Полевые цветы

      Хидан с утра чувствовал себя паршиво. Настолько поганое состояние вообще-то для него редкость — похмелья-то случались время от времени и были неизбежным фактом, но сегодня было как-то особенно тяжко и на похмелье не совсем похоже. Он еле разлепил утром глаза, а когда попытался дотянуться до стакана воды, просто смахнул его случайно с тумбочки, от чего тот покатился к краю его «спального балкона», упал и разбился в дребезги, залив водой пол первого этажа.       — Да фу, че за пиздец… — пробубнел Хидан в подушку, снова уронив на нее голову.       Он вчера просто выпил пару стаканов джина, да скурил один косяк, всего-то. Возлияния случались и посерьезнее, а похмелья после них получались менее убийственные, чем сейчас. Почему, черт возьми, Хидана ебашило с утра пораньше, как кусок банана в миксере — вопрос, конечно, интересный.       Безбожно тошнило, болела голова, словно кто-то забивал ему в макушку гвоздь и тянуло мышцы. По опыту Хидан знал, пока не проблюешься, голова болеть не перестанет, так что он, собрав все свои силы, сначала сел на колени. Пришлось дать себе немного времени, чтобы горизонт перестало мотать, как юнгу на корабле в шторм, так что Хидан терпеливо сидел с опущенной головой и считал до двадцати. Потом он на четвереньках дополз до лестницы, развернулся и нащупал ногами перекладины. Впервые в жизни ему стало стремно спускаться вниз в таком состоянии — ей-богу, его никогда так не шатало, но с помощью, наверно, самогó всевышнего и такой-то матери, добраться до первого этажа все-таки удалось.       Честно говоря, когда он выдумал разнести часть пола второго этажа и устроить себе типа двухуровневую студию, его замысел не включал в себя такие экстремальные трюки, как подъем наверх в состоянии нестояния и спуск вниз с риском обблеваться в процессе. Тем не менее, он пока ни разу оттуда не наебнулся, это можно считать его личным достижением, автопилот никогда не подводил. Сейчас, когда ноги, наконец, твердо стояли на полу, Хидан осознал всю мощь настигнувшего его похмелья, или что там его одолевало. Еле успев добежать до туалета, он неистово блевал, уже начиная бояться, что вывернется наизнанку в прямом смысле слова, глотку уже начинало жечь и он едва успевал воздуха глотнуть. Какого черта? Может, это и не похмелье вовсе, а он чем-то мощно отравился?       В этой догадке был резон, ведь Хидан помнил вчерашний вечер полностью, никаких провалов в памяти, значит, он не напивался, да и два стакана джина — это мелочь. Конечно, трава могла подвести, но он не курил непроверенный стаф, так что это тоже мимо. Вчера, после визита копа, Хидан до самого вечера ковырялся с тачкой. Старина додж наконец завелся, перестал пыхтеть и, кажется, ожил, так что Хидан, довольный собой, закрыл гараж и потащился в город. Вообще его целью был, как всегда, бар, чтобы бесцельно скоротать пару-тройку часов, но по пути туда он встретил Итачи и Конан, которые зачем-то позвали его с собой в единственный приличный ресторан в этом городе. На кой черт он им вперся, Хидан не совсем врубился, зато понял, что Учиха проставляется, так что отказываться не стал.              Вообще-то они трое были примерно одного возраста, вместе учились в школе и в целом много общались. Итачи, несмотря на свое высокое происхождение, не чурался общаться со странным седым пацаном, умудряясь отмазывать его от гнева учителей и директора школы. Конан же прибилась к их компании случайно — какой-то очередной ухажер прохода ей не давал, и ситуация начинала накаляться. Хидан не терпел несправедливости и доступно объяснил чуваку, что не стоит приставать к девчонке, если она сказала «нет». Потом Итачи снова пришлось его отмазывать.       