8 баллов по шкале Глазго

      В тëплый весенний день, когда Вито запланировал ничего не делать, мама отправила его в ванну. Все возражения она слушать отказалась и пообещала домашний арест за всякую попытку отстоять своё право не мыть голову в спешке.       Вито в свои шесть лет был твёрдо убеждëн, что волосы у него сами по себе такие. Поэтому только недовольно фыркнул, когда мать, усадив его в детское кресло, потрепала по волосам и довольно отметила: «Ну, вот, теперь хоть на человека стал похож». Что толку? Завтра они снова буду блестеть.       Его не интересовало, куда они едут. Гораздо занимательнее было всю дорогу расшатывать зуб во рту; сначала языком, потом, убедившись, что родители не смотрят, пальцами. Хотя, он что-то слышал о тëте Луизе и дяде Эммануэле, но очень давно их не видел, а потому не волновался; как-то мама повернулась и с улыбкой спросила: «Мы едем к твоему брату. Что думаешь? Ты рад?» Вито подумал, что мама глупая или пыталась его обмануть, потому что он знал — детей находят в капусте, а капусты в их холодильнике всю неделю не было.       Они остановились, вышли: мама долгое время приглаживала Вито, пытаясь придать ему приличный вид, и говорила не совать пальцы в рот. Ей было невдомёк, что зуб почти выпал, надо лишь немного подтолкнуть.       В то время у дяди Эммануэля было социальное жильё, что Вито понял гораздо позже. Тогда он только скривился и решительно заявил, что хочет домой. Мама попыталась уговорить. Купила его лояльность за шоколадку с апельсином.       Они вошли, и Вито не обращал внимания ни на что, кроме свёртка в детской кроватке. Тусклый солнечный свет упал на крохотный торчащий нос. Отец позвал посмотреть.       Выпустив руку мамы, Вито стремительно упал на пол, зарыдал в голос и потерял от удара зуб, потому что… Было сложно понять. Став старше, он решил, что это была ревность, но испытываемые чувства на самом деле представляли из себя гремучую смесь из всего по чуть-чуть.       Так они с Маттео впервые и увиделись.       Позже, когда Вито перестал плакать, мама усадила его в кресло и дала младенца. Она сказала: «Я буду держать голову. Аккуратнее, дорогой. Ну? Красивый, правда?» А Вито честно ответил ей: «Нет, мам. Он стрëмный».       Вечером, уже когда они вернулись домой, у Вито плохо получалось уснуть. Родители на кухне что-то бурно обсуждали, и он выбрался из комнаты. Громче был голос отца — его Вито первым и услышал.       — Это было её решение! И убежать из дома, и родить! Ты не можешь взять чужого ребёнка только из-за жалости!       — …Ей шестнадцать! Нам надо было поддержать её, а не давить! И это не чужой ребёнок, а мой племянник!       — И всё-таки!..       — Какой рациональности ты ждёшь от ребёнка?!       — Если она родила, то она уже не ребёнок.       — Я не могу бросить сестру!       — Зато можешь ради неё предать собственного сына.       — Да как ты!..       Спор прервался, потому что Вито прошёл на кухню, залез на стульчик и объявил, что ему хочется молока. А ещё у него выпал зуб — после этого Вито оттянул губу в сторону, пристыдив родителей за то, что они не заметили этого за весь день.       Они поехали снова, когда начались каникулы. Папа и дядя ушли о чём-то разговаривать, а мама отвела тётю на кухню, оставив Вито с Маттео одних. К тому моменту Маттео стал сильно больше, уже лежал на животе и держал голову; но у него был всё такой же беззубый рот, а ещё его приходилось кормить. Вито увидел, как он тянулся к бутылочке, положил Маттео на спину и решил помочь.       — А потом ты будешь мне помогать, когда вырастешь, понял? — спросил он, вставая на стул и перегибаясь через ограду кроватки. Маттео встрепенулся, задëргал руками-ногами и улыбнулся.       Вито держал бутылочку, пока рука не затекла, и какое-то время стоял рядом; трогал за маленькие пальчики, которые сжимались на его руке, слушал подобие смеха, смотрел на своего несуразного брата, поражаясь тому, что он вырастет и станет таким же большим, как Вито сейчас.       