Полевые цветы

      Неповоротливый, пухленький бульдог кружил вокруг маленького кустарника, как приклеенный. Втягивал ноздрями землю и крохотные цветочки, перетоптал и так пожухшую от жары траву и, наконец, уселся, недоуменно глядя на хозяина. Кисаме стоит тут уже минут пятнадцать, растерянно глядя перед собой. Обычно он ходил с По вдоль улицы, даже бегал, чтобы пёс хоть немного растрясал свое толстое пузо, но сейчас его настигла какая-то тяжкая задумчивость, из-за которой он совершенно не обратил внимание, сделал ли По свои дела или еще нет.       — Прости, дружище, — спохватывается Кисаме, когда пёс бодает его слюнявой мордой в ногу, — Никак не могу сосредоточиться.       По глухо гавкает, словно все понимает. В глазах под нависшими веками читается простой собачий укор и Кисаме становится совестно. Он опускается на корточки и треплет пса за загривок, позволяя ему слегка покусать руки в отместку за невнимание. Покус заслужен, Кисаме смеется, сминая складчатую шею. Как же он любил этого пса, только благодаря ему удавалось держать себя в руках.       Пару дней назад Кисаме ездил к родителям Сакуры вместе с Саем. Говорил в основном Сай — и про суть дела рассказал, и успокоил, и разрешение на вскрытие взял, все профессионально и без лишних слов. Кисаме даже стало неловко от того, что он просто стоял рядом и сочувственно улыбался, как какой-то стажер, но он был благодарен Саю за помощь. В следующий раз он справится сам — он дал себе слово — но в тот момент ему было важно понаблюдать за работой профессионала. Потом с подачи Сая доехали до родителей прошлой жертвы, мальчишки Роско, и у них он тоже выпросил разрешение на вскрытие. Сай как-то умудрялся заразить людей своим энтузиазмом и убедить, что все, о чем он просит, действительно необходимо, этому стоило поучиться.       Опрос старушки Чиё можно назвать одним из странных обстоятельств последних дней. Человек, от которого Кисаме уж точно не ждал подвоха заставил понервничать.       — Вы в курсе, где находится пикап вашего покойного мужа? — спросил он тогда у рассеянной старушки. Она как-то суетливо металась по магазинчику, меняла вазочки местами и никак не хотела остановиться на месте.       — Да должен быть в гараже, — ответила она, — Старик мой помер уж давно, все его барахло и машина в гараже, это мне волонтеры помогли все собрать, — Чиё поправляет очки и мягко улыбается, — Не поднялась рука выбросить.       — Можно осмотреть гараж?       — Пожалуйста, — Чиё выуживает из кармашка на фартуке небольшой ключ, заметно, что старый и редко используемый, судя по ржавчине и потёртостям, — Вы только осторожно, там столько всего навалено… Калитка на заднем дворе не закрыта, так что пройдете без проблем. Главное не потопчите растения!       И в итоге Кисаме стоял на крохотном свободном пятачке пространства, окруженный действительно горами всякой всячины. Машины здесь, разумеется, не было, но она точно здесь стояла раньше. Во-первых, на бетонном полу гаража остались следы от шин, а во-вторых, все, что было навалено вокруг, очевидно, свалилось сюда как попало, потеряв упор. Кисаме мог восстановить картинку так — в центре небольшого гаража стоял пикап, а вокруг него выстроились башни картонных коробок со всевозможным скарбом, и простейший металлический стеллаж, на котором хранился старый садовый инструмент. Пикап выкатили из гаража не особенно осторожно, так что коробки, шатнувшись, завалились, как домино, содержимое высыпалось и теперь разобраться здесь было просто нереально, да и ни к чему. Кисаме был уверен, что вещи старика ни о чем не скажут, единственное, что его волновало — это пикап, который уже откатили к полицейскому управлению. Оставался вопрос — как старушка Чиё не обратила внимания на эти глубокие следы колес рядом с гаражом, пересекающие ее лужайку. Она, конечно, плохо видела, но не настолько же. К тому же, ее грядки с цветами находились совсем рядом, она просто не могла не заметить эти борозды.       — Белена, — сказал вдруг Сай, залипнув у грядок. Кисаме, разглядывающий рытвины от колёс на земле, растерянно обернулся на него, не сразу сообразив, о чем речь.       — Она выращивает белену, — поясняет Сай, указав на куст неприметного растения со светлыми цветами, — Рядом с горошком и петрушкой. Бабуля знает толк в релаксе.       Сай хитро ухмыляется, а до Кисаме информация доходит как-то заторможенно, слишком уж он сосредоточился на вопросе с гаражом и пикапом. Верно, белена в малых дозах действовала как минимум как седативное, считай, что косячок покурить — развлечение родом из тех времен, когда бабуля Чиё была молодой девчонкой, а Кисаме едва ли в проекте был.       Короче, стоя сейчас на газоне возле дома, Кисаме снова думал о следах на лужайке. По уже устал ходить вокруг куста и присел рядом, ленивым взглядом провожая проезжающие мимо машины и следя за голубями, изредка ворча на них. Что-то бабуля не договаривала, это ясно как день. Если пикап выкатили с ее участка, пока она была в своем цветочном магазине — это понятно, такое возможно, и она могла вовсе не знать, что машины больше нет в гараже. Но ведь следы… Их нельзя с чем-то спутать, нельзя просто не обратить внимание на такие глубокие борозды на собственной лужайке, к слову, с идеально выстриженной травой. Пожалуй, нужно допросить Чиё более пристрастно.       К тому же вчера в управление явился Хидан, а после него, буквально через пару часов притащились Сасори с Дейдарой. Хидан принес браслет — точь-в-точь как браслет Ино, так что вывод напрашивался сам собой, это явно побрякушка Сакуры, которой не оказалось при ней изначально. А находка Сасори выбивалась, впрочем, казалось, что она из той же степи, что и браслеты. Маленький брелок с цветком наверняка был куплен на той же ярмарке и Кисаме был готов биться об заклад, что он принадлежал первой жертве. Все же он не был в этом уверен, так что сразу и проверил свою догадку, хоть и не хотелось снова дергать родителей мальчишки. Они подтвердили, что брелок малец купил на ярмарке и подарил его матери, когда она вместе шли домой, только вот отдать забыл, игрался сам, да и сунул в карман шорт, так он там видимо и остался.       Значит, кто-то раскидывает вещицы, принадлежавшие жертвам, привлекая внимание. Интересен так же выбор тех, кому они были подброшены. Все так или иначе связаны с этим делом, как свидетели или же оказывающие помощь полиции. Любопытно, убийца хочет, чтобы его нашли или просто хвастается, дразнясь своей безнаказанностью? Он забирал мелочи у жертв, оставляя взамен цветы, деревянные фигурки из веточек и перья, а теперь возвращает, вот так подкидывая на порог домов. Кисаме принял это на свой счет, изрядно зарядившись энтузиазмом. И хоть ни на браслете, ни на брелке не было обнаружено никаких новых отпечатков, это все равно были немаловажные детали в деле.       В кармане вибрирует телефон, Кисаме нелепо шугается и пугает бедолагу По. Бульдог вздрагивает, переминаясь на месте и бурчит.       — Мне кажется, ты опаздываешь? — слышится голос в трубке. Сай говорит со своей неизменной усмешкой и Кисаме, быстро глянув на часы, трет лицо рукой.       — Задумался, пока с псом гулял, представляешь, — сокрушенно отвечает он, — Какие-нибудь новости?       — Только по вскрытиям. Готов подтвердить свои слова, — Сай вздыхает шумно и чиркает зажигалка, — У Сакуры удалена печень. У мальчишки Роско нет части кишечника и одного легкого. Более того…       Сай держит паузу, прикуривая, судя по всему, сигарету. Кисаме терпеливо ждет, замерев на крыльце подъезда.       — Они были живы во время удаления органов. Возможно, под наркозом или транквилизаторами, точно сказать уже невозможно. Полагаю, перерезанная шея у каждого из них только для отвода глаз, дети умерли раньше.       — Черт подери, это все равно ничего нам не дает… — Кисаме наконец заходит в подъезд и поднимается в квартиру. Нужно оставить пса дома, переодеться и двинуть на работу.       — Верно, — соглашается Сай, — Но знаешь, у этих детей есть одна общая деталь — побрякушки с ярмарки. Я, конечно, не предлагаю ждать следующей жертвы, но если и у нее будет что-то типа браслета или брелка…       — Понимаю, но нельзя просто сидеть сложа руки.       — Может, стоит наведаться туда в пятницу?       — Разумеется.       Жаль только, что до пятницы еще больше двух дней, но, по словам Дейдары, бабуля Чиё участвовала в ярмарке, так что она, возможно, сможет помочь составить список тех, кто организует ее. В любом случае, пока что все пути ведут к ней, так что Кисаме, помотав на прощание По за ухо, выходит из квартиры и решает первым делом доехать до цветочного магазина.       Вот за что ему нравились старики, так это за постоянство. Они всегда там, где ты привык их видеть и любые отклонения от распорядка дня явно сигнализируют о чем-то странном. За бабулей Чиё отклонений не наблюдалось, она примерно восседала в своей цветочной лавке и разгадывала судоку, пожевывая карандаш. Чем ближе Кисаме подходил к магазинчику, тем сильнее воздух пропитывался приятными, сладкими ароматами цветов всех мастей.       — Миссис Чиё, добрейшего дня, — Кисаме вооружается своей самой очаровательной улыбкой из всех возможных и приветственно поднимает руку.       — Офицер! Не ждала вас снова, — запричитала старушка, торопливо откладывая журнальчик в сторону. Она поднялась со стула, но это не сильно прибавило ей в росте и ей приходилось задирать голову, чтобы посмотреть в лицо Кисаме.       — Простите, что снова вас беспокою, но решил заодно вернуть вам ключ от гаража.       — Спасибо, я уж боялась придется идти самой. Ноги уже не те, знаете…       — Послушайте, у меня к вам вопрос, — голос Кисаме становится серьезнее, но он продолжает улыбаться, — Я видел у вас на лужайке следы от колес. Как же вы их не заметили?       — Как же? — Чиё поднимает плечи и опять суетится, словно курица в курятнике, начиная перебирать наваленные на столике мелочи, — А я и заметила! Даже не знаю, как теперь газон исправить…       — А чего не сказали?       — Так вы не спрашивали! — и хлопает глазами, ну божий одуванчик. Кисаме чешет висок стилусом от планшета, задумываясь. Он смотрит в свои записи, реально засомневавшись на миг, но вот же — «по словам А. Чиё автомобиль в гараже с момента кончины супруга, по точным данным около шести лет».       — Нет, миссис Абрамс, у меня все записано, — лукаво лыбится Кисаме, постукивая стилусом по планшету, — Вы сказали, что пикап в гараже.       — Действительно? — старушка жует губу, то ли раздумывая, то ли припоминая собственные слова. Конечно, можно допустить, что ее уже и память подводит, но забыть такую деталь…       — Так все-таки. Когда следы колес появились на вашем газоне? — улыбка Кисаме плавно сползает с его лица, и он чуть сводит брови, становясь серьезнее. Он нависает над Чиё, загораживая солнечный свет широкими плечами и та, начиная тереть ладони друг о друга, фыркает.       — Мне кажется, дня три как. Может, четыре. Я все думала, дождь пройдет, следы смоются и все само выровняется…       — Дождя нет в прогнозе даже на неделю вперед, миссис Абрамс…       — Ну я просто…       — Вы нарочно забыли об этом рассказать? — Кисаме нагнетает еще сильнее, упирается рукой в деревянную балку и смурнеет, как туча.       — Да нет же! Мне сказали не говорить!       — Кто сказал! — рявкает Кисаме, зная, что сейчас старуха сломается. Он чувствует такие моменты, знает, когда нужно надавить, словно рыбак знает, когда нужно подсекать.       — Не знаю! — Чиё вдруг оседает на стул, прижимая руки к груди и Кисаме видит, что ее плечи подрагивают, — Ох когда же... — заметно, что она хмурит брови, сосредотачиваясь, — Неделю что ли назад... ночью зашел человек, я не разглядела в темноте лица. Он сказал, что готов купить пикап, а я не сообразила… Он так вежливо разговаривал, так обходительно… Дал мне двести долларов за эту рухлядь!       — И вы не спросили его имени?       — Он просто протянул мне деньги и попросил ключи. Рассказал, что скоро будет дождь, знаете, по приметам… И такой голос приятный…       Кисаме вздохнул, но записал все дословно, стараясь ничего не упустить. Ему не нравились такие методы, и видит Бог, он не хотел кричать на старушку. Просто иногда не получается иначе. Разом смягчившись, он сдвигается в сторону, запуская в магазинчик солнечный свет и кладет бабуле на плечо руку, снова улыбаясь. Тем не менее, экзекуция не закончена.       — Миссис Абрамс, а подскажите мне еще вот что… — он ловит ее взгляд и настойчиво кивает, — Кто занимается продажей безделушек на ярмарке и где я могу найти организатора?       Похоже, смена темы действует на Чиё благотворно. Она успокаивается и улыбается чему-то, глядя на цветы. Наверно ярмарка вызывает в ней какие-то теплые чувства.       — Театр предоставляет для ярмарки площадку, а организатора как такового и нет… Кто хочет, тот и приходит. На той неделе мисс Фран приходила с морковными пирогами, до нее мистер Хаксли приносил эту новомодную штуку детям поиграться… Очки какие-то электронные, я, знаете ли, офицер, не разбираюсь. Но я там всегда! Собираю венки из цветов и делаю печеные яблоки.       — А браслеты и брелки кто продает?       — Это… — Чиё замолкает, почесывая седую макушку, — Честно говоря, я даже не знаю. Там постоянно никого нет и мне приходится бегать к прилавку, чтобы продать кому-нибудь очередную мелочь. Очень безответственный продавец…       — Вы ни разу его не видели? — с нажимом спрашивает Кисаме.       — Ни разу! Я прихожу к двум часам дня, в это время у детей заканчиваются занятия, зачем сидеть там раньше? Когда прихожу — прилавок уже на месте, а когда ухожу — он все еще там. Я уверена.       — Что ж, вы очень помогли мне, миссис Абрамс. Пожалуйста, позвоните, если вспомните что-нибудь еще.       Кисаме выходит на улицу, глубоко вздыхает, отчасти радуясь этому горячему, но самому обычному воздуху без запаха. Кажется, вся его форма пропахла сладостью цветов. Он перечитывает мельком свои записи и со смирением отмечает, что сходить на ярмарку все-таки надо, причем придется встать ни свет ни заря, чтобы непременно застать этого таинственного продавца браслетов.              -              Солнце пряталось за кронами сосен, ровные, оранжевые лучи расчерчивали поля полосами и отражались от стекол дома. Какузу собирался на свою стандартную вечернюю прогулку по лесу, хоть и вероятность того, что кто-то осмелился развести костер крайне мала, все-таки хоть чему-то жители этого города смогли научиться. Как всегда, Какузу берет с собой Вихо. Черная овчарка обучена лучше всех, она старше остальных и опытнее, для нее этот лес практически родной дом. Загадку ее происхождения разгадать так и не удалось и Какузу не отметал вариант того, что эта собака действительно могла оказаться результатом связи волка и обычной овчарки, слишком уж большим и своенравным выросло это животное. В острой морде читались волчьи черты, холодность глаз и постоянная настороженность, к тому же Какузу нашел ее щенком именно там, в лесной чаще. Это первая собака, которая появилась у Какузу, и он дал ей заслуженное индейское имя Вихо — «Главный» в переводе. Пёс свое имя оправдывал, относясь к своим обязанностям ответственно.       