Heavy Hopes

— Выглядит неплохо, я думаю, — говорит Майк, оглядывая полупустую гостиную; кремовые стены и пыльные плинтуса смотрят на него в ответ. — Ты считаешь? — спрашивает Уилл, когда подходит к нему и встает рядом, вытирая лоб. — Да. Ну, стены довольно голые. Тебе придется нарисовать нам что-нибудь, чтобы повесить здесь, — он показывает на несколько разных мест, уже планируя. — И нам понадобится стол в какой-то момент. Но у нас есть диван! И кресло. Возможно, мы самые богатые в кампусе. Он быстро запрыгивает на диван и ухмыляется, поворачиваясь лицом к Уиллу. Уилл возвращает улыбку и прищуривается, прислоняясь к креслу, которое они подобрали на обочине дороги, — они сказали маме Майка, что нашли его в комиссионном магазине, чтобы у нее не случился сердечный приступ. — Кто сказал, что я буду рисовать картины для квартиры? Мы всегда можем просто купить что-нибудь. — Ни за что. Ничто из Walmart не будет и вполовину так хорошо, как то, что сделаешь ты. Кроме того, все картины, висящие в моей комнате, нарисованы тобой. Все должно быть целостным, в одном стиле. Мы уже взрослые. Уилл поднимает бровь. — Поэтому картины в гостиной должны соответствовать картинам в твоей комнате, на которых в основном что-то по D&D. Потому что мы взрослые. — И потому что ты лучший художник в мире, — легко говорит Майк, снова оглядывая стены. — Держу пари, ты можешь сделать для нас что-нибудь действительно классное. Обернувшись, он видит, что Уилл изо всех сил пытается скрыть довольную улыбку. — Посмотрим. — Да? — Ну, это будут не наши персонажи из D&D, это точно. Он насмехается. — Не могу представить, почему нет. — Ты хочешь, чтобы Уилл Мудрый смотрел на тебя каждый раз, когда мы смотрим телевизор? Майк откидывается назад, переваливается через спинку дивана и падает на подушки, свешивая ноги с подлокотника. — Я хочу, чтобы Уилл Мудрый смотрел на меня каждый раз, когда я привожу девушку. Это действительно создаст настроение. Наступает короткая, напряженная пауза, и Уилл замирает и наполовину смеется, наполовину заикается, пытаясь ответить. Через мгновение он затихает, но в конце концов произносит: — Чудик. Они обмениваются короткими смешками, а затем погружаются в комфортную тишину, оба измотанные после целого дня распаковки вещей. Беспокойство, которое нависало над ним последние пару недель, улеглось, когда они вернулись к привычной дружбе, и он расслабился на диване, довольный. Он думал… ну, он много о чем думал. Сейчас это не имеет значения. Важно то, что все в порядке. И все действительно в порядке. Теперь. Когда война закончилась, основным приоритетом правительства было устранение последствий. Хотя большая часть усилий была направлена на восстановление города, оставалась еще проблема с группой детей, которые знали слишком много. Майк уверен, что Оуэнс потянул за все ниточки, какие только мог, и в итоге частью сделки, обеспечивающей их молчание, стало почти гарантированное поступление и стипендия в практически любой колледж страны. Это была, пожалуй, лучшая сделка, которую они, учитывая все обстоятельства, могли заключить. У них было не так уж много времени на подготовку к экзаменам или работу над вступительными сочинениями, пока они были заняты борьбой с демонами из другого измерения, а добавить «спасение чертова мира» в качестве факультатива к своему заявлению, увы, было нельзя. Хотя Уилл сначала был немного насторожен, так как всегда был настроен против любой благотворительности в свою сторону, не потребовалось много усилий, чтобы убедить их всех принять это предложение, и они все начали изучать потенциальные колледжи. Уилл сосредоточился на школах с хорошими художественными программами, потому что это было его мечтой, сколько себя помнит, а Майк сосредоточился на школах, которыми интересовался Уилл, потому что не знал, чем еще заняться. Не то чтобы Уилл был единственной причиной, по которой он выбрал эту школу. В конце концов, она уже была в его списке, хотя в последние несколько лет он не уделял так уж много времени выбору колледжа. Тем не менее, мысль о том, что его лучший друг будет рядом с ним, несомненно, помогла, и он без колебаний принял свое, возможно, полученное не совсем честным путем, письмо о зачислении. Это звучало как идеальный план. Он сможет сбежать из Хокинса, оставить позади жизнь в маленьком городке и начать новую взрослую жизнь в комфортной компании Уилла. Они вдвоем будут вести параллельную успешную жизнь, вместе поступив в один колледж. Уехать за пределы штата, подальше от ужасов, с которыми они столкнулись дома, было бы полезно для них обоих. Чистый лист. Шанс начать все заново. Вот только. Вот только, он сделал предположение. Неверное. И, возможно, это его вина, но на самом деле… Разве так уж неразумно было думать, что его лучший в течение тринадцати лет друг захочет стать его соседом по комнате? — О, — сказал Уилл, широко раскрыв глаза и застыв, когда Майк заговорил об этом. — Я не понимал… эм. Ты ничего не говорил. — Что? — Эм, о том, чтобы жить вместе. Я просто подумал, ну, знаешь, что мы будем жить с случайными соседями по комнате. Познакомимся с новыми людьми и все такое, верно? Майк глупо моргнул, глядя на него. — Я подал свою анкету на прошлой неделе, — продолжил он. — Оу. — Да, но таким образом, если тебя будет сильно раздражать твой сосед по комнате, ты сможешь просто прийти потусоваться в мою комнату, так? — Уилл улыбнулся ему крошечной, натянутой улыбкой. — И наоборот. — Точно. Логично. — Мы по-прежнему будем постоянно видеться. Мы бы так устали друг от друга, если бы жили вместе. — Ага, — пробормотал Майк, его рот словно онемел. — Точно. Так что Майк переехал в свое дурацкое общежитие со своим дурацким соседом, начал ходить на свои дурацкие занятия по своей дурацкой специальности, насчет которой его отец каким-то образом убедил его в том, что она не дурацкая, и попытался сделать все возможное для удачного завершения его дурацкого первого курса. Но как только начался учебный год, Уилл стал не более чем