Иногда доносились обрывки разговора с кухни. Ясно было слышно, как возмущалась тётя: «Такие вы интересные, я не могу, что ты, что мама. Сначала на аборт гнали, а теперь забрать хотите? Раньше где были?»       А потом Маттео кашлянул. Вито скривился, когда увидел смесь, вытекающую из его рта по подбородку. Нашёл салфетку рядом, потянулся, чтобы вытереть, и Маттео кашлянул ещё раз, и ещё. И замер. Совсем замер.       Вито потряс его за плечо и сделал два шага до кухни. Тётя и мама замолчали при виде него.       — Там… Маттео, он… Я его кормил, а он… не дышит.       Мама бросилась к кроватке, прося Вито позвать отца. Перед уходом Вито видел, как тётя посмотрела в сторону двери, а ещё на него, и отвернулась к окну. Продолжила сидеть.       Отец, работая полицейским, решил ситуацию быстро. Пока мама звонила в скорую, он что-то там сделал такое — Вито не понял, что именно, и всё это отложилось в его голове как одна суетливая возня, — из-за чего Маттео закричал и быстро из синего стал красным.       Приехали фельдшеры. Мама гладила Вито по голове и говорила ему, что он ни в чëм не виноват, такое иногда бывает с маленькими детьми; Вито не плакал, но боялся теперь даже дышать рядом с кроваткой и всё ещё орущим братом.       Были крики после. От мамы. Она уже не стала прятаться на кухне, а посреди комнаты, при врачах, спросила тётю:       — А ты почему сидишь?! У тебя чуть ребёнок не умер!       Тётя Луиза пожала плечами, рассеянно повела головой и ответила, обняв себя:       — Но не умер. Или мне сейчас плакать надо?       Домой они возвращались подавленные. Вито вымотался от потрясения, мама и папа поругались. «Да он умрёт у неё, ты понимаешь?! Ей же наплевать!» — кричала мама у машины. «У нас есть свой сын, Франческа. Прекрати это. Закрыли тему».       Больше об этом не вспоминали.       Увидеться получилось через год, на дне рождения кого-то из родственников. Вито не пошёл общаться с остальными: он мало симпатии питал к близняшкам Джильи, которые из раза в раз только и говорили о журналах со своими фотографиями; ему было скучно с прилизанным Лорети, хоть тот и был ровесником; к старшим, вроде Палермо, Джулиани и Гальярдини предпочитал не лезть. С Маттео тоже веселья мало, но он хотя бы не надоедал. Угукал, перебирая кубики, тащил всё в рот. Смотрел поверх игрушки смеющимися глазами, ожидая, когда Вито протянется, чтобы забрать. Вито и забирал, на что Маттео смеялся и падал на спину, беря ноги в руки. Он был… забавный.       В какой-то момент Вито поднял кубик, чтобы брат не мог до него дотянуться. Хотел посмотреть, что будет делать. Маттео дополз и поднялся, цепляясь за его грудь. Не плакал. Решил, что это тоже какая-то игра.       Тогда только Вито и заметил тётю Луизу с бокалом вина. Он стушевался, вдруг сочтя глупым то, что сидел здесь с братом; Маттео, ребёнок, которого вообще ничего в мире волновать не должно было, затих и сел на колени.       — М-м. А раньше он не ходил, — сказала, допила вино и ушла, махнув рукой.       С того момента Вито взглянул на Маттео, задумчиво облизывающего свой кулак, и решил — что бы ни случилось, если уж родители любви ему не додали, додаст он. Как-нибудь. Пока даже набросков плана действий не было; одна лишь уверенность.       Маттео с шести лет начал приезжать к ним на каникулы. Мама договорилась об этом, и к тому времени финансовые проблемы семьи, которые Вито начал осознавать, уменьшились; для Маттео сделали отдельную комнату, а отец купил лодку. Вито выходил с ним в море, а вечером учил брата кататься на велосипеде.       За время, которое они не виделись, Маттео вырос в ребёнка робкого, но капризного; боязливого, но сумасбродного; требующего внимания, но не желающего раскрывать душу. Вито реагировал на всего его причуды с удивительным для себя спокойствием. Обрабатывал поцарапанные коленки, наливал апельсиновый сок вместо мангового, переключал мультфильмы и терпел истерики по поводу скуки или усталости.       