Второй появилась Хота — «Белая». Белоснежная лайка пришла на ферму сама, правда тогда Какузу не подозревал, что она белая. Собака была грязной, вымазанной в каком-то масле и крови, на шее висела плотная веревка, тянущаяся за ней добрых пару метров. То ли кто-то освободил животное с привязи, то ли она сама перегрызла веревку, но ей, очевидно, удалось сбежать. Оказалось, что у нее стерты колени до кровавых мозолей, шерсть на шее росла плохо из-за веревки и отсутствовал кусочек уха, словно срезанный ножом, словом, с владельцем собаке не повезло. Какузу даже не стал искать ее прошлых хозяев и, более того, не вернул бы ее, если бы они сами явились за пропажей, но, благо, никто ее не хватился. Так Хота осталась на его ферме, предпочитая жить в доме и не пачкать свой прекрасный белый мех желтым песком и грязью.       Нуто — «Огонь» — его Какузу подобрал в соседнем городе, когда ездил за мешками собачьего корма и лекарствами для лошадей. Нелепый рыжий щенок сидел на обочине дороги и ловил бабочек, рискуя выскочить под колеса проезжающих мимо машин. Порода в этом существе не угадывалась, вероятно, это была обычная дворняга, но шерсть с возрастом становилась все ярче, походя на самое настоящее пламя. Под стать своему имени, Нуто вырос неугомонным комком нескончаемой энергии, но ростом не вышел — напоминал стандартного Джек-рассела. Он хорошо поддавался дрессуре и Какузу удалось выявить в нем полезный талант — куры и индюшки обожали Нуто, ходили за ним по пятам и слушались, когда Какузу отдавал команду псу загнать птиц в амбар. Из этой мелкой собачонки вышел отличный помощник.       А вот Вафля… Гончую подарили Какузу полицейские, они же и имя псу дали, так что он не стал что-то выдумывать, так и оставив его Вафлей. Как ни странно, это имя ему очень шло и несмотря на то, что это была настоящая полицейская собака соответствующе выдрессированная, придури в ней хватало. Иногда казалось, будто он нарочно прикалывается, чтобы побесить хозяина. Все собаки знали свои места и обязанности, все слушались беспрекословно, а если кто-то дурил, Вихо мог и пригавкнуть, чтобы поставить зарвавшуюся личность на место, но Вафля… Этот пёс был способен довести до истерики даже Вихо. Иной раз Какузу выбегал на улицу на звуки собачьей свары, обнаруживая, что Вафля носится по двору, поджав хвост-обрубок и визжит, как резанный, хотя никто за ним не гонится. У Вихо на морде было написано, как он заебался.       Обведя взглядом свои владения, Какузу потрепал Вихо по голове. Эту собаку можно было даже без поводка вести, он не дернется никуда без команды. Какузу вышел с фермы, перешел гравийную дорогу и зашел в лес, сразу глубоко втягивая ноздрями запах свежести и хвои. Никаких ароматов жженого дерева не ощущалось, уже хорошо.       Под ногами хрустят веточки и еловые колючки, жужжат в воздухе насекомые, Какузу резким движением смахивает с шеи комара. Ему даже фонарь включать ни к чему — все тропы исхожены бессчетное количество раз, и он может заметить малейшие изменения в силуэте каждого кустарника и дерева. Вот справа у невысокой ели отвалилась пересохшая ветка, куст черники засох, накренилась липа. Лес тоже страдает из-за жары, хоть и не так сильно, как жители этого городка, к тому же в такую засуху вероятность лесного пожара повышается, а его допустить никак нельзя. Впрочем, то ли усилия Какузу дают плоды, то ли духи индейцев, живущие здесь, берегут этот лес, но до сих пор ничего не случилось.       