призраком, постоянно бегающим по городу с разными друзьями и группами. В отличие от общей массы Хокинских мудаков, студенты-искусствоведы в кампусе, казалось, сразу увидели Уилла таким, какой он есть, и захотели с ним дружить. И вот так каждая секунда бодрствования Уилла оказалась занята этой новой кликой — новой Партией, думал Майк с горечью, — оставив ему совсем мало времени для общения с Майком. В то же время семестры Майка проходили значительно более одиноко. Нельзя сказать, что у него не было друзей — на большинстве занятий ему удавалось найти кого-то, с кем можно было заниматься, а люди на этаже его общежития были достаточно общительными и добрыми, чтобы приглашать его в гости, когда он чувствовал, что хочет потусоваться. Но каждая связь, которую он пытался завязать, каждое общение, которое он начинал, были поверхностными, пустыми и скучными до онемения. Казалось нелепым пытаться завести разговор о погоде, о сроках сдачи работ или о прочей ерунде, о которой говорят нормальные люди, когда существует целая другая вселенная, о которой никто даже не подозревает. В чем смысл? Зачем вообще заморачиваться? Не похоже, чтобы он когда-либо смог бы завести настоящую реальную дружбу с кем-либо из этих людей. Они все были такими чертовски скучными и совершенно неинтересными, и Майк тоже не мог оживить разговор. Он не мог говорить ни о чем, что произошло с ним с его двенадцати до восемнадцати лет, и он мог лишь вести один и тот же разговор о специальности и занятиях до тех пор, пока ему не начинало хотеться прострелить себе череп. И единственный человек, который понимал, единственный человек, который мог бы облегчить ситуацию, казалось, всегда исчезал, когда он подходил слишком близко, окруженный стайкой студентов, чьи имена Майк едва знал. Это было отстойно. И это было жалко, и неловко, но Майк собрал всю свою гордость в кулак, чтобы практически умолять Уилла найти квартиру вместе с ним на второй год. А Уилл безмятежно улыбнулся и сказал: «Конечно, я буду жить с тобой», — и на этом все закончилось. И теперь они здесь, и, хотя он закончил свой первый год совершенно подавленным, это не мешало ему надеяться на этот год. У него есть Уилл, и у них есть квартира, которая намного лучше любого общежития, и у каждого из них есть своя собственная ванная комната, и им не придется полагаться на еду из столовой, и он будет очень стараться на всех своих занятиях, и у него будут очень хорошие оценки, и этот год будет идеальным, и все будет хорошо. Родители завезли их вчера — ни у одного из них не было машины в кампусе, — и они провели эти два дня, распаковывая вещи и обставляя квартиру, прежде чем попрощаться со своими семьями. Отец Майка отпустил всего два ехидных замечания по поводу того, что он решил жить с Уиллом, и сделал это вне пределов слышимости Байерсов, что, по его меркам, было значительной победой. Ориентация Уилла больше не являлась секретом, хотя он не совсем уверен, знает ли его отец об этом на самом деле, или он просто придурок. Так или иначе, Уилл признался в разгар войны — поспешный, полный слез каминг-аут, как превентивная мера, на случай, если Векна попытается использовать это против него. Майк обнял его и сказал, что он его лучший друг, и больше они никогда об этом не говорили. Они не избегают этой темы, просто Майк не знает, что сказать об этом. Время от времени она всплывает в мимолетных комментариях и кратких признаниях. Он старается, действительно старается, быть настолько нормальным в этом вопросе, насколько это возможно. И он нормально к этому относится. Полностью. Абсолютно. Вот почему он не поднимает эту тему, потому что это нормально, и здесь не о чем говорить. Потому что это нормально. Он не волнуется. Ему не о чем беспокоиться, так что нет причин для беспокойства. Он живет со своим лучшим другом, и он рад предстоящему семестру, и все будет хорошо. — Может, приготовим ужин? — спрашивает Уилл, устало ссутулившийся в кресле и выглядящий помятым. — Э-э, мы должны съесть ужин, — говорит Майк, — но я не уверен насчет «приготовить». Китайская кухня? — Да, пожалуйста, — Майк встает и идет на кухню, перебирая стопку меню на вынос в поисках нужного. — Ты знаешь, что я хочу? — Изменилось ли что-то за последние десять лет? — Нет, — со смехом отвечает Уилл. — Тогда я знаю, чего ты хочешь, — отвечает Майк и начинает набирать номер. Им не потребовалось много времени, чтобы войти в привычный ритм жизни. Хотя у них нет ни одного общего курса, их расписания совпадают каждые пару дней, что позволяет им проводить достаточно времени вместе, не перегружая друг друга. По вторникам у них обоих занятия заканчиваются около четырех, поэтому они вместе готовят обед, что обычно сводится к разогреванию банки супа. Иногда они готовят сэндвичи с жареным сыром, но только если чувствуют особое настроение. Первые две субботы они проводят утро за уборкой квартиры, но к третьей неделе их энергия иссякает, и после этого у них вечно накапливаются горы посуды. Почти каждый вечер среды они с Уиллом проводят в библиотеке, либо наверстывая упущенное, либо пытаясь сделать задания на неделю. Библиотека — самое величественное помещение во всем кампусе с ее огромными арочными потолками и потрясающей стеклянной крышей. Знакомый древесный запах излучает комфорт, безопасность, чувство защищенности даже сейчас, спустя годы после того, как он прятался в школьной библиотеке, теряя себя среди историй. Однажды в конце недели после нескольких часов занятий девушка с длинными рыжими волосами и россыпью веснушек подходит к их столу, вертя в руках карандаш. — Привет! — говорит она радостно, но достаточно тихо, чтобы не потревожить остальных. Она смотрит прямо на Майка. — Ты ведь в моем классе по органической химии, верно? С профессором Уокером? — Хм? — Майк моргает, поднимая голову. — О, нет, я не посещаю этот курс, извини. — О, правда? Ты выглядел так знакомо, я могла бы поклясться, — она хмурится, глядя на его книгу. — А что ты изучаешь? — Сейчас я работаю над, эм… — он