8 баллов по шкале Глазго

      Осознание услышанного заставило время остановиться. «Хорошо, я тебе доверяю себя и свою жизнь», — и холод вдоль рук, мурашки по коже, тошнота, комом вставшая в горле. Всё вокруг — странно холодное, острое, опасное, хоть ничего и не менялось.       Взгляд Маттео напротив, преисполненный того доверия, о котором прозвучали слова; истинного, безграничного, в своей чужеродности — пугающего.       Винцент потерялся в двойственности чувств: и горд собой, и страх на задворках сознания рос. То, что из всех возможных людей, выбор пал на него, во многом по сравнению с остальными проигрывающего, так и подначивало задрать нос повыше; вместе с тем почти животный ужас, предчувствие опасности на новой, неизведанной вдоль и поперёк территории сковывали и напоминали, что лучше бежать.       Потому что не ясно было, что теперь делать. Наслаждаться спокойствием? Что такое спокойствие? Что такое «спокойные отношения»? Лавировать между острых скал на дырявой лодке — дело более привычное.       Тревога застала не вовремя, теперь подпитывалась досадой от испорченного вечера. Маттео, казалось, не заметил изменений или притворился, что не заметил; с одной стороны, хотя бы эмоциональный груз не стал и его бременем тоже, но с другой — проблему он точно не поймëт. Ему такое незнакомо.       Он подошёл сзади, когда Винцент крутил самокрутку, ткнулся носом в шею и непосредственно спросил:       — Что делаешь?       — Курить собираюсь.       — М-м… Слушай, а можно я тоже попробую?       — Нет. — Категоричный отказ сменился сомнениями. — Хотя, если ты пойдёшь тусить… Может, имеет смысл… Будешь знать, что делать, когда накроет.       — Угу, я тоже так подумал.       — Одну-две затяжки, лады?       Маттео кивнул — волосы его пощекотали щëку.       На диване он лëг сверху, позволил протянуть ему самокрутку, не забирая её из рук. Молчал, прислушиваясь к себе и ощущениям, а потом хихикнул — раз, второй. На третьем прикрыл лицо.       — Molto strano! Posso averne di più?       — Нет. — Винцент невозмутимо затянулся следом. — Я, наверное, плохо на тебя влияю.       — Не-ет, не-е-ет, нет-нет. — Маттео, покачав головой, уронил её на грудь. — Я взрослый человек и сам несу за себя… Хи-хи.       — Хорошо, если несёшь хи-хи.       Винцента повело следом; он посмеивался, пока докуривал. Один раз всё-таки позволил Маттео сделать ещё затяжку. Слушал дурацкий, ничем не обоснованный смех.       — Разъебало тебя, я погляжу?       — Un po. Знаешь, я… Mia nonna говорила, что у каждого человека есть сад. Твой внутренний мир. За ним надо ухаживать, надо как-то… следить. Парень сегодня, с которым я познакомился… Тот, что позвал к себе. Впечатления от него совершенно никакущие. Будто нет там ничего. У него, я имею в виду.       — Милые у твоей бабули аналогии, — бросил Винцент, поймав себя на том, что постепенно всё больше понимал, о чëм говорил Маттео.       — Мне она очень нравится. Это похоже на правду. Впрочем, — вернувшись к обсуждению парня, добавил Маттео, — может, я это просто из вредности говорю. Он не сделал ничего плохого.       — Не бери в голову. Просто не расслабляйся. Уëбков вокруг полно, все зачастую — уëбки. Не говорю уже о том, что иногда не нужно убивать человека, чтобы быть конченной гнидой. И не кури травку. Тебя неадекватно уносит. А я ещё ведь лëгкую беру. Не всегда, но эта — точно лëгкая.       — Хорошо. Да, пожалуй, лучше без… Наркотики это зло.       — Не тошнит?       Положив ладонь на мягкие волосы, Винцент заставил Маттео приподнять голову. Отрицательные покачивания воспринял с осторожностью и решил дать время, чтобы прийти в себя. Гладил по голове. Обдумывал разговор, глядя в потолок.       