8 баллов по шкале Глазго

      Отец уехал, как сказал, на несколько дней. Не первый раз — Винценту с малолетства одному дома оставаться привычно. В конце месяца ему вовсе шестнадцать стукнет — хоть невесту в дом приводи. Но какие тут невесты, когда надо теплушку к новому выводку готовить?       Семь дней ушло на то, чтобы в свободные минуты все стены гашëной известью обработать и отдельно углы — раствором с уксусом. Приступал к этому после того, как заканчивал другие дела: за курицами убрал, корову подоил, овец покормил, бурдер почистил, огород прополол, всё полил, воды натаскал, односельчан встретил и всё, что отец говорил им передать, передал; дом в порядок привёл, новые отвары приготовил, какие растения нужны были — нарвал, по грибы сходил… После и возился в теплушке, напевая: «Oj ti vilo, vilo Velebita, ti našeg roda diko», — в мыслях говоря себе не забыть, что надо переговорить с отцом насчёт поездки в Задар. Хотелось вдвоём с ним город посмотреть — может, найдётся человек, на которого можно будет хозяйство оставить. Глупая надежда — из года в год такой не появлялся.       Следующим утром можно было уже выпускать цыплят — пищащих жёлтых одуванчиков, каждому из которых Винцент успел дать имя. Когда мысль об этом промелькнула, на улице раздался стук. Такой, будто дверь пытались выбить.       Винцент выглянул. Свет из окон, едва-едва рассеивая темноту, помог разглядеть двоих: мужчину, который придерживал женщину. Винцент их узнал, вспомнил имена — Яков и Божена. Тревожно перебирал в голове, чего ради почти ночью могли прийти; с мыслей сбили опять раздавшиеся яростные удары.       Он открыл калитку и высунулся.       — Влахо где? — резко спросил Яков.       — Уехал. А что?       — Рожает она!       Винцент замер. Моргнул пару раз.       — Как? Месяц же ещё.       И сразу подумал, какая глупость — будто это напоминание заставило бы Божену сказать: «А, ну, точно, тогда я домой». До того, как Яков, почти рыча, указал на это, Винцент отошёл в сторону, давая им пройти.       — Идёмте тогда, что ли…       Он не сразу осознал, что происходит. Слова были услышаны, но их смысл дошёл до Винцента позже, когда Божена вскрикнула, продолжая держаться за округлый живот, и неловко села на край кровати.       Отца-то дома нет.       Отец-то уехал.       Ребёнок на подходе, а его нет.       Винцент опустился на стул, впадая в ступор. Огляделся панически, надеясь, что в окне покажется возвращающийся отец, пока в голове один только вопрос: «А как-то можно так сделать, чтобы она подождала?»       — Ты чё сел? Ты чё сел-то?! — заорал Яков.       Это напугало ещё больше.       — Не кричи, я думаю, — дрожащим голосом сказал Винцент, вспоминая, что никто не позволял себе орать на его отца. Обидно стало до того, что хоть на улицу их выгоняй. — Иди воды согрей. Божена, ляг на спину, юбку подними.       — Где воду греть?       — Сейчас покажу.       Винцент вымыл руки. Тщательно, тщательно, заодно пытаясь понять, что бы отец сделал. Пока точно получалось неплохо. Руки бы отец тоже помыл. А помимо этого в голове — пустота.       Он вернулся к Божене, чувствуя, что ещё немного — и свалится в обморок. Не столько от потрясения, сколько для того, чтобы ничего не делать. Трясся весь, от макушки до пят, не понимая, с чего начать. Безнадёжность ему учитель, но от осознания, что цена ошибки — две человеческие жизни даже дышать невмоготу. Под ложечкой засосало.       — Так, так… Т-ты, это… Вообще с чего началось-то? В смысле, воды отошли у тебя?       Божена кивнула. Винцент пересёкся с ней взглядами и понял, насколько ей было страшно тоже. Он-то не Влахо.       — Хорошо, под-дожди тогда…       Его била крупная дрожь, от страха и волнения зуб на зуб не попадал. Винцент сел рядом. Похвалил себя за то, что не успел поесть, а то так бы его и стошнило в этот момент.       Два пальца внутрь — отец тоже так делал. Боязливо, будто укусит кто-то. Внутрь в тёплую, неприятную влагу. Божена вскрикнула.       — Терпи, — наказал Винцент, уже чувствуя, какой ушат помоев от Якова на него выльется. А сам — руку назад, себе напоминая быть аккуратнее, хотя и так некуда. — Терпи, мне надо… Когда у тебя воды отошли?       — Да мы примчались, как только… Не знаю, родной, не считала. Ай!       Под подушечками — голова. Винцент замер, пытаясь осознать: вот волосы, вот совсем мягко — родничок, видимо. На подушечках — когда вытащил, — коричневые сгустки.       У Коста слово для таких ситуаций было. «Пиздец», вроде бы, или как-то так.       — У тебя раскрытие неполное. Не тужь пока. Яков! Полотенца два достань, спирт из полки и ножницы! Вода греется там, нет?       Сам — к отцовским записям, в поисках ответа на вопрос «Что делать-то?» Воды отошли, а раскрытие неполное. Руки мокрые, дрожащие, страницы к ним так и липли. «Спорыньи или водяной лилии отвар». Винцент Божене сказал подождать, а сам — к шкафу. Все склянки и мешочки торопливо скидывал на пол, бегло читая названия. Не то, не то, не то…       Нужные травы искал, казалось, вечность. Отвар готовил, то и дело возвращаясь к Божене, проверяя. Раз за разом ощупывал шейку матки с надеждой, что всё обойдётся, но пришлось всё-таки напоить Божену отваром, как только тот приготовился. А то они так до утра сидеть будут, ждать.       Через несколько минут Божена постанывать перестала — начала кричать. Винцент ей сказал:       — Вставай. Обопрись на кровать. Сейчас всё быстро будет.       — Как вставай?! На спине нельзя?!       — Яков! Яков, сюда… — Винцент обернулся. Он стоял у входа, надевал сапоги. — Ты куда попёрся?       — В смысле, куда? На улицу, ждать…       — Какой ждать?! — надрывно крикнул Винцент, задыхаясь от возмущения. — Жену свою держи, помогай ей, горе-папаша! Ребёнка заделал, а как время пришло, то он на улицу!..       Божена мужа обняла за шею, встав на колени спиной к Винценту. Он мягко её похлопал по пояснице и сказал: «Теперь давай».       И случилось помутнение. Руки двигались, команды слетали с губ сами собой, но Винцент был не здесь. Если бы не это, он бы, наверное, свихнулся — так он решил спустя время. Потому что ситуация странная. И ощущения странные: в какой-то момент под пальцами чувствовалась головка, склизкая и неправильной формы, мягкая — коснуться страшно; и мозг чуть не взорвался от мысли, что приходилось помогать человеку новому в мир приходить. Винцент никогда не курил, но в моменте ему очень захотелось сигаретку.       А потом этот новый человек оказался в винцентовых руках. Восемь месяцев в лоне матери, но первым, с чем столкнулся в мире — холодном, громадном, пока чужом, — были винцентовы руки. И Винцент сказал поверх звучного младенческого крика:       — Мальчик это. П-подожди, Божена, пока… послед ещё.       У самого — голова кругом, глаза слезились и в груди теплилось желание в унисон с ребёнком заорать. Синеватым, несуразным ребёнком, на человека непохожим. Запястья толщиной с мужской палец, шея не шея вовсе — совсем же голову не держала.       По лицу Винцента скатывались крупные капли пота. От запаха в воздухе и духоты подташнивало.       — Здоровый? Родной, мальчик здоровый?       — Вон же как кричит. К-конечно зд-доровый. Н-нормально всё. Десять пальцев на руках и ногах. Молодец ты.       Вспоминал, что отец говорил. Спиртом обработал ножницы, дождался, пока пуповина перестала пульсировать — тогда и перерезал. Чувствовал себя глубоко виноватым, когда отошёл поодаль, чтобы обтереть мальчика и втайне налюбоваться на него, такого крошечного. Будто из корысти отбирал его у матери на время больше, чем требовалось.       — Привет, — шепнул Винцент, аккуратно промакивая тонкую кожу. — Привет, малыш. С днём рождения?.. Какой славный ты.       Отдал мальчика Божене. Она в него вцепилась, прижала к груди со слезами на глазах.       