень… хорошенький.       — В смысле красивый или в смысле как человек?       — Всё вместе?.. — неуверенно ответил Винцент, запоздало понимания, что слова на язык ложатся из-за алкоголя (по большей части).       — Первое ещё понимаю. Второе после… двух дней знакомства? Напомни?       Он вздохнул, открыл окно и закурил. Сигаретный дым — наждачка по горлу. Пьяная голова пошла кругом, когда дыхание сперло, и перед глазами потемнело.       Почти «собачий кайф», только без удушения. Угарный газ заменил руки на горле. Винцент сполз по спинке кресла.       — Ну, да.       Ему подумалось, что было бы неплохо остановиться, лечь в высокую траву и смотреть в звёздное небо (которое растеряло все звезды из-за городских огней), пока мысли вновь не станут последовательны и стройны. Может, время оказало бы любезность и притормозило, давая больше себя.       Жизнь короткая.       Винцент сказал об этом вслух и поймал престранный нечитаемый взгляд чёрных глаз. Из Майры, казалось, одновременно рвались две фразы: «Ты что, охренел?» и «Делай, что хочешь, только мне мозги не выноси». Противоположности нашли компромисс в молчании, которое Винцент использовал, чтобы продолжить.       — Хотя, мне вся эта кутерьма нахрен не нужна.       Под «кутерьмой» подразумевались не только проблемы с целым кланом злобных водопроводчиков («Черт, стоило попросить, чтобы ему дали документы Марио Марио или Луиджи Марио»), но и всё, что касалось отношений. Это муторно, сложно, непонятно, странно, бессмысленно, бесполезно.       Иногда это неприятно.       Это часто неприятно. Потому ещё и страшно.       — Я не стану тебя отговаривать, если ты решишься на что-то, знаешь, — обозначила Майра.       Один на один с проблемой. Винцент тяжело вздохнул, почувствовав себя — всего на секунду, но всё же — лишённым поддержки. Потом пришло понимание, что это была именно та проблема, которую стоило решать самостоятельно; но хоть немного легче от этого не стало.       — Подначивать тоже не буду. У меня на то есть причины. Но сначала… разберись, что именно тебе нравится: то, что ты видишь или то, что ты себе выдумал. И если… что пойдёт не так, то звони, — она улыбнулась. — Сглазим.       Винцент улыбнулся в ответ, но безрадостно, больше думая о том, как ему с собой справляться. Кое-что подбадривающее в словах Майры нашлось: раньше он принял привычные Маттео жесты за знаки внимания. Во всём остальном легко было обмануться снова.       Он в самообмане провел полгода, просто чтобы узнать, каково это — чувствовать ленивые поцелуи по утрам, держаться за руки с кем-то и класть голову на чужое плечо. Втягивал кокаиновые дорожки за компанию и чтобы избавиться от мерзкого, липкого ощущения фальшивости происходящего; под кокаином позволял себя брать. Эйфория слегка заглушала боль от грубости.       Как его там звали? Сэм? Саймон? Стефан? Что-то на «с».       С-с-сукин Сын. Ебался, будто пытаясь поставить рекорд по самой хреновой ебле в мире.       Разошлись со скандалом: у него на память остался сломанный нос, у Винцента — рассеченная губа и наркозависимость.       Майра упомянула причины, по которым не будет подначивать к новым отношениям, и под ними подразумевались впечатления от того периода, когда Винцента крыло от ломки.       Потом был Август. Интрижка на два месяца во время путешествия из Нью-Йорка до Пенсильвании. Попытки почувствовать себя «нормальным», то есть, человеком, заслужившим чего-то хорошего в этой жизни, ничего не дали. Впрочем, удивления от того, что сам по себе член идеального человека в заднице к этой самой идеальности ничуть не приближает, не было; только гадкое разочарование и полное незнание того, где выход.       Винцент искал работу, пытаясь вернуться в общество. В «кадрах» видели судимость и диктовали разворачиваться.       Он ходил к психологу. Специалист расковырял старые раны и сказал, что, возможно, дело в самом Винценте и его взгляде на мир.       Здесь, может быть, стоило держать в уме, что это грубое нарушение профессиональной этики, психолог — говно, а не специалист, и, вообще, не единственный во всем мире, с легкостью можно найти другого, но рациональное мышление — вещь весьма ситуативная. В некоторых состояниях вообще недоступная.       Он подумал, что кто-то «нормальный» рядом мог бы помочь. Типа как «скажи мне, кто твой друг — и я скажу, кто ты». Но это ничего не дало.       Они остановились у церкви. Винцент вышел из машины угрюмый и задумчивый, самостоятельно испортив себе настроение. Достал лопату, убранную после того, как понял, что Маттео еще с ним может покататься, из багажника и вернулся к яме. Майра устроилась на том же бетонном блоке.       Закапывая остатки, Винцент про себя, как мантру, повторял, что       двадцать восемь лет — не конец жизни (петли кишечника пропали под землей)       нечего бросаться в омут с головой (скрылись остатки почек)       его восторг существует, пока существует созданный образ человека (не стало видно сморщенной поджелудочной)       отношения — часть жизни, а не обязательная составляющая (края ямы выровнялись с окружающей землей)       И, вроде, стало полегче. Не отпустило полностью — Винцент все еще видел свои руки, бледные, исчерченные шрамами, обтянутые кожей тонкие пальцы, на которых легко увидеть границы фаланг; вот эти руки завязывали бант на смуглой нежной шее, открытой, близкой, горячей, — но стало полегче.       