Если у каждого человека был сад, за которым следовало ухаживать, то винцентов полнился сорняками после прошедших людей. Они тянулись выше каменных стен, возведенных на месте хлипкой деревянной ограды, раньше едва достающей до пояса, но теперь оказавшейся похороненной под плющом, оплетающим каждую полусгнившую доску. Плющ полз по каменным стенам и по сырой земле; зацепиться об него было легко, даже если внимательно смотреть под ноги — не было видно за широкими тëмно-зелеными листьями лопуха вездесущих лоз. Ползучий пырей хлестал по бёдрам, жалила кожу крапива, редкими кучками росли ядовито-желтые одуванчики.       В море неприветливой, вечно холодной от росы зелени валялись позабытые инструменты. Не винцентовские. Чьи-то. Те, которыми выкорчевали когда-то пахнущие свежестью ландыши, срезали нежный птицемлечник и яркую вербену. Залили, утопив, жасмин, но забыли вовремя разрыхлить почву под колокольчиками.       Если бы у каждого человека был сад, то у Винцента они были бы лекарственными, эти растения. Практичности ради. Всё, что лечило, желанно, а потому сорняки бы пришли на смену цветам быстрее от того, что приходящие стремились набрать как можно больше, не озаботившись тем, что будет после.       Если бы сад перестал быть сопливой аналогией, а стал чем-то реальным, то, обнаружив в нём Маттео, Винцент бросился бы исследовать каменные стены на наличие брешей. Высокие стены, не пропускающие солнца; так как они могли пропустить кого-то? Вместо брешей Винцент нашёл бы чужую обувь, оставленную, чтобы лучше чувствовать землю. Чтобы не споткнуться о плющ.       Маттео бы сказал, что тут красиво. Что ему тут нравится. На возражение о том, что вокруг сорняки, он бы ответил: «Там одуванчики. Мои любимые».       И посреди всего этого беспорядка он выглядел бы так чужеродно, что желание наконец немного придать этому месту благопристойный вид возникло бы само собой, заставив Винцента наклониться к земле со вздохом и поднять ржавые грабли. На предложение о помощи Винцент бы отказался, но кое-что всё-таки попросил.       Присмотреть за ним, чтобы он ненароком не избавился от одуванчиков.       Он уснул с телефоном на лице, слушая размеренное дыхание и пытаясь разобраться с собой. Статьи от почтенных психологов с миллионом регалий ничего нового не открыли — всё написанное сотни раз было услышано, — но знание того, что начало положено, первый шаг сделан, желание полностью осознанно, успокоило. И в голове появилась некоторая систематичность, упрощающая понимание.       Подобное он испытывал ещё в отношениях с Августом; подобное — но не то же самое. Тогда, одиноким вечером раздумывая о смене работы, никак не мог перестать лить виски в стакан. Хотелось поддаться на уговоры, присмотреть более безопасное место, но невидимая стена, предчувствие пропасти в конце дороги, остановили.       Нужно было, подумал Винцент, уже проваливаясь в сон, прийти к этому самостоятельно. В определённое время, в определённое месте, с определённым человеком — собой созревшим, в первую очередь. Это, впрочем, не значило, что сейчас он сорвëтся и побежит искать вакансию на первом попавшемся сайте; но на будущее Винцент приметил для себя работу, которая не будет подразумевать еженедельное нарушение закона. Только ежемесячное.       Приметил — и, проснувшись, понял, что забыл свою гениальную идею, которая в тот момент показалась просветлением.       Маттео рядом уже не было. Шумела вода в ванной. Намывается опять, понял Винцент, нехотя поднимаясь. Увиденное время заставило его скривиться.       Ворвавшись в ванную, Винцет наскоро почистил зубы, привёл себя в порядок и со словами об оставленных на тумбочке деньгах выбежал из квартиры.       