8 баллов по шкале Глазго

      «Он в больнице. Много выпил».       Винцент молился о том, чтобы так и было. Успокаивал себя тем, что Маттео обещал ничего в рот не брать, понимающе кивал головой, уверяя: «Да-да, amore, я всё понял», — узнал о действии одной только травки и, казалось, осознал все проблемы, за веществами идущие.       Не мог же он…       «Мне показалось, что он слегка летящий».       Воспоминания о словах Августа промелькнули яркой вспышкой, и Винцент встряхнул головой в тщетной попытке от них избавиться. Руки потели, сжимая руль, нога нервно дрожала, но давила на педаль. Ночной город, пустые дороги. Восемьдесят шесть миль в час на спидометре.       Он представлял, как зайдëт сейчас и услышит: «Всё замечательно! Просто перепил!» — и поедет домой с лëгким сердцем. На следующий день заберëт Маттео, чтобы дома без зазрения совести огреть его по заднице, взывая к разуму. Потому что если всë так, то думал он определëнно жопой. Если всё ещё хуже, то он не думал вообще.       Двадцать минут Винцент нарезал круги перед закрытыми дверями, над которыми светилась надпись: «Отделение реанимации и интенсивной терапии». Сгрыз заусенец, пачкая палец кровью, отколупал корку с недавно получëнной царапины. Поднялся Рори, запыхавшийся и невыспавшийся, и только после доктор Кумар вышел, чтобы позвать в ординаторскую.       В крохотной комнате со столом, кожаным диваном и шкафом Кумар указал на последний и попросил обоих переодеться. Пока Винцент натягивал халат на липкие от пота руки, он подвинул стулья и открыл медицинскую карту на компьютере.       — Его привезли с гипертонией и подозрениями на инсульт.       Рори сел за компьютер, Винцент, только успокоившись, завëлся снова.       — Инсульт? Какой ещё, блядь, инсульт?       — Меня это тоже озадачило. Чуть позже его сменил неконвульсивный эпистатус. Назначил электроэнцефалографию, завтра будет. Но это только для исключения.       — Он на ИВЛ? — уточнил Рори.       — Да, и начали физическое охлаждение. Температура сорок один градус.       — То есть, состояние тяжëлое? — спросил Винцент, склоняясь к компьютеру. Он понимал, что для него написанное имело мало смысла, но чувствовал себя неловко, стоя поодаль. Взгляд зацепился за предложение о таблетках в анамнезе. — Какие таблетки?       — Фил, ты назначал токсикологию?       — Конечно, — Кумар фыркнул, протирая очки. — Состояние тяжёлое, да. Из всех анализов у нас есть общий крови, биохимия, группа, снимок компьютерной томографии… Остальное ещё не готово. Ах, точно, таблетки. Я хотел это уточнить у кого-то из близких. Вы?..       — Его друг, — ответил Винцент, отводя взгляд.       — Не знаете, он принимал какие-то препараты?       Винцент замялся, пытаясь припомнить. Может, он упустил, может, было что-то…       — Нет. Я бы был в курсе.       — Почему злокачественный нейролептический синдром? — Рори обернулся, смотря на Фила.       — Под вопросом.       — Но ты назначил дантролен.       — Да, я его назначил, потому что температуру надо сбивать. Послушай, я знаю, что ты хороший специалист, но я делаю свою работу и… К чему ты клонишь?       — К тому, что пацан приехал с вечеринки, где мог глотнуть экстази, который провоцирует выброс серотонина и ведёт к серотониновому синдрому. Ты дифференцировал с ним?       — Конечно! — голос Фила дал петуха. — Он так же мог и амфетамин заглотнуть, и кокаин, а они…       — Враньё. В общем анализе крови всё нормально, в то время как при нейролептическом синдроме наблюдаются лейкоцитоз со сдвигом влево и повышение скорости оседания эритроцитов, что ты пропустил. — Рори поджал губы. — Дантролен сам способен вызвать симптомы серотониновой интоксикации. Если это серотониновый синдром, а я думаю, что это он, то…       Винцент почувствовал холод. Органы скрутило в узел, ноги перестали держать. Он опустился, как подкошенный, на кожаный диванчик, осознавая — неправильный диагноз, не то лечение. Не просто не то, но и способное сделать хуже.       — Я к нему в палату. — Винцент заставил себя встать.       — Сядь! — рявкнул Рори. — Там дежурит медсестра. Парень на ИВЛ, ты занесëшь свои бациллы и потом мы будем лечить его от пневмонии. Фил, меняй на векуроний и дай мне телефон, я позвоню токсикологу. Винцент, иди в коридор пока.       — Но мне нужно знать!       — И я тебе всё объясню, только не врачебным языком, а человеческим. Дай, пожалуйста, переговорить по-тихому, лады?       Не подобрав аргумента, Винцент вышел. Тихо шагая по тëмному коридору, искал нужную палату, но видел из раза в раз за стеклянными дверями одну и ту же картину. Он пересëкся взглядами с растерявшейся от разгуливающего по отделению незнакомца медсестрой; но она промолчала, и Винцент, решив не нарываться на проблемы, вернулся к ординаторской. Всё было как в тумане.       Рори вышел оттуда спустя долгие тридцать минут или того больше. Пожаловался на то, что ему очень хотелось курить, но пока было негде.       — И? Что… теперь? — спросил Винцент, не особо взволнованный чужими вредными привычками.       — Вероятно, это серотониновый синдром. Токсиколог согласилась.       — Тебе я больше верю, чем этому… — Ругательств не нашлось, но тоном Винцент постарался выразить испытываемое к Филу презрение.       — Это редкое осложнение, тем более, в такой форме. Не всякий его сможет диагностировать, я-то сам просто видел однажды, вот и вспомнилось… Ближе к делу. Если это серотониновый синдром, то надо понять, что именно он принял, потому что только экстази такую картину не даст. Я подчëркиваю — если. Учитывая сложности с дантроленом, нам нужно будет три дня. По окончании их будем смотреть, что да как… До этого времени мальчик на седатации. В искусственной коме, то есть. А, и… Выше нос. Прогноз благоприятный.       — Жить будет?       — Да, побежит отсюда быстрее, чем раньше бегал.       На выдохе Винцент прислонился к стене.       — Могу зайти? В палату?       — Ну, вообще-то… — Рори кинул взгляд на дверь. — Ладно, дай мне минутку. Фил, ещё кое-что!..       Он зашёл — Винцент прислонился к двери, прислушался, но ничего полезного не узнал.       Добро Фил дал после звонка Косту и проводил в палату, странно косясь на Винцента. В тоне его было больше вежливости, а одна ладонь тëрла другую в нервном жесте. На языке вертелось замечание о том, что всё это подхалимство Филу не поможет, если Маттео станет хуже, но Винцент решил не растрачивать себя на это; не было сил, и гораздо более складно такая угроза звучала бы от самого Коста.       Всё происходящее выглядело странным, но вполне настоящим до того момента, как Винцент увидел Маттео. На больничный койке с трубкой во рту и катетерами – на груди, под ключицей. Окружение заволокло зыбкой дымкой, и всё стало очень эфемерным, нечëтким, лишённым формы — казалось, можно коснуться, и стол, поддаваясь мягкому давлению ладони, прогнëтся. Ноги увязали в плитке, колебался потолок.       Винцент опустился на свободную кровать рядом. Он попытался восстановить цепочку событий: вот заказ приставки, вот его звонок и предложение приехать, вот поцелуй Маттео в трубку… В какой из этих моментов один из них свернул не туда? Когда всё можно было исправить? В самом начале, когда Винцент остановился перед небоскрëбом, произодшедшее было предопределено?       