листает свои бумаги, чтобы посмотреть название эссе, для которого он сейчас собирает материал, — «Правовой средой в бизнесе». Она хмыкает, наклоняя голову, чтобы посмотреть. — Факультет бизнеса? — Да, а ты? — Химическая инженерия. — О, вау, — он поднимает брови, впечатленный. — Ты, должно быть, умная. Горячее чувство стыда овладевает им, когда она смотрит на него. Бизнес — вполне респектабельная специальность. Никто не будет высмеивать студентов факультета бизнеса, никто не закатит глаза, не усмехнется и не поднимет бровь. Как это могут сделать со студентами-художниками или писателями. И все же он не может заставить себя встретиться с ней взглядом, переводя его со своего учебника на ее подбородок. Уилл наблюдает за ним с другого конца стола. Майк не смотрит и на него. — Не так уж и умная, раз почти провалила курс Уокера, — девушка вздыхает, опираясь одной рукой на стол. — Я действительно надеялась, что ты будешь в этом классе. Я хотела узнать, не хочешь ли ты позаниматься вместе. — Прости, я бы с радостью помог, но от меня точно не будет никакой пользы. — Ну что ж. Я что-нибудь придумаю, — она заправляет волосы за ухо, поправляет сумку на плече и осматривает библиотеку. — Но было приятно познакомиться с тобой. Может быть, мы могли бы как-нибудь выпить кофе? Он пожимает плечами. — Я не особо люблю кофе. Хотя спасибо. — О, — она моргает, ее улыбка спадает, а брови сходятся вместе. На мгновение она бросает взгляд на Уилла, а затем снова смотрит на Майка. Ее улыбка возвращается, хотя на этот раз она кажется натянутой. — Ладно, тогда увидимся. — Увидимся! Он машет рукой и, когда она уходит, поворачивается обратно к столу и видит, что Уилл недоверчиво смотрит на него. — Что? — Майк! — кричит он. Шепотом, так как они все еще в библиотеке. — Что? — Ты даже не хочешь выпить с ней кофе? — Я не люблю кофе! Ты же знаешь! — Она пригласила тебя на свидание! — Что? Нет! Она пригласила меня… позаниматься, — как только он говорит это, он сбивается, кажется, начиная осознавать. — Да, и пригласила тебя на свидание. — Черт. Неужели? Уилл смотрит на него долгим задумчивым взглядом. — Ты действительно не понял, да? — Ну, почему она просто не сказала это? — Она сказала: «Хочешь выпить со мной кофе?» Насколько яснее она могла выразиться? — Черт, — он опирается подбородком на руку, проигрывая разговор про себя. Уилл закатывает глаза и возвращается к своей работе. — Она была красивой, — говорит он тихим голосом несколько минут спустя, не отрываясь от своей книги. Майк смотрит на него, прищурившись, пока Уилл не поднимает взгляд. — Что? Я знаю, когда девушки красивые. — Да, но какое тебе до этого дело? — Я просто сказал. Я думал, тебе есть до этого дело. — Она красивая. Но не совсем в моем вкусе. — Нет? — Нет. Уилл пожимает плечами, глядя в ту сторону, куда ушла девушка. — Ты, наверное, все еще можешь догнать ее, если захочешь. Он задумывается на мгновение, обдумывая вариант. Уилл прав, она красивая. И милая, и умная, и гораздо смелее, чем почти все другие девушки, которых он знал. Его никогда раньше не приглашали на свидание так открыто, и он не мог притвориться, что это не было приятно, теплое, трепетное чувство охватило его, пока он снова обдумывал разговор. Но все же что-то в этом не так. Мысль о том, чтобы пойти на свидание с этой девушкой, сесть с ней в кафе и попытаться узнать ее получше, как-то преодолеть неловкие первые разговоры и найти что-то общее, кажется ему близкой к пытке. Он вспоминает все неудачные, поверхностные дружеские отношения, которые пытался завязать в прошлом году, и сразу же чувствует себя измотанным. — Все в порядке. Она определенно слишком умна для меня. — Определенно, — Уилл улыбается, не поднимая головы от своей работы, и Майк пинает его лодыжку под столом. Следующий час проходит без каких-либо помех, и когда они начинают зевать, то решают закончить на сегодня. — Ты доделал свою работу? — спрашивает Уилл, складывая свои бумаги в рюкзак. — Нет, но я собрал все необходимые цитаты. Думаю, смогу закончить к следующей неделе. — Круто, — говорит Уилл, перекидывая сумку через плечо. Он колеблется мгновение, борясь с ухмылкой, а затем снова смотрит на Майка. — Может, тогда пойдем выпьем кофе? Майк пихает его в плечо. — Отвали. Уилл смеется, трое разных людей шикают на них, и они, смущенно пригнув головы, выходят из библиотеки. На улице позднее лето, воздух все еще тяжелый и влажный, он липнет к их коже, когда они идут обратно в квартиру, и Майк решает, что, должно быть, именно поэтому его щеки такие горячие. Сны приходят и уходят. Они не плохие, как были у Уилла или Оди. По крайней мере, не настолько плохие. Он не просыпается с криками, дрожью и рыданиями, не в силах понять, действительно ли сон закончился. Они не приходят каждую ночь. Они не так уж плохи. Беспокоиться не о чем. Он не страдал, как они. Он не был одержим, не подвергался пыткам, не потерялся в другом измерении, не был отобран у своей семьи и воспитан психопатом. Ему просто пришлось сидеть и беспомощно наблюдать, как ужасные вещи происходят со всеми вокруг него, и он ничего не делал, не мог сделать, чтобы остановить это. Беспокоиться не о чем. Что такое сон или два? Сны не могут причинить ему вреда. Они могут показать ему его худшие страхи, снова и снова, тысячу вариантов одного и того же ужасающего сценария, но это не имеет значения. Это не реально. Ничто из того, что они ему показывают, не может причинить ему боль. Ему не больно видеть Уилла с широко распахнутыми расфокусированными глазами, привязанного к стулу и выкрикивающего чужие слова. Ему не больно видеть Оди, маленькую и испуганную, противостоящую монстру в двадцать раз больше нее. Ему не больно видеть, как Макс, мужественная и храбрая, поднимается в воздух, а ее конечности выгибаются под ужасными углами. Ему не больно видеть, как безжизненное тело Эдди пожирают крылатые твари. Ему не больно видеть, как Нэнси держится за живот, а кровь растекается по полу вокруг нее. Ему не больно видеть Лукаса, Дастина, Стива, Робин, Джонатана, Эрику, маму, папу, Холли и всех людей, которые ему дороги, всех, кого он любит, разорванными на куски бесчисленными ордами монстров, изуродованными, окровавленными и сломанными. Это не реально. Ничто из этого не реально. Это не может причинить ему боль. Его часы показывают 3:23, и ничто из того, что он видел, не реально. Все в порядке. Все, кого он любит, в безопасности. Ничто из того, что показывают ему его сны, не может причинить ему вреда. 