Благодарила ещё долго. Винцент как-то подошёл посмотреть, что с ребёнком, а она ему — ладонь на затылок, к себе наклонила и давай лицо зацеловывать. Потом Винцент нашёл отцовскую настойку с клюквой и впервые попробовал. Гадость несусветная.       Утром ушли. Ночь прошла, сна не было, но животинка голодна, цыплята сами в теплушку не переберутся. Винцент и пошёл в состоянии, близком к контузии, хозяйством заниматься. Весь день этот младенческий крик слышал. Отойти не мог. В голове не укладывалось.       Отец вернулся через два дня — не один. С Костом. Он вошёл, раскинул руки в стороны и объявил:       — Племянничек! Подарок на день рождения приехал, беги встречать!       Винцент бы побежал в другое время, а сейчас так и замер посреди комнаты с метлой в руках. Не знал, что отцу сказать — думал его устыдить за такую пропажу совершенно не вовремя, да только от обиды уже ни следа не осталось.       — Привет.       — Винцент?.. Как дела? Хорошо всё? — спросил отец с тревогой, поняв, что что-то не так.       — Да нормально. — Винцент неловко пожал плечами и простодушно поделился. — У нас пополнение вот. Божена родила.       На это отец недоумённо нахмурился.       — Как — родила? А кто принимал?       — Ну, кроме меня, есть разве кто-то?..       Отец так и осел на тумбу у входа, а Кост у него тихо спросил: «Это он о чём вообще?»       Винцент с Костом остались вдвоём — на стол накрывать, пока отец побежал смотреть ребёнка и родильницу. Вернулся через час-полтора с пластиковой сумкой, которую поставил на стол.       — Вот, — сказал. — Тебе передали.       — За что? — удивился Винцент.       — За помощь. Хорошо справился. Прямо удивительно хорошо… — Отец неловко потрепал по голове, очевидно чувствуя себя виноватым. — Извини, что так получилось.       — Да ладно. Ты же не знал.       — Хороши подарки, — сказал Кост, поднимая банку с рыбой. — Горбуша, смотри-ка. Что, открываю?       Винцент кивнул, заглядывая следом.       — Ой, тут икра ещё… Заготовки для супа… А-а, варенье!.. Варенье хорошо, да… Дядь, дай плошку для мёда, пожалуйста. Пап, можем торт на день рождения испечь?       — Да, конечно.       — Я ещё хотел… В общем, подумал тут… Мы сможем все вместе в Задар съездить? Пожалуйста?       Кост намазал масло на хлеб, сверху положил икру и протянул Винценту в полной тишине, одновременно взглянув на отца. Взгляд этот что-то значил, потому что отец замолчал, вздохнул как-то тяжело и, погодя немного, начал:       — Послушай, Винц… Мы тут, пока ехали, с Костом кое-что обсудили. Ты как на переезд смотришь?       — Куда? — спросил Винцент, чуть не выронив бутерброд.       — Ко мне, — ответил Кост. — Влахо, горбушу бери. Я ж съем, вам ничего не оставлю.       — Я не хочу. — Винцент затряс головой. — Не в обиду, дядь. К тебе — в эту самую… Америку, что ли?       — Туда, ага.       — А как я там… Ну, нет. Не-ет.       Отец вздохнул снова, бросил взгляд на Коста, как бы говоря: «Я же сказал, что так будет». Кост пожал плечами.       — Это же цыплят надо куда-то девать. И остальных тоже. Корову не перевезёшь.       — А в Америке корова и не нужна, там магазины есть, — возразил дядя. — Никаких курятников, сараев…       — Тем более не хочу! Я не поеду. Тут меня оставляйте.       — Винцент, Винцент, — отец погладил по плечу, успокаивая. — Хорошо, мы услышали.       На этом, казалось, обсуждение закрыли.       Вечером Кост разложил диван, первым ушёл спать. Отец остался на кухне — ему надо было подготовить новые отвары и настойки. Винцент, соскучившись безмерно, вился рядом. Говорили о всяком. Отец рассказывал про аэропорт, про фестиваль в Задаре, про то, как его там же таксист попытался надуть. Когда истории кончились, он осторожно спросил:       — Страшно было? С ребёнком-то?       — Не помню. Ну, так… Если честно, в какой-то момент больше противно. — Винцент комично скривился, вызывая у отца тихий смех. — А ты? Ты боялся?       — Один раз, — признался отец.       — Когда? В первый?       — Ну, в первый скорее волновался… А страх… Сам-то как думаешь?       