Идя в сторону озера, Какузу замечает поваленное дерево. Он, кажется, припоминает, что Дейдара о нем говорил еще тогда, когда Кисаме собирал с него показания в тот злополучный вечер. Тогда никто не придал этому значения, а Какузу, к своему стыду, позабыл о дереве, хотя хотел сходить и проверить. Значит сейчас самое время.       Приближаясь к торчащим из земли корням, Какузу все-таки решает достать фонарик, это стоит рассмотреть как следует. С виду дерево абсолютно целое, никаких повреждений на ровном стволе, ветки на месте. Листья уже пожухли, но они определенно были зелеными, живыми. Никаких ветров и ураганов не было, землетрясений уж тем более, но вот земля вокруг дерева кажется рыхлой, словно ее перекапывали. Корневая система у этого дерева не успела уйти вглубь, слишком оно молодое, так что то, что оно упало целиком, вырвав за собой кусок земли, неудивительно.       Вихо обнюхал корни, ветки и вдруг настороженно поднял уши.       — Чуешь что-то? — спрашивает Какузу, прислушиваясь. Пёс поскуливает, дрожит от напряжения, словно на охоте, — Веди.       Обойдя дерево, собака медленно идет сквозь заросли кустарника, то и дело замирая и принюхиваясь. Вихо не такой порывистый, как Вафля, даже если он взял след, он идет не спеша, словно сверяясь и не давая Какузу от него отстать. Всего метров через десять Вихо садится и опускает морду к земле. Дурной знак. Животные не обманывают, они искренне показывают свои чувства и здесь нельзя интерпретировать жест собаки иначе. Находка будет хреновая.       За кустарником, в небольшом овраге пару метров в глубину, поросшем мхом, лежало тело молодой девушки. Ее ломанная поза указывала на то, что девчонка навернулась сюда то ли споткнувшись, то ли не ожидая такого перепада высоты. Вот что бывает, когда сходишь с тропы носишься по лесу, не разбирая дороги. Ее красноватые волосы ярким пятном рассыпались вокруг головы, тело мягко утопало в густом мху. Какузу качает головой, сжимая губы, вздыхает сочувственно… и вдруг видит движение. Сперва ему кажется, что это померещилось просто, но движение повторяется — девушка шевелила рукой. Вихо поднял уши и посмотрел на Какузу с укором.       — Ну ты же не сказал, что она живая, — бубнит Какузу, щелкая собаку по уху, — Сел и скорбишь, обманщик.       Пес коротко гавкает, девушка начинает стонать от боли, почувствовав, что рядом кто-то есть. Она открывает глаза и принимается тяжело, истерично дышать, когда замечает над собой силуэт Какузу.       — Не бойся, я помогу, — успокаивает он ее, спускаясь вниз. Он быстро отзванивается в неотложку, подходит к девчонке, опускается на одно колено и касается костяшками пальцев ее лба.       — Как тебя зовут?       — Таюя, — тихонько шепчет девушка, часто моргая.       — Ты понимаешь, где ты?       — Да… В лесу. Тут рядом озеро.       — Отлично, — кивает Какузу, мысленно радуясь, что девчонке не отшибло память, — Что болит?       — Ноги. И рука левая, не могу пошевелить. И затылок больно.       — Как ты здесь оказалась, помнишь что-нибудь?       — Я… — Таюя хмурится, словно ей с трудом дается разговор, — Кажется, пошла к машине… Мне показалось, я увидела в лесу ребенка, подумала, что потерялся. Хотела помочь…       — И пошла за ним?       — Да… Пыталась догнать, он быстро убегал… Или это была девочка, не знаю. Потом я… — ее лицо вдруг искажается от боли и судорогой сводит руку, но Таюя, сжав зубы, терпит и продолжает: — Я потеряла его где-то здесь. А потом кто-то врезал мне по башке, дальше ниче не помню.       