3:24. Все в порядке. 3:25. Он сбрасывает с себя одеяло, встает и берет полупустой стакан, стоящий на тумбочке. Он идет к раковине, освещенный мягким янтарным светом ночника, который он повесил на стене кухни во вторую ночь в квартире. Уилл никогда об этом не упоминал. Майку нравится думать, что ночник помогает и ему. Он наполняет чашку ледяной водой, делает большой глоток и позволяет знакомому ощущению немного успокоить его нервы. Он не сводит глаз с ночника. Сейчас 3:27. Все в порядке. Капля воды скользит по стакану и стекает на его руку. Он вдыхает, затем выдыхает. Вдох, затем выдох. Все в порядке. Наконец он отходит от стойки, но вместо того, чтобы вернуться к своей кровати, подходит к двери Уилла. Он поворачивает ручку как можно медленнее и аккуратно толкает дверь, пока она не приоткрывается. Теплый свет рождественских гирлянд, висящих на потолке, проливается на пол кухни. Уилл крепко спит, свернувшись калачиком в своей кровати и прижавшись к плюшевому тигру, которого он прячет под подушку всякий раз, когда Майк заходит в его комнату. Он дышит ровно, в идеальном ритме. Все в порядке. Уилл в порядке. Все в порядке. Уилл в порядке. Эта мысль должна быть для него бальзамом, ослабляющим его беспокойство и все сглаживающим. Когда Уилл пропал, он знал, что должен защитить его. Защитить всех. Это была его работа. И он не справился. И он не смог спасти Оди от демогоргона. И он не смог уберечь Уилла от одержимости. И он не смог остановить Истезателя Разума, и Уилл стал шпионом. И он не смог спасти Боба от растерзания монстрами. И он не смог удержать Бреннера подальше от Оди. И он не смог удержать Векну подальше от Уилла. И он провалился, и он потерпел неудачу, и он не смог сделать ничего, кроме как смотреть, как все — более сильные, смелые, умные и талантливые, спасают положение, пока он сидит и ничего не делает. После всего Уилл сказал ему, что он помог, хотя он ничего не сделал. Уилл говорил о поисках Врат, о поджоге туннелей и о том, как он держал Партию вместе. Но все это не имело значения, так как он мог сделать больше. Люди были ранены, люди были мертвы, а он мог защитить их. Он мог сделать больше. Каждая ошибка, каждый неверный шаг привели к гибели еще одного человека, и все это на его совести. Уилл в безопасности в своей постели. Все в порядке. Он закрывает дверь так же тихо, как открыл ее, и поворачивает к своей комнате. Войны нет. Ему больше некого защищать. Ему больше нечего делать. От него больше никакой пользы. Он ложится обратно в кровать. Сейчас 3:31 утра. Все в порядке. — Я встречался с Тоней? — спрашивает Майк, поправляя выбившуюся из-за ремня рубашку. — Я так не думаю, — Уилл останавливается в паре шагов впереди на тротуаре и оглядывается, ожидая, пока он его догонит. — Эм, невысокая, длинные каштановые волосы, веснушки? Я представлю тебя, когда мы будем там. Вообще-то мы идем в дом ее парня. — Ты с ним знаком? — Да, он очень милый. Его зовут Райан. Он ел с нами, когда мы пошли в столовую после английского в прошлом семестре. Но я никогда не встречал его друзей, поэтому не знаю, чего ожидать. Но все будет хорошо, я уверен, — Майк не может удержаться, он поворачивается, чтобы посмотреть на Уилла с нежной улыбкой на лице. — Что? — говорит Уилл, бросая странный взгляд в ответ. — Ничего, ничего. — Что? — настаивает он. — Просто… я рад, что у тебя появилось так много друзей. И что ты рад пойти на вечеринку, даже если ты не знаешь всех. Уилл поднимает бровь. — Окей? Он не знает, как это объяснить, но в Уилле появилась уверенность, которой он не может не восхищаться. Что-то в том, как он стоит, как держит себя, расправив плечи и подняв подбородок, настолько разительно отличается от того Уилла, с которым он вырос, что это почти непривычно видеть. Как будто другой человек занял его место. Майк пожимает плечами. — Просто приятно видеть тебя счастливым, вот и все. — Боже, ты говоришь как моя мама, — фыркает Уилл, наклоняя голову, и даже под тусклым светом уличных фонарей Майк видит, как на его щеках появляется румянец. И вот он снова, тот самый Уилл, которого он так хорошо знает, Уилл, который замыкается в себе, чтобы спрятаться от света прожекторов. Он испытывает чувство вины за это. Он знает, что снова всколыхнул неуверенность Уилла в себе, а это последнее, чего он хочет. — Извини, — говорит Майк. — Я не буду позорить тебя перед всеми твоими крутыми друзьями-художниками. — Ты не опозоришь, — говорит Уилл, почти защищаясь, как будто он пытается убедить в этом себя, а не Майка. Может быть, он излишне волнуется. Он уверен, что все будет в порядке. В Уилле нет ни капли жестокости, и еще меньше шансов, что он будет общаться с кем-то жестоким или неприятным. Дружба с Уиллом сама по себе является подтверждением того, что человек хороший, и Майк знает, что любой, к кому он готов прийти на вечеринку, не будет плохим. Наверное. Не то чтобы он совсем не видел Уилла в прошлом году. Они виделись раз в несколько недель или около того, оба сваливали вину на напряженный график и сумасшедшую загруженность, и притворялись, что это не было неловко. И это действительно не было неловким, пока они избегали того факта, что Уилл не знакомил его со своими друзьями. С одним или двумя из них он встречался мимоходом, но Уилл никогда не приглашал его к остальным членам своей группы, и Майк мог только скрывать обиду из-за этого все это время. Это могла быть просто… оплошность? Возможно, Уилл просто подумал, что ему не понравится… то, чем занимаются студенты-художники. Но он не мог отделаться