Винцент примял почву и сказал, что все готово. Майра кивнула, убирая телефон. Она подбросила и до дома, сказав, что оставит машину на парковке. Винцент не поспешил выйти.       — Здесь круглосуточный магазинчик есть. Может, ещё по пиву?       Продавец в нем шел навстречу «проверенным людям», порой игнорируя запреты на продажу алкоголя в определенное время. Винцент не знал, какие критерии были для вхождения в этот перечень «проверенных»; он бы озаботился этим вопросом, если не стал таковым, но у него все-таки получилось найти общий язык с болтливым пухлым афроамериканцем, которому повезло после отсидки за кражу встать на ноги. Видимо, проявление какой-то тюремной солидарности, существующей за стенами самой тюрьмы.       У Винцента во время третьего разговора с ним промелькнуло тогда уже привычное «навар» — и этого хватило, чтобы мужчина все понял.       — О, с меня хватит. Но я подожду тебя здесь, если так хочешь.       Винцент пообещал, что это будет быстро, и это в самом деле было быстро. С тремя бутылками и новыми мыслями он вернулся в салон.       — Что думаешь насчет «отношений без обязательств»? — поинтересовался он под шипение первого открытого пива.       — М-м-м, думаю… — Майра протерла лицо. — Думаю, что не думается немного. Сейчас, дай минутку… Их нет.       — В смысле?       — Вступая в такие отношения, нужно будет следить за своим здоровьем, — она загнула палец. — Покупать презервативы, — второй. — Убедиться в том, что у партнера нет микоплазм, хламидий, холеры, ВИЧ-а, хронического воспаления задницы, убедиться в этом насчет себя. Соблюдать все правила и все условия отношений. В конце концов, уважать этого человека и его право спать с кем попало, — ее ладонь сжалась в кулак.       — Звучит как охуенно здоровая херня, не думаешь?       — Есть немного.       — Отношения без обязательств — это обычные нормальные отношения?       — Без пункта со «спать с кем попало», — ответила Майра несколько неуверенно.       — Но если я с человеком ебусь, а он потом прекращает наши отношения, которые обычные, то есть, «с обязательствами», и я его отпускаю, то тогда же, получается, я уважаю его право спать с кем попало и принимаю тот факт, что это не я?       Майра откинулась на спинку сидения, задумчиво нахмурившись.       — Да?..       — Тогда получается, что…       — Нормальные отношения — это те, которые «без обязательств».       — Прикольно.       — Жутко, как по мне, — на вопросительный винцентов взгляд она попыталась развернуть мысль. — В таком случае, «нормальные отношения» это про всю ту злоебучую хрень, за которую людей надо вывозить в лес и заставлять копать себе могилу. Ревность, собственничество, токсичная забота, прочее говно.       — Жесть.       Майра кивнула и повторила полушепотом: «Реально жесть».       Они оба пьяные, один чуть сильнее другой, впавшие в состояние, когда языку голова не хозяйка. Мысли, в ней роящиеся, не осмысливались, а сразу оказывались высказаны.       Утром, казалось Винценту, он проснется, вспомнит весь разговор и будет стыдить себя за произнесенные глупости. Пока у него в руках были еще две бутылки пива, компания Майры и желание поговорить.       — А что насчет того, что отношения «с обязательствами» включают в себя всякие вещи? Поддержка там, серьезные намерения типа свадьбы и прочее?..       — А на одной ли ступени по важности стоят брак и уважение? — Майра скривилась. — Я имею в виду, лучше обращайтесь со мной нормально, а кольцо я себе и сама куплю, — она фыркнула.       — Резонно.       — Тем более, некоторые поддерживают так, что лучше пусть язык в жопу засунут, а не херню мелют. Слушай, — она вдруг выпрямилась с горящими черными глазами. — А я прямо сейчас себе все это так классно разрекламировала, мне аж понравилось.       Винцент рассмеялся. Поставил пустую первую бутылку под ноги, открыл вторую.       — А что, хочешь втянуться?       — Ну, звучит-то неплохо, — он пожал плечами, возвращаясь к обсуждению Маттео. — Он прямо жесть красивый, честно. Нравится очень.       — Тянет же тебя на рыжих да блонд, — Майра усмехнулась.       Когда Винцент положил голову ей на плечо, она коротко чмокнула его в макушку, стремясь как-то выразить задушевность момента. Плохое настроение уходило. Винцент потерся головой — затылком и частично щекой — об красную кожаную куртку Майры. Она холодная, но отчего-то у него получилось почувствовать тепло.       — Не знаю, как предложить, правда.       — Ртом, милый. Вопросы, они, понимаешь ли, решаются через рот.       — Класс, спасибо, — беззлобно бросил Винцент, давя в себе желание непристойно пошутить. Чуть погодя он добавил искренне. — Не знаю, как бы я без тебя жил.       Она могла бы сказать, что сама не знает или что он пропал бы, подчеркнув свою значимость и роль в его жизни. Но она сказала:       — Так же. Абсолютно так же.       Винцент поджал губы, чувствуя ком в горле и зависть — ему бы столько веры в себя, сколько было у Майры в него.       Ее слова стали последним, что отложилось в голове. Третья бутылка пива остановила работу карты памяти.