8 баллов по шкале Глазго

      Со временем разговоры стихли, усталость взяла своё. Агата и Маттео, распивая вино, обсуждали маникюр. Кост и Винцент распивали настойку. Претензии на принадлежность к высшему слою общества исчерпали себя в тот момент, когда Агата, забывшись, ругнулась на историю Маттео с пальто. Она, как единственный человек, всех отчитывающий за мат, сдала позиции; Винцент саркастично зааплодировал, а Кост осуждающе цокнул языком, пока Агата краснела от стыда.       Маттео сказал:       — Да похуй, с кем не бывает.       Винцент, смеясь, расцеловал его, такого сообразительного и эмпатийного. Осыпая румяные щёки поцелуями, заметил, как Кост смотрел на Маттео, сощурив глаза, и, довольный собой, подумал, что дядя после такого решения проблемы и слова плохого не скажет.       Ожидания оправдались. Кост пошёл курить подаренные сигары и кивнул на дверь, зовя с собой. Винцент вышел. На улице, ближе к ночи, стояла тишина; огни горели в одном только их доме, пока жильцы остальных мирно спали. Неподалёку фонарь мигнул дважды и выключился, погружая окружение в плотную, почти осязаемую темноту. В ней заискрилась зажигалка. Крохотный огонёк осветил лицо Коста, а потом Винцента, заметно нервничающего.       — Ну? Заключение?       — Добро.       — Окей.       — Актёр, значит… Человек культуры. Ревновать не будешь?       — Если бы меня волновали все те, кто на него дрочил, то пришлось бы половину населения Земли вырезать.       Кост посмотрел на него, изогнув бровь. Винцент поджал губы.       — Ну, что?       — Да вот сообразить не могу, откуда ты такой остроумный взялся. — Дядя покачал головой. — За сигары ему спасибо передай. Хороший вкус.       — Передам. Точно всё нормально?       — Много он знает?       — Не-а.       В короткий ответ не проникла неуверенность, которую почувствовал Винцент. Маттео, выдавая сюрприз за сюрпризом, всё ещё казался terra incognita; всё неизвестное подсознательно пугало.       Винцент, оставшись один на один со своими мыслями (Кост кивнул и ушёл в дом, жалуясь на холод), подумал, что конфетно-букетный этот период скоро закончится и начнётся то самое, что было с Августом. «Мы могли бы вместе преодолеть твои… дурные пристрастия»; «В чём проблема просто найти нормальную работу?»; «Винц, это опасно и ненормально!»       Сколько времени у него, сколько времени у них? Когда все тайны, яростно хранимые, окажутся известны другому человеку, и, вселив в него страх, станут причиной для очередного прощания?       В какой момент груз сокрытого отяготит плечи, вызывая желание раскрыться самому? В тот, когда надежда оказаться принятым станет сильнее ужаса перед отверженностью.       Протерев лоб, будто жестом пытаясь прогнать дурные мысли, Винцент обошёл дом. Хотел проветрить голову. Постоял на заднем дворе, выкурил ещё одну сигарету. Возвращаясь назад, услышал голоса Агаты и Маттео. Он должен был выйти к ним, но притаился за углом, не рассчитывая узнать что-то важное, но боясь нарушить их уединение.       — …И такой он прелестный! Mama mia, вкуснее вафель в жизни не ел! А он… Ну это просто!.. Надо же было так!..       — Раньше, помню, Винцент был более… тоскливым. Рада видеть его таким.       — Винцент… — блаженно повторил Маттео. — У него такое хорошее имя. Вот так: Вин-цент. Губы сами в улыбке растягиваются, смотрите, синьора. Дважды. Удобно говорить, улыбаясь. Думаю, так и надо говорить.       Агата рассмеялась, отметив его правоту. Выглянув из-за угла, Винцент увидел, как Маттео положил голову на её плечо.       — А что твои родители? А мы сможем увидеться?       — Они в другой стране. Да и выбор мой не очень-то одобрят.       — Ой. Извини, что я так… Не хотела.       — Ничего. Вы же не знали. И, в общем-то, бывает.       — Знаешь, а как по мне, то тут ничего страшного нет.       — Да, знаю. Я с собой в ладах… Вроде бы. Вроде был. Сложновато…       — Ну и умничка. Заходи в гости ещё, ладно? Племянника моего можешь с собой не брать, он тут и так часто бывает.       — Как скажете, — Маттео издал тихий смешок. — А у меня к вам просьба есть… Можно?       — Конечно, милый, всё, что душеньке угодно.       Прикинув, что сидеть они ещё будут долго, Винцент обошёл дом, вскрыл снаружи окно и перелез через подоконник. Кост сидел в гостиной и, увидев это, сказал, что «следующий такой перфоманс будет оценён соответственно». Проигнорировав, Винцент открыл дверь и позвал Маттео в дом. Холодало.       В этом доме у Коста было три спальни, и Винцент выбрал для них самую далëкую. Завтра был выходной, у Маттео — никаких планов, и ему предложили остаться здесь; а он и рад лишней возможности раскинуться на двуспальной кровати в полной тишине. Воркуя с ним, выпившим и расслабленным, Винцент вспомнил разговор на улице и плавно попытался перевести тему, услышать от самого Маттео, о чём они там говорили, но он лишь отмахивался, смеясь.       Его улыбка. Дважды, он сказал, дважды появлялась на лице, когда Маттео говорил имя Винцента. Вспоминая эти слова, Винцент чувствовал нестерпимый жар, жгучее желание целовать его от макушки до пят до конца времён, порой поглядывая на своё отражение в золотисто-карих глазах. В спальне, казалось, время замерло, давая вдоволь насладиться вкусом вина, оставшимся на тонких губах, запахом духов на шее.       Винцент уснул на груди Маттео и под звук его голоса. Сон был крепким, безмятежным и — впервые за долгое время — полностью позволившим отдохнуть. Потому проснулся Винцент легко, будто по щелчку пальцев, и сразу же дёрнулся, вдруг столкнувшись с непривычными ощущениями.       — Ай! Amore, в висок!.. Che cazzo?!       — Что за… Ой-ой! Ебучий случай, laska, покажи…       — Да как так можно! Больше в жизни у тебя сосать не буду!       — Прости, прости… Сильно ударился?       В суматохе Винцент не сразу понял, что случилось (кроме того, что он каким-то образом ударил Маттео по голове). Он целовал ушибленное место, сбивчиво извиняясь, пока не успокоил его, не успокоился сам.       — Так, что ты там делал?       — Ну, я… Я подумал, что было бы неплохо разбудить тебя минетом с утра… — Маттео протирал руки с опущенной головой, как если бы его отчитывали. — А ты как вскочишь!..       — Бля, бля-я, прости. Прости, Бога ради. Мне так никогда не делали. Я же вообще чёрт дёрганый.       — Да понял уже, — Маттео всхлипнул. — Никогда бы не подумал, что мне за отсос прилетит.       — Правда не хотел, ну, laska, ну.       — Я не с упрёком… Так, чтобы посмеяться. — Вопреки словам, на его лице ни намёка на улыбку.       Винцент почесал затылок. В неловкой тишине он не знал, что и делать: извинения казались недостаточными, от него, будто, хотели ещё чего-то. В голове — ни одного варианта, и когда Винцент открыл рот, чтобы спросить, что он мог сделать, чтобы сгладить впечатления от ужасного утра, Маттео робко поинтересовался:       — А я могу… продолжить?       — А?       — Ну, ты же не кончил. Можно мне завершить начатое?       — Я только что тебе ногой в висок въебал, а ты ещё раз хочешь? — с нажимом уточнил Винцент.       