Уезжать от них Маттео не хотел. Плакал.       Когда ему было десять, он стоял у дороги с чемоданом, тискал плюшевого голубоглазого чёрного кота, кусал губы и нервно оглядывался. Иногда Маттео дёргал рыжие волосы, царапал ладошки мягкими ногтями. Родители ушли на работу, провожать остался Вито. Он не мог обличить в слова чувства, испытываемые при виде круглощёкого ребёнка, который не просто переживал при встрече с родителями, но проявлял эти переживания агрессией на себя же.       Маттео взял его за руку, задрал голову и спросил:       — А можно я пойду с тобой?       — Куда?       — Я останусь тут жить. С тобой можно?       — Как старше станешь, то можно. Потерпи немного.       — Когда я стану старше?       — Это… когда ты сможешь ездить самостоятельно. Один.       — Тогда я стану старше быстрее.       Для этого ему даже не надо было стараться — только Маттео исполнилось четырнадцать, как родители начали давать ему деньги со словами: «Делай, что хочешь». «Матери плевать, отец за-анят», — без печали пожаловался Маттео, тут же улыбнувшись. Ему это нравилось. Вито тоже ничего против не имел; он смотрел на брата, который с каждым годом только хорошел, и хотел видеть, в кого он вырастет.       Маттео было шестнадцать, когда он приехал на каникулы с вопросами по химии. Вито вздохнул, слушая жалобы на сложные экзамены, и повёл в гости к синьору Моррети, владельцу захудалого кафе. Вито часто помогал ему по мелочи в ремонте или уборке, как и всем пожилым рядом живущим; взамен Моррети делился опытом, дарил гостинцы и пускал к себе.       Поздоровавшись и получив разрешение, Вито повёл брата в подвал.       — Итак, это, — Вито руками обвёл железную конструкцию, — самогонный аппарат. Берётся спиртосодержащая… штука… А спирт это це-два-аш-пять-о-аш. Записываешь?       — Ага. — Маттео чиркал карандашом на полях.       — И дальше там вся эта штука смешивается, а потом кипятится. И когда оно кипятится, то часть улетает вот по этой трубе, потому что эта часть более «лёгкая», и остаётся виски. Вот. Ну, а она «лёгкая» из-за структуры. И там ещё что-то про радикалы, и всё такое…       — Ага. Супер. Правда здорово. Только… у меня тема — кислоты и щёлочи.       Вито с досадой всплеснул руками.       — Что ж ты сразу не сказал? Пошли за уксусом и содой.       Маттео было семнадцать, когда они поехали на неделю в Геную, отметить окончание колледжа и просто развлечься. В какой-то момент, напившись, Вито потерял брата из виду. Пошёл искать на улицу. Маттео, выставив руки перед собой, тихо разговаривал с каким-то пьяным, агрессивным парнем. Вито развернул незнакомца и, не вникая в ситуацию, ударил, сломав нос. Спустя два часа Маттео сидел с ними двумя, побитыми, в больнице и отчитывал за вспыльчивость. Спустя четыре часа Маттео ласково говорил с мамой по телефону и усердно объяснял ей, почему Вито попал в «обезьянник» в Генуе за правое дело. Самым страшным было то, что у него получилось — ни один из родителей и слова не сказал по приезде.       Маттео было восемнадцать, когда он приехал и взял в привычку целыми днями гулять в одиночестве. Тогда у Анджело, которого Вито знал со школы, отец пережил инсульт; оставшись единственным способным работать в семье с ещё четырьмя девочками, возрастом младше, Анджело искал способы заработка. Вито пообещал ему свой ноутбук, а ещё они договорились посмотреть фильмы. С ними были двое — знакомые из колледжа.       Анджело пришёл через полчаса от назначенного времени, довольный, как кот, наевшийся сметаны. Один из сокурсников сразу понял, что у приятеля случилась какая-то романтическая история, но попытки разговорить ни к чему не привели. В руках Анджело была миска с горячим попкорном, когда Маттео вошёл, поздоровался. Он и Анджело пересеклись взглядами, миска упала на пол. Попкорн рассыпался — пока двое расстроились этому, Вито, всё осознав, накинулся сходу:       — Ты сосался с моим братом?!       — Я не сосался с твоим братом! — спешно возразил Анджело, бегая взглядом.       — Не знал, что искусственное дыхание делают с языком, — с удивлением сказал Маттео, проходя мимо, как ни в чëм не бывало.       Поигрывая ножом, Вито слушал оправдания друга, сдерживал праведный гнев и осознавал свой братский комплекс, который определённо портил всем жизнь.       В те же восемнадцать Маттео рассказал о видео. На следующее утро он явно пожалел о своём решении, принятом на пьяную голову, и в течение всего дня робко спрашивал: «Ты что-нибудь помнишь? Ничего же помнишь, правда?» И Вито поддержал его в этом: «Я помню только то, как ты говорил о Базилике Святого Петра, — это было в середине застолья, когда Маттео ещё не напился, но и трезвым не был. — Разве мы после не пошли спать? И прекрати кусать губы».       История эта, тем не менее, не давала покоя. Парня его Вито нашёл сначала в сети, а потом и в жизни — придурок ни о чём не волновался. Для него что-то, из-за чего другой человек не сможет достичь мечты, осталось какой-то глупостью, не достостойной места в памяти. Вито описал суть проблемы Анджело. Анджело его другом со школы был не зря — он не любил задавать вопросы и понимал с полуслова.       Анджело держал. Вито ломал парню пальцы молотком. Было много криков, а потом ещё разбирательство с полицией. Мама рыдала, отец молчал, потому что был готов убить на месте; дядя Эммануэль появился, хоть и не ждали, приобнял за плечо с улыбкой и сказал, что ничего страшного не произошло. Вопрос решаемый.       После допроса в участке Вито стоял на улице перед домом, дожидаясь, пока дядя Эммануэль уедет. Он достал сигарету. Вито с готовностью подскочил и подставил огонёк зажигалки.       — Спасибо большое.       — Ничего. Ты мне тоже неплохо помог.       Это было странно слышать от солидного мужчины, которому хватило пары слов, чтобы свернули расследование. Пары слов и нескольких тысяч евро, пожалуй; однако, Вито даже так был впечатлён и смотрел на Эммануэля, как на полубога, с придыханием и боязливым уважением.       — Не хочешь работать у меня?       Вито был обязан по гроб жизни. Обязательство это походило на удавку, охватившую шею.       — Не-а.       — Ого. Смело.       — Мама расстроится. Она бы этого не хотела. Да и отцу помогать надо.       — Хотел бы я такого сына, как ты.       — Своего любить не думали?       Это было лишнее. Вито сделал шаг назад, нервно протёр шею. На том и закончили. Лёжа на кровати в своей комнате Вито слушал, как Ноэль Гэллахер напоминал, что изменить то, что есть, не получится, и подавлял смутную тревогу о будущих днях.       Вито не посадили. Затянули дело, а потом срок прошёл, и стало не до его мелкого хулиганства.       Чуть позже он выучил «Стоп, больше не лей горьких слёз» на гитаре, даже петь смог. Когда их компания из четырёх оборванцев с обочины жизни сложилась, часто шутили между собой, что получился бы неплохой бойз-бенд, вроде тех же BTS; договорились, что если попадут в тюрьму, то обязательно выучатся играть на всех инструментах мира — срок набирался приличный, успеть можно, — и запишут первый альбом. В конце концов, Анджело почти закончил музыкальную школу, он мог бы всех подтянуть.       Квартет, сокращённое название для которого не придумалось, появился позже. Только после того, как Вито начал разбираться с тем, что с их семьёй не так.       Он помнил социальное жильё, в котором едва бы сейчас мог жить дядя Эммануэль, появившийся в костюме от «Армани». И проблемы с деньгами, с которыми родители до сих пор не справились. И Маттео, который, приезжая, тратился, как моргал, на любую мелочь.       