Розы, пауки и кости

Назойливость Ксавье мешает и раздражает; он не пристает с расспросами к Уэнсдей, не старается сесть рядом во время занятий или на обеде, но девушка постоянно чувствует его взгляд. Ксавье смотрит на нее, будто чего-то ждет, надеется, что Уэнсдей сама подойдет, заговорит, займет место за одной партой с Торпом, однако девушка равнодушна к его терзаниям и предпочитает не замечать; Уэнсдей всегда было комфортнее в обществе себя самой, а сейчас ее интересуют вещи, куда более важные, чем симпатия Ксавье. Он проводит много времени с Бьянкой, но неизменно оборачивается на Уэнсдей, если она проходит мимо; Бьянке нравится его общество, но ни один из них не питает к другому горячей привязанности, как это было раньше. Впрочем, Уэнсдей это безразлично. Директриса и учителя молчат, словно в стенах школы ничего не происходит; как будто только Уэнсдей видела кровь в оранжерее, а розы, пробивающиеся из земли сразу колючими кустарниками, не более, чем обычные сорняки. Уэнсдей теперь не рискует доставать свои амулеты из тайника и почти не навещает Веру. Она не боится, но Далилу не обрадует смерть Изабель; если она и забыла об ученице из Невермора, то остается еще тот человек в маске. Он видел Уэнсдей, знает, что ей все известно. Вдруг он решит прийти за ней? Мисс Уимс усилила охрану академии, теперь территорию школы так же патрулируют по ночам, якобы из-за вандалов, которые расписывают ворота краской из баллончиков и забрасывают забор туалетной бумагой, однако Уэнсдей чувствует, что директриса лжет. Лариса Уимс если не понимает, что происходит в стенах школы, то догадывается, и Уэнсдей не хочет вызывать подозрения директора академии, в последнее время ставшей несколько нервной и мнительной. Ей не жаль покидать школу; девушка просто не может допустить, чтобы у нее отобрали амулеты. Они нужны ей, все до единого, вместе с рунами, которые истлевают и распадаются, когда Уэнсдей начинает тщательнее постигать свои способности; девушке искренне жаль эти украшения, но зато Перенос больше не вызывает дурноты, от Темного зрения не болит голова, а пауки подчиняются Уэнсдей, покорные, как ручные собачки. Во время одной из контрольной Уэнсдей подсмотрела глазами насекомого ответы на тест; паук сидел на плече мисс Торнхилл, и девушка видела стол преподавателя сразу восемью глазами. На мгновение ей показалось, что на тетрадном смятом листе изображен схематичный рисунок метки Чужого, но рассмотреть Уэнсдей не успела: ее вытолкнуло из тела паука, околевшего, едва он освободился от сознания девушки, а у самой Аддамс от перенапряжения пошла кровь из носа. В кабинет к медсестре ее провожала Энид; Ксавье только смотрел на нее, отчаянно бледнея, и под его взглядом девушка поднимала выше ворот пуловера, скрывающий проклятый знак у нее на шее. Возможно, Ксавье ее не выдаст, но едва ли поймет. Будет лучше, если секрет Уэнсдей так и останется секретом. Девушка не собирается организовывать культ во славу Чужого, просто она хочет знать, что происходит, и быть готовой, если Далила или человек в маске решат прийти за ней. Поэтому, когда Ксавье подходит к Уэнсдей на большой перемене, это вызывает недовольство и глухую досаду. Под ее немигающим взглядом парень мнется и пожимает плечами, кивает на свободную часть лавочки. - Я присяду? - Зачем? - ровно спрашивает Уэнсдей, положив ладони поверх книги; у них впереди урок английской литературы. Ксавьер потешно морщится, шаркая ногами, и скидывает с плеча сумку, садясь рядом с девушкой на самый край скамейки. Между ними расстояние в три дюйма, а Уэнсдей уже тесно; она с трудом привыкала к компании Энид, ей сложно пускать кого-то еще в свое личное пространство. - У тебя... все в порядке? - Ксавье горбится, упираясь локтями в колени, сплетает пальцы в замок; глядя на его кисти с тонкими запястьями и бледными ладонями, Уэнсдей думает, что Старая Ветошь точно захотела бы пустить их на амулеты. Как крыса, Вера Морэй видит в людях источник волос, кожи, мяса и костей. А также шума и проблем. - В школе происходит что-то странное, - продолжает Торп, - скоро весь двор зарастет этими дикими розами. А еще я слышал, как уборщик и завхоз шептались, что кто-то проник в оранжерею. Стену исписал... - Я ничего не видела, - практически честно отвечает Уэнсдей; Ксавье вдруг саркастично усмехается. - А если бы знала, рассказала? - Нет, - откровенно признается девушка, и Торп глухо смеется. - Иногда с тобой опасно разговаривать - не щадишь ни меня, ни мою самооценку. - Тебе не меня стоит бояться, - замечает Уэнсдей; статуя Далилы из кабинета искусств пропала, однако девушка не сомневается, что ведьмы из ее ковена рыщут поблизости; а где они, там и убийца Изабель. И Старая Ветошь продолжает кормить своих пташек в доме на окраине Джерико. Ксавье недоверчиво щурится. - Ты все-таки что-то знаешь, - тянет он и подается навстречу к девушке; от Торпа пахнет химической свежестью кондиционера для белья, дезодорантом и сырными чипсами. - Это кто-то из нормисов пробирается в школу, да? Если так, то нужно сказать директрисе Уимс. Нормисы вляпаются во что-нибудь, а обвинят школу, хотя это они проникли на частную территорию... Уэнсдей с резким хлопком закрывает книгу. - Если бы это были нормисы, директор бы так не волновалась, - возражает она и поднимается на ноги, убирая книгу в сумку; Ксавье продолжает сидеть, глядя на девушку из-под насупленных бровей. - Я не стану тебя выдавать, если ты... ну... - парень смущается, опускает голову; Уэнсдей апатично пожимает плечами. - Я не причастна к проникновению в оранжерею. Если бы это была я, - она слегка надменно смотрит на Торпа сверху вниз, - об этом бы никто не узнал. Никто и не знает; Аддамс даже немного гордится собой. Однако разговор с Ксавье немного выводит ее из равновесия, настолько, что девушка забывает поправить воротник, и часть метки чужого выглядывает из-за складок ткани, привлекая взгляд Торпа, который, судорожно вытащив из сумки блокнот и карандаш, принимается лихорадочно рисовать.