Он посмотрел на Винцента — тёмные глаза лукаво искрились. Винцент, немного подумав, указал на себя, и отец кивнул.       — Иди спи. Поздно уже.       — Люблю тебя, пап.       — И я тебя. Больше я так уходить не буду.       — Да брось. Наоборот, ведь. Теперь я всему наученный, можешь со спокойной душой хоть на другой конец света отправляться. — Винцент махнул рукой, зевая. — Приятных снов. Ой! Пап, а как они ребёнка-то назвали?       — Никак пока. Не выбрали. Если есть варианты — сходи, предложи.       Отец говорил серьёзно, но Винцент подумал, что он шутит.       — Да брось. Не пойду… Не хочу. У меня цыплята. Я занят.       — Хорошо. Цыплята, так цыплята… Их-то всех назвал?       — Всех.       Отец вернулся — дел стало поменьше. На обед Винцент зашёл в дом, разогрел суп. Закончил накрывать стол и посмотрел, чем Кост занимался. Ничем не занимался. Хорошо ему — лежит, а на коленях штука какая-то. Винцент подошёл, заглянул.       — Это что такое?       — Ноутбук. Иди сюда. — Дядя подвинулся, похлопал рядом с собой. — Пользоваться тебя научу.       Винцент сел. Любопытство в нём смешалось с настороженностью.       — Вот стрелочку видишь? Курсор называется. Ею водишь там по экрану, два раза жмёшь — оп. Красота. А вот тут, на клавиатуре, буквы набираешь и ищешь, что хочешь.       — Прямо всё-всё?       — Ну, что в Интернете есть.       — А можно я попробую?       — Попробуй. Фильм вечером посмотрим все вместе.       Отец вернулся, и, когда Винцент уже собирался суетливо вернуть ноутбук дяде, наказал сидеть и отдыхать. А позже в самом деле посмотрели фильм — про убийцу. «Залечь на дно в Брюгге». Кост сказал, что ему очень нравится. Винцент не понял.       Так и жили — в полной идиллии. О переезде не говорили, но иногда, засыпая, Винцент слышал, как дядя с отцом спорили. Хотел, чтобы они перестали, но понимал, что не его это дело — старших уму-разуму учить.       Через несколько дней отец ушёл рано утром, ещё до рассвета, потому что какая-то бабушка требовала особо пристального внимания. Что-то с давлением. Винцент опять вернулся к делам по дому, где-то помог Кост. Вдвоём быстро управились.       В дверь постучали. Винцент сказал, что откроет, в мыслях укорил себя за открытую калитку. На пороге стояла женщина средних лет, полная такая. Платок на голове, одежда — всё чёрное. Глаза красные, заплаканные, а лицо бледное. Винцент от растерянности поздороваться забыл.       — У дочки моей роды ты принимал? — выпалила она.       Винцент кивнул, сжимаясь инстинктивно. Не зря.       Женщина в него плюнула. Прямо в лицо. Винцент зажмурился, шаг сделал назад, касаясь щеки.       — Убийца!       Поднявшийся Кост на неё прикрикнул. Она заверещала. Дядя её погнал, ругаясь, а она кричала и кричала, но Винцент не вникал. Только опустился на пол в полном непонимании.       Калитка хлопнула, Кост вернулся с улицы. Поднял Винцента под мышки и повёл умываться. Спросил, как он. Сказал: «Не принимай близко к сердцу».       А у Винцента, по ощущениям, щека уже грязная-грязная. Раз протёр, второй — всё не смывалось. Мыл бы до вечера, только дядя его усадил, сам сел на корточки, ладонь взял в свою и долго смотрел с беспокойством. Когда что-то треснуло внутри, переломилось, как сухая ветка, и Винцент тихо заплакал, Кост его обнял. Гладил по макушке. Успокаивал.       Вечером Винцент спросил, что с переездом.       — Наверное, можно, — добавил он, пряча взгляд. — Наверное… Не всю жизнь же тут сидеть. Да?       — Да… — согласился отец. — Нужно время, чтобы всё собрать. Потерпишь немного?       Винцент кивнул — не то, чтобы у него был выбор.       — Пап.       — М?       — А за что меня так?       Он посмотрел на отца и увидел: в глазах его растерянность, и страх, и сожаления. Никто не знал ответа. Отец сказал хриплым голосом:       — Не бери в голову.       — Так у меня и не голова болит. Вот сюда ведь, — ладонь коснулась груди, — вот сюда попало.       