Маттео похлопал ресницами с непониманием и расстроенно спросил:       — Так это «нельзя»?..       — Да разве я могу?..       Вернувшись на подушку, Винцент утянул его за собой. После ленивых поцелуев он поднял руки, всем видом показывая, что не собирается двигаться вовсе. Маттео спустился, почти невесомо поцеловал в живот. Когда он для этого приподнял футболку, Винцент вздрогнул, потянулся, чтобы остановить, но пальцы его не коснулись чужой руки — переместив ладонь на бедро, Маттео соскользнул и языком провёл по уже влажному члену.       — Он у тебя красивый, ты знаешь?       Винцент втянул воздух, сжимая зубы. Погладил Маттео по голове, чувствуя, как возбуждение накапливалось в паху. Шум в ушах и собственные глубокие, но частые вздохи мешали слышать.       Влажный язык прошёл от головки до основания, вернулся и описал круг вдоль венчика. Когда Маттео взял в рот, пальцы его гладили снизу, ласкали мошонку; тëплые, аккуратные пальцы. Винцент поднялся, чтобы посмотреть на него. Ответный взгляд, казалось, вышиб дух: у Маттео, даже пока он сосал, выражение было невинно-вопрошающее. Чистые, блестящие глаза, приподнятые брови. «Я всё правильно делаю? Вот так? Так хорошо?»       Винцент закрыл рот рукой, когда член упëрся в заднюю стенку глотки, и простонал, чувствуя, как он погрузился дальше. Тепло рта. Умелый язык. Давление гланд с обеих сторон.       Никаких зубов. Будто их не было вовсе.       — Блядь. Блядь, блядь, о-ох, laska… Как ты…       Бёдра его мелко дрожали, мышцы, казалось, теряли всякую силу. Охваченный жаром, будто в лихорадке, Винцент бездумно двигался навстречу горячему рту, в котором подвижный язык мягко облизывал тело в противовес давлению на уздечку. Толчок, ещё один. Пальцы ног судорожно сжались. Размеренное покачивание головы, когда Маттео перестал баловаться с горловым, язык, ласкающий ряд из трёх штанг; её резкий наклон, когда ему хотелось вновь продемонстрировать все навыки.       — Блядь, как хорошо. Ëбанный свет. Нахуй, нахуй! О-о-о, Бо-оже…       Уши заложило, перед глазами замелькали мушки — и, прикусив губу, сжав в кулак рыжие волосы, Винцент кончил. Когда он отошёл, Маттео уже сидел рядом. Сперма стекала по его подбородку.       — Ну, вот. Доброе утро.       Притворно обыденный тон не скрывал сияющих от самодовольства глаз.       — Это просто охуенно, — едва шевелящимися губами сказал Винцент.       — Я знаю. Всё, что я умею в этой жизни, это сосать, Винцент, и отменно. Dio mio, называй меня «Король Минет».       Он стёр белëсую каплю, посмеиваясь. Хотел отпрянуть, когда Винцент потянулся с поцелуем, но не успел.       — Да ты что!.. Я же…       Винцент поцеловал его ещё раз с большим пылом. Смирившись, Маттео перевёл тему.       — Ты… говорил о церкви. Ещё успеваем на воскресную службу, кажется.       — И часто у тебя так? Сначала хуй в рот, потом боженьке помолиться?       Винцент сказал это с улыбкой, которая сразу пропала. Маттео выглядел так, будто ему дали пощëчину.       — Ой. Извини, я не…       — Неприятно.       — Не подумал, хуйню сказал. Больше не буду. Прощëн?       — Прощён, но это не значит, что я не злюсь. Пойду умываться.       Проводив его взглядом, Винцент упал на подушку со страдальческим стоном. Он дождался, пока голос Маттео за дверью станет тише (Агата, как показалось, увела его на кухню), и вышел, чтобы привести себя в порядок.       