от ощущения, что Уилл просто не хочет видеть его рядом со своими друзьями, и он не знал, почему. — Ты в порядке? — спрашивает Уилл, вырывая его из размышлений. Но все же он был приглашен на сегодняшнюю вечеринку, а это главное, верно? Теперь они живут вместе. Они по-прежнему лучшие друзья. И сегодня будет весело. Все в порядке. — Да, да. Все хорошо, — беззаботно говорит Майк, передергивая плечами. Уилл долго смотрит на него, прежде чем кивнуть. — Окей, пойдем, это здесь. Ступеньки, ведущие к дому, представляют собой большие бетонные плиты, видавшие лучшие времена, потрескавшиеся и неровные. Они осторожно поднимаются к небольшому домику, из стен которого доносятся громкая музыка. Уилл стучит, но, не получив ответа, осторожно толкает дверь. — Байерс! — раздается громкий голос сразу после того, как они входят, и Уилла заключает в костедробительные объятия и поднимает в воздух на несколько дюймов человек-скала. — Райан! — говорит он между приступами смеха, задыхаясь и извиваясь в его хватке. — Опусти меня! Скала, которая, по мнению Майка, является Райаном, подчиняется, ставит Уилла на ноги и хлопает его по спине. — Рад тебя видеть, парень! Как дела? — Хорошо, хорошо. Рад тебя видеть! — Уилл сияет яркой улыбкой, уже пропитавшись заразительной энергией Райана. — Это мой сосед по комнате, Майк! Я уже упоминал о нем раньше. Мы выросли вместе. — О, Майк! Да, чувак, рад наконец-то познакомиться с тобой! Райан, — говорит он, протягивая руку. — Райан, приятно познакомиться, — Майк подходит к нему для рукопожатия, но как только он касается руки Райана, его затягивают в самые крепкие объятия, с которыми он когда-либо сталкивался в своей жизни. — Ладно, давайте-ка нальем вам, двум тусовщикам, выпивку! — чем больше Райан говорит, тем больше кажется, что его нормальный голос это крик. Он тащит Уилла на кухню, обняв его за плечи, а Майк следует за ними на несколько шагов позади, лавируя сквозь море людей в попытке избежать столкновений. Есть четкая разница между толпой гостей в гостиной и на кухне. В то время как в гостиной, похоже, друзья Райана, шумные и раскованные, на кухне явно собралась компания Тони. Более тихая, более сдержанная, но не менее пьяная, эта группа состоит из более артистичных людей, с волосами веселых цветов и в таких нарядах, которые Майк бы, может, и хотел бы надеть, но был бы слишком напуган это сделать. Девушка — судя по описанию, данному Уиллом ранее, Тоня — обнимает его так же тепло, как и Райан, но гораздо менее травмоопасно, и начинается новый раунд приветствий и знакомств. Майк быстро узнает имена всех — Тоня, Лори, Дэнни, Меган, Крейг, Эрик, Валери — и тут же забывает их. Райан возвращается, чтобы всунуть красные стаканчики в руки ему и Уиллу, и на вопрос, что в них, отвечает только: «Сюрприз!» Они смотрят друг на друга, пожимают плечами и чокаются своими пластиковыми стаканчиками, прежде чем выпить. Это фруктовая смесь, состав которой он не может определить, как будто кто-то взял пять или шесть разных соков и слил их вместе. Через мгновение он чувствует жжение от спиртного и кашляет, когда оно попадает в горло. — Сколько здесь алкоголя? — спрашивает он Райана, сморщившись от неприятного ощущения. — Достаточно, — просто отвечает он. — А теперь, давайте! Вам двоим нужно наверстать упущенное. Пейте! Уилл сразу же втягивается в спор студентов-искусствоведов об одном из их профессоров, а Майк изо всех сил старается не отставать, но довольно скоро становится ясно, что он не может внести свой вклад в разговор. Хотя Уилл время от времени пытается вовлечь его в разговор, Майк быстро теряет нить беседы и, не желая мешать, возвращается в гостиную. Он делает еще один глоток из своей чашки, давится и решает, что это совсем не тот напиток, который стоит пить медленно. Он откидывает голову назад, делает глубокий вдох и вливает в себя остаток одним махом, пытаясь заставить себя выглядеть как можно более нормально. Быстро сходив на кухню за добавкой, он снова прислоняется к стене гостиной, слишком трезвый, чтобы попытаться присоединиться к вечеринке. Толпа танцует вокруг него, в ушах звенит музыка, и он молится, чтобы алкоголь подействовал быстрее, сделав все более терпимым. Одна из девушек с кухни находит его (Меган? Наверное, Меган) и делает все возможное, чтобы завязать вежливый разговор. Они переходят к обычным темам – какая у тебя специальность? Как тебе занятия? Нравятся ли тебе твои профессора? — пока Меган не отвлекается и не присоединяется к другой группе друзей. Майк не винит ее. Он был не очень интересным. Он снова наполняет свою чашку. Он странный, даже ужасный гость на вечеринке. Ему нужно вытащить голову из задницы и хотя бы попытаться пообщаться. Но Уилл все еще на кухне, в окружении своих крутых друзей-художников, говорит о вещах, о которых Майк ничего не знает, и ему не очень хочется притворяться, что ему есть дело до кого-то еще. Он допивает уже четвертую порцию, когда Райан, похоже, сжалившись над ним, подходит и хлопает его по плечу. — Давай, чувак, мне нужен партнер для бир-понга. Ты хорошо играешь? — Нет, — честно отвечает Майк. — Отлично. Тоня все равно надерёт нам задницы. Его тянут к столу, где уже выставлены стаканы, и Тоня уже стоит напротив них с другой девушкой, которую ему не представили. — Дамы вперед, — говорит Райан, перекатывая по столу мяч для пинг-понга. — Спасибо, малыш! — Тоня ухмыляется им обоим и бросает мячик, попадая в один из стаканов. Несколько секунд спустя мяч ее подруги тоже оказывается в одном из них. — Такое чувство, что меня просто надули, — ворчит Майк, беря стакан и делая глоток. — Да ладно, чувак, разве это обман, если я сказал тебе, что мы проиграем? — Райан смеется, тоже выпивая свой стакан. — Надеюсь, ты не делал ставок на эту игру. Ему кажется, что он должен ненавидеть Райана. Все в нем напоминает самоуверенных развязных школьных хулиганов. Его голос невыносимо громкий, бьющий по ушам, и он ходит по комнате так, как будто и она, и весь мир принадлежат ему, как будто он