Он попытался вспомнить смех, от которого уголки рта поднимались против воли, и с ужасом осознал, что не мог. Ни голос, ни интонации. Даже многочисленные итальянские словечки — и те вылетели из головы.       Всё, что представлял из себя Маттео — не тело на кушетке, недвижимое и даже не способное самостоятельно дышать, — цифровым эхо осталось в пикселях, из которых складывались фотографии; в звуках, сохранëнных в голосовых сообщениях; в кружочках, им отправленных, и напечатанных буквах. И этого… ничтожно мало.       — Присмотришь за его температурой, лады? — держась поодаль, спросил Рори. — Там, на экране… Чтобы без дела не сидел.       Винцент кивнул, протирая лицо. Голос доносился до него, как сквозь толщу воды. Когда наступила тишина, Винцент боязливо поднялся, аккуратно положил ладонь на покрытый испариной лоб Маттео. Горячий. На экране — почти сто шесть.       За окном светало — Винцент перечитывал их переписку. Изредка он бросал на Маттео взгляды, проверяя состояние, и с каждым разом всё отчëтливее понимал, что не сможет долго вот так.       Он сорвался к двенадцати часам дня. Глядя в недвижимое лицо Маттео, с гонором спросил:       — Разве так можно, а? Когда ты очнëшься, я… Не знаю, что с тобой сделаю, но… Как тебя вообще угораздило? Это очень бестолково. Это пиздец. Сказал ведь, что... Забудь. Просто мне-то что делать прикажешь?..       Винцент скинул обувь, с ногами забрался на пустую кушетку, поддаваясь желанию уснуть. Уснуть, проснуться и увидеть, что всë наладилось; или понять, что всё случившееся только приснилось.       На экране телефона Маттео улыбнулся, переключая с фронтальной камеры на тыловую, чтобы Винцент увидел отражение в зеркале. Бежевые твидовые шорты и жакет, поверх лавандового цвета блузки с рюшами, выглядели неплохо, но Винцент не сказал об этом тогда. Он зацепился за берет на голове Маттео и написал в ответ: «Вылей зелёнку на свою шапку и сможешь войти в отряд специального назначения, zlato». Шуточный ответ скоро оказался позабыт; теперь же Винцент смотрел на него и понимал, что у него есть варианты лучше, что он должен был сказать другое, что берет просто замечательный. Маттео в нëм тоже замечательный. И без него.       В галерее была подборка фотографий, сделанных Винцентом, на которых Маттео позировал с клубничным коктейлем. Если листать быстро, фото оживали — в какой-то момент, продолжая нажимать на кнопку, Винцент пошутил, и кокетливая улыбка на лице Маттео превратилась в широкую искреннюю, а камера успела запечатлеть, как тот же клубничный коктейль от смеха пошёл носом.       Он подумал о том, что будет делать, если Маттео не очнëтся, и поспешил откреститься от этой мысли.       Тем не менее, очевидным становилось, что дело Августа накроется без последнего из троицы свидетелей. Кому это на руку? Итальянцам.       «…надо понять, что именно он принял, потому что только экстази такую картину не даст».       Винцент случайно причмокнул, будто физически ощущая, как складывался в голове конструктор, подобный «Лего», но из мыслей. Звук заменил щелчок, с которым одна деталь крепилась к другой.       За этим днём последовали два однообразных в стенах палаты. Рори сказал о трёх днях; исход их Винцент решил увидеть своими глазами. Ночью со второго по третий громкие голоса вырвали из полудрëмы — в больнице полноценно заснуть невозможно. Винцент сначала сел, потом попытался понять, что происходит. Вокруг кушетки стояли четверо, мешая разглядеть.       