Пальцы, пронзённые судорогой, сжали кофту. Тем днём даже дом казался враждебным и чужим.       Втроём уезжали. Винцент ни с кем из животных не прощался, но, стоя в ожидании автобуса с рюкзаком за спиной и сумкой в руках, подумал, что стоило бы. Пустым взглядом проводил проходящую толпу — она внимание привлекла из-за рыданий. В середине двое мужчин несли детский гробик. Отец, когда заметил, что Винцент смотрел, обнял его за плечи и попытался отвлечь.       В автобусе Винцент вспоминал, что оно всегда так было. Дети соседские с ним не общались, в гости никто ни разу не приглашал. Появлялись, когда была на то нужда, и отец всегда помогал с их бедой, а со своими справлялся сам.       Всё от того, что отец знал поболее остальных, а они его за это за глаза «сатанистом» и звали. И семья у них неправильная, без женской руки, и у единственного сына — мальчишки тщедушного, — взгляд не такой. Всё не так, всё не как у людей — и потому относиться к ним по-людски не обязательно.       В самолёте дядя усадил Винцента у окна. Перелёт долгий, ещё и ночью, но глаз Винцент не смыкал — дух захватывало от вида облаков. В турбулентности он смог посмеяться, хоть и нервно.       Переезд ничего не изменил.       Ещё и отсидеть пришлось.       Из полудрёмы выдернул толчок в плечо. Винцент вздрогнул, осознал — он в машине. Рядом Рори. Что-то они делали… А что? Спросонья мысли приходилось приводить в порядок усилием воли. Чтобы быстрее прийти в себя, Винцент похлопал по щекам.       — Что такое?       — Тихо. Можно идти.       — А-а… Куда?       Ответом стал продолжительный взгляд.       — Может, проспишься?       — Нет, я сейчас… Сейчас всё нормально будет.       Винцент оглядел стоящие вокруг пятиэтажки — ни одно окно не горело. Можно идти, повторил про себя. А куда? К чему? Чего ради он всё это затеял? Разве не было другого пути?       Раз уже он здесь, то, видимо, не было.       Зайдя в здание, остановились у нужной двери и выждали время, пока глаза привыкнут к темноте. План был следующий: войти, выключить фонарь и ослепить его на драгоценные несколько секунд, чтобы скрутить. Винцент опустился на корточки, распылил смазку. Штифты падали. Хорошо шло.       Дверь открылась. Винцент манерно указал на проём, позволяя Рори пройти первым. Вспышка света упала на кровать — никого не было.       Шаг сзади, на звук которого Винцент не успел обернуться. Мешок набросили на голову, пнули по ногам и навалились сверху, прижимая к полу. Телефон и пистолет выпали из рук, сами руки оказались за спиной, удерживаемые неизвестным. Заломили до боли в плечах.       Винцент подумал, что их двое. Двое — не проблема. Но ещё шаги раздались впереди. Один голос спросил, второй ответил, третий что-то добавил, а четвёртый, подальше остальных, выругался — всё на итальянском.       «Не знаешь броду — не суйся в воду. О как!»       Если бы не страх с порывом драться, как можно яростнее, то на первое место из всех чувств вышел бы стыд. Пьетро Батталья успел подготовиться.       Мужчина, стоящий рядом, наступил на голову и сказал что-то, отчего остальные засмеялись. Винцент дёрнулся. Бесполезно — он проигрывал по весу. Его поставили на ноги, продолжая удерживать руки — Винцент пару раз тщетно пнул воздух. Когда он почувствовал ступеньки под ногами, пришлось смириться и пойти туда, куда парни вели.       Его посадили в машину. Один сел рядом, справа; слева осталось достаточно пространства для хотя бы ещё одного человека. А спереди двери хлопнула только единожды. Винцент понял — итальянцев четверо, машины у них две. Рори в другой.       Будь они вместе, было бы проще — но теперь, если дело дойдёт до допроса, итальянцы могут сказать, что Рори раскололся. Он и был похож на человека, который расколется. А Винцент никак не сможет это проверить.       