Какузу водит фонарем по округе и обнаруживает то, что искал. Неподалеку валяется камень с острым краем и Какузу осторожно переворачивает его, сразу замечая кровавый след. Значит, кто-то двинул девчонке по затылку камнем, надеясь, что это и последующее падение убьет ее, но она выжила. Везучая.       Таюя принимается возиться, но Какузу останавливает ее. Он подзывает Вихо и дает ему команду идти к выходу из леса, встречать врачей.       — Кроме ребенка ты больше никого не видела?       — Не… Только пахло как-то… Рыбой что ли… Будто до сих пор воняет.       Какузу принюхивается. Ничем, кроме лесной хвои и влажности мха не пахнет, разве что слабый аромат крема для загара витает в воздухе, но это интересное замечание, его нельзя оставлять без внимания. Возможно, запах остался у Таюи в обонятельной памяти как последний, который она вдохнула перед тем, как отключиться.       — Лежи спокойно. Скоро придет помощь.              Когда машина скорой помощи закрыла двери и тронулась с места, Какузу закурил самокрутку. Он стоял на обочине, глядя вслед красным удаляющимся огням и думал, что опять не смог обойти весь лес как положено, это уже начало раздражать. Но теперь ему нужно распилить упавшее дерево и вывезти его из леса, нечего ему там валяться, заодно стоит осмотреть его поподробнее. Единственный вывод, который мог сделать Какузу — кто-то копал землю вокруг, копал весьма упорно и интенсивно, перерубил корни дерева, и оно не смогло удержаться в такой рыхлой почве. Ничего постороннего в земле не было, Вихо бы учуял, будь иначе.       Врачи наверняка вызовут Кисаме, когда госпитализируют девчонку — налицо нападение, так что ему необходимо будет опросить ее. Единственное, что мучило Какузу, это ребенок, которого она видела. Видела ли? На обдолбанную она похожа не была, на пьяную тоже, не могло же ей померещиться такое днем? Конечно, лес — настоящий калейдоскоп, в нем даже в дневном свете может привидеться всякое из-за однообразных деревьев, теней, шевелений веток, но она была уверена в том, что видела, значит ребенок был. Где он теперь?       Докурив, Какузу снимает с пояса фонарь и снова шагает в темноту леса. Если ребенок не вышел из чащи, он все еще где-то здесь, значит, нужно его найти. В конце концов, здесь водятся волки и лисы, для них это легкая добыча, нельзя уходить не проверив. Какузу отдает команду Вихо идти вперед и прочесать лес с дальнего края — у пса это получится сделать быстрее и эффективнее, пока он сам обойдет ближний к городу край. Сперва он прошел по известным тропам, проверил, висят ли указатели. Вышел на пляж, огляделся, прислушался. Из чащи раздавались щелчки, но это верно филин клацал клювом. Не заметив ничего странного, Какузу вернулся в лес и пошел наперерез тропам, освещая фонарем каждый куст.       Он потратил несколько часов, обходя лес с присущей ему дотошностью, но не нашел ничего и никого. Ни единого постороннего звука, ни вздоха, ни какой-то завалящей вещицы, способной подтвердить чье-нибудь присутствие. Вихо тоже вернулся без новостей, подбежал рысцой и уселся рядом с ногами, вывалив язык и тяжело дыша. Умаялся. Честно говоря, это наводило на дурные мысли. С одной стороны, ребенок мог выбежать из леса, найти дорогу самостоятельно и сейчас с ним все хорошо, но с другой… кто-то перехватил его, тот, кто ударил Таюю по голове. Приходилось с ужасом признать, что в скором времени они обнаружат еще одно тело, украшенное цветами…       Решив удостовериться еще раз, Какузу идет к поваленному дереву. Он подводит Вихо к краю оврага и следит за его поведением. Таюя говорила про сильный запах рыбы и хоть Какузу ничего не чувствует, собачий нос мог его унюхать. Вихо сосредоточенно