Кост ждал у ресторана. Винцентово присутствие ему для дела не нужно было, но он настаивал, намекая, что рано или поздно отойдëт в сторону, давая дорогу молодым, и сказал: «Нам повезёт, если молодые окажутся отбитыми ублюдками, потому что пока высок шанс того, что они окажутся тупыми и неопытными ублюдками — а это, мать его, гораздо хуже».       — Где галстук?       Винцент пропустил вопрос мимо ушей. С открытым ртом смотрел на здание, золотистым цветом освещающее всю улицу. На переливающихся змееподобных драконов, раскрывших зубастые пасти, на красные фонарики, помеченные иероглифами.       Девушка рядом в белом китайском платье с распускающимися лотосами ловко уворачивалась, смеясь, от настойчивых поцелуев пьяного мужчины в костюме. Винцент почувствовал касание к шее — дядя предусмотрительно взял ещё один галстук с собой и спешил исправить чужую оплошность.       — Я проспал. Прости. Ты не говорил, что разговор будет с китаëзами.       — Переоценил твою проницательность. Ты что, курил?       — Недооценил твоë обоняние.       Лëгкий шлепок по затылку дал понять, что лучше заткнуться.       — «Китаëзы», блядь. Не вздумай сказать это не при них.       — Да мне бы и в голову не пришло. Я не знаю их обычаев. Вообще.       — Не смотри в глаза, не держи руки в карманах и не скрещивай конечности. Ты уже прошляпился, пока одевался. Чëрт дери, Винцент, ну как…       — Прости, дядь. Я немного…       — Гормоны, ага. Забылся.       — Почему китайский ресторан?       От нервов разболелся живот. Чужая территория людей, в нравах и обычаях которых Винцент был несведущ. Проигрышная позиция.       — Они выбрали. Не показывай эмоции. Будь сдержанным, хорошо? В обиду себя не давай, но не спеши оскорблять в ответ. Не при людях. Инструктаж окончен.       — Я не знаю китайского, — пробормотал Винцент.       — Зато я его знаю. А ещё они знают английский. Пошли. — Кост сделал шаг и резко остановился. Винцент врезался в его спину. — Оружие?       — С собой. П-подожди! А о чём вообще речь?       Стеклянная дверь за спиной захлопнулась. На входе мужчина ударил в гонг, отчего Винцент вздрогнул.       Лицо обдал горячий воздух и со всех сторон одновременно навалился шум — разноголосный, беспорядочный. Винцент врезался в спинку чьего-то стула, ускорился, стараясь быть поближе к Косту, чтобы слышать его.       — Они хотят открыть пару ресторанчиков с девушками для развлечений. Но территория принадлежит мне.       — В смысле, бордели? С проститутками?       — С девушками для развлечений, запомни, — отчеканил Кост, подходя к стойке администратора. — К господину Ланю.       Администратор кивнул и попросил пройти за ним. Винцент вертел головой, понимая, что не успел задать слишком много вопросов, думал, быть может, Бог даст подсказку в обстановке, в окружении, в том, как на них смотрят, но все были заняты своими делами и развлечениями.       Изнутри ресторан пестрил золотисто-красным с текстурной чëрной отделкой на углах. Между некоторыми столиками были ширмы, украшенные пейзажами, рисунками журавлей, драконов. Девушки-официантки, наряженные в короткие платья, сновали от посетителя к посетителю и иногда задерживались, когда некоторые, подвыпив, требовали больше внимания.       Администратор открыл дверь, пропуская вперёд. В отдельной комнате за низким столиком сидело пятеро. Винцент с недовольством подумал, стараясь разглядеть их и вместе с тем не показаться грубым: «Они же зовутся Триада, так почему их, сука, не трое?» Он кивнул, когда кивнул Кост, вспоминая мультик с канала для детей, где девочка обучала малышей китайскому, и ощутил холод, осознавая, что только и знает, как будет «собака». «Gou», — напомнил себе. Будто это что-то меняло.       