Лучшее применение флейте во время войны

            — Я был совершенно уверен, что умер, — повторил Вэй Усянь, кусая Минцзюэ за ухо. Его вес на Минцзюэ почти не ощущался. — Мне слишком хорошо, чтобы быть живым. Гэгэ, давай ты переубедишь меня? Прижми меня к себе и сделай так, чтобы я почувствовал это, чтобы мне было больно…       Тревога кольнула разум Минцзюэ, но она казалась далекой и несущественной в кроваво-красном свете. Это место было таким же далеким от реальности как сон. Возможно, это и был сон: губы Вэй Усяня, его язык на языке Минцзюэ, Вэй Усянь целовал его, дышал тем же воздухом. Живой, теплый, корчившийся на нем, Минцзюэ целовал его в ответ, возясь с одеждой Вэй Усяня, распахивая ее и стягивая на плечи. Это обнажило его ключицы, Минцзюэ наклонился и укусил их, кровь прилила к бледной коже. Он сел — этому мешали ножны Бася, и он нетерпеливо стряхнул их, оттолкнул саблю в сторону — а затем Вэй Усянь обвил ногами талию Минцзюэ. Минцзюэ дернул его одежду еще ниже, чтобы обнажить его сильнее, и Вэй Усянь застонал ему в рот.       Звук отозвался в гудящем мозгу Минцзюэ. Он перевернул их обоих и прижал Вэй Усяня к полу, кусая и его целуя грудь, впиваясь зубами в слабые шрамы, которые не мог скрыть даже он. Вэй Усянь выгнулся дугой, пытаясь дотянуться до него, но Минцзюэ прижал его к полу, а его руки оказались зажаты одеждой, и он застонал:       — Гэгэ… Гэгэ, Гэгэ, пожалуйста…       — Ты жив, — прохрипел Минцзюэ, тяжело дыша. В голове все плыло. Ему хотелось зарыться в Вэй Усяня и держать их обоих, пока мир не перестанет качаться; хотелось прижать Вэй Усяня к себе и потребовать, чтобы он остался. Его рука была горячей и тяжелой, когда он оттянул пояса, распахивая халаты, и обхватил пальцами их члены. — Ты жив, тебе нельзя умирать, ты не…       Красный свет окружал их обоих, как кровавый рассвет и столь же кровавый закат. Вокруг них маячили сокровища Цишань Вэнь, которые можно было забрать. Они славно победили своих врагов — Минцзюэ хотел трахнуть его прямо здесь, в зале сокровищ, и доказать, что они выжили. Они одержали победу.       — Пожалуйста…       — Скажи это, — безжалостно потребовал Минцзюэ и опустился настолько, что обхватил только член Вэя Усяня; наклонился над ним, прижав его к полу, а затем начал сжимать, мучительно давя. Вэй Усянь вскрикнул, и Минцзюэ поймал его ноги своими, прикрывая его своим телом, не позволяя вырваться. Он… он уже делал это раньше…       Это было не…       — Я здесь, — зарыдал Вэй Усянь. Слезы только усилили свечение его глаз, они сияли ярче, чем вся платина вокруг. — Я здесь, я… пожалуйста, о, гуй, — полустонал-полурычал он, когда Минцзюэ впился зубами в точку пульса на его шее и больно надавил кончиками пальцев в корень его члена. Минцзюэ больше не опирался на собственный вес, вместо этого он использовал свою внушительную массу, чтобы придавить Вэй Усяня, оставляя свободными обе руки — одну, чтобы было больно, а другую, чтобы яростно массировать член Вэй Усяня, также причиняя боль, слишком сильно и слишком быстро, заставляя его дрожать, извиваться и кончать прямо на руки Минцзюэ.       Его собственный член горел, как тяжелая головня, и вдруг стало невозможно не быть внутри него и не соединиться с ним. Минцзюэ слишком резко развел его ноги в стороны, но Вэй Усянь все еще дрожал от последствий оргазма и не сопротивлялся, а может, и не сопротивлялся бы. Минцзюэ плюнул себе на руку, а затем надрочил свой член. Он смутно помнил — у него где-то была смазка. В рукаве-цянькунь? До сих пор он думал, что обходиться без нее — это искушать судьбу… Но раз такова судьба, то почему он должен сопротивляться? Застонав, он выпрямился и погрузился в него, с достаточным трением, чтобы почувствовать жжение.       — Гэгэ… гэгэ, гэгэ, больно, это слишком…       От этих слов у него внутри что-то екнуло. У него слишком кружилась голова. Он наклонился, уперся локтями по обе стороны от Вэй Усяня и входил в него со страшной скоростью.       — Это не так, — сказал он, и в его голосе прозвучали рычание и отчаяние. — Ты хочешь этого…       — Я… это…       — Хочешь. Скажи это… ты можешь принять меня, ты хочешь принять меня…       — Я не могу, я, ох, — простонал он, когда Минцзюэ немного сместил угол наклона, и его ноги обхватили Минцзюэ, притягивая его к себе и давя пятками — обувь они так и не сняли.       — Прими это, — приказал Минцзюэ, продолжая двигаться в бешеном темпе. Трение было слишком сильным. Было больно, но это было похоже на прикосновение к чему-то теплому после долгого пребывания на улице в зимнюю стужу, когда тепло и жизнь возвращаются в онемевшие конечности; когда пьешь обжигающе горячую медовуху и чувствуешь, как она согревает его изнутри; а может, проблема была в том, что ему и так было слишком тепло. Весь остальной мир был одновременно и туманным, и лихорадочно ярким.       — Возьми, — и он уже не был уверен, что именно приказывает Вэй Усяню взять, но тут Вэй Усянь закричал «Ннннн, а — а — а, хорошо, да, а — а!», и что-то дернулось. Внутри него вспыхнуло ослепительное тепло. Его собственная ци вспыхнула, как ударная волна, прогоняя мысли, и оргазм прорвался сквозь него, вырвавшись из каждой мышцы тела и оставив после себя холодную, твердую ясность, а туман в голове рассеялся.       Минцзюэ замер и посмотрел на Вэй Усяня, оцепеневшего на полу под ним, руки его были связаны, рот покраснел и распух.       — Блять, — сказал Минцзюэ, вытаскивая свой член… Слишком быстро, грубо. Из задницы Вэй Усяня, распухшей от насилия, потекла струйка, и Минцзюэ судорожно нагнулся, чтобы проверить, но это была не кровь. Это… он не знал, насколько это его утешило. Какая-то часть его души требовала: «Значит, если ты не причинил ему ТАКОГО вреда, то думаешь, что все хорошо?!»       — Гэгэ? — пробормотал Вэй Усянь. Его глаза были слишком яркими, но не светились серебром: что за хрень Минцзюэ видел раньше? Слишком яркие, далекие, затуманенные. Гуй. Минцзюэ стянул с себя халат и подложил его под голову Вэя Усяня — тот лежал на холодном обсидиановом полу, его одежда был полностью распахнута, и Минцзюэ не должен был его трогать. Чуть поодаль лежала Бася, все еще в ножнах, так небрежно отброшенная. Она хмыкнула у него в сознании. Это не ощущалось как осуждение, но он чувствовал, что так и должно быть.       То, что они сделали, было не больше и не меньше, чем все, что они делали раньше. Вот только Минцзюэ не обратил на это внимания, а если бы не обратил…       Даже если бы он был внимателен, если он приближался к той грани, которая…       — Странно, — проговорил Вэй Усянь невнятно. Он прищурил глаза, как при головной боли или сильной усталости. — Ой…       — Пойду выясню, где мы находимся, — сказал Минцзюэ, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и ровно. Он достал из рукава платок, чтобы вытереть Вэя Усяня, не прикасаясь к нему, а затем натянул на него одежду. Вэй Усянь был вялым и не очень-то помогал, и даже когда Минцзюэ удалось накинуть рукава на плечи, он все равно выглядел очень развратно.       — Что-то странное…       Странное, да. Гуй, Гуй. Он просто не контролировал себя. Он не знал, может быть, в прошлый раз, когда они были вместе, они действительно были в разных обличьях, и Минцзюэ удерживал его силой и не отпустил, хоть тот и кричал, а теперь он просто сделал это. Он был под кайфом от веса и присутствия Вэй Усяня рядом с ним и совершенно не контролировал себя.       Он попытался встать, но Вэй Усянь поймал его за рукав.       — Погоди, — пробормотал он, все еще выглядя полусонным.       Гуй.       Минцзюэ всем сердцем желал, чтобы Лань Ванцзи был здесь. Он знал, что Лань Ванцзи не был невозмутимым, но часто бывал таким в постели, а Вэй Усянь был не в себе, и единственный человек, на которого Минцзюэ мог положиться, — это он сам, как и было полжизни. Вот только на себя он положиться не мог. О чем он только думал, уходя с Вэй Усянем? О чем он думал? Все, что произошло после прихода лекаря, стало каким-то размытым, словно он был пьян.       Должно быть, это какое-то внешнее воздействие. Заклинание? Проклятие? Наркотик? Конечно, в комнате Лань Ванцзи была курильница для благовоний, которая должна была быть наполнена целебными травами — о, гуй, если бы кто-то подменил их на что-то другое…       — А-Сянь, — произнес Минцзюэ. У него болело горло. — А-Сянь, нам нужно возвращаться.       Ему снова придется нести его, и на этот раз все будет выглядеть так, будто они делали именно то, что делали. Но Минцзюэ никак не мог оставить его здесь одного, и нужно было найти кого-то еще, кто остался бы с ним. Если бы Цзян Ваньинь хотел оторвать голову Минцзюэ Цзыдянем, он бы не отказался.       — Ты можешь повторить заклинание, чтобы сделать нас невидимыми?       — Неееет, — ответил Вэй Усянь. Он все еще щурился, как будто у него болела голова; он прижал запястье ко лбу, а затем вцепился в руку Минцзюэ. — Плохая идея…       — Ладно, — сказал Минцзюэ с замиранием сердца. Точно. Он мог бы завернуть Вэй Усяня в свою одежду, но это, скорее всего, породило бы новые слухи о том, что Вэй Усянь умер. Вэй Усянь справится с этим. Минцзюэ было все равно, что скажут о нем самом. Может, они скажут то, чего он действительно заслуживал. Даже если его накачали наркотиками, они ослабляли внутренние ограничения, но не порождали абсолютно новых желаний.       — …Думаю, именно поэтому это было странно, — пробормотал Вэй Усянь, дергая Минцзюэ за рукав, словно пытаясь потянуть его вниз, чтобы уложить рядом с собой. — Ай, обратная реакция. Прости. Прости, гэгэ, ты расстроен, мне жаль…       — Я расстроен не из-за тебя, — сказал Минцзюэ, стараясь, чтобы его голос оставался ровным.       — Я не ожидал, — настаивал Вэй Усянь слабым голосом, искренне, его слова словно нож вонзались в живот Минцзюэ. Вэй Усянь не стал тянуть Минцзюэ вниз, а попытался подняться на ноги, и Минцзюэ почти инстинктивно поддержал его. — Ха, заклинание, рассеивающее внимание, сработало слишком буквально…       Заклинание?       «Заклинание, рассеивающее внимание». Оно точно сработало. Значит, в курильнице Лань Ванцзи не было наркотиков. Сердцебиение Минцзюэ немного замедлилось.       — Все в порядке, все хорошо, — сказал Минцзюэ, обнимая его за плечи. Почему Вэй Усянь так прислонился к нему? Должно быть, он все еще не в себе. Минцзюэ нужно было вытащить его отсюда — уложить в постель, отнести в какое-нибудь место, чтобы кто-то другой присмотрел за ним, пока к нему не вернется рассудок. — Можно я тебя подниму? Нам нужно уходить.       Вэй Усянь жалобно спросил:       — А мы не можем просто остаться здесь? Мне нужно пару минут… голова кружится…       Минцзюэ должен был подхватить его на руки и унести — Минцзюэ мог подхватить его и унести куда угодно, куда только пожелает. Гуй.       — Хорошо, — сказал Минцзюэ с трудом, не сумев совладать с собой, так что Вэй Усянь снова пробормотал «Прости» и попытался забраться к нему на колени. Минцзюэ позволил ему и обхватил руками, отчего Вэй Усянь расслабился, хотя этого делать не следовало.       Минцзюэ тоже расслабился, хотя и не должен был. Он закрыл глаза и попытался вздохнуть. Дыхание — для медитации; медитация — для самоконтроля. Всю жизнь он старался сдерживать свой вспыльчивый и резкий нрав. Сейчас ему требовалось больше сдержанности.       — Мне действительно жаль, — сказал Вэй Усянь некоторое время спустя. Голос его стал чище, пропала хрипотца, хотя он все еще обнимал Минцзюэ, прислонившись головой к его плечу. — Я и не думал, что заклинание выйдет таким, оно выглядело таким простым… Это было очень глупо.       — Все в порядке.       Это был крайне необходимый тревожный звонок. Если бы он только пришел в себя раньше.       — Ты злишься.       — Не на тебя.       Вэй Усянь скептически посмотрел на него, прижавшись еще крепче. Верно. Вероятно, он мог уловить утечку из Бася. Она все еще лежала на полу неподалеку.       — Прости меня.       — Я злюсь не на тебя, а на себя. А-Сянь, прости меня.       — Что?       — Я схватил тебя и удерживаел — твои руки, всего тебя.       — …И? — озадаченно произнес Вэй Усянь.       — Ты сказал мне, что это слишком.       — Это же всегда так, — сказал Вэй Усянь, и Минцзюэ, видимо, напрягся, потому что он слегка приподнялся и переместился на колени Минцзюэ, чтобы посмотреть ему в лицо. — Минцзюэ-гэгэ, я не понимаю… Мне это нравится, ты это знаешь. И ты, и Лань Чжань.       Он немного покраснел.       Минцзюэ с горечью признался:       — Будь это действительно слишком, вряд ли бы я остановился.       Он вообще ничего не соображал. Он полностью потерял контроль над собой, поддавшись низменным инстинктам… низменным инстинктам, которым нельзя было доверять.       Он столько раз удерживал Вэй Усяня и трахал его сквозь «нет», потому что все это было притворством: Вэй Усянь действительно хотел этого, он оставался, у него всегда был выход, которым он не воспользовался… Вот только это было неправдой: иногда, когда Минцзюэ трахал его, тот был совершенно бесчувственным, и он блаженствовал от этого. Минцзюэ считал, что это нормально, он прижимал его к себе и трахал, пока тот кричал и умолял, и Минцзюэ знал, что он не хотел этого, но все равно продолжал, и это было не нормально, но, видимо, Минцзюэ все еще хотел этого и заманивал его в ловушку, даже когда его рассудок не был затуманен…       — Я не хотел, чтобы ты останавливался, — сказал Вэй Усянь, явно сбитый с толку.       — Но если бы ты захотел…       — Почему ты так думаешь? Минцзюэ-гэгэ, в чем дело? Почему ты беспокоишься об этом? — на его лице появилось беспокойство — за Минцзюэ, не за себя. Нелепый идиот.       Может, его и вправду не было в тот момент в памяти бога? Может быть, он не знал, что, как бы он ни хотел этого в этот раз, все может так легко превратиться в нечто иное.       — Бог… воды, — осторожно произнес Минцзюэ. — Или огненный бог. Он овладел тобой.       — Не уверен, что его можно считать богом, в отличие от… ну, неважно, достаточно близко, — сказал Вэй Усянь, его глаза не выражали ничего, кроме беспокойства и любопытства. — И что же?       — Ты потерялся. Я пошел тебя искать.       Вэй Усянь приложил руку к лицу Минцзюэ и слегка улыбнулся.       — На самом деле я не заблудился. Может, потерял счет времени.       