даже не задумывается о том, что мир может принадлежать кому-то другому. Это должно выводить из себя. Майк бросает следующим и эффектно промахивается, а мяч Райана лишь задевает ободок стакана и соскальзывает с него. Райан резко стонет, запрокидывая голову назад. Это должно выводить из себя, но вместо этого он вдруг обнаруживает, что искренне веселится. Райан громкий и невероятно энергичный, но он еще и милый, и девушки не смеются над ним, и даже если он действительно отстойно играет в бир-понг, кажется, это никого не волнует, все веселятся и кричат при каждом броске, независимо от того, промахнулся он или нет. Оставшаяся часть игры проходит едва ли лучше. Майк за все время не попадает ни в один стакан, а Райан успевает закинуть мячик только в три, прежде чем девушки одерживают легкую победу. — Все в порядке, чувак, — Райан хлопает его по спине. Колени Майка подгибаются. — Это была просто разминка. Мы будем бросать лучше, когда напьемся. Майк уже пьян. Комната наполнена смехом и разговорами, на которые он едва ли обращает внимание. Он вглядывается в море тел, пока не замечает на другой стороне Уилла, сидящего на подлокотнике дивана, который занят его друзьями. Его щеки пылают румянцем, когда он смеется над чем-то, что сказал один из них, и Майк не может не смотреть на него. Уилл выглядит таким счастливым. Он любит, когда Уилл счастлив. Уилл поднимает взгляд, ловит взгляд Майка и улыбается. Майк улыбается в ответ. Он уже собирается подойти к нему, когда Райан подталкивает его плечом и говорит, что стаканы снова расставлены. Они начинают и проигрывают еще одну партию. И еще одну. Но Райан не сдается, учит его новым приемам и помогает ему прицелиться. — Ты должен направить локоть туда, куда ты хочешь, чтобы попал мяч, — говорит он, беря руку Майка в свою и направляя ее. Он стоит позади него, прижавшись плечом к его спине, и указывает на одну из чашек. Майк не знает, когда его лицо стало таким горячим. — Вот, попробуй сейчас. Он бросает. Он промахивается. Но на этот раз он оказывается ближе. — Отлично! — радуется Райан, давая ему пять. Тоня и ее подруга, которую, как Майк наконец узнал, зовут Бет, ободряюще кивают. — Это было очень хорошо. В следующий раз обязательно попадешь. Ухмылка, которая расползается по его лицу, непроизвольная, но он не знает, как он должен с этим бороться. На этой вечеринке ему веселее, чем было почти на всем первом курсе, и он наконец-то понял, почему Уилл так любит этих людей. Они такие приветливые, такие веселые, и впервые за несколько месяцев Майк чувствует себя вовлеченным. Заинтересованным. Райану удалось вонзить в него крючки и вытащить его из мрачного подводного течения, в котором он плавал последний год, и это бодрит. Он попадает в еще один стакан в следующей игре, к всеобщему восторгу. Райан, Тоня, Бет и остальная собравшаяся небольшая толпа разражаются аплодисментами, и он зарабатывает еще один хлопок по плечу от Райана. Майк поднимает глаза, чтобы проверить, видел ли это Уилл, но его нигде нет, половина дивана, где он сидел, теперь пуста. Он не может остановить чувство ужаса, мгновенно охватившее его. Черт. Блять. Что-то случилось? Как он мог допустить, чтобы что-то случилось? Не имело значения, что они были в сотнях миль от Хокинса, что с момента поражения Векны прошли годы. Он все еще был настолько глуп, что потерял бдительность, пусть и на мгновение. Тоня выпивает последний стакан, но он без объяснений выходит из-за стола, заглядывает на кухню, но Уилла там нет. Он безрезультатно обходит весь первый этаж и останавливается у основания лестницы, вспомнив парня в полосатой рубашке, над словами которого смеялся Уилл. Чувство меняется — немного, но все же заметно, когда он смотрит в сторону второго этажа, и его горло словно сжимается. Возможно ли, что?.. Он еще раз оглядывает первый этаж и через окно в задней части дома видит спину Уилла на крыльце. Облегчение волнами накатывает на него. Он выходит за дверь и застает его с тем же парнем в полосатой рубашке, который теперь держит сигарету между пальцами. — Майк! — глаза Уилла стеклянные, щеки розовые, и он выглядит невероятно счастливым, видя Майка. Майку кажется, что он должен его обнять. Должен ли он его обнять? Он должен его обнять. Люди ведь обнимают своих друзей, верно? — Ты выиграл свою игру? Майк забывает его обнять. — Нет. — Да, Тоня и Бет непобедимы, — говорит парень в полосатой рубашке. Майк почти уверен, что познакомился с ним в начале вечера. Было бы странно переспрашивать его имя. — Да, я уже сам это выяснил, — говорит Майк. — Я думаю, что Тоня тренируется в свободное время. А Бет просто суперсоревновательная, так что она скорее умрет от алкогольного отравления, чем признает поражение, — продолжает парень в полосатой рубашке. Майк не понимает, почему он с ним разговаривает. — Круто, — говорит он. Он оборачивается к Уиллу, который бросает на него странный взгляд. — Ты готов идти? — О, уже? Все в порядке? Я думал, ты веселишься. — Нет, я веселюсь, просто… На самом деле он не знает, почему он хочет домой. На самом деле он не хочет идти домой. Он просто хочет, чтобы Уилл ушел с этого крыльца. Что-то в этом кажется опасным. Он пожимает плечами. — Хорошо, — говорит Уилл без дальнейших вопросов. Он снова поворачивается к своему другу. — Рад был тебя видеть, Дэнни. — Серьезно? — говорит Дэнни, беря запястье Уилла свободной рукой, и легко проводя пальцами по точке пульса. — Уже уходишь? — Да, это… — он на мгновение оглядывается на Майка, щеки розовеют. — Я скоро с тобой поговорю, хорошо? Дурацкая Полосатая Рубашка Дэнни с глупой улыбкой на лице отпускает руку Уилла. — Конечно. Скоро поговорим. Майк пьян, но не настолько, чтобы не понимать, что здесь происходит. Что-то свербит у него в животе. — Готов? — Ага, пойдем. Просто хочу еще попрощаться с Тоней и Райаном. Они возвращаются в дом и начинают прощаться, но Тоня задает вопрос о задании, которое они должны выполнить на следующей неделе, а Райан спрашивает, занимается ли Майк спортом, и внезапно