Во главе чëрного с зеркальной поверхностью стола сидел худощавый мужчина средних лет с лицом, напоминающим деревянную доску; морщины исчертили его вдоль и поперёк, и когда мужчина сдержанно улыбнулся, их будто стало в десяток раз больше. Подле него внезапно оказался переводчик, что озадачило. Ещё трое расположились напротив. Удобно стрелять.       Кост и старший пожали руки, обменялись приветствиями, представили своих спутников. В комнату вошли девушки: расставили небольшие рюмки, разлили напитки.       Может, Кост его и привёл для этого, как и в прошлые разы — наблюдать, слушать, запоминать. Но это изначально имело бы было смысла, будь Винцент в курсе всех тонкостей. И дядя бы не спрашивал про оружие. И переводчиков не было. А ещё тон на нескольких подобных встречах казался более неформальным. Здесь нельзя было позволить себе то, что позволялось с наркобаронами из Мексики (одного из них Винцент учил пить на брудершафт).       Прозвучал тост. Винцент краем глаза увидел, как быстро Кост опустил рюмку, и так же спешно опустил свою. Китайская речь и параллельный перевод сливались, мешая разобрать, что к чему. Винцент выпил — водка обожгла горло.       — Господин Лань так же высказывает приятное удивление оказанным гостеприимством. Он польщëн и… — Переводчик прервался, услышав, как Лань бросил ещё что-то, а после засмеялся. Едва заметно улыбнулись и остальные трое. — И надеется на… плодотворное сотрудничество.       «Но он сказал не это», — осознал Винцент, ещё раз окидывая всех взглядом. Он сказал не это — переводчик был нужен, потому что китайцы не знали, что Кост понимает их.       — Господин Лань мне льстит. Надëжнее партнëра днëм с огнëм не сыскать.       — Он так же хотел бы обсудить несколько моментов, касаемо сотрудничества. Ранее не обговариваемых.       — Сначала доля, — отрезал Кост.       — Семьдесят на тридцать.       Винцент открыл рот и, опомнившись, закрыл. Один из троицы приподнял уголки губ, второй закашлял в кулак.       — Дальше?       От отсутствия возражений все замерли. Оставшиеся и время от время подливающие алкоголь девушки переглянулись. Винценту казалось, что он в этой комнате один знает недостаточно и ничего не понимает, и, увидев озадаченые лица окружающих, немного расслабился.       Дядя ведь и согласия не давал.       — Господин Лань хотел бы расширить услуги и увеличить размер вашего дохода…       — Если бы он хотел увеличить доход, то предложил бы пятьдесят на пятьдесят.       Переводчик замялся, понимая, что разговор вошёл в менее доброжелательное русло, но перевёл. Лань улыбнулся. В этот раз — нервно, как провинившийся школьник.       — Но я слушаю, — напомнил Кост. — Расширить услуги, так?       — Да, ему хотелось бы предложить посетителям не только девушек, но и развлечения. Путь поставок уже налажен, проблем с этим возникнуть не должно…       — Наркотики? Мне предлагается торговать дурью?       — Господин Лань хочет сказать, что это бы значительно подняло выручку.       — Так пусть говорит. Эй! — Кост повысил голос, обращаясь непосредственно к главному. — Wǒ yě lǐjiě nǐ，hùndàn. И я знаю, что ты понимаешь меня. На моей земле называть меня «американской свиньёй» — это, блядь, преступление.       Узкие глаза перестали быть узкими. Тишина, повисшая в комнате, разрушилась резко. Трое потянулись за оружием, Винцент пнул стол. Алкоголь пролился на них. Перед глазами мелькнули яркие платьица официанток, мужской голос что-то крикнул. Комната, казалось, пошла кругом, описала полный оборот, а когда всё улеглось, и Винцент, вскочив на ноги, смог оглядеться с пистолетом в руках, от увиденного у него отнялся язык.       