Казалось, он хотел от чего-то оттолкнуться. Минцзюэ пока проигнорировал этот вопрос.       — Я… видел вещи. Делал что-то. Я не думал, что это я, но это был я.       — Ты как будто попал в ловушку его памяти? — спросил Вэй Усянь, и это могло показаться слишком смелым, если не считать того, что Вэй Усянь разделял хотя бы часть этого опыта.       — Может быть. Но тот, с кем я так поступал… это был ты, — сказал Минцзюэ, и встретить взгляд Вэй Усяня было почти невозможно, но он должен был знать. Если это действительно был Вэй Усянь, если он просто отбросил это в сторону, чтобы забыть о нем, как забывал о многих других вещах, которые причиняли ему боль…       — Такое может случиться в Сопереживании, и я думаю, что то, что произошло — со мной, конечно, и, вероятно, с тобой — было похоже на это, — сказал Вэй Усянь, прижимаясь к нему и обхватывая его всеми конечностями. — Если другая сущность очень сильна или ты не владеешь этой техникой, то через нее просачиваются твои собственные воспоминания, и ты начинаешь вставлять знакомые вещи в то, что видишь. Это… ах, гэгэ, — он прижался к нему еще крепче, и Минцзюэ сглотнул, прижимаясь к нему. — Прости, что тебе пришлось пойти за мной. Что бы ты ни увидел, это был не ты. Это был не я.       — Мне понравилось это.       — Во время Сопереживания твои чувства сливаются с чувствами сущности…       — Нет, это был я…       — Это был не ты, — огрызнулся Вэй Усянь, пылая от гнева. На мгновение поднялся запах холодного пепла, а затем утих. — Это не ты, техника заставляет тебя так думать — ты должен верить в это, а остальное забудь…       — То был я! — оборвал его Минцзюэ. — Частично… Это все еще возбуждает меня. Я не могу просто игнорировать это, А-Сянь, не могу.       — Это все еще так! — оборвал его Минцзюэ. — Отчасти это был я. Я все еще… это все еще возбуждает меня. Я не могу просто игнорировать это, А-Сянь, я не могу.       Он не мог позволить себе забыть об этом. Он был Не-цзунчжу, ответственным за весь Цинхэ, а теперь и за значительную часть восточной Цишань, фактически полноправным королем; обычные граждане могли приветствовать далекого императора, но именно орденам они платили десятину и пошлины, сколачивали армии и воевали друг с другом. Если бы он отказался от справедливости, праведности ради того, чтобы подавить кого-то более слабого и взять то, что он хотел, — он бы этого не вынес.       — Это… я… — Вэй Усянь замолчал, запинаясь. На мгновение Минцзюэ подумал, что до него, возможно, дойдет. Он был так неподвижен, его конечности были словно окованы железом, и Минцзюэ опустил руки — пусть уходит, если хочет. Конечно, было бы лучше, если бы он так поступил, — лучше для него, а может, и для всех остальных. Но тут Вэй Усянь сглотнул; Минцзюэ почувствовал, как дернулось его горло, прижатое к шее Минцзюэ. — Что тебе понравилось?       Воспоминания сами по себе были размытыми и фантастическими, боги и мысли превращались в образы и впечатления — разобраться в них теперь казалось невозможным.       — Это имеет значение? Ты…       — Не я.       — Ты кричал, чтобы я остановился, а я не прекращал.       — Что прекратить? Мучить меня? — «Да», почти сказал Минцзюэ, только вот… — Убивать? Отрезать куски? — его голос стал холодным и бесстрастным.       — Что? Нет! Это был секс! — Почему, гуй возьми, Вэй Усянь думал именно об этом?       — Гэгэ, мне нравится, когда ты не останавливаешься во время секса.       — Если бы я принудил тебя, и я не знал бы границы — ты сказал, что тебе нравится, когда мне все равно, но мне нравится. — Только, видимо, не всегда. Но он должен был. — Если я не знаю границ, А-Сянь, значит, я чудовище.       Он почувствовал, как Вэй Усянь вздрогнул, и подумал: «Хорошо», хотя и хотел вздрогнуть в ответ.       Даже если бы ему было не все равно, если бы он все еще хотел это сделать, разве это не делало его таковым в любом случае?       Вэй Усянь глубоко вздохнул, а затем откинулся назад, чтобы Минцзюэ мог видеть выражение его лица, исполненное притворного спокойствия. Вместо этого Минцзюэ пожалел, что еще сильнее не прижался к нему, и возненавидел себя за этот эгоизм.       — Я знаю, что тебе не все равно. Прости, что я так сказал. Но мне нравится, когда кажется, что ты этого не делаешь. Когда ты просто принимаешь решение. Я тебе доверяю.       — Как? Я только что сказал тебе, что получаю удовольствие от того, что насилую тебя! Что же я за человек, по-твоему?       — Идеальный для меня? — немного отчаянно произнес Вэй Усянь. — Я хочу тебя… Что это значит в моем случае? Мне нравится, когда ты так делаешь… Я не хочу решать, нравится мне это или нет, я не хочу, чтобы это имело значение…       — Но есть вещи, которые тебе не нравятся, которые тебе действительно не нравятся, — сказал Минцзюэ. — Удушье…       — Мне нравится!       — Только в некоторых смыслах. Трахаться…       — Мне определенно нравится…       — Тебе нравится, когда тебя трахают, но тебе не нравится быть тем, кто трахает…       Вэй Усянь снова вздрогнул, но затем выражение его лица стало твердым.       — Ты перечисляешь все эти вещи, которые, как ты точно знаешь, мне нравятся, и ты так беспокоишься об этом! — Его голос стал раздраженным. — Ты никогда не делал ничего такого, чего я не хотел бы. Ты не сделал того, что сделало божество, ты так переживаешь из-за этого, что определенно не будешь этого делать, так почему ты думаешь, что это осуждение твоего характера? Ты думаешь, это осуждение в мой адрес?       — Его глаза были широко раскрыты, и в них читалась какая-то боязливая эмоция, которую Минцзюэ не мог определить из-за всех этих переполненных, путающихся в голове мыслей.       — Нет, это не так… как такое может быть, ты же не хочешь делать такие вещи с кем-то…       — Я определенно поступал и похуже.       — Ты никогда никого не насиловал…       — Я отрезал мужчине член и заставил его съесть его, — как ни в чем не бывало ответил Вэй Усянь. — И его яйца. Сначала я поджарил их на костре, чтобы он почувствовал, как они готовятся, но член он-таки сожрал сырым. И вся плоть с его ног — я заставил его срезать все самому, на это ушло около двух недель. Но если ты почему-то считаешь, что это не считается, то я также убил кучу людей, посадив их на кол, а одна из моих невест-призраков с большим энтузиазмом втыкала шипы им в задницы, пока они были еще живы, так что, я думаю, это, вероятно, считается изнасилованием до смерти. Я не помню, сколько там было людей.       Они уставились друг на друга.       — Не думаю, что хочу больше этим заниматься, — слабо закончил Вэй Усянь. Он сглотнул. — Но я сделал это только потому, что мне хотелось в тот момент.       — Ты никогда не хотел поступать так с тем, кого любил, — сказал Минцзюэ через некоторое время, но и это было слабо. Внезапная вспышка гнева Вэй Усяня была подобна ведру холодной воды, которое вылилось ему на голову, подавив его эмоции и заставив затаить дыхание. — Я не думаю, что ты хочешь сделать это с тем, кого любишь.       От этой мысли у него заныло в животе.       — Нет.       Минцзюэ даже не хотел поступать так с Вэй Усянем. Он даже не был уверен, что хотел бы поступить так с Вэнь Жохань. Вэнь Чао разрушил дом Вэй Усяня, убил почти всех его братьев и сестер по ордену, уничтожил золотое ядро его шиди и бросил его в Погребальные курганы, чтобы он стал одним из запертых там лютых мертвецов, проклятых на вечные муки и ярость. Минцзюэ не сказал бы, что месть Вэй Усяня была несправедливой, и, конечно, Минцзюэ с радостью избил бы Вэнь Жоханя до состояния чернил, которые Вэй Усянь использовал в своих массивах из людских тел, но…       Вэй Усянь вздохнул, собрался с силами и начал новый спор.       — Кроме того, даже если я монстр, неужели ты думаешь, что Лань Чжань — монстр, раз хочет делать «такое»? Думаешь, мне нравилось, когда мой член был под проклятием целую неделю? Я ненавидел это. Это было здорово. Если бы я хотел прекратить все, я бы снял это дурацкое проклятие другим способом. Я не слабак.       — Во время секса ты погружаешься в свои мысли. Я заставляю тебя теряться в своих мыслях. Что, если ты действительно не сможешь меня остановить?       — Значит я скажу тебе на следующее утро? Ты же не будешь буквально отрезать от меня куски, думаю, одной ночи плохого секса будет достаточно.       Вэй Усянь, напомнил себе Минцзюэ, был очень плохим эталоном для чего бы то ни было. Он только что признался, что скормил мужчине его собственные ноги. Он был ужасным эталоном для чего бы то ни было. Но он не был… совсем неправ. Не так ли? Минцзюэ просто не хотел, чтобы он был таким?       — Ты бы повторил то, что было, на следующую ночь, если бы я об этом сказал? — спросил Вэй Усянь.       — Нет… — если бы он знал, что это черта, которую никогда нельзя переступать… если бы он мог придерживаться этой дисциплины. Черт, а что, если бы он этого не сделал? Что, если он напьется, или накачается наркотиками, или будет околдован, или что-то в этом роде, и стандарты поведения, которые общество выработало вокруг него, сойдут на нет, и под ними обнаружится чудовище? Мысль была мучительной — он так сильно этого хотел.       — Ну вот и все, — Вэй Усянь сказал это так, словно все решилось.       Гуй. Это было далеко не все. Даже если Вэй Усянь и был не против… Нет, Вэй Усянь не подходил для проверки здравомыслия. Минцзюэ отчаянно нуждался в том, чтобы Лань Ванцзи очнулся. Его стандарты… тоже были безумны, но если он знал о том, что Минцзюэ мечтал сделать с любимым человеком, то мог рассчитывать на то, что Лань Ванцзи защитит Вэй Усяня в этом вопросе.       — Ах, ты мне не веришь, — сказал Вэй Усянь, пригнув голову и вздохнув. — Ничего, я смогу тебя убедить.       Он сказал это скорее для себя, чем для Минцзюэ, и немного ссутулился, глядя в сторону. Линия его губ на мгновение стала тонкой, опустившись по краям.       Минцзюэ понял, что он просто не способен на такое. И уж тем более он не мог уйти, когда Вэй Усянь так выглядел.       — А-Сянь, — сказал Минцзюэ. — Я… поговорю с Ванцзи.       Глаза Вэй Усяня сузились.       — Мм… Лань Чжань…— его глаза расширились, а затем вновь сузились, приняв совсем другой вид. — Да, хорошо. Мы так и сделаем. — Он вздохнул и наклонился вперед, прижавшись так, что его голова оказалась на плече Минцзюэ. — Мы можем просто остаться здесь, — сказал он немного приглушенно.       Минцзюэ провел рукой по его спине.       — Не слишком долго. Никто не знает, где мы. — Вэй Усянь мог исчезать. Минцзюэ — нет.       Вэй Усянь сдвинулся достаточно, чтобы поднять на него глаза. А затем на полки вокруг них. Его глаза расширились, и он так резко выпрямился, что чуть не свалился с коленей Минцзюэ.       — Ой, точно, сокровища!       Прошел целый ши, а никто все еще не знал, где они находятся. Как оказалось, речь шла в том числе о Минцзюэ и Вэй Усяне.       Они исследовали помещение, а затем и смежные помещения. Всего их было пять, и потребовалось немало времени, чтобы убедиться в этом, потому что Вэй Усянь был похож на одну из самых непоседливых и возбудимых птичек Хуайсана, метался туда-сюда и вообще черт знает куда и постоянно отвлекался.       — Здесь так много всего! — простонал он, сверкая глазами.       Минцзюэ позволил ему это, подавив все попытки заставить его сосредоточиться, и вместо этого получал извращенное удовольствие, наблюдая, как он остается таким, какой он есть, совершенно непринужденным. Видя его таким, что-то в груди Минцзюэ медленно разжималось, облегчая вздох за вздохом.       Он продолжал возвращаться и хватать Минцзюэ за руку.       Затем он снова убегал, потому что там действительно было много всего интересного. Комнаты были настолько большими, что, если бы они просто находились прямо под тронным залом, их должны были обнаружить несколько дней назад. Большинство орденов в Безночном искали их, и некоторые из них не стеснялись взрывать стены, в которых, по их мнению, могли скрываться тайные ходы. Какое бы заклинание для прохода ни применил Вэй Усянь, это было сложнее, чем просто провалиться сквозь пол. Вэй Усянь попытался сотворить заклинание определения местоположения, и в результате выяснилось, где, по его предположениям, находился основная магматическая камера вулкана, что не могло не насторожить: тогда он произнес еще несколько заклинаний, половину из которых, по мнению Минцзюэ, он придумал на месте, но в итоге он был уверен, что их там нет, но и не знал, где они на самом деле.       — Как ты вообще догадался попасть сюда? — спросил Минцзюэ и тут же понял ответ. Этот его гребаный ритуал.       Вэй Усянь криво усмехнулся.       — Есть некоторые преимущества в том, чтобы думать, что ты мертв.       — Ты ведь не умираешь на самом деле?       — Торжественно клянусь, что нет, — с болезненной искренностью ответил он и снова взял Минцзюэ за руку, а Минцзюэ заставил себя дышать ровно и постарался не прижиматься к нему слишком сильно.       Не умирал прямо сейчас. Но Минцзюэ вспомнил слова Вэнь Цин, сказанные им в ночь перед набегом, о том, что то, как он залечивает свои старые раны, то есть вовсе их не залечивает на самом деле. Это был бы смертный приговор, такой же верный, как тот, что он снял с Не. Минцзюэ ничего не мог с этим поделать, поэтому закрыл глаза и позволил Вэй Усяню вести его дальше.       Четыре комнаты были завалены всевозможными сокровищами: обычные запасы, сложенные в стопки слитки драгоценных и/или зачарованных металлов, были разложены рядом с оружием и артефактами, выставленными в сверкающем совершенстве, как украденными, так и нет. Сначала они оба активировали световые талисманы, чтобы получить достаточно белого света, чтобы перебить красный, но в конце концов Вэй Усянь придумал, как изменить освещение в комнате. Он также придумал, как взламывать и переустанавливать защитные печати на артефактах, и с тех пор извлек и вернул на место около двадцати или тридцати предметов.       — На что я действительно надеюсь, так это на то, что здесь есть записи Вэнь Жоханя о самосовершенствовании», — сказал он, поскольку совершенно забыл поискать их и вместо этого нацарапал что-то в воздухе над изображением маленького стеклянного голубя. Рядом с ним начинался длинный ряд стеллажей, которые, казалось, были предназначены исключительно для хранения ядер демонических тварей: они кипели от негодования, которое было заметно, даже если это чувство было скрыто за массивами полок. Минцзюэ с трепетом наблюдал за голубем, пока Вэй Усян пробивал его защиту. Казалось, что местная структура должна следовать какому-то правилу, но он еще не разобрался в нем. — Цзян Чэн сказал, что никто не смог их найти. Что бы это ни было, что он использовал против людей на площади — что ж, мне любопытно…       О, гуй.       — Ты не можешь позволить себе попасться с записями о том, что бы это ни было.       — Понятно, нам не нравится орден Цзинь? — Вэй Усянь сморщил нос. — И вообще, они породили Павлина, так что я не знаю, почему орден Цзинь вообще кому-то нравится. В таком случае ты вряд ли захочешь, чтобы записи достались им, верно?       — Их нужно сжечь. — Он посмотрел на полки со звериными ядрами. Их тоже нужно сжечь. Это было бы гораздо сложнее.       — Теперь люди знают, что это возможно, — сказал Вэй Усянь, и голубиное оперение замерцало и погасло. Он протянул руку, освобождая голубя, и тот на его ладони заморгал своими драгоценными глазками и захлопал крыльями. Свет из комнаты преломлялся в нем, создавая радужную птицу. — Ой, как красиво... Как считаешь, нам следует придумать контрмеры?       — Пока они существуют, это риск.       — Но мы не можем знать, что их не существует, раз уж они появились. Даже если мы найдем копии здесь и сожжем их, они могут быть и в других местах. — Вэй Усянь осторожно посадил голубя себе на плечо и, вытянув шею, полюбовался им; голубь клюнул его в волосы, а затем взмыл в воздух и стал кружить по комнате, рассыпая радужные блики по полкам.       Дополнительные копии записей Вэнь Жохань… Это было маловероятно. Если Мэн Яо считал, что Вэнь Жохань делал всю свою работу в хранилищах, то почти наверняка так оно и было. Но если этих записей здесь не было, или если были какие-то намеки в другом месте…       — Каков будет план по их поиску?       — Ну, — ответил Вэй Усянь, глядя вниз и в сторону. — Мы здесь, и никто больше не знает, что мы здесь…       Минцзюэ бросил на голубя пристальный взгляд.       — Никто даже не подозревает, что ты участвуешь в поисках, — с нежностью сказал Вэй Усянь. — Чифэн-цзуну незачем грабить сокровищницы побежденных врагов.       Это не сработает.       — А что насчет тех, кто хотел бы вернуть свои украденные сокровища?       Вэй Усянь нахмурился.       — О. Точно. — Он вздохнул, затем подозвал голубя к себе и аккуратно сотворил вокруг него защитную печать. И тут же отвлекся на кисточку для туши, лежавшую рядом, насчет которой Бася возмутилась, как только он снял с неё защиту. Это все еще было странно - чувствовать ее гнев, но тот не обжигал его жилы.       — Ха, она была бы так полезна, если бы была у меня раньше, - сказал Вэй Усянь, восхищаясь кистью, прежде чем обидеться и отложить ее в сторону, восстановив её защиту размашистым жестом.— Знаешь, не все в его работе было ужасно. Когда мы сражались, конечно, это было ужасно... Он как-то закрепил их души, я не мог их вырвать из тел! Он не уничтожал их, они были просто… очень тяжелыми. Мне пришлось немного поломать Знойный дворец, чтобы было с чем работать — первый взрыв случился из-за меня. Но никого не зацепило, так что у них нет оснований расстраиваться из-за этого!       — Я бы не советовал говорить об этом.       — Ха, да, Цзян Чэн именно так и сказал… но в любом случае, какую бы технику он ни использовал, она гораздо эффективнее, чем церемония успокоения души, и наверняка пригодится и против одержимости. Совсем не то, что его первая попытка! Конечно, нам придется убрать контроль над разумом.       — Конечно, — сухо ответил Минцзюэ и шагнул в следующую комнату.       Но это была пятая комната, и она оказалась именно тем, что они искали. В ней не было никаких артефактов, хотя было довольно много полок, плотно заставленных книгами и свитками. Многие из них были небрежно сложены или оставлены открытыми на длинном обсидиановом столе, который занимал почти всю комнату. На столе были и другие предметы: чаши со странными жидкостями и порошками, инструменты для резьбы по дереву, иглы, испачканные кровью, и очень много разрозненных бумаг.       — Ах, — почти беззвучно выдохнул Вэй Усянь. — Я хотел попросить дать день, но… — он замолчал. Некоторые из этих стопок бумаги были высотой в фут и более, и это еще без учета книг. — Эм… Неделю?       — Я не могу просто солгать, если меня попросят, — сказал Минцзюэ, и сердце тяжело забилось у него в груди. — Если меня попросят дать союзникам честное слово, что из этой комнаты ничего не брали, или что ты их не читал… Я не могу этого нарушить, А-Сянь. Я не могу нарушить веру тех, кто верит мне. И ты знаешь, что они спросят.       — Цзян Чэн считает, что Цзинь Гуаншань лжет в половине случаев.       Ну нет, будь бы так, он был бы гораздо менее опасен.       — Остальные — нет… Большинство из них, — поправил он. — Это не уловки на войне, не ограничение информации, чтобы скрыть ее от врага. Это даже не просто сокрытие информации. В мирное время я бы лгал своим соратникам о том, что распоряжаюсь крайне опасными духовными знаниями. Я бы лгал, чтобы сохранить их для себя.       — Не для себя, — сказал Вэй Усянь, а затем поднял руку, успокаивая. — Неважно, я понимаю. Но это знание опасно.       — Все нужно сжечь.       — Лань не захочет, чтобы знания уничтожались подобным образом.       — И Цзинь Гуаншань тоже. — Это означало, что даже если Цзян Ваньинь встанет на сторону Минцзюэ, а это было «если», то сжечь записи не удастся. В лучшем случае они зайдут в тупик, и тогда Цзинь привлечет к делу мелкие ордена, подпитывая их жадность; а если Лань заявит, что вести записи — это мудро, благоразумно и праведно, то у них будет вся необходимая моральная поддержка для этого. Минцзюэ никогда не боялся вступать в нелегкую борьбу, но он умел распознать, когда это не принесет ему ничего, кроме горя. Он также мог понять, когда лучше не вступать в битву вовсе.       — Ни Лань, ни Цзинь Гуаншаня сейчас здесь нет.       Если бы они сожгли эти бумаги здесь, он мог бы открыто заявить всему миру, что их больше нет. Цзинь Гуаншань и Лань Цижэнь взбесятся, но Минцзюэ сражался с собственными одержимыми учениками: он сочтет дипломатический скандал приемлемой ценой, и это будет достаточным оправданием для малых орденов.       Вэй Усянь на мгновение замолчал.       — Знаешь… если бы у меня были выжившие и те, кто не выжил, я бы смог разгадать технику Вэнь Жоханя и без записей. То, что он сделал, чтобы закрепить их и взять под контроль… это не мелкое изменение. Кто отвечал за уборку площади?       Цзинь, конечно, сделали большую часть. Гуй.       — Большинство людей — не ты.       — Это означает, что им потребуется больше времени. Но они знают, что это возможно. — Вэй Усянь слегка улыбнулся, задумавшись. — Четкая идея о том, что что-то возможно - это уже половина изобретения. В данном случае… им не придется создавать все с нуля. Если бы мне пришлось придумывать что-то в противодействие этому без записей Вэнь Жоханя, я бы использовал тот же метод. — Его улыбка сгладилась, превратившись в линию. — Конечно, я могу это сделать. Если возникнет необходимость. Но я…— он запнулся.       — А-Сянь?       — Я... не должен этого хотеть, не так ли? Это интересная головоломка, но... мы уже выиграли.       "Не думаю, что я хочу больше этим заниматься" сказал он раньше, но сейчас в его голосе звучало легкое разочарование.       Он слегка покачнулся, и Минцзюэ рефлекторно обнял его за плечи. Мгновение спустя Минцзюэ едва не отшатнулся, но Вэй Усянь уже прислонился к его боку, прижимаясь всем телом к Минцзюэ.       - Я не могу нарушить доверие, - сказал Минцзюэ. Он не мог. Цзинь Гуаншань был подлецом, и Минцзюэ ему ничего не был должен, но все остальные, даже беспомощные идиоты... Он защищал честь Не, заключая мнимый мир и вступая в открытую войну; он не мог нарушить его теперь, когда у них появился шанс на настоящий мир. И дело было даже не только в чести, хотя именно в этом и заключалась истинная причина. Один клан, хранящий подобные секреты... это ни для кого хорошо не кончится. Не тогда, когда, к сожалению, те, кто мог бы спросить, делал ли Вэй Усян эти записи, были правы. "Я не думаю, что я больше хочу этого делать" — это было довольно далеко от "я не буду"; то, что сделал Вэй Усянь, было необходимо, но другие ордена были правы, опасаясь того, что он мог сделать - того, что он был готов сделать.       Что, возможно, и хотел сделать Минцзюэ. В этом Минцзюэ полагался на него в этой войне.       — Полные копии, — сказал Минцзюэ. — Каждому крупному ордену.       Они могли бы поручить это дело Лань… Лань, конечно, справятся, и не оставят информацию без внимания, как это наверняка сделали бы Цзинь.       — Если там есть что-то слишком страшное, то, по крайней мере, у вас будет доступ к оригиналу, и ты сможешь разработать что-то в противодействие.       Вэй Усянь поднял бровь.       — Я тебе доверяю, — сказал Минцзюэ, и Вэй Усянь слегка пошатнулся, его глаза сверкали.       Минцзюэ захотелось его поцеловать. Он очень, очень хотел поцеловать его… много чего хотел. Но вместо этого он заставил себя оглядеться по сторонам и нахмурился. В отличие от предыдущих покоев, в этой комнате полки были достаточно узкими, чтобы можно было видеть стены, и поэтому он увидел, что здесь больше нет дверей, ведущих в другие сокровищницы. Здесь вообще не было дверей.       — А-Сянь? Как нам выбраться отсюда?