Розы, пауки и кости

Уэнсдей делает шаг навстречу сирене, требовательно протягивая руку ладонью вверх. - Верни, будь так любезна, - она говорит громко и четко, чеканит слова, словно обращается к непокорному животному, но Бьянка ее будто не слышит. Она прижимает к груди костяной амулет, смотрит глазами, полными слез, и кровь уже сочится по ее подбородку, стекает на шею, под воротник блузки, капает на грудь. Аддамс не знает, как это работает; амулеты отвергают тех, кто не верит в Чужого? Или он сам решает, в чьи руки попадут артефакты? Чужой любит наблюдать; наверняка он сейчас видит, как Бьянке становится дурно; в его силах это прекратить, амулет - это просто проволока, перья и кости; дьявола не вызвать, просто написав на стене заклинание на латыни. Однако ничего не происходит; Чужой предоставляет Уэнсдей разобраться со всем самостоятельно, хотя именно он лежит в основе всех проблем. Не будь его, Вера Морэй не спятила бы и не пустила бы на руны собственного мужа, а Далила Копперспун не собрала бы собственный ведьминский ковен. - Как ты заставила его петь? - хрипло бормочет Бьянка, слизывая кровь с губ. - Это... прекрасно! Это лучшее, что я когда-либо слышала! Мэйзи, ты слышишь? Гелла!.. Правда же, это потрясающе? Кортни?.. - Эм... милая, ты в порядке? - тянет Кортни, полная, невысокая, с глазами цвета мха и зеленоватыми отблесками в волосах: среди ее предков были друиды и дриады; Мэйзи же просто молчит и моргает, заслоняясь тетрадью. - Тебе, наверное... послышалось?.. Девушка сконфуженно пожимает плечами, обмениваясь непонимающими взглядами с соседкой по парке, а Бьянка пятится, отступает к двери с искаженным от злости лицом. - Вы шутите? Как можно его не слышать?! Аддамс! - хрипло выкрикивает сирена. - Это все ты, верно?! Ты специально сделала так, что его никто не слышит, кроме меня? Решила выставить меня дурой?! - Мне это ни к чему. Ты и сама прекрасно справляешься, - девушка старается говорить равнодушно, сохраняя апатичный вид, но в висках тонко стучит от досады и возмущения; это ее амулет, прикасаться к чужим артефактам дурной тон, но Бьянке, уверенной в собственной вседозволенности, чужды манеры. Она отбегает к учительскому столу, прячет амулет за спину, но тут же подносит его к уху, зажав в кулаке; смех вырывается из горла сирены вместе со смешком, она подносит ладонь к лицу, размазывает по коже кровь и слезы, и принимается раскачиваться на месте под мелодию, льющуюся ей в голову мимо посторонних ушей. - Это... восхитительно, - шепчет она, - так вот, что чувствуют люди, когда слышат пение сирены? Если бы я знала... я бы никогда... - Бьянка, дорогая, - несмело зовет Кортни, - лучше положи... эту штуку. Там, наверное, какой-то галлюциноген, да? Девушка с надеждой смотрит на Аддамс, следящую за Бьянкой с застывшим лицом. - Мы их проходили на прошлой неделе... Это нужно для реферата, так что... правда, Бьянка, верни эту хрень! У меня от твоей болтовни мороз по коже! Кортни картинно передергивает плечами, качает головой на судорожно закивавшую Мэйзи. - Видишь?! Мэйз со мной согласна! - Вы просто не слышите, - пренебрежительно отмахивается сирена, - если бы вы слышали, вы бы меня поняли. - Похоже, кто-то свихнулся, - бросает кто-то на задних партах, но Уэнсдей не оборачивается; никто не смеется, не острит, не пытается выхватить из рук Бьянки странный амулет; весь класс в напряженном молчании смотрит, как она смеется сквозь слезы. - Я должна... рассказать. Об этом нельзя молчать! Тогда мама... - голос сирены срывается, она хватает ртом воздух и сипло продолжает: - Мама узнает, что была неправа. Они все неправы! Наверное, поэтому никто не слышит... - Мне страшно, - пищит Мэйзи; у Кортни от непонимания происходящего и тревоги за подругу смешно перекашивает лицо, а Аякс медленно, осторожно пробирается к двери. - Я за директором, - произносит он одними губами; вслед за ним со своего места поднимается и Гелла, по очереди моргая разномастными глазами. - Я с тобой. Нужно торопиться, иначе все может плохо кончиться, - несмотря на то, что девушка говорит безразлично, растягивая гласные, все ученики нервно переглядываются; мать Геллы Тарренс была известной прорицательницей, а Энид насплетничала, что у Геллы зачатки дара проявились еще в младшей школе. Вместе с Аяксом и своим парнем-нормисом, патлатым и вечно взъерошенным, девушка выскальзывает из класса. Вслед за ними убегает бледная от страха Мэйзи; несколько учеников, напротив, отходят к задним партам, а Уэнсдей приближается к сирене еще на шаг. Бьянка не обращает на нее внимания: она любуется амулетом, словно в ее руках оказался алмаз Кох-и-Нур, но резко вскидывает голову, услышав тихий вздох Уэнсдей, и скалится, разъяренно