Мама на вопросы отвечала неохотно. Из её ответов стало понятно, что остальная семья занималась чем-то не совсем… честным. Но благородным. Занималась давно, достаточно, чтобы питать надежды на будущие поколения, которые должны были продолжить дело. Мама с этим мириться не стала; как только выскочила замуж, так сразу и уехала. Нашла работу в отделе кадров, которая не шла вразрез с моральными принципами. Вито спросил о тёте.       — Она… тоже отпочковалась.       — В смысле?       — Есть ведь несколько… группировок, Вито. Ты правда хочешь в этом копаться?       — Я просто пытаюсь разобраться, мам.       Немного лукавства. Вито не столько хотел разузнать всё и утолить любопытство, сколько пытался понять, куда ему двигаться и где искать укрытия.       — Что насчёт Маттео? Подай мне сковороду, пожалуйста.       Мама вздохнула, следуя просьбе.       — Моя сестра… Твоя тётя, то есть, родила его, когда ей было шестнадцать. Мы все её отговаривали, так что она собрала вещи и ушла со своим… На тот момент пока ещё молодым человеком.       — И?       — Отказ от семьи, Вито, есть отказ от семьи. Он… не односторонний. Её мама перестала помогать, а жить как-то надо… То, с чем связана наша сторона, это Коза Ностра. А твой дядя — это Ндрангета. Потом конечно, как всё улеглось, моя сестра увиделась с роднёй, но в итоге они переехали снова. Перевели Маттео в протестантскую школу, и Исабеллу туда отдавать собираются. Их дело, конечно, просто немного лишний, по-моему, жест. Только подчёркивает, насколько мы друг от друга далеки.       Вито сложил посуду и выключил воду.       — То есть, от безысходности типа… дядя занялся тем же криминалом, но под другим названием?       — Ну, да. Я хотела узнать, — вдруг торопливо и беспокойно добавила мама. — Чем ты собираешься заниматься? Я понимаю, ты сейчас только присматриваешься, но… У тебя же диплом как подставка для кофе! Мы столько старались, чтобы ты получил образование!       — Не. Я пока не знаю. Мне нужно время, прости.       — Я не тороплю.       Но она торопила. Поднимала эту тему каждый божий день. Боялась, что сын пойдёт кривой дорожкой, вернётся к тому, от чего она бежала.       Вито взвесил все «за» и «против». Расписал в двух колонках. Рассказал Анджело. Друг пожал плечами и ответил, что у него на всё это нет слов; но если Вито собирается ввязаться в криминал, то он в стороне не останется. Сидеть — так вместе.       В голове набатом звучало сказанное мамой: «Их дело, конечно». «Наше дело, мам. Наше дело».       Если ему нужно нарушить закон, но обеспечить брату счастливую жизнь, то он это сделает. Заберёт его из дома, в котором любовь разменяли на деньги, устроит в лучший актёрский университет, и когда-нибудь они вдвоём слетают во Францию. После того, как родители Вито отдохнут на Мальдивах. Или одновременно.       Он нашёл человека, который был связан с Коза Нострой, в течение года исследуя каждое казино, официальные и подпольные. Отрастил ноготь на мизинце. Продолжал использовать диплом инженера-судостроителя как подставку, только поменял кофе на мартини.       Человек, ушедший слишком рано, взял Вито своим водителем. Позволил погружаться в иной мир понемногу, поощряя рвение, но не давая потерять от него голову. Он стоял на посвящении, поручившись за Вито, спустя несколько лет, а через два года скончался в своей постели от остановки сердца. Хорошая смерть. Милосердная.       Он говорил Вито, уже полноправному члену семьи, что в убийстве нет чести. «Убийство — крайняя мера. Оно только показывает твой страх. Убивают ссыкуны, понимаешь? Если ты способен победить однажды, то ты победишь ещё раз; если ты лишаешь противника возможности реванша, то только потому что боишься столкнуться с ним вновь. Забрать чужую жизнь всегда успеваешь, а вот создать новую…» Вито понимал. Он однажды чуть не убил собственного брата.       