Розы, пауки и кости

Бьянка напоминает Уэнсдей Далилу; она недостаточно хорошо знает ведьму, однако общие черты у сирены и Копперспун хорошо заметны: обе весьма высокомерные, эгоцентричные, жадные до внимания, привыкшие, что к ним прислушиваются, не терпящие конкуренции. От того их так и взволновало появление Аддамс, которой стоило беспрекословно принять их авторитет; девушка не собирается создавать себе кумиров; даже Чужой, темное божество, вызывает у нее скорее любопытство, как труп лягушки, который следует препарировать, а после - оживить, согласно опытам доктора Франкенштейна, нежели трепет, а уж Бьянка при всех своих достоинствах и болезненном самомнении не пробуждает у Уэнсдей ни восхищения, ни интереса. Они вполне могут сосуществовать, не соприкасаясь, однако сирена не привыкла к тому, что с ней не считаются. А еще Ксавьер... Бьянка и Торп больше не пара, но они продолжают тепло общаться, и девушке точно известно о симпатии Ксавьера к новенькой ученице академии. Она ревнует? Или злится, что Аддамс равнодушна к ее приятелю? Уэнсдей безразлично; даже пристальный взгляд сирены, тяжелый и недовольный, не мешает девушке, занятой чтением учебника по анатомии потусторонних существ, чье содержание запрещено в непосредственной близости нормисов. Аддамс с детства нравятся книжки с картинками; картинками внутренностей, нервных и кровеносных систем, мест преступления, а в учебнике иллюстрации еще и цветные. Уэнсдей вздыхает с тихим довольством, тихо переворачивая страницы; Бьянка поджимает губы и поднимается из-за парты, одергивая полосатую юбку. В аудитории тут же становится тихо, одноклассники не замолкают, но начинают шептаться, посматривая на сирену и занятую чтением Уэнсдей, которая обращает внимание на Бьянку, только когда она присаживается на уголок ее стола. - Учишь уроки? - насмешливо, с долей ехидства интересуется сирена. - Это похвально. Лицо Уэнсдей сохраняет безразличное выражение. - Да. Тебе тоже не помешало бы. С задних парт доносится смешок; Бьянка сужает глаза, серебрящиеся от затаенной ярости, и скрещивает руки на груди. - Вижу, ты освоилась в Неверморе настолько, что считаешь себе вправе хамить. - Вижу, ты настолько много мнишь о себе, что веришь, будто тебя должны встречать реверансами, - Уэнсдей еле заметно дергает краем рта, - а самопровозглашенные короли обычно теряют короны вместе с головой. - Моя голова на месте, как видишь, - напыщенно парирует сирена, на что девушка пожимает плечом. - Видимо, никому не нужна ни она, ни твое королевство. Которого у тебя и так нет. - Аддамс, у тебя мозги перегрелись? Перенапряглась, когда готовилась к тесту по истории? - Бьянка ядовито кривит губы; ее бледный взгляд искрится ледяными гранями, подобно айсбергу. - Так отдохни, пока окончательно не спятила. - Если ты мнишь себя психически здоровой, то очень зря, - Уэнсдей откидывается на спинку стула, притягивая к себе учебник; на яркой иллюстрации представлена виверна в разрезе, а в ее желудке потрясающе точно прорисован съеденный ею человек. - В основе патологий лежат в первую очередь комплексы, а у тебя их целая коллекция. Глаза Бьянки возмущенно расширяются, ноздри раздуваются на выдохе; она грациозно соскальзывает со стола и манерно одергивает юбку, не сводя с Уэнсдей по-рыбьи немигающего взгляда. - Ты так беспокоишь обо мне, Аддамс. Это так... мило. - Это не забота. И совсем не мило. Твоя ложь неумела и неуместна, но ты можешь попробовать еще, - девушка шуршит переворачиваемой страницей учебника; на следующей иллюстрации продемонстрировано влияние токсина арахнида на человеческий организм. - До начала урока еще десять минут - тебе вполне достаточно. - Языком ты владеешь лучше, чем шпагой, - заявляет сирена; отсутствие Ксавьера благотворно влияет на ее красноречие, в присутствии Торпа Бьянка не решается цепляться к Уэнсдей, однако в его отсутствии не может справиться со страхом лишиться лидирующих позиции. Как будто Аддамс это интересно. Уэнсдей не тронет, если ее не цеплять, однако Бьянка всегда начинает первой, чтобы убедить себя в собственной исключительности. Видимо, в детстве ей уделяли мало внимания; как, должно быть, и Далиле. Только почему они выбрали объектом борьбы со своими комплексами именно Уэнсдей? Обратились бы лучше к Энид; оборотень всегда готова выслушать, особенно под мороженое или шоколадное печенье. - Если мои слова доставляют тебе такое неудобство, то ты могла и не разговаривать со мной. Уверяю, меня бы это ничуть не огорчило. - Может, всему классу начать тебя игнорировать? - язвительно предлагает Бьянка; она вполне может настроить многих студентов против Уэнсдей, некоторые не из-за любви к сирене, а из желания выделиться и подольститься перестанут замечать Аддамс. - Что скажешь? Тогда