В самом — точнее, единственном — приличном ресторане города народу было довольно много. Нельзя сказать, что здесь какая-то изысканная кухня или вина подают 68-х годов, но в целом все было очень даже достойно, а приобщиться к хорошей еде и такой элегантной обстановке хотелось многим. Интерьер ресторатор выдержал довольно строгий — деревянные панели из красного дерева на стенах, на них — аккуратные светильники на тонких ножках, имитирующие свечи. Мебель тоже вся деревянная, но без изысков, простые силуэты, пастельные, темные цвета, диваны, накрытые шерстяными пледами, напоминающими пончо своими узорами. Пожалуй, здесь было уютно и как-то самую малость возвышенно. Из колонок на стенах мурлыкал блюз, с кухни доносились тихие звуки готовки и звон тарелок, официанты, в идеально наглаженных белых рубашках сновали между столами. Хидан уж и не помнил, когда был здесь последний раз, наверно, еще родители живы были — его отец любитель подобных обстановок, а еще обожал понты, так что не признавал никаких кафе и пиццерий, это, по его словам, было ниже его уровня. Пижон…       — Как дела у элиты города? — спросил Хидан, заказав первый стакан джина. Он, конечно, тот еще оборванец, но прилично вести себя умел, когда было надо. К тому же он уже был чуток накуренный, что способствовало его спокойствию и добродушному настрою, так что в основном он глупо улыбался и пялился на Итачи из-под полуопущенных век.       — Честное слово, если Блэйк еще раз попытается позвать меня на свидание, я пущу его на органы, — ворчит Конан, качая в руке изящный бокал с мартини, — Люди вообще разучились воспринимать отказы? — она брезгливо поднимает брови и смотрит на Итачи, ища поддержки.       — Не нова история… — усмехается Хидан.       — Может, тебе стоит начать встречаться с кем-нибудь, чтобы интерес у остальных поутих? — вяло отвечает Итачи, разглядывая меню, — А еще лучше — выйди замуж.       — За кого? — Конан закатывает глаза, — В конце года я перееду в Майами, меня берут на работу в частную клинику. Там контингент явно получше.       — Тогда просто встречайся с кем-нибудь для вида, — пожимает плечами Хидан, отпивая из стакана.       — Было бы с кем, — Конан многозначительно дергает бровью и Хидан, благо успел проглотить напиток, отклоняется назад, махая руками.       — Не не, даже не думай, — усмехается он, — Чтобы постоянно отбиваться от твоих кавалеров? Да ну нахуй надо.       — Я могла бы тебе платить за это…       Итачи бросает на Конан укоризненный взгляд, но все-таки слегка улыбается, пока оглашает подошедшему официанту заказ и собирает волосы в простой хвостик. Он как-то сочувственно смотрит на Хидана и, поймав его взгляд, улыбается одними уголками губ.       — Короче, меня пригласили на практику в соседний город, — говорит он не без гордости в голосе, — Это лучшая адвокатская контора в штате. После их рекомендаций, я смогу искать работу, например, в Нью-Йорке.       — Так это и есть повод? — Хидан поднимает стакан джина в руке и покачивает им, — Достойно. Ты всегда обладал талантом отмазывать несправедливо обвиненных.       — Ну… Мне пришлось этому научиться, — Итачи усмехается, — Благодаря вам двоим.       — Ой, не напоминай… — устало тянет Конан, не удерживая шальной улыбки, — Это я от вас понабралась. Меня нормально воспитывали!       — Ага бля, — смеется Хидан, — Такое идет из глубины души, понимаешь, из самых недр, — он наигранно жестикулирует, возвышенно глядя в сторону, — Ты оказалась оторвой, Конан, признай это. В тихом омуте черти водятся, это точно про тебя.       