Детей у синьора покровителя не было, и всё наследство разобрали те, чьи руки дотянулись. Вито, хоть и провёл с ним последние годы, не претендовал — он свою часть получил. Самую важную.       Его провожали всей семьёй, и на похоронах Вито сел рядом с ней — с бабушкой Маттео, которой сам приходился внучатым племянником. Она не обратила на Вито внимания, а он подумал, что она купалась в крови девственниц — совершенно не выглядела на семьдесят с лишним. Разговор вышел неловкий, полный нелепых намёков до прямого признания: «Так-то я, вообще-то, ваш внук». Она ровно ответила: «Я прекрасно знаю, молодой человек».       Сначала обдало холодом от мысли, что у них почти вся семья такая — с атрофированной долей мозга, отвечающей за привязанность; но после похорон, стоило только оказаться вдвоëм в машине, бабушка Сильвия расцеловала лицо и чуть не расплакалась. Она давно потеряла надежду увидеть хоть кого-то из его ветви, а Маттео, самый любимый внук, последние почти пятнадцать лет не появлялся в гостях.       Вито говорил о маме и папе, о Маттео, об Анджело, и только потом — о себе. Руки и спина у него вспотели; день был душный и жаркий, и когда они приехали к дому бабушки, то она с порога отправила в ванную. Её педантичность казалась неудобством, но терпимым: Вито в статусе «внука главы» получил слишком много возможностей, ради которых ему не жалко было лишний раз помыть голову.       «Де-юре» доном был Джиротти Алдо, но бабушка, жена предыдущего, де-факто имела большие влияние и авторитет, при этом оставаясь «не у дел». Она ходила с Вито по операм, театрам, модным показам и закрытым мероприятиям то в резиденциях, то на яхтах; представляла его самым красивым моделям и актрисам, а он думал, как дать Маттео знать о том, что можно бросать всё и начинать самостоятельную жизнь. К тому времени общались они реже, почти через силу; брат перестал приезжать, Вито ушёл с головой в работу. Когда всё было готово, чтобы забрать младшего, забирать уже стало некого.       Вито не осталось ничего, кроме как продолжать делать то, что он делал — нарушать закон. Уже без цели.       Анджело, как и обещал, присоединился следом. У него ушло чуть больше времени, но Вито сразу взял его к себе. Маурицио сначала был нанят вышибалой в клубе, пока не оказалось, что в прошлом он занимался борьбой. Вито решил не дать его навыкам пропасть зря. У Чезаре — богатый послужной список с приводами в полицию ещё со школьной скамьи. Вито боялся его так же, как и ценил: в их квартете только Чезаре умел убивать и делал это пугающе хорошо. Тем нужнее он был — в критический момент, когда нужно будет поставить желание жить выше принципов, Вито не сможет этого сделать. Может быть, из страха, может быть, из глупости.       Когда Маттео уехал, а потом все узнали, что он pentito, то есть, раскаявшийся, Вито ещё несколько месяцев ходил, ничего не подозревая. Он завёл, как и мечтал, мейн-куна, начал жить с девушкой. Первым услышал о случившемся Анджело, а с ним «думал, ты знаешь»–ситуации происходили часто. Этот раз не стал исключением: Анджело обмолвился о Маттео в Америке и на вопросительный взгляд ответил таким же.       — Что? Америка?       — А ты не в курсе? Он уже там почти полгода. Сейчас думают, что делать. Ну, «что» — это понятно, вопрос, скорее, о том «как». Думал, ты знаешь.       Быстрые сборы, торопливые поцелуи — и с девушкой, и с котом. Она даже обиделась, когда посчитала, что Папе Римскому досталось больше, но вечером звонила и спрашивала: «Всё хорошо? Как отель? Ты ел что-нибудь? Может, я переведу тебе на доставку? Скинь себяшку. Я соскучилась». Прошло два часа: она скинула фотографию с котом, подругой, бокалом вина. «Ладно, я теперь скучаю не так сильно».       Вито скучал. Но занимал себя глупостями во время, свободное от поисков брата. Играл в бильярд в барах и в баскетбол — на улице. Деньги на увеселения подкидывала бабушка, позволяя ощутить себя «золотым мальчиком»; она же заставила всю Коза Ностру мигом броситься искать её внука, но он как сквозь землю провалился. След терялся в паршивом отеле в Бронксе.       