ты не станешь тратить свое драгоценное время на разговоры с другими. - И с преподавателями тоже? - сдержанно предполагает Уэнсдей, и кто-то начинает откровенно смеяться. Бьянка оскорбленно дергается, будто от пощечины; ей тяжело выдержать смех над собой, пренебрежение, чужие успехи и равнодушие к своей персоне. Сирена убеждает себя, что Аддамс угрожает ее положению, а девушка просто хочет дочитать учебник, тем более, что следующая глава будет о подкожных слизнях. И белых чумных крысах, красноглазых, крупных и агрессивных, стаей способных за минуты обглодать труп человека до костей. - Вижу, у тебя прибавилось смелости. Тогда как насчет реванша? Не испугаешься обнажить против меня шпагу, Аддамс? Или боишься, что я снова тебя поцарапаю? - Я думала, ты предложишь сесть за весла, но, похоже, рана от поражения слишком свежа. Не стану тебя за это винить - все-таки тебя победили в твоей собственной стихии. Взгляд Бьянки становится как у акулы: неумолимым и безжалостным; она подается вперед, не отрывая взгляда от лица Уэнсдей, которая сидит, держа спину прямо и сложив ладони поверх учебника, и моргает от неожиданности, когда зрачки сирены резко смещаются в сторону сумки девушки, лежащей на соседнем стуле. - Что это там у тебя? - она беспардонно просовывает пальцы в боковой карман и отдергивает руку за мгновение до того, как Уэнсдей успевает сориентироваться. Ее ладонь проходится в миллиметре от запястья Бьянки, которая с отвратительно самодовольным видом крутит в пальцах костяной амулет. Аддамс поднимается на ноги быстро, практически бесшумно отодвинув стул; сирена, заметив ее волнение, широко усмехается. - До чего уродливая, безвкусная безделушка. Под стать тебе. - Отдай, - требует Уэнсдей; она не чувствует страха от того, что артефакт в чужих руках, скорее досаду, злость и давящую тоску; без амулета, повышающего уровень выносливости, Аддамс ощущает себя одиноко и холодно, словно стоит на зимнем ветру без шарфа. - Не будь жадной, Аддамс. Мне не нужна эта безобразная побрякушка. Я только посмотрю, что это за дрянь, и верну. Только сделай одолжение - не разревись. Несколько приятельниц Бьянки поддерживают ее слова угодливым хихиканьем, пока сирена рассматривает костяной амулет. В ее руках он поет иначе - протяжно, жалобно, словно выброшенный на берег кит, и постепенно усмешка Бьянки меркнет, она хмурится, морщится, держа амулет в ладони, и Уэнсдей прикусывает щеку изнутри. Если она знает, что это такое, то может донести директрисе, и тогда Уимс узнает про Старую Ветошь; проникновение ведьм на территорию Невермора настроило директора академии радикально против культа Чужого, а у Уэнсдей недостаточно сил, чтобы справиться со всем в одиночку. На Веру Морэй надежды нет; она, скорее, съест ее сердце на завтрак, а из волос и сухожилий сплетет обереги, нежели поможет. Угрозы Чужому она не потерпит, соперницу - тоже. Уэнсдей хотелось бы, чтобы они с Далилой уничтожили друг друга, тогда бы никто не мешал Аддамс постигать темные дары Чужого. - Это... пахнет странно, - произносит Бьянка; язык у нее заплетается, говорит сирена странно неразборчиво, - пахнет морем, слезами и гноем. Она гадливо содрогается и переводит взгляд на Уэнсдей. - Откуда он у тебя? - Не твое дело, - отрезает девушка, - но это моя вещь, и тебе следует ее вернуть. - Ты... странная, Аддамс, - Бьянка пятится, зажав амулет в кулаке; ее заметно шатает, глаза наливаются кровью. - Это... все из-за тебя, да? Ты что-то делаешь тайком от директора и преподавателей. - У тебя нервный срыв. Ты устала и перенапряглась, изображая королеву Невермора, - девушка старательно переводит разговор в иное русло, однако понимает, что ее усилия напрасны: взгляд Бьянки становится все более шальным, мутным и одурманенным, она с усилием дышит, сирена отступает медленно, пошатываясь, а под носом влажно блестит темная кровавая капля. Артефакты, отмеченные знаком Чужого, плохо влияют на непосвященных людей; Бьянка озабоченно прижимает амулет к груди, смотрит на него с ужасом и восторгом, словно понимает, чьи кости выварили ради его изготовления. - Он поет, слышишь? Он поет, - неверяще шепчет сирена и улыбается, широко, нездорово, но уже через секунду выражение ее лица становится угрюмым; Бьянка сердито смотрит на Уэнсдей из-под насупленных бровей. - Как ты это сделала? Что это за фокусы? - Тебе показалось, Бьянка. Так бывает, - сухо поясняет девушка, раздражаясь на себя за беспечность; не следует всюду носить их с собой, но Уэнсдей так к ним привыкла, что расстаться с амулетом надолго не получается. Она смотрит на связанные, отполированные до блеска тонкие кости в смуглых пальцах сирены и стискивает челюсти от невозможности переломать Бьянке руки, чтобы отучить брать без спроса чужие вещи.