Автомобиль тронулся, мешок сняли с головы — в нос ударил запах елового освежителя для салона. Парень, сидящий рядом, оказался разочарован и удивлён. Второй, который был за рулём, увидев отражение Винцента в зеркале заднего вида, остановил машину и повернулся.       — Ты ещё кто? Вор?       — Нет. А ты кто?       Итальянец от такого растерялся и посмотрел на своего товарища. Но тот, тоже сбитый с толку, сам пожал плечами.       — Ты знаешь, где Батталья?       Винцент помотал головой.       — Сам его ищу.       — А тебе зачем?       — Личное дело.       Парень рядом засмеялся, похлопал по плечу.       — Совпадение! У всех личные дела! Он задолжал ку-уче людей, да?       — Я… Что теперь? Домой пойду, да?       — Нет, — неуверенно ответил водитель. — Надо разобраться. Как тебя по паспорту?       — Так я и сказал.       Водитель закатил глаза.       — Я Вито, а рядом с тобой — Маурицио. — Он облизнул губы, щурясь, и снова поехал. — Не хочешь — не представляйся, не могу же я тебя заставить.       — Мой товарищ там тоже, вы своим передайте, чтобы его не трогали. Реально ошибочка вышла, парни, что-то мы нахуевертили.       Маурицио засмеялся. Он, казалось, по любому поводу хохотал — глубоко, заразительно, искренне. Он даже ослабил хватку на запястьях, возвращая Винценту свободу движений.       Вито взял стаканчик с жёлтой буквой «М» из подстаканника. Отпил и протянул назад:       — Колу будешь? Со льдом.       — Нет.       — Сок? Пить, есть, туалет, спать?       — Нормальный у вас сервис.       — Не люблю, когда кто-то уходит обиженным. Считай это извинениями. Маурицио, достань мне бургер.       Они выехали на широкую дорогу. Винцент увидел, как мигнул свет позади, обернулся — вторая машина с Рори ехала по пятам. Вито включил аварийку, подавая сигнал, и свернул дальше.       — Какое дело у тебя к Пьетро?       — Не могу сказать.       — Я просто не хочу устраивать разборки на ровном месте. Меня девушка ждёт и кот, понимаешь? Жирный такой рыжий кот, я фотки потом покажу. А у моих родителей аллергия, из-за чего я долго не мог завести кота. — Вито нервничал. Это было видно и слышно. — Я хочу вернуться к своему коту, его зовут Папа Римский. Поэтому нам нужен компромисс. Начальство мне ошибок с рук спускать не будет. У тебя есть кто-нибудь, синьор? Раз ты скрываешь своё имя, то я буду обращаться так.       — У меня есть. Но это не кот.       — Хорошо. Я думаю, мы можем понять друг друга, хотя бы потому что у нас есть что-то общее. Мы можем поговорить. Разговор решает проблемы.       — К Пьетро все из нас ради разговора завалились?       Смех Маурицио, скупая улыбка на лице Вито.       — Ну, вообще, да, — ответил Вито, снова поворачивая. Винцент насчитал третий за короткий промежуток времени поворот и уловил внезапное напряжение в воздухе.       — Мы этот квартал по кругу объезжаем. Кто-то лишний?       — Да, синьор. За нами едут. Твой друг умеет пользоваться оружием?       — Нет. Он врач.       — Врач — это хорошо. Но остальное… Ты веришь в Бога?       — У меня иная вера.       — Тогда я помолюсь своему за вас, а ты помолись своему за нас. Маурицио, будь добр…       Тот уже достал автомат из-под сиденья и протянул пистолет с такой добродушной улыбкой на круглом лице, что всякий страх как рукой сняло. Тяжёлый по весу пистолет с громоздкой рукоятью Винцент неуклюже сжал, привыкая к ощущениям.       — Синьор! После мы поедем к нам. У нас будет праздник. Сегодня мы встретились благодаря собственной глупости.       Его последние слова пропали в звуке удара — одна машина, крупный «Джип», врезалась справа. От столкновения Винцента подбросило в воздух и в сторону. Вито хватило навыков, чтобы удержаться на дороге. Окна авто открылись — Маурицио заставил Винцента лечь. Раздалась автоматная очередь.       Кост сказал, что не взял бы Винцента туда, где намечалась заварушка. Что же, безнадёжность ему — лучший учитель. В который раз.       Он приподнялся, целясь, но палец сорвался и пуля попала в дверь. В паре миллиметрах от щеки просвистела ответная. Пришлось снова лечь. В вакханалии звуков, быстроте действий он не замечал ни своей дрожи, ни бешеного биения сердца.       