проходит двадцать минут. В какой-то момент к ним присоединяются Бет и, вероятно, Меган, и они болтают ни о чем, пока Майк не забывает, почему он вообще хотел уйти. Он поворачивается от Бет обратно к Тоне и Уиллу, и теперь рядом с ними стоит Дэнни. Майк вспоминает, почему хотел уйти. — Готов идти? — снова спрашивает он. — О, да, эм… ладно, пока, ребят! — говорит Уилл, когда Майк тащит его за дверь. На улице ранняя осень, и воздух идеальной температуры, когда они вместе бредут домой, спотыкаясь, ударяясь друг о друга бедрами и безуспешно пытаясь идти по прямой. Майк не может найти в себе силы переживать из-за этого, смеясь каждый раз, когда они чуть не сбивают друг друга с ног. — Это было весело, — заявляет он, ухмыляясь. Глаза Уилла загораются. — Правда? Я думал, ты не особо-то веселишься. — Нет, я не знаю, — он пожимает плечами. — Просто устал. — О. Ну, я рад, что ты пришел. Я рад, что тебе было весело. И я рад, что ты наконец-то познакомился с моими друзьями. — Эй, — тянет он. Что-то в этом предложении его не устраивает. — Я — твои друзья. — Только если самые лучшие, — щебечет Уилл, положив голову на плечо Майка на короткое мгновение, прежде чем их неровные шаги отделяют их друг от друга. — Ты понравился Райану. — Правда? — Ну, ему все нравятся, я думаю. Но ты ему понравился. — Да, он классный. Ты понравился Дэнни, — говорит он прежде, чем успевает остановиться. Уилл безуспешно пытается подавить смущенную улыбку, расплывающуюся на его лице. По какой-то причине он действительно не хочет заводить этот разговор. Но если бы Лукас или Дастин провели всю ночь, разговаривая с девушкой, он бы спросил. Он подавляет странное чувство, стесняющее его грудь, и продолжает. Так правильно. — Ты взял его номер? — Нет, — говорит он, качая головой, и Майка мгновенно охватывает облегчение. — Но у нас совместные занятия по вторникам. Мы просто никогда раньше ну… не разговаривали. Так что я увижу его во вторник. Тогда я смогу узнать его номер, я думаю. Оу. — О. Мило. Это хорошо. Уилл кивает, смотря под ноги и пытаясь сохранить спокойное выражение лица, но почти сразу на его губах снова появляется мягкая улыбка. Тщательно все обдумав, он поднимает глаза и шепчет: — Я действительно думаю, что все прошло хорошо, — впервые за очень долгое время он выглядит обнадеженным. От этого у Майка в животе что-то неприятно ноет. Он не может избавиться от зловещего чувства, которое вызывает у него Дурацкая Полосатая Рубашка Дэнни и тяжелый опасный взгляд, которым он смотрел на Уилла. Но Уилл так светится, и Майк уже несколько месяцев не видел такого Уилла, и он не может найти в себе силы затронуть эту тему. — Круто. Я рад за тебя, — это все, что ему нужно сказать. Ему не нужно больше ничего говорить. Он не должен больше ничего говорить. Он больше ничего не скажет. — Пока Дэнни знает, что я — тот, к кому ты возвращаешься домой. Проходит долгая пауза, прежде чем Уилл разражается нервным смехом, толкая Майка в бок. — Чудик. Майк спотыкается, но как-то умудряется не упасть на землю. Он отскакивает, используя инерцию, чтобы снова броситься на Уилла, обхватывая его за плечи. Он не чудик, он не ведет себя странно, что бы ни говорил Уилл. Он ведет себя нормально. Уилл действительно возвращается к нему домой каждую ночь. Они соседи по квартире. Они лучшие друзья. И, если Дурацкая Полосатая Рубашка Дэнни хоть на секунду подумал, что все изменится только потому, что он понял, что Уилл симпатичный, он грубо ошибается. — Неважно, — говорит он. — Может, возьмем пиццу? Уилл поворачивается и смотрит на него не иначе как с благоговением в округлившихся глазах и с приоткрытыми губами. — Да. В кампусе в это время открыта только одна пиццерия, и они явно не единственные, кому пришла в голову эта идея. Очередь не помещается в крошечный ресторанчик, и они идут в ее конец, лениво переговариваясь, заглушая шум толпы. Либо очередь движется быстро, либо Майк слишком пьян, чтобы правильно ориентироваться во времени, но они слишком скоро оказываются на кассе, где Уилл рассуждает о том, взять ли ему один кусок или два. — Просто дайте нам большую на вынос, — говорит Майк кассиру, протягивая ему деньги. Уилл краснеет, переводя взгляд с него на работника и обратно. — Майк! Нам не нужна большая. — Конечно, нужна, — он берет коробку и кивает головой в сторону двери. Уилл следует за ним, ворча и настаивая на том, чтобы заплатить за половину, но Майк пресекает все его попытки. Они препираются вплоть до возвращения в квартиру, где он бросает коробку на стойку, а Уилл идет за тарелками, но вместо них возвращается с двумя бумажными полотенцами. — Все наши тарелки грязные. Нам нужно помыть посуду. — Ага, — говорит Майк, пожимая плечами. Они переглядываются и начинают смеяться, хотя никто из них не сказал ничего смешного. Они относят пиццу на диван и растягиваются на нем, их ноги переплетаются, но они слишком пьяные, чтобы кого-то из них это волновало. На них опускается тишина, пока они едят, возможно, самую потрясающую пиццу, которую Майк когда-либо пробовал в своей жизни. Черт возьми. Черт возьми. Он никогда не знал настоящей радости до этого момента. Не похоже, что это должно быть законно. Не похоже, что это должно быть реально. Кто-то должен дать этому месту награду. Какой бы ни был эквивалент Нобелевской премии мира для пиццерий, они его заслужили. Он оглядывается на Уилла, чтобы поделиться с ним этим наблюдением, но не может понять, как заставить свой рот говорить. Кроме того, что-то в Уилле под этим углом, в том, как свет ложится на его лицо… другое. Что-то в нем выглядит иначе. Он выглядит… Красивым. Это слово пришло к нему непрошенным, как будто кто-то другой вложил его в его голову. Майк не тратит много времени на размышления о том, как выглядят другие мужчины. Это было бы… ну, это было бы странно, поэтому он этого не делает. На самом деле, он каждый день делает активный выбор — не думать о том, как выглядят другие мужчины. Всегда. Но он считает, что нет ничего плохого в том, чтобы