Почему-то этим вечером они вспоминали много из прошлого — школьные времена, когда ставили на уши всю школу и умудрялись выходить сухими из воды. Наверно, их накрыла какая-то плотная волна ностальгии, но ее источником был Итачи. Может, его пугала перспектива переезда, может, он просто соскучился по старым друзьям, в любом случае, время они провели замечательно. Еда, как всегда, была восхитительна, но в этом и не было сомнений. Шеф-поваром в ресторане «Секвойя» трудился младший брат Итачи Саске, который достиг невероятных высот в своем мастерстве, хотя был совсем молод — на днях ему исполнилось восемнадцать. Многие пророчили ему прекрасное будущее, удивлялись, почему он не поедет в большой город, чтобы устроиться в какой-нибудь мишленовский ресторан и стать самым молодым шефом, но Итачи прекрасно знал, что Саске не способен этого сделать. Его брат был странным — точнее, стал странным, после несчастного случая.              Лет восемь назад они с братом часто ходили гулять к небольшому каньону, Итачи было девятнадцать, так что родители без вопросов доверяли ему десятилетнего брата. Конечно, местный каньон не дотягивал до Гранд Каньона, например, но вид открывался тоже прекрасный, к тому же там всегда было немноголюдно. Почти каждый вечер они просто сидели на краю, наблюдали закат и уходили, едва стоило небу потемнеть. В тот раз… сложно сказать, что случилось на самом деле. Погода в тот день стояла замечательная, тепло, но не жарко, лето только начиналось, дни становились все длиннее. Последнюю неделю лили дожди и Саске все не мог дождаться, чтобы пойти к каньону. И когда они, наконец, пришли, вместо того чтобы как обычно сесть на край и дождаться заката, Саске уломал Итачи спуститься чуть ниже, говорил, что увидел ящерку у куста колючки. В принципе нормальный спуск был, причем довольно удобный — уклон тропы не слишком резкий, а сама тропа широкая, что могло пойти не так? Саске шел первым, а Итачи позади. Оглядывая окрестности, Итачи поворачивается к Саске и замечает, что у того развязался шнурок.       — Саске! — кричит он ему, — У тебя…       Обернувшись на его голос, Саске спотыкается о небольшой камень и кубарем катится вперед. Он пролетел не такое уж большое расстояние, да и не сильно ударился, но внизу упал неудачно — ударился виском о острый обломок скалы. Итачи был уверен, что брат не выживет, он невооруженным взглядом видел зияющую рану в голове и очень паршиво выглядящую вмятину в черепе. Не позволяя себе паниковать, он позвонил отцу, вызвал неотложку и ждал, держа Саске за руку.       Брат пролежал в больнице почти полгода, три месяца из них не приходя в сознание. Врачи говорили, что, если он сможет выйти из комы сам, он выживет. Из комы он выйти смог, но вернуться к прошлой жизни — нет. Частичная потеря памяти, которая после, впрочем, восстановилась, затруднённые моторные функции, плохая реакция, зацикленность на определенных действиях… Саске стал другим. Он стал «странным». Мог часами качаться на качелях во дворе, ни с кем не разговаривая, не спал ночью, с трудом подбирал слова, потому стал неразговорчивым. Ему плохо давалась учеба, но здорово получалось все, что требовало концентрации и повторения. Его увлекла готовка — он наблюдал, как мать нарезает салаты, месит тесто и помешивает в кастрюле суп, и начал пробовать сам. Это увлечение положительно повлияло на него, хоть первое время и было тяжко — детские ручки с трудом держали громоздкую кухонную утварь, но теперь он хотя бы разговаривал с людьми, хоть и не очень хорошо, зато готовить научился просто фантастически. Его интересовало только приготовление блюд, в этим моменты он был по-настоящему серьезен и увлечен, а в остальном он все так же оставался по-детски наивным, скромным и нелюдимым человеком.              