втягивает ноздрями воздух, шастает вдоль края, погружает нос в мох и вдруг расставляет передние лапы в стороны. Какузу даже слышит, как пёс шумно дышит — он точно что-то унюхал — и он кивает ему, командуя. Вихо идет медленно, пригнувшись, словно крадется, не поднимает морды от земли. Он петляет, то сворачивая резко, то вовсе разворачиваясь в обратную сторону, но все равно выправляется, идет прямо к дороге. Приходится продираться через кусты и когда сквозь ровный ряд деревьев уже просматривается дорога, Какузу резко останавливается. Его накрывает мерзким, холодным ощущением, словно кто-то коснулся его спины ледяной рукой, плечи вздрагивают.       Словно слышится птичье пение, хотя уже поздно, не спят только совы. Что-то тихо пищит над ухом, навязчиво, еле слышно, но Какузу поворачивается на звук, напрягая глаза. Здесь что-то есть. Он делает пару шагов в сторону, светит фонарем на землю и видит — в высокой траве лежит две птичьи тушки с выдранными перьями. Какузу опускается, дотрагивается кончиком пальца до брюха одной из птиц, смахивая с него комки земли. У обеих свернуты шеи и больше никаких повреждений, кроме отсутствующих перьев, нет. Это явно те самые птицы — скопа и синяя горная, это их перья покоились над головами убитых детей. Вихо не унюхал их, потому что, если он будет сигнализировать про каждое умершее животное в лесу, Какузу задолбается шарахаться по чаще от одной недоеденной совой мыши к другой.       Забирать с собой птиц смысла нет, здесь они могут послужить кому-нибудь пищей. Какузу закрывает глаза, дотрагивается до клюва каждой птицы и прощается с ними, сожалея об их участи. Он уходит, ощущая на своих плечах груз вины, хоть и понимает, что никак не мог этого предвидеть. Вихо, заметив, что хозяин снова идет за ним, продолжает движение к дороге и, выйдя на нее, останавливается. Конечно, здесь он теряет след — на дороге слишком много других запахов, да и пространство открытое, нужный запах уже мог выветриться.       Вернувшись домой, Какузу завалился на кровать без сил, даже не потрудившись раздеться. Он уткнулся лицом в подушку, до сих пор пахнущую терпким ароматом шампуня, и задержал дыхание. Хотелось бы подумать, хотелось бы сделать какие-то выводы, но информации категорически не хватало, чтобы попытаться предотвратить неизбежное. Даже если поднять на уши всю полицию и отправиться на поиски этого таинственного ребенка — что толку? Возможно, о его пропаже уже даже заявили родители, но ни у кого нет даже намека на то, где его искать. Отвратительная обреченность сковывала руки, бесила, заставляла ненавидеть собственную беспомощность.       Теперь он был твердо уверен — тот, кто столкнул Таюю в овраг и есть убийца. Видимо, что-то в этот раз пошло не так, то ли жертва сбежала, то ли Таюя явилась невовремя… Только зачем он бросил в лесу птиц? Или это случайность? Возможно, ему пришлось это сделать, потому что необходимо было освободить руки. В любом случае, убийца явно растерялся, жаль только, что ребенка это, судя по всему, не спасло.       Какузу не заметил, как уснул. Просто забылся каким-то пустым, темным сном от непомерной усталости. Колокольчики на окне не звенели, собаки сопели, всхрапывая, тикали часы. Сквозь сон он слышит, как в конюшне волнуются лошади, отсюда слышно их беспокойное ржание. Какузу открывает один глаз и прислушивается, чтобы убедиться, что это ему не снилось, но ржание не прекращается. Он отрывает от подушки голову, всматривается в темноту комнаты сосредотачивая все свои чувства во слух. Под окнами первого этажа шуршит трава, слышится глухой удар о металлический таз у входа в дом, какой-то шепот и возня.       А потом раздается настойчивый стук в дверь.