Вторая машина с друзьями Вито въехала в «Джип» сзади и получила множественные выстрелы в лобовое стекло. Она сбавила скорость, неловко повернула в сторону — Винценту на мгновение показалось, что он увидел, как она врезалась и задымилась, это было, как наваждение, — но водитель вернул её на полосу.       — Я говорил Анджело так не делать! — крикнул Вито, выворачивая руль. — Он опять!..       Винцент почувствовал, что его начинало укачивать. Они столкнулись снова, на этот раз по инициативе Вито. Машины заскрежетали друг об друга. Вито жал на газ и продолжал теснить к обочине, рискуя нарваться на пулю. Винцент, поймав момент, поднялся и выстрелил в колёса «Джипа». Автомобиль начал вилять, а после врезался в столб, и на мгновение всё затихло. Вито остановил машину.       «Джип» замер. Готовый металлический гроб. Столб высился, своеобразным памятником, и в темноту тянулась тонкая струйка сизого дыма.       Винцент услышал телефонные гудки за спиной. Машина поехала дальше, пока Маурицио диктовал адрес, по которому должна была приехать неотложная помощь.       Вскоре они остановились у жёлтой, больной пятиэтажки. Только малиновым горела вывеска стрип-клуба снизу и стерильно-белым — круглосуточного магазина. Винцент поднимался следом за Вито, прислушиваясь к разговорам сзади. Похожий на тушканчика, низкий, худой парень возмущался:       — Опять на мойку ехать! Эй, эй, Роджер, ты там в порядке? Вот здесь блюй, сколько хочешь.       — Тебе ли возмущаться? В прошлый раз это именно ты забыл про труп в багажнике.       — С кем не бывает!       — Чья очередь относить вещи в прачечную? — спросил Вито.       — Чезаре, — отозвался Маурицио, посмеиваясь. Он оказался очень высоким и полным; но не мягким, как тот булочник, а похожим на медведя. — Че-езаре.       — No, no, я займусь этим завтра! У Анджело маслина в плече, вытаскивать!..       — Буду я, — отозвался Рори. — А ты иди и стирай шмотки.       Маурицио захохотал, плечи его задрожали, и смех усилился эхом. Вито поковырялся ключом в скважине. Когда дверь открылась, Винцент почувствовал запах жильцами измученной квартиры. Сырой, с кислинкой. Вито сказал не снимать обувь.       — Я надеюсь, вы не слишком придирчивы, потому что у нас есть только двухдневная… — Он распахнул холодильник, вытащил кастрюлю и втянул запах. Поспешил вернуть её в холодильник. — У нас ничего нет.       — Пиво? — спросил Винцент.       — Безвкусно. Вино, джин, виски… — Вито стянул толстовку и остался в футболке. Руки его от и до были забиты татуировками.       В машине он казался более ухоженным. Свет крохотной квартиры с испачканными маслом стенами, грязными полами и въевшимся запахом блестел на грязных волосах, длиннее привычной мужской стрижки, но не достающей до длины Винцента. На щеке красовалась царапина, на лбу — шишка.       — Четыре мужика в доме, а на всех одна женщина — и та виртуальная, — невыразительно ворчал Вито, расставляя стаканы и тарелки. — Алекса, включи музыку!       Колонка отозвалась, и зазвучала Леди Гага.       Чезаре из всех четверых был самым низким, худым и полным острых углов. На контрасте с Маурицио — почти ребёнок, хоть и с шрамом через всё лицо и запёкшейся кровью на нижней губе. Наверное, подумал Винцент, неаккуратно катался на самокате и упал.       У Анджело — чёрные длинные волосы, собранные в низкий хвост, и пулевое в плече. Бледное лицо, по которому катился пот, пока Рори пинцет раз за разом погружал в разорванные мышцы. Винцент морщился, чувствуя, как откликался на чужую боль собственный шрам. Ещё помнил, какого это.       — Вито, Вито, — Чезаре заглянул на кухню с корзиной в руке, — это ты на нехватку женщин жалуешься? Тема охренеет, когда узнает.       — Правда? — Вито покачал ножом в воздухе. — Так и не тебе ведь возмущаться. Твоя мама недавно звонила. Спрашивала, не забыл ли ты надеть шарф, а то холодает.       