Девушки-официантки прижимали стволы к затылкам троих сидящих. Переводчик с поднятыми руками сидел в углу — Винцент, поняв, что ему никто не угрожает, перевёл дуло на него, чтобы не стоять без дела. Кост держал нож у горла Ланя.       — Тебе изначально нахуй не нужно было моё согласие, но я и не собирался соглашаться. Этот вопрос можно было решить мирно, но выебонство всегда плохо заканчивается.       Китаец торопливо кивнул.       — Можешь собирать манатки и валить. Понял? Ну-ка, блядь, — унизительно-пренебрежительно Кост похлопал его по щеке.       Лань кивнул ещё раз, громко сказал, что он всё понял. Девушкам Кост скомандовал забрать оружие и отпустить всех, но поочерёдно. К тому моменту, как последний китаец покинул комнату, Кост убрал нож и ещё раз похлопал Ланя по спине, уже по-приятельски. С завидной непосредственностью закурил сигары.       — Тебя родители не учили не срать там, где ешь? Иди, несчастный. Чтобы больше такой хуйни не было. Билеты покупай и уëбывай.       Китаец замер в дверях, не до конца осознавая произошедшее, и Кост подогнал его угрюмым: «Ну?»       Пока он курил, Винцент вернул стол на четыре ножки. Всё никак не решался спросить, какого чëрта случилось, и оглядывал девушек, складывающих пистолеты. Одна из них стянула с себя парик, и под косметикой Винцент наконец узнал лицо. Это был один из костовых парней.       — Zdravo, — он поднял руку и улыбнулся.       Винцент поднял бутылку с остатками водки и налил себе ещё. Парню тоже. У оставшихся двух девушек Кост попросил меню, извинился за причинëнные неудобства и отсчитал щедрые чаевые.       — Борщ они тут не готовят, — с недовольством отметил он после нескольких минут изучения. — Жаль.       — Дядь… А какого хрена?       — Ну, с чего начать… Во-первых, это ресторан моего друга… Пидорасы думали, что соотечественник прикроет их, когда они начнут бузить, но не тут-то было. Сопляки ëбанные. Не знаешь броду — не суйся в воду. О как! — сказал он поучительным тоном, до того старческим, что Винцент непроизвольно представил, как детей привозит на лето к такому деду. — Подними салфетницу там. Спасибо. Во-вторых, это третья наша встреча. На прошлых двух друг другу мозги выносили.       — Они изначально предлагали торговать наркотой?       — Нет. Но изначально повели себя, как охуевшие и спелись с латиносами. Держали их при себе как запасной вариант. Пожалуй, сейчас побегут к ним, но с ними уже тоже вопрос решëнный. Короче, пусть валят. Darko, idi kući, uzmi taksi. — Кост протянул парню несколько купюр. — Я на таких правилах с ними играть не собираюсь. Чтобы, блядь, меня в лицо оскорбляли… Да пошли в жопу.       — Kako ću ići? — Дарко оттянул воротник коротенького платья с явным недовольством.       — Imamo slobodnu zemlju s progresivnim običajima. Idi. Želim sjediti sa svojim nećakom. Ostati kod kuće tjedan dana.       Парень радостно поднялся, скинул туфли. Он был у двери, когда Винцент окликнул его и спросил, откуда взялось платье. Ноги у Дарко были с лëгкой кривизной, да и фигура сама по себе нескладная, только в глаза это не бросалось; но вот одного человека, на котором такой наряд сидел бы, как влитой, Винцент знал. Образ его в голове возник сразу же, и воплотить его в реальность захотелось нестерпимо сильно.       «На заказ сшил», — ответил парень, смущëнный интересом. Винцент разочарованно цыкнул.       — А я тут зачем нужен был?       — Да мне посмотреть на тебя хотелось, и скучно в последнее время стало.       — Я думал… кипиш будет.       — Я бы не повëл тебя туда, где будет кипиш. Хочешь лапшу китайскую?       — Лучше мне баклажаны в кисло-сладком. И выпить. Переварить надо.       — Ну-ну. Переваривай.       Винцент молчал, пока Кост диктовал заказ. Ощущение того, что он где-то накосячил, не оставляло, и когда дядя приступил к еде, Винцент спросил об этом напрямую.       — Я просто подумал недавно, может, мне другим чем-то заняться, — пояснил вдогонку. — Может, я для этого всего не гожусь или…       — А от меня ты что хочешь услышать? Подтверждение или опровержение?       От ответного вопроса Винцент скривился — ни то, ни другое, ни сама возможность выбирать его не устроили.       — Хочешь заняться — займись. Кто тебя держит-то?       — Так, а преемник какой-то…       — Ты за дурака меня не держи. Я никогда на одного человека все надежды возлагать не стану. Ещё двое есть, и они, может, — ты уж не кори не прямолинейность, — получше тебя справятся.       — Думаешь?       — Послушай, Винцент, — размеренно начал Кост, подливая алкоголь. — Не хотел этот разговор начинать, но, видит, Бог, раз тебя это волнует, то вот какая история… Ты хоть тройное сальто назад делать научись, а на моëм месте долго не удержишься и выше не прыгнешь.       — Так это понятное дело, где ты, а где…       — Нет, нет, сынок, не в том направлении мыслишь. Ты убивать не сможешь. Понимаешь?       — У меня ходка за групповое, — насупившись, напомнил Винцент.       — У тебя, да не за твоë, умник. Так вот, оно и к лучшему, на деле, потому что я не знаю, как в глаза твоему отцу потом смотреть буду. Оно тебе не нужно. Не имеет значения, получишь ты срок за это или нет, ты жить с этим останешься в любом случае, и я не хочу для тебя такой жизни. Ты знаешь, что я убивал. И я это по опыту своему говорю, не из злости.       Винцент кусал губы, слушал, давя против воли возникшую обиду. Как будто его недооценивали. Понимал, что это не так, но принятие давалось с трудом.       Кост потрепал его по волосам.       — Не дуйся.       — Не дуюсь.       — Я ведь это не к тому, что с тобой что-то не так. Наоборот, ты молодец. С тобой как раз всё так, как надо, потому раз задумался, то как-то… развивайся в этом направлении. Не просто так задумался, значит.       — Да, окей, дядь, всё… всё окей. А, я… забыл сказать, слушай, по поводу Маттео…       — То, что он из Ндрангеты?       Винцент подавился слюной.       — Знаю я. Справки сразу навëл.       — По говору понял?       — По говору и по сигарам. Хороши, только очень… консервативный выбор. Колумбийские же. Ндрангета с колумбийцами дела водить начала на заре времëн. И «Монтекристо». Классика. Малыш старался самые безопасные присмотреть, но только получилось наоборот. Но вкус у него хороший. В целом, честно говоря, приятно тебя в компании нормального человека видеть, а не сволочи с мордой хорька, которая от кокса не отлипает.       — У меня был тяжëлый период.       — В моë время все «тяжёлые периоды» в восемь лет заканчивались, а потом до двадцати пяти на заводе батрачили.       Они спокойно доели поздний ужин, распили на двоих ещё бутылку и вышли на улицу, обсуждая старый анекдот про шотландца. Винцент оборвал себя на полуслове, достав ключи.       — Бля-я, я забыл, что я за рулëм.       — Просто не натыкайся на патрульных.       Винцент кивнул и, вусмерть пьяный, счëл, что слова дяди не лишены здравого смысла.       Алкоголь начал выветриваться на половине пути к дому Коста, но до своих апартаментов Винцент доехал, не успев протрезветь. Он ввалился в квартиру, и встретился с заспанным Маттео.       — О-о, amore… Ты в костюме! А где ты был?       — На работе.       Скидывая обувь, Винцент поцеловал его.       — Тебе так идëт. Такой солидный мужчина.       Маттео мягко притянул его к себе за галстук, заодно помогая скинуть пиджак. Ему в губы Винцент прошептал:       — Спасибо, и не забудь проголосовать за меня на следующих выборах.       В семь, когда рассвет задребезжал на горизонте, Винцент уснул, слушая, как Маттео собирался на учëбу.