Теперь всё, вроде как, встало на свои места; на одном человеке мир сошёлся клином, три преступные группировки попали в «мексиканскую ничью». Осталось только разорвать порочный круг беготни, так похожей на сцену из «Шоу Бенни Хилла», забрав Маттео и вернув его в семью. В нормальную семью, пусть и немного неполноценную.       Они договорились встретиться через Винцента — Вито нашёл его аккаунт в Инстаграмме и неделю активно спамил смайликами в Директ. Добивался разговора и заодно пытался понять, с кем имел дело.       Он, впервые увидев Винцента, испытал смутные подозрения насчёт их с Маттео отношений. Что-то большее, чем друзья, потому что не походил этот грубый и резкий парень на человека, тратящего силы на кого попало; но меньше, чем пара, раз уж Винцент поставил семью выше Маттео.       В день, когда они все наконец сошлись в промзоне, Вито решил, что они всё-таки своеобразная, но парочка. Чуть позже, листая винцентовы посты, не понимал, как можно было не смеяться над человеком, верящим в Таро и прочую мистическую муть; потому искал причины, почему Маттео не мог с ним сойтись.       В день, когда Вито пришёл в отель к назначенному времени, чтобы объяснить брату, почему ему нужно возвращаться, он увидел Маттео на чужих коленях и решил, что всё-таки не стоило брату получать экономическое образование. Несчастный гуманитарий, подумал Вито, не дай Бог, ещё начнёт верить в гороскопы.       Маттео не начал, но изменился сильно. Они отсели в лаунж-зону с мягкими диванчиками и золотистым светом ламп, в котором искрился браслет на тонком запястье, длинная серьга, блеск на губах и тени на веках. Маттео в бадлоне с вырезом на груди и чëрных облегающих джинсах никак не был похож на угловатого мальчишку, которого запомнил Вито. Угловатый мальчишка не выходил в люди, как на подиум. Угловатый мальчишка скромно опускал взгляд и неуверенно мямлил под нос оправдания. Угловатый мальчишка очень любил старшего брата и готов был отправиться с ним, куда угодно.       — Я не собираюсь возвращаться, Вито. Извини. И спасибо большое. Если бы не ты, меня бы здесь не было.       «Что ж, — меланхолично подумал Вито, пытаясь смириться с изменениями, — по крайней мере, он пережил это… довольно неплохо». Пугающе неплохо.       Вито забарабанил пальцами по лакированным подлокотникам кресла. Собирался с мыслями.       Запах в отеле был парфюмерным, как в магазине. Слился с воздухом, утяжеляя его. Слова на ум приходили с трудом.       — Nonna переписала на тебя часть своего имущества. Хотя бы, если не ради меня или неё, но ради этого тебе нужно приехать.       Маттео, оскорблённый, скривил губы.       — Мне не нужно. Пусть передаст тебе.       — Передай ты. Приключение на двадцать минут, зашли и вышли.       — Нет. Мне предложили съëмки в рекламе, у меня тут есть… человек, ради которого я хотел бы остаться.       — Это называется «ëбырь», если я правильно помню. — Вито проигнорировал гневно сверкнувший взгляд. — И он потерпит.       — Я не поеду, Вито. Я не хочу.       Пришлось податься вперëд, вполголоса сказать:       — Иди и скажи это тем парням, которые хотят видеть твой труп. «Я не хочу, чтобы меня убивали». Как думаешь, сработает?       Ему не доставляли удовольствие попытки надавить на Маттео, который заметно стушевался; но иначе, казалось, нельзя было. В нëм появилось слишком много американского. «Я, я, я». Индивидуализм, граничащий с эгоизмом.       — Ты приедешь сам. Даже если не сейчас, а позже, но ты приедешь. Пока при тебе остаётся значительная часть её состояния, дьявольски огромного, каждый захочет кусок этой части для себя. — Вито указал в сторону Винцента, с начала разговора подглядывающего за ними. — И все уже прекрасно знают, кто прикрывает тебя здесь. Его zio сидит в тюрьме — было достаточно один раз, даже без крови, дать понять Ндрангете, что он на твоей стороне. Теперь все знают, что это он вывел тебя из отеля; он помогал тебе скрываться; он до сих пор тебя не выдал.       