Они говорили о своих вещах, обмениваясь понятными друг другу шутками, но делали это не на итальянском, позволяя Винценту тоже влиться в беседу. Он оценил. Хотел было разлить алкоголь по стаканам, но Маурицио перехватил бутылку с мягкой настойчивостью.       — У тебя руки дрожат. Спокойнее, друг, ты в гостях.       — Я без подарка.       — О-о! — снова хлопки по спине. Тут уже никакой мягкости — Винценту показалось, что ещё немного, и грудная клетка из груди выскочит. — Сколько учтивости!       — Ты помог нам с теми парнями. Хороший гостинец. — Вито дорезал салями.       — А мы можем вернуться к тому разговору? — спросил Винцент, одновременно притягивая стакан джина. — Я, конечно, всё понимаю, но…       — Что, прямо сейчас? — Вито поднял брови.       — Американец торопится, — ехидно заметил Анджело, закончив с перевязкой. — У них дела каждую минуту. Они пьют кофе даже ночью.       — Я не американец, — возразил Винцент.       — А я знаю, я знаю! — Крик Чезаре из коридора. — Он из этих… У меня был знакомый из Польши, вот они такие же угрюмые!       Слышать споры о своей национальности, предположения, одно другого лучше, не хотелось. Винцент попытался вернуть их к обсуждению того, что все забыли у Пьетро, но Маурицио опустил ладонь на плечо.       — Торопиться некуда, amico mio. Этот день подходит к концу — скоро рассвет. Оставим проблемы на следующий.       — Да нахуя? Не легче типа сейчас всё обсудить и?..       — Потому что заканчивать надо с лёгким сердцем! — Вито цокнул языком, одновременно взмахнув рукой кверху. — А! Да! Про проблемы! Анджело, ты звонишь!       — Почему я?       — Потому что я не хочу слушать Никко в который раз! Или что, м? — Он поднял щепоть и с ехидной улыбкой сжал-разжал кончики.       — Серьёзно, Вито? Вот такой у нас разговор? А я тоже его слушать не хочу. Никто не хочет!       — Вот, что тебе на это. — Следом Вито будто почесал нижнюю сторону подбородка ногтями.       Этот жест Винцент знал. Безразличие. Так иногда делал Маттео, в целом в жестах более сдержанный и плавный. А сейчас перед глазами ладони Вито так и плясали, украшая палитру его чувств. Винцент задумался — Маттео всегда не так ярко взмахивал руками или привык себя в этом ограничивать, пока жил в Америке? В последнее время от него можно было услышать всё меньше итальянских словечек. Может, с этими парнями он бы вспомнил, каково это — позволять жестам договаривать за себя. Хотелось на это посмотреть, послушать, как щёлкают в щепотке сомкнутые накрашенные ногти.       Сначала Винцент пил только убедившись, что все остальные сделали по глотку. Хватит с него ошибок. А они подливали себе, подливали ему, переговаривались; Чезаре разошёлся до того, что каждого одарил поцелуями, а его следующие тосты были поэтичнее предыдущих. Напивались без всяких тормозов. Анджело влил в себя столько, что остановившаяся кровь хлынула с новой силой. «Хорошо, — отметил Рори, — что пуля не задела крупные сосуды», — перевязывая его опять.       Когда задребезжал рассвет, Винцент и Вито вышли покурить на пожарную лестницу. Вито сидел, потому что для него мир выглядел как картинка в калейдоскопе: окружение крутилось и вертелось по всем возможным осям.       — Так. Новый день. Рассказывай, — отчеканил Винцент.       — Я-я не могу. Ты бы рассказал? Тоже молчишь.       — Если я скажу, то, возможно, человек, который для меня важен, умрёт.       — Какое совпадение! Может, мы говорим об одном и том же человеке?       Винцент хрипло засмеялся, покачал головой.       — Да не-е-е.       — Ему меньше тридцати?       — Э-э… тепло.       — И он итальянец?       — Тепло.       — Рыжие волосы?       — Бля, это близко.       — Его зовут Маттео Росси? — подытожил Вито.       Винцент поджал губы. Цокнул, сжал ограду пожарной лестницы, сильно отклонился назад, повиснув, и в фиолетовое небо отчаянно протянул:       — Да-а-а-а-а бля-а-а-а-а-а-адь.