зашипев, по-звериному отскакивает к доске, выгнув спину, и зрачки в ее глазах сужаются до размеров игольного ушка. - Не подходи! - выплевывает сирена. - Хочешь отобрать, да? Зачем, у тебя же их много! Я знаю, что у тебя есть еще, я слышу, я все слышу!.. Ее яростный рык в то же мгновение сменяется на елейный шепот. - Может, ты дашь мне еще один? Я просто послушаю, поет ли он так же... У них должны быть разные голоса. Кости и волосы ведь разные. Уэнсдей бросает в озноб от монолога Бьянки; сама она слышит только протяжные стоны и глухой вой, а с сиреной словно кто-то говорит через амулет, будто через прорыв в Бездну. Это Чужой? Или ворожба Далилы? Точно не Вера, она не станет сводить с ума, а просто перережет горло; может, черноглазый вообще не при чем, и это все делает место, в котором он заперт? Бездна состоит из неба и океанской глубины, левиафаны там плывут среди бледных облаков, а обрывки прошлого и будущего застыли в морской соли, слезах и ворвани; если не Чужой питает силой Бездну, а она - Чужого?.. Занимательная мысль; Уэнсдей обязательно бы записала, будь у нее такая возможность, но скоро придет директор Уимс с остальными преподавателями и медсестрой, значит, нужно спрятать амулет как можно скорее. Хотя бы выкинуть его в окно; вещи Аддамс после инцидента обыщут в первую очередь. - Если ты мне его не вернешь, он замолчит, - произносит Уэнсдей; взгляд Бьянки становится неверящим и возмущенным. Она опускает глаза на амулет, недружелюбно исподлобья смотрит на Уэнсдей и недоверчиво мотает головой. - Это ведь моя вещь, - поясняет Аддамс; ложь выходит неуклюжей, однако не бросаться же ей с кулаками на сирену. С новыми способностями Аддамс легко уложила бы Бьянку на лопатки и без всякой шпаги, но вокруг слишком много посторонних глаз. - Петь он может только со мной, - продолжает девушка, - в чужих руках он замолчит. - Нет... - сирена в сомнениях прикусывает губу, снова смотрит на костяной артефакт и сжимает его в ладони; острые костяные сколы впиваются в кожу. - Море не может молчать... Когда перестанет петь последний левиафан, мир погрузится во тьму... - Кажется, кто-то совсем двинулся, - резюмирует гнусавый голос, доносящийся с задних парт, и Бьянка на мгновение отводит глаза от Уэнсдей. Аддамс, пользуясь подвернувшейся возможностью, бросается к сирене, пытается выхватить амулет у нее из пальцев, но Бьянка отшатывается, отводит назад руку с зажатым в кулаке амулетом и грубо пихает Уэнсдей в плечо. Девушку откидывает в сторону, однако она сразу же бросается к сирене вновь; Бьянка с дико перекошенным лицом свистяще шипит. Скрюченные пальцы, похожие на вороньи, метят ногтями в щеку Аддамс, но девушка уклоняется, подныривает под рукой Бьянки и хватает ее за лацканы полосатого форменного пиджака. Звук, который издает сирена, похож на клекот дельфина; ее ладонь впечатывается в шею Уэнсдей, давит, пытается отпихнуть, однако Аддамс стоит твердо, выкручивая в кулаках ткань пиджака. Дыхание Бьянки почему-то пахнет гнилыми водорослями и тухлой рыбой, а глаза у нее мутные, словно затянутые дымкой тумана. - Пусти! - требует сирена и снова заходится высоким стрекочущим воплем; Уэнсдей продолжает напирать, едва сдерживаясь, чтобы не использовать Перенос или Вселение. Несколько одноклассников бегут к ним; рослый смуглый парень с родинкой на щеке заходит за спину Бьянки и хватает ее под локти, выворачивая руки, а второй, белокожий и лопоухий, вклинивается между ней и Аддамс. Девушка жадно ловит ртом воздух, прижимается ладонью к саднящему горлу; у Бьянки сильные пальцы. Сирена бьется в хватке парней, не поет, а истошно визжит до дрожи оконных стекол и рези в ушах. Кто-то теряет сознание, еще несколько учеников бросаются вон из аудитории, однако оба юноши продолжают удерживать беснующуюся Бьянку, которая клацает зубами, подобно пиранье. - В чем дело?! - голос Ларисы Уимс грохочет грозно, словно гром; директриса врывается в класс, воинственная, решительная, как валькирия, впечатывает каблуки в пол, и Уэнсдей кидается к сирене якобы для того, чтобы помочь ее успокоить, а на самом деле - пытается вырвать амулет из ее пальцев. Это нелегко: парень плотно прижимает сирену к себе, придется просовывать ладонь между ними, а это будет выглядеть странно, но Аддамс должна вернуть свой артефакт. Нельзя, чтобы мисс Уимс его видела! Девушка старается подобраться к Бьянке как можно ближе, но сирена мечется, колотится отчаянно, будто ее собираются пустить на суши. Из-за ее криков Уэнсдей не слышит тонкий хруст под подошвой ботинка смуглого парня. О том, что амулет сломан, она понимает по запаху паленого и застывшему от негодования взгляду Ларисы Уимс, направленному на пол, на тлеющие осколки костей и гнутую проволоку.