Чем больше Вито говорил, тем сильнее Маттео закрывался: откинувшись на спинку кресла, поджал ноги и держал себя за плечи. Тем более напуганным он выглядел, тем лучше понимал, что последует за упрямством. Сказанное и чистая правда, и непрозрачный намёк: Вито причислял и себя к тем, кто знает, и пытался дать понять, что он их связью, в случае нужды, воспользуется тоже. Уже пользовался.       На самом деле, он бы никогда дальше этого шантажа не зашёл — его жизнь уже налажена и все амбиции удовлетворены, — но Маттео лучше думать, что все вокруг ему враги. Может, это его сломает, но, по крайней мере, он начнёт делать то, что нужно, а не то, что хочется.       Маттео кусал губы, раздумывая. Вито продолжил:       — В общем, так или иначе, пока вся эта хрень оформлена на тебя, никто не остановится. Твой отец в Ндрангете, а бабушка — в Коза Ностре. Мы не воюем, конечно, но определённые недовольства это вызывает у обеих сторон. То, что ты побежал к полиции, стало спусковым крючком, да, но… Магазин пуст не был.       — Не думал книги писать? — пробурчал Маттео.       — Я, вообще, хочу, — честно признался Вито.       — Про что?       — Про судостроение. Эволюцию кораблей или что-нибудь около. Технологий. Это прикольно.       — Звучит интересно.       — А ты… поступил на актёра всё-таки?       Это было лишнее, но жажда обыденного диалога вдруг дала о себе знать. Вито не мог прекратить. Напомнил себе, что следовало вернуться к делу, но они уже пошли не той дорогой.       — Ага.       — Это круто. Я рад. Правда. Универ хороший?       — Да, он замечательный. Ты можешь помочь?       — Чем?       — Следствие пыталось выяснить, кто из Ндрангеты торгует наркотой.       — Это Рицци Паоло. Один из. Пусть копают под него. То, что он не обратился в полицию после случая с твоим amato, даёт понять, что ему пристальное внимание властей не нужно. — Вито взял салфетку со стола, от скуки начал складывать в самолётик. — Его булочная позволяет провозить поставки в грузовиках под видом сырья для… Ну, тесто, глазурь, всё в этом духе. Скорее всего, булочная — это некоторый перевалочный пункт. Если он выдаст своего капо, то уже можно будет накрыть всю шайку.       — Это как в «Во все тяжкие».       — Да. — Вито кивнул. — Это как в «Во все тяжкие».       — А что насчёт… Полиция ведь может сливать информацию?       — Да, разумеется. Но здесь нечего ловить. Это не происходит так систематично, как можно подумать. Если раньше можно было «купить» целый департамент, как Капоне, то теперь человек, однажды решившийся на взятку, вряд ли пойдёт на это снова — если мы говорим об обывателе, конечно. — Вито бросил самолётик. Тот не полетел и фута. Пришлось склониться, чтобы поднять, и беспокойные руки попытались расправить салфетку, разгладить складки. — Если это был слив от нижестоящего лица, то оно больше не повторит свою ошибку, потому что знает, что сядет и лишится работы. Сейчас с этим строго, знаешь ли. Если это был кто-то «повыше», так сказать, то он достаточно защищён и имеет влиятельных друзей. Первого будет сложно найти, но легко посадить, и это несколько бессмысленно; второго видно издалека, но наказание он не понесёт. Не трать время.       — Ты неплохо… разобрался во всём этом.       — Старался для брата. Люблю, когда он мной восхищается. Сразу появляется чувство того, что всё не зря. — Вито достал ручку из нагрудного кармана и написал номер телефона на салфетке. — Звони мне, если нужна будет помощь.       — Х-хорошо. Спасибо.       Когда Вито поднялся и направился к выходу, Маттео спешно выкрикнул:       — Вито! Я всегда тобой восхищался!       Несмотря на отрицательный результат, Вито уходил удовлетворённый.