С кухни пахло хлебом и кофе. Звучала музыка из динамика телефона: Винцент застал Агату и Маттео за просмотром видео из «ТикТок’а». Он размазал тёплое масло по мягкому, свежему хлебу, посыпал сахаром, как для него когда-то делал отец, и, зайдя за спины, поцеловал тётю, посмотрел в телефон.       Рассмеялся с ходящего на передних двух лапах шпица сразу же, чуть не подавившись первым куском. На следующем видео с поющей под гитару девушкой Маттео встрепенулся. Сначала показалось, что из-за итальянского — не узнать песню Челентано, хоть и в ином исполнении, смог бы только глухой.       Причина оказалась более личной.       — Иса! Это же моя сестра! Сколько-сколько просмотров? А я всё гадал, почему у неё успеваемость упала!       — Вы так похожи, — добавила Агата.       Винцент решил, что она слукавила. Лицо у младшей Росси было круглее, нос не прямой с острым кончиком, а вздёрнутый. У Маттео веснушки на плечах, у его сестры всё лицо в мелких пятнышках. Потом заметил — схожесть-то не в этом.       То, как она перебирала струны, как улыбалась, пока пела. Плавные, полные уверенности движения — Маттео, пожалуй, мог бы нервничать перед выступлениями, но, играя, наверняка чувствовал себя, как рыба в воде, — хитринка в искрящихся глазах.       Тётя права — они были очень похожи.       — Нихрена-се, а у вас в семье все такие люди творческие?       — Нет, — сухо ответил Маттео, и Винцент вспомнил, что семья у него была своеобразная. — Я не думал, что она… А можно ещё что-нибудь посмотреть?       — Ой, милый, а хочешь… Тебе же про собак понравилось, давай ещё покажу? Я их так люблю. А тебе кошки или собаки по душе?       Агата перелистнула дальше. Увидела отразившуюся на лице Маттео тоску если не по всем родным, то по младшей, и мягко попыталась отвлечь.       Завтрак растянулся на два с лишним часа, по окончании которых Винцент первым начал собираться. Заметив его подвижки, Агата засуетилась следом: начала собирать зразы, расстегаи, положила какой-то вкусный фруктовый чай из Турции, икру. Винцент, перед уходом убирая беспорядок за собой, был слишком занят, чтобы взять продукты. Когда он оказался у выхода, то увидел, как Маттео с пятью шопперами в руках, растерянно искал, куда их поставить, чтобы надеть обувь.       Как-то очень естественно, не задумываясь, Винцент опустился на одно колено, смеясь под нос.       — Не суетись, laska. Давай.       Держа туфлю в одной руке, второй потянулся к стопе. Успел пальцами коснуться пятки, прежде чем замер от грохота.       Маттео упал.       — Да что ты сегодня!.. Zlato, дай мне эти пакеты ебанные. Ударился?       Он покачал головой, не отрывая взгляда от винцентова лица.       — Что? Голова закружилась? Нормально себя чувствуешь?       — Ты… ты сейчас… Ого.       Его щëки заалели, губы задрожали. Винцент только осознав, как это выглядело, но едва ли способный представить, как это ощущалось, кашлянул.       — Если бы знал, что ты хлопнешься… — Он всё-таки взял стопу в ладонь. Решил, что терять нечего, и припал губами к изящному её своду. — Всё равно сделал бы, наверное.       Справившись с ошеломлением, Маттео вполголоса произнёс:       — Меня ещё никто так сильно не любил.       Винцент почувствовал жар в груди. Он понимал, что его любили. Не искал этому подтверждения. Он верил в подлинность этих чувств, не требовал доказательств. Если Винцент сам в слова не способен был обличить испытываемое и из раза в раз оказывался слишком скупым, то теперь это вместо него делал Маттео. Понимающий и принимающий. Доверяющий более, чем полностью.       Больше того, чем Винцент заслуживал.       — Какое упущение. — Он выдержал паузу. — Ты… не злишься?       — А ты мне сейчас вот это вот сделал, чтобы?..       — Нет, нет! Оно само получилось. — Винцент ловко надел и вторую туфлю. — Я сказал глупость.       — Нет, не злюсь.       — Хорошо. Фу-ух.       — Тебя это в самом деле волновало?       Ни один из них не спешил вставать. Случайность обернулась обменом ленивыми поцелуями между фразами. Шопперы, отставленные в сторону, оказались успешно забыты; освободившиеся руки Маттео легли на плечи Винцента, устроившегося между его ног.       — Конечно. Не хочу… и видеть тебя расстроенным, и быть этому причиной.       — Но ты ею не был.       — То, что я сказал — было.       — Винцент. Ну, Винце-ент, amore mio. Я сам выбираю, расстраиваться мне или нет. — Чëрную прядь Маттео, играясь, наматывал на палец. — То есть, будь, конечно, это кто-то совершенно чужой, то меня бы не задело. Ох, тяжело. Близкие делают больнее всего, потому что кажется, будто вот уж он-то, мой родной, должен понять лучше прочих. А он всё равно остаётся другим человеком со своими тараканами.       — Я понимаю.       — Ничего, это уже пустое. Такое случается. Ti amo, amore mio. А ты сегодня соберëшь волосы? А собери, пожалуйста. Тебе идёт так сильно-пресильно.       Винцент не успел ответить. Сзади прозвучал кашель, на который он обернулся, чувствуя, как напрягся Маттео.       Кост смотрел на них с ленивым укором.       — Нахера на полу расселись? Цистит заработаете.       Убедившись, что он ушёл и не мог их слышать, Винцент и Маттео по-ребячески рассмеялись.       Агата вышла на улицу, чтобы проводить их, будто уезжали в другой город. Кост только скупо помахал, стоя на пороге.       — Слушай, я ведь… Я сказал, что церковь рядом с его домом, — вспомнил Винцент, заводя машину. — Но я не уточнил, с каким именно.       — У твоего дяди несколько домов?       — Да.       — О… Здорово.       — Он держит несколько магазинов. Бизнесмен, хули ему, — ответил Винцент на незаданный вопрос.       — А тётя?       — Медсестра в госпитале.       — Не там, где Роберт работает?       — Роберт? — Винцент не сразу сообразил, что речь шла о Рори. — А-а, нет, в другом. Короче, это я к тому, что не успеем, если отсюда будем пидорить. Из-за того, что я так бессовестно наебал, предлагаю изменить планы.       — Например?       — Можно в кино, а потом я тебя до кампуса подкину.       — А можно в кино и рисовое то самое?       — Суши, draga moja, су-ши.       — Можно?       — Можно.       Ближайший сеанс был только через полтора часа, и суши Маттео получил раньше фильма. В зале он казался очень сосредоточенным, потому Винцент сначала не хотел тревожить, но всё-таки не удержался. Он шептал шутливые комментарии, от которых Маттео, зажав рот, хихикал.       Фильм довольно быстро перестал занимать ум, когда рука Винцента случайно легла на колено Маттео. Разве можно было, подумал Винцент, потянувшись за поцелуем, его рядом видеть, слышать, чувствовать и всё равно устоять?       На экране Итан схватил Грейс за запястье. «Миссия невыполнима».       Что было в фильме, Винцент не смог вспомнить после. Зато он убедился, что в памяти клеймом остался вкус блеска для губ. Персиковый.       Ещё долго Маттео не мог выйти из машины. Винцент пригласил на колени. Целовал, гладил, сбивчиво говорил глупости и думал глупости, позволяя себе быть таким, пока ещё не вскрылись все его тëмные стороны и не начались разговоры о том, что где-то себя стоит менять.       Может, подумал Винцент, прислоняясь к чужой груди, не было смысла ждать, пока всё само всплывёт.