думать, что его лучший друг красив. Уилл красив. Это нормальная мысль. Любой, у кого есть глаза, посмотрит на него и подумает, что он красив. Вот почему последние две минуты взгляд Майка не отрывается от острого угла его челюсти. Он ведет себя нормально. Ладно, конечно, он пьян. Но в остальном он нормальный. — Разве это не странно? — начинает Уилл ни с того ни с сего. Майк моргает, возвращаясь в реальность. — Например, иметь нормальных друзей. Ему требуется мгновение, чтобы вспомнить, что он должен ответить. — Наверное, — говорит он, потому что это звучит лучше, чем «я не знаю». — Так странно просто говорить о… занятиях, — продолжает Уилл. — Или о еде в столовой. Как будто они не знают, понимаешь? — Ага, правда странно. — Хотя это даже приятно. Они не относятся ко мне по-другому, — Майк садится, смотрит прямо на Уилла и кивает. Он знает, что это значит для Уилла, знает, как важно чувствовать себя нормальным. — Но это тоже отстой. Знать, что я никогда не смогу рассказать им о самом важном, что со мной произошло. Что они никогда не поймут. Майк понимает это. Он понимает это лучше, чем что-либо еще на всем свете. И он хотел бы внести больший вклад в этот разговор, но его мозг затуманен, а во рту очень сухо, поэтому он просто говорит: — Да. Уилл, который смотрел куда-то вдаль, снова переводит взгляд на Майка. — Ну, вот почему я рад, что ты здесь, — он придвигается чуть ближе, их колени стукаются друг о друга. Что-то в этом кажется интимным, заряженным энергией, которую он не знает, как назвать. Через них проходит странный ток, посылающий искры по ноге Майка, но Уилл, кажется, не замечает этого. Да и в самом деле, что тут замечать? Все в этом нормально. Уилл — его лучший друг. Конечно, он должен чувствовать себя комфортно, сидя рядом с Майком на диване. Это нормальное, дружеское поведение. — Почему? — спрашивает он. От Уилла исходит легкий притупленный запах сигарет и выдохшегося пива, и Майк знает это, потому что Уилл сейчас сидит достаточно близко, чтобы он мог почувствовать его. Что нормально для друзей. Наверное. Уилл одаривает его легкой улыбкой. — Мне нужен кто-то, кто будет держать меня в здравом уме. Какой интересный выбор слов, учитывая то, насколько безумным чувствует себя Майк сейчас. Ничего не происходит. В этот момент ничего не происходит. Они — два друга, которые сидят на диване, едят пиццу и ведут обычный разговор. Это самое непримечательное, что когда-либо случалось с каждым из них. Это то, что делают друзья. Это так нормально. Так почему же это кажется таким важным? — Да, — говорит Майк, проглатывая слова. — Я тоже рад, что ты здесь. Он рад, что Уилл здесь. Он так рад тому, что Уилл снова его друг, на самом деле его друг, что он много думает об этом. Он много думает об Уилле. Все время, на самом деле. Это постоянный поток мыслей где-то на задворках его сознания — он всегда выбирает мелочи, которые понравились бы Уиллу, или задается вопросом, что бы Уилл сказал, или думает о том, как бы он отреагировал. Все так же, как и у других людей с их лучшими друзьями. Он предполагает. Уилл улыбается ему, его глаза остекленевшие, но они не отрываются от глаз Майка. Обычно он так сдержан в своих эмоциях, боится показать слишком много, боится быть слишком открытым, привык, что любой уязвимостью воспользуются и используют против него. Но алкоголь растворил его стены настолько, что он может не стыдиться своего счастья, и он смотрит на Майка с таким теплом и привязанностью, что это почти не кажется реальным. Майк хочет поцеловать его. Окей. Это странная мысль. Он больше не ведет себя нормально. Должно быть, он пьян сильнее, чем думал, потому что нет другого разумного объяснения тому, почему эта мысль вообще пришла ему в голову. Он прочищает горло, бросает корку и бумажное полотенце на стол, и Уилл хмуро смотрит на это. Уилл всегда немного переживал из-за небрежного отношения к еде, но, похоже, сейчас его это не настолько заботило, чтобы прокомментировать действие Майка. Майк хочет сказать что-нибудь еще, сменить тему, сделать что угодно, лишь бы избавиться от этого странного извивающегося чувства в животе. Он пытается, действительно пытается, но не может оторвать взгляд от того, как кривятся губы Уилла, от жирного пятна в их уголке. — У тебя тут кое-что, — указывает он. Уилл моргает, смотрит на него, и проводит рукой по губам. — Порядок? — Не совсем. Здесь, — прежде чем он осознает, что делает, он протягивает руку и берет подбородок Уилла в свою ладонь. Тихо, так незаметно, что он никогда бы не уловил этого, если бы не был так внимателен, дыхание Уилла сбивается. Майк вдруг осознает, насколько они близко друг к другу. Майк вдруг осознает, как легко было бы его поцеловать. Он моргает, затем заставляет себя сосредоточиться. Ничего особенного, просто немного жира от пиццы, который, вероятно, стерся бы, когда он умывался бы, но он уже привлек внимание Майка, и уже слишком поздно возвращаться обратно, так что сейчас он ничего не может с этим поделать. Он проводит большим пальцем по пятну, и губы Уилла тянутся в след за его движением. Он убирает руку, и смотрит, как Уилл сжимает губы, а после легко проводит по ним языком, увлажняя. Все это время глаза Уилла не отрываются от лица Майка, прожигая в нем дыры. Майк не позволяет себе встретиться с ними взглядом. — Готово, — говорит он, не понимая, почему его голос стал таким низким. — Спасибо, — шепчет Уилл в ответ. Они оба отодвигаются на разные углы дивана. Сейчас он сделал что-то странное, он уверен в этом, и он знает, что Уилл тоже так думает. Никакое количество алкоголя не способно ослабить напряжение, внезапно возникшее между ними, знакомое и чужое одновременно. Это отголосок чего-то, что он чувствовал раньше, и он знает это, узнаёт это, но не может дать этому название. Такое ощущение, что он должен был что-то сделать, что он что-то забыл, но, хоть убей, он не может вспомнить, что именно. Он отгоняет эту мысль, откидывается обратно на спинку дивана и решает разобраться с этим в другой раз.