Хидан прекрасно помнил прошлый вечер, он практически дословно помнил, о чем они говорили, что пили, что ели. И теперь, сидя на полу туалета и опираясь рукой на унитаз, Хидан пытался разобраться, что конкретно они ели. Кажется, там был стейк из мраморной говядины, салат с креветками и что-то еще… суп с фрикадельками, что ли… Джин тоже качественный был, не из дешевых.       Возможно, в супе была фасоль? Фасоль — игрушка дьявола, Хидан ее терпеть не мог и вполне заслуженно, потому что его организм отказывался воспринимать ее адекватно. Конечно, до таких масштабов никогда не доходило, но кто знает, может с возрастом неприятие фасоли только усилилось.       Хидан пару раз глубоко вздыхает и, удостоверившись, что его организм не намерен вывернуться наизнанку прямо сейчас, медленно встает и тащится к кухонной стойке. Он наливает воды, выпивая целый стакан за раз, и сразу наливает еще. Взгляд падает на валяющиеся на полу осколки.       — Потом уберу, — выдыхает он, усаживаясь на пол и прислоняясь к прохладной стойке спиной.              -              Сасори все утро пытался разобраться с моральной дилеммой. Он обнаружил мать спящей в гостиной — она даже не потрудилась лечь на диван, распластавшись на ковре. Рядом с ней валялась полупустая бутылка водки, остатки растеклись, но был и плюс — водка хотя бы бесцветная. И теперь, стоя у двери и наблюдая эту отвратительную картину, Сасори не мог решить, что делать. Он мог снова постараться поднять ее, уложить на диван по-человечески и дать проспаться. Либо — что он хотел сделать уже очень давно, но каждый раз не решался — позвонить в полицию и сдать ее в вытрезвитель на несколько дней. Сейчас это казалось легко выполнимым, ведь теперь был Кисаме, который наверняка не отказал бы Сасори в этой просьбе, к тому же… дело усугублялось агрессией с ее стороны. Такого не было раньше, но сегодня, когда он попытался поднять ее в первый раз, мать ударила его по голове все той же бутылкой водки. Повезло, что та не разбилась, но шишка у виска уже ощущалась.       Все это уже начинало доканывать и даже его железное терпение давало сбои. Сасори было ее жаль первое время. Эта женщина до сих пор не стала ему чужой, в нем теплилась память о детстве, когда она пила не так часто, как сейчас. Были и светлые времена, точнее, дни, когда она, будучи трезвой, гуляла с ним по лесу, водила в кино и в целом вела себя как настоящая мать. Но с течением времени пить она начала все чаще, приводила время от времени каких-то мужиков или ходила к ним сама, не появляясь дома по нескольку дней. Сасори пришлось научиться готовить, ходить в магазин и обращаться с деньгами, включать духовку, настраивать роутер, если вдруг пропадал интернет, и все это в девять лет. Ему пришлось повзрослеть.       Грейс была красивой, изящной женщиной, невысокой и стройной, даже пьянство не исказило ее аккуратных черт лица. Она нравилась мужчинам, но из-за ее образа жизни никто не принимал ее всерьез. С мужем, отцом Сасори, она рассталась очень давно, точнее сказать, он бросил ее, едва она родила. Сасори даже не знал, как его зовут — Грейс вычеркнула отца из свидетельства о рождении. Единственное, о чем он мог догадываться, это цвет волос. У матери были темно каштановые волосы, а у Сасори преобладала рыжина, значит, и отец был рыжим. Вот и вся информация.       Сасори правда пытался помочь ей. Начиная с агрессивных и радикальных способов — скандалы, ультиматумы, он выливал алкоголь в унитаз, выбрасывал бутылки и не выпускал мать из дома, переходя к более щадящим — уговоры, просьбы, компромиссы. Казалось, случались моменты просветления, но она просто дурила его, в очередной раз срываясь. И Сасори просто устал. Ему было бы гораздо проще жить одному и отвечать только за себя.       Взвесив все за и против, Сасори набирает номер Кисаме. Ждет гудки терпеливо, задумавшись, не слишком ли рано звонит.       — Офицер Хошигаки, — раздается в трубке и Сасори вздыхает с облегчением.       — Это Сасори Акасуна. Вы говорили, я могу звонить, если… ну…       — Да, конечно. Что случилось? — на фоне дружелюбного голоса шумит шинами автомобиль и слышатся чьи-то голоса.       — Я могу попросить вас забрать мою мать в вытрезвитель? Я хотел бы, чтобы ее положили в лечебницу, но сначала нужно, чтобы вы засвидетельствовали ее зависимость.       — Она что-то сделала?       — Ударила меня по голове бутылкой. Ничего серьезного, — спешно уточняет Сасори, болезненно морщась, — Но я боюсь, дальше будет только хуже.       — Приеду как только смогу, у нас тут некоторые… проблемы.       — Спасибо, — говорит Сасори и сбрасывает звонок. Он какое-то время еще смотрит на Грейс, не испытывая ничего, кроме усталости. От жалости уже мало что осталось. Вздохнув, он выходит из дома и садится в раскладное кресло на крыльца, ожидая приезда Кисаме. Наверно, стоит позвонить Дейдаре потом, позвать пройтись по городу, может, посидеть в парке или поесть пиццы. Сегодня так же жарко, как и вчера, но идти на озеро не хочется и вряд ли захочется в ближайшее время, учитывая недавние обстоятельства…              -              Почему-то Какузу сегодня проснулся поздно. Он никогда не ставил будильник — и так просыпался в восемь утра, словно организм сам чувствовал время, но сегодня он безбожно проспал. Конечно, он не перед кем не отчитывался, никакого расписания у него нет, но он любил дисциплину. Сегодня она явно дала сбой.       Кое-как оторвав голову от подушки, он с удивлением обнаружил 12:36 на часах. Даже не поверил сперва.       Колокольчики, висящие у окна, тихонько звенели на ветру, в ногах, развалившись на пол кровати, сопела собака, которая только вчера еле шевелила лапами от слабости и приходилось поить ее лекарствами и кормить с рук. Какузу недовольно сверлил ее взглядом — это что за беспорядок? Ни одной собаке не разрешалось спать на кровати, и они это прекрасно знали. Какузу свистнул. Гончая тут же подхватилась и неуклюже закружилась на месте, сбивая покрывало в кучу и наводя суету на ровном месте.       — Да угомонись, чудовище, черт дери тебя, кыш отсюда! — рявкнул Какузу и пёс, наконец, сориентировавшись в пространстве, спрыгнул с кровати, — Я смотрю, ты уже полон сил.       Рядом с подушкой лежал смартфон, мигая светодиодом и символизируя о пропущенных вызовах и сообщениях. Какузу переворачивается на спину и берет телефон в руки — буквально полчаса назад дважды звонил Кисаме (удивительно, что Какузу даже от звонка не проснулся), пришло сообщение с предупреждением о порывистом ветре, смс от банка с начислением процентов на остаток и, разумеется, «Доброе утро» от Хидана. От досады кольнуло — даже Хидан, судя по времени получения сообщения, проснулся раньше Какузу. Да уж…       Честно говоря, Какузу отвратно себя чувствовал. Он проснулся с тяжелой головой, словно не выспался, хотя проспал на четыре часа больше, чем должен был. Может, сказывалась жара, которая и не думала отступать, а может стресс из-за вчерашнего происшествия. Он, конечно, далеко не слабонервный, но, когда в городе годами не происходит ничего серьезнее спизженной с чьей-то фермы курицы, невольно задумаешься. Какузу решает отзвониться Кисаме — тот наверняка не стал бы дергать по пустякам.       — Звонил? — спрашивает Какузу, как только Хошигаки отвечает на звонок.       — Нам нужно твое присутствие, — серьезно говорит Кисаме и в голосе чувствуется напряжение, — Мы нашли еще одно тело.       Какузу моментально подрывается с постели и выходит из комнаты, не отрывая телефон от уха. Он как-то рассеяно прохаживается по гостиной и возвращается в спальню, в поисках штанов и футболки.       — Где?       — На выезде, на обочине шоссе, под дорожным указателем. Это, конечно, не совсем твоя территория… Но мне показалось, ты должен знать.       — Буду через десять минут, — коротко отвечает Какузу и, услышав согласное мычание, отключается.       Он мечется по дому, собирая свои шмотки по разным комнатам и не понимая, почему он все так вчера разбросал. Служебный бомбер он решает не надевать — на улице слишком жарко, да и для ботинок жарковато тоже. Он в спешке ищет кроссовки, снимает с крючка у двери поводок и подзывает Вафлю — ищейку охотничьей породы, мало ли пригодится. Собака терпеливо ждет, пока он оденется, откроет дверь и следует за ним к белому пикапу. Сердце почему-то колотится слишком быстро. Какузу выезжает с фермы изрядно превышая скорость, поднимая мощные клубы пыли и здорово напугав индюшек в загоне. Черт, он забыл выпустить кур из курятника и коз из амбара, но да ладно, потерпят немного.       Что-то это уже слишком. Второй труп спустя всего четыре дня — это просто невиданная наглость со стороны убийцы. Он чувствует себя в полнейшей безопасности, если может позволить себе такое.       Какузу проносится мимо закусочной очень быстро, наплевав на ограничение скорости в городской черте, благо никто не шляется по улицам и не переходит дороги в такое время — солнце в самом зените. Он даже ни одной машины по пути не встречает и доезжает до названной Кисаме точки очень быстро. Уже издалека он видит скопление полицейских у знака и их машину, припаркованную на обочине. Какузу встает прямо за ней, выходит из пикапа и выпускает собаку, перехватывая поводок. Вафля принюхивается, навострив уши и, взглянув на хозяина вопросительно, ждет команды.       — Рядом, — в полголоса говорит он и направляется к полицейским. Он сразу видит Кисаме, стоящего у обочины, он поворачивается, взмахивая рукой и идет навстречу.       — Все как и в тот раз, только вместо лодки старый пикап. Взгляни, — он провожает Какузу, пропуская его вперед себя.       Прямо под знаком стоит красный пикап марки тойота, довольно-таки древний, судя по облупившейся краске, сломанным дверным ручкам и помятой крыше. В его кузове навалена целая гора сушеной ржи и пшеницы, а поверх нее — тело девочки. На этот раз Какузу узнает ребенка — это Сакура, он довольно часто видел ее на озере. Он помнит ее только потому, что она водилась с сестрой Дейдары Ино, девчонки были не разлей вода и постоянно околачивались вместе, куда бы не пошли. Они ходили на озеро с бабушкой Дейдары, та всегда следила за ними зорким оком, так что они всегда были под присмотром. Как вышло, что теперь Сакура лежала на сене с перерезанным горлом…       Вокруг тела, как и в прошлом случае, разложены сушеные цветы, но на этот раз это розовая космея — в цвет по моде выкрашенным волосам Сакуры. Зато пирамидки из веточек и силуэт птицы из перьев точь-в-точь как вчера.       — Коронер сказал, что смерть наступила около полуночи, как и у прошлой жертвы. Только Сакура не пропадала, вчера она вернулась домой в восемь вечера после прогулки с подругой, — Кисаме смотрел в экран планшета и постукивал по нему стилусом, — Ее пропажу обнаружили только утром, когда она не спустилась к завтраку. В комнате порядок, никаких следов борьбы, окно открыто, но сейчас ведь жарко даже ночью...       — Владельца машины искали?       — На ней нет номеров, никаких документов, — пожимает плечами Кисаме.       — Вызовите Хидана, — Какузу слегка морщится от того, что сам это предлагает, но сейчас этот бездельник действительно может быть полезен, — Он работает в сервисе и знает все тачки в городе.       — Неплохая мысль, — Кисаме достает из кармана телефон и листает список контактов, — Тебе не помешает его присутствие?       — С чего бы, — небрежно отвечает Какузу, хотя понимает, что лукавит. Последнее время Хидана в его жизни стало слишком много. Немалых усилий стоило перестать пересекаться с ним в целом, и когда ему удалось свести их «случайные» встречи к нулю, Хидан подуспокоился и перестал пытаться его вызвонить или доконать сообщениями. Зато стоило только увидеться вчера, как сегодня уже «Доброе утро» в мессенджере. Чертов неугомонный Хидан.       Какузу подводит Вафлю к пикапу, берет ее на руки и поднимает, чтобы та смогла обнюхать тело девочки. Собака понимает, что от нее хотят и старательно принюхивается, замерев всем телом. Она поднимает уши и задирает к верху нос — Какузу сразу опускает ее на землю. Вафля обнюхивает дорогу вокруг пикапа и вдруг сворачивает в сторону заброшенного пшеничного поля у дороги, тянет поводок весьма ощутимо и Какузу следует за ней. Сейчас здесь больше сорняков, чем пшеницы, за полем давно никто не ухаживает, протоптанных троп нет, но собака прет напролом, не отрывая носа от земли. Какузу приходится разводить высокие растения руками, он чувствует, как острые листья и сухие стебли царапают ему руки. Пройдя почти двести метров, Вафля замирает как вкопанная, уткнувшись мордой в землю. Приходится пройтись вокруг нее, чтобы примять траву и поросль сорняков, а после Какузу присаживается на корточки и отодвигает собачью морду в сторону. На земле лежит смартфон в розовом чехле, явно принадлежавший Сакуре. У Какузу нет ни перчаток, ни какого-нибудь пакета хотя бы, так что он выпрямляется и громко свистит, привлекая внимание полицейских.       Кисаме понимает его моментально, тут же спускаясь по небольшой насыпи к полю.       — Телефон, — кивает Какузу на находку, — Может, есть отпечатки.       — Молодчина, — взволнованно отвечает Кисаме, трепет Вафлю за ушами и достает из кармана небольшой зип-пакет и перчатки, — Может стоило поискать что-нибудь и в лесу?       — Тогда со мной был Вихо, он бы учуял что-нибудь, — вздыхает Какузу, — Он обучен этому.       — Ну, то, что мы нашли хоть что-то сегодня — уже неплохо, — Кисаме улыбается во все тридцать два, потряхивая пакетом с уликой, — Можешь что-то сказать по телу?       — Все идентично, — Какузу пожимает плечами и проводит рукой по спутанным волосам, — Только цветы отличаются. В тот раз было три вида, сегодня только один и он явно подобран для нее лично.       — Хочешь сказать, жертва не случайная? Он ее выбрал?       — Не факт. Он мог выбрать цветы для нее.       — Ебучий флорист… — злобно ворчит Кисаме, — Хидан уже должен подъехать, пошли обратно.       Хидан действительно уже оказывается на месте. Судя по тому, как быстро он приехал, он на скоростной режим тоже особо внимание не обращал. Какузу хочется отчитать его за это, но он решает промолчать — сам хорош. К тому же Хидан выглядит растерянно и болезненно, у него под глазами синяки, бледные сухие губы и стоит он словно с трудом, беззастенчиво уперевшись рукой в кузов старого пикапа.       — Ты уже здесь! — восклицает Кисаме, подходя к нему, — Мы вызвали тебя, чтобы ты помог нам с этой машиной, — он кивает на пикап, — Возможно, ты узнаешь его?       — Старая колымага, — тихо отвечает Хидан, обведя тачку взглядом, — Я посмотрю двигатель, там обычно выгравирован номер, да и я в основном смотрю на внутренности тачек, снаружи все они одинаковые. И заранее извиняюсь, если буду блевать — отвратно себя чувствую.       «Пьянь» — думает про себя Какузу, брезгливо скривив губы. Хидан замечает его выражение лица, но даже не пытается оправдаться, просто отворачивается, устало моргая, и вздыхает глубоко. Он подходит к капоту и без труда поднимает его — нет никаких защелок.       — О, это ж тачка деда цветочницы, — сходу констатирует Хидан и Кисаме удивленно косится на Какузу.       — Мистер Абрамс, покойный муж миссис Абрамс. Чиё Абрамс, — уточняет Какузу в полголоса. Кисаме благодарно кивает ему и делает пометку в своих записях.       — Как ты понял это так быстро? — спрашивает он у Хидана с искренним восхищением в голосе.       — Да я помню, что пытался починить эту развалюху раз пять, уже тогда ее дни были сочтены, но старикан не желал сдаваться, да упокой Господь его душу, — Хидан пытается заглянуть внутрь поглубже, но сокрушенно фыркает, — Есть у кого зеркало?       Все присутствующие переглядываются и отрицательно качают головами. Какузу скрещивает руки на груди и закатывает глаза.       — У тебя есть телефон, дурень.       — Бля, точно ж нахуй, — Хидан бросает на копов взгляд, — Пардон.       Он лезет в задний карман джинс за телефоном, а сам забирается повыше, вставая на широкий бампер пикапа. Поставив одно колено на край открытого капота, он включает на телефоне камеру с подсветкой и опускает его между двигателем и корпусом машины, пытаясь заснять то место, где должна быть набойка с номером движка. Конечно, он определил владельца, но для отчета полиции все-таки требуется более неопровержимые данные.       Какузу стоит в стороне, наблюдая за процессом. Он ловит себя на мысли, что слишком пристально смотрит на телодвижения Хидана. Тот образцово прогнулся в спине, чуть не улегшись грудью на двигатель и выглядел таким сосредоточенным, что с трудом верилось, что это тот же самый Хидан, который размазывается на стуле у бара, обкурившись своей шмалью, и несущий всякий бред. Похоже, Хидан воспринял свое задание всерьез и, ну, это похвально. Подумав об этом, Какузу мотает головой и отворачивается, чтобы не уделять слишком много внимания задранной к верху пятой точке в обтягивающих джинсах.       — Во, есть, — бодро говорит Хидан, глядя на экран телефона, — Сделал фотку. Думаю, номер подтвердится.       Он резко спрыгивает на дорогу и, пошатнувшись, хватается за машину для устойчивости. Замерев, он икает и глубоко вздыхает, закинув голову назад. Да уж, ему, похоже, реально хреново. Какузу, может, даже предложил бы ему воды, если б она у него была. Хорошо, что ее нет, не хватало еще разбрасываться любезностями.              -              Дейдара как обычно прохлаждается, стоя на крыльце забегаловки. Он от нечего делать скроллит ленту инстаграма, не обнаруживая, впрочем, ничего интересного или достойного. Все давно перестали выкладывать что-то красивое, скатившись в банальщину типа девчачьих жоп у бассейна или накаченных пацанов. Скукотища.       Он слышит звук приближающейся машины и поднимает взгляд, едва успевая сфокусировать его. Какузу проносится мимо очень быстро, тут же поднимая всю пылищу с асфальта. Дейдара удивленно следит за его машиной глазами, пока та не исчезает из виду и хмурится. Что-то случилось, это без сомнений, Какузу не позволял себе носиться по городу как ошалевший. Ему становится любопытно, но спросить подробностей особо не у кого. Он вспоминает о визитке, которую дал ему Кисаме, но звонить ему и спрашивать все-таки кажется ему наглостью.       Все снова затихает. Кажется, Дейдара чувствует какой-то легкий ветерок, кружащий по дороге пыль и мелкий мусор. Конечно, он не особо-то охлаждает и совсем не спасает в такую жару, но это добрый знак — если ветер усилится, возможно, он пригонит облака или даже какие-нибудь тучи. Ну, по крайней мере Дейдара так думал.       Спустя минут двадцать мимо проносится еще одна машина и Дейдара безошибочно узнает Хидана — его тачку ни с чьей не спутаешь. А вот это уже странно до абсурда. В груди селится тревога, он быстро набирает сообщение «Че случилось?» и отправляет Хидану. Ответа он не дожидается, но почти через час черный додж заезжает на парковку закусочной.