Увидев, что он проснулся, одна из медсестëр подошла и попросила выйти. Винцент не спорил. Ощущал, как неприятный холод коснулся кишок, как всё существо его сжалось в предчувствии плохих новостей, но вышел и остался зевать в коридоре. Последние дни не евший и нормально не спавший, дрожащий от холода. Однажды он себя чувствовал так же паршиво вечером, уснув после загруженного дня. Сон лучше не сделал. Маттео, присев на край кровати, тыкался носом в волосы на затылке, тëрся щекой о лицо Винцента и вполголоса приговаривал: «Ты же как кот. Ciao, gattino, cosa vuoi? Micio, micio». Винцент тогда раздражённо отвернулся и попросил так не делать.       Он вспомнил о кофейном автомате внизу, спустился и взял эспрессо. Смотрел в окно на тëмную улицу, по которой изредка проезжали машины. Поднялся через полтора часа. В голове пусто, тело двигалось само по себе. Навстречу шёл медбрат с контейнером в руках. В палате никого не было, даже Маттео. Повезли на процедуры, решил Винцент.       Ощущение пустоты в груди росло.       Ещё спустя час он постучал в ординаторскую. Дежурящая девушка-реаниматолог сидела за компьютером. Разрешила пройти. Все были в курсе винцентова «особого положения» — и заведующий, и врачи, и медсëстры. Она что-то говорила — Винцент видел, что рот открывался, но в ушах стоял шум, схожий с жужжанием ос. Он сказал, когда девушка замолчала:       — Я домой.       Позвонил Косту, пока собирался. Дядя приехал на такси, сел за руль оставленного на парковке авто. Кинул взгляд, оценивая винцентов вид, и в вязком безмолвии тронулся в путь.       Агаты дома не было. Винцент лёг на диван, не озаботившись тем, чтобы раздеться. Просто лёг. Накрылся одеялом. В полутьме предрассветной мглы цвета на экране телевизора казались до нереального яркими.       После смены вернулась Агата, поцеловала уезжающего Коста; уже обо всём зная, едва заметно коснулась губами лба Винцента и ушла отсыпаться после рабочего дня. Она чаще спала до двенадцати, и за час до того, как тëтя должна была встать, Винцент поднялся сам. Прошёл на кухню. На автомате пожарил гренки. Несколько подгорело.       Он сидел с чашкой остывающего кофе перед собой, одну руку закинув на спинку стула, пальцами второй постукивая по столешнице. Проснувшись, Агата поблагодарила — видно было, что очень рада.       — Винц, а ты? Ешь тоже.       — Да, я сейчас. — Но позу так и не сменил.       — Может, к вечеру я борща наварю?       — Если хочешь.       — А солянку? Давай солянку.       — Как тебе удобно.       — Может, съездим куда-нибудь? Кафе или… Ты, я, Кост, мы так давно…       — Нет, извини. Я не хочу. Сходите вместе.       Не двигаясь, Винцент просидел полтора часа, дожидаясь, пока Агата доест, чтобы помыть посуду — но она всё сделала сама.       — Может, ты в ванну сходишь?       — Да, потом.       — О! Мы могли бы уехать за город, растопить баню.       — Не сегодня.       Он видел краем глаза, как Агата замерла, исчерпав запас придумок. В повисшей тишине не испытал облегчения, но и поддержать разговор не мог. Ни сил, ни желания.       — Я на диване посижу.       — Полотенце в ванной оставлю. Когда захочешь… Винцент. — Агата поманила рукой, когда он проходил мимо. Поцеловала дважды. — Люблю тебя.       Что-то обожгло щёку. Одновременно с Агатой Винцент потянулся к лицу, протёр глаз — в свете лампы блеснули влажные пальцы. Моргнул дважды. Опять. Лицо тёти теряло чёткость.       Винцент лёг, без причины вспотевшими руками держа телефон. Всплыл экран вызова поверх переписки с Майрой. Сердце ёкнуло.       — Да?       — Мне сказали, ты уехал, — начал Рори.       — Угу. Там… была какая-то возня и…       Честное признание в малодушии и страхе прочитала только Майра. В глаза оно не бросалось, скрываясь за витиеватыми формулировками, избытком деталей, парой неуместных, откровенно плохих шуток.       — Я подумал, что лучше не мешать им. И просто… у меня же дела, всё такое. Слушай, дай мне минуту.       Винцент достал сигареты, вышел из дома. Зажав телефон плечом, закурил.       «Голос потом будет прокуренный, в актёры с таким не берут». Наверное, из всех возможных проблем перспектива хрипеть когда-то в далёком будущем для Маттео была наименьшей. Он думал об этом? То есть, верил ли, что у него было будущее?       Август описывал, как он ворвался в управление, с порога всех ошарашил словами: «А куда обращаться тем, кого хотят убить? Извините, пожалуйста, если перепутал, но мне сюда или не сюда?» Кто-то посмеялся, кто-то посадил его на стул и попросил объясниться. Август слышал взволнованную речь с обилием итальянского, пытаясь понять, что Маттео говорил, как и все, кто был тогда в управлении; а он ещё и отвлекался на множество лишних деталей, превращающих рассказ в набор не связанных между собою предложений.       — Всё, давай. Что там?       — Он принимал антидепрессанты? Ты говорил, что никаких таблеток не было, но у него высокая концентрация СИОЗС. Лекарственное взаимодействие, Винцент. Эти вещества способствуют накоплению серотонина в... в нервах, скажем, а экстази, в свою очередь, стимулирует его выработку.       — Нет, он ничего не принимал. А насколько высокая?       — Неадекватно, честно говоря. Но кому бы в голову пришло вообще принимать флуоксетин в таких дозировках? Это, блядь, выглядит, как попытка самоубийства. Или убийства.       Щелчок. Конструктор собран.       — Ещё и алкоголь, — продолжал Рори, постепенно всё эмоциональнее и эмоциональнее. — Алкоголь с флуоксетином и экстази, мать вашу, замечательный коктейль, восторг такой, что обоссаться. И дантролен сверху, чтобы жизнь мёдом не казалась, почему нет?       — А там никто не хочет подумать насчёт гемодиализа, нет? Разве это не проще?       — Это не поможет. Из всей плеяды антидепрессантов выбор пал на ту группу, при которой применять диализ бесполезно. Можно было бы из других соображений... Позвоню им, хотя, не думаю, что есть смысл, раз уж не сделали. Пока ему назначили ципрогептадин, это антисеротонинергический препарат... Антагонист серотонина, который помогает снизить его концентрацию.       — Это тот, который капали?       — Нет, через назогастральный зонд.       — А-а, это вчера ещё было, я помогал таблетки толочь. А что, плохо? Говоришь, будто стоит на одном уровне с цианидом.       — Нет. Нет, это по другому поводу…       — Ещё минутку дай.       Вторую сигарету удалось поджечь не сразу. Пальцы тряслись, соскальзывали с колёсика зажигалки.       — Ага, валяй.       — У него осложнение, это не связано, я подчёркиваю и прошу обратить на это внимание, с дантроленом, окей? Это нельзя было предсказать. Мальчика его же тело подвело. В остальном он просто золото, сердце, почки, печень — хоть в космос отправляй, правда, поэтому это не… То есть, шансы хорошие.       — Лёгкие?       — Да.       — Я понял, когда услышал про какой-то там лаваш с бронхами.       — Лаваж, Винцент. Бронхоальвеолярный лаваж, оно так произносится.       — А. Ну, окей. Похуй, на самом деле. А что там? Пневмония?       Рори замолчал. Винцент раздражённо вздохнул.       — Не заставляй вытягивать из тебя ответы.       — Острый респираторный дистресс-синдром.       — Это опасно? — Снова пауза. — Блядь, не тяни.       — Винц, я тебя боюсь, как огня, не торопи, сам далеко не в восторге. Честно, у тебя же фляга свистит так, что на другом конце города слышно. Извини. Нервы.       — Ну, блядь, конечно, это ты же ты у нас… — выпалил Винцент и осёкся. Вспомнил, что для этого человека несколько лет был убийцей его дочери.       — …это же я теряю близкого человека? Это хотел сказать?       — Нет.       — Хотел. По голосу слышу. Может, не в такой форме, но что-то близкое. — Рори тяжело вздохнул в трубку. — Поэтому и терплю тебя, и всё по твоей просьбе делаю, хотя уже никаких сил нет. У меня ведь и свои пациенты, и с Костом там… Ладно, не важно. Извинения при себе оставь, я потом с тебя за всю эту возню в деньгах стрясу.       — Сколько захочешь.       — Ну-ну, ещё бы… ОРДС это критическое состояние, врать не буду. Будет ли он жить? Полагаю, что да. Организм молодой, здоровый, все необходимые меры приняты вовремя и приняты грамотно.       — Полагаешь, — уточнил Винцент.       — Ну, хорошо. Он выживет, это я тебе гарантирую.       — Не можешь. Никто не может что-либо гарантировать… — Винцент стряхнул пепел. — Это не в твой огород камень. Для себя больше, как напоминание... Просто к сведению говорю. Есть ещё кое-что, где мне нужна твоя помощь.       — А у тебя какой-то другой кандидатуры нет?..       — Перед Костом отмажу.       — Не самое соблазнительное предложение, потому что больше, чем он, ты не дашь. Какие плюсы вообще?       — При встрече объясню. Ты на работе?       — Я… Боже, ты самый невозможный засранец из всех невозможных засранцев. Да, я на работе. Буду ждать.       Сначала Винцент заехал в дядину рыбную лавку. Не обращая внимание на окружающих, распечатал всё, что скинула Майра по его просьбе. С тремя стопками бумаг, по одной на человека, поднялся к Рори, который уже переодевался, закончив рабочий день.       — Что это? — спросил он, рассматривая распечатки.       — Несколько уёбков, предположительно имеющих к случившемуся отношение. Но никто же, блядь, не признается, если просто спросить.       — Я похож на человека, который умеет пытать? Ты — да, а я…       — У меня есть идея. Несколько идей. Мне нужен ты и твои навыки. И инструменты. А дальше уже как-нибудь сымпровизируем.       Рори ответил полным удивления и скепсиса взглядом.       Будь он порядочным человеком, думал Винцент, ни за что бы в жизни не ввязался в костовы дела. Будь он здоровым на голову, не стал бы использовать как аргумент неумение пытать. Он бы сказал, что не хочет, что у него нет желания. А если желание было, то научиться чему-то проще простого.       — И что, когда ты… хочешь начать?       — Сегодня.       — А как… Ты когда-нибудь похищал людей?       Винцент поджал губы и потряс головой.       — Ага. Здорово. Я тоже опыта не имею. Может… у Коста узнать?       — И как ты себе это представляешь? — Винцент приложил к уху кулак с оттопыренными мизинцем и большим пальцем. — «Алло, дядь, научи, пожалуйста, меня совершать похищения, очень хочется впечатлений ради»? Охренительная идея, кого-то отцы на рыбалку водят, а у нас вот такое, нахуй, семейное времяпрепровождение!..       — Да перестань ты кричать, я же только предложил! Ты хочешь их отвезти на заброшку какую-то или?..       — Нет, заброшка не вариант. — Винцент задумчиво облизал высохшие губы. — Там же иногда охрана бывает, типа… Не пойдёт. Я думал, на месте разобраться.       — На месте мы будем в тюрьме разбираться, если попадёмся… Да и чтобы на нём разобраться, надо его найти! Нет, нет… А Кост знает?       — Нет.       — Я могу пожаловаться на тебя, и он даст тебе пизды.       — Но ты не будешь этого делать.       Рори не выдержал его взгляда. Отвёл глаза и вполголоса признался, что не будет.       — Ладно, делись своими придумками, артист. И учти, что я пока ещё согласия не давал. Но, возможно, у меня есть тихое местечко.