Полевые цветы

      Кисаме обнаружил себя в своей постели — что уже неплохо — голова не болела, но язык прилип к нёбу и губы напрочь высохли. Первым делом он влил в себя практически пол-литра воды за раз, продышался и пошел умываться. В коридоре его встретил По и по его слюнявой морде было заметно, что пёс глядит с осуждением. Что ж, его можно понять. На собачьей лежанке валялся ботинок и фуражка, местоположение второго ботинка сходу определить не удалось, а рубашка висела на двери, мятая и грязная. Выходит, накидался он с Джирайей вчера плотно, хотя голова совсем не болит. Вот что значит качественное пиво!       Вспомнить, о чем вчера разговаривали, труда не составило. Вся информация будто впечаталась Кисаме в голову, и он прокручивал ее даже во сне, как иначе объяснить, что сейчас он прекрасно представлял, что должен делать. Нужно связаться с Саем и двинуть в ресторан к Ями — на данный момент это единственная зацепка, которая хоть сколько-то казалась важной. Кроме Ями никто не общался с Ханзо, что-то же их связывало и, если они были друзьями, Ями не мог не заметить, что с Ханзо что-то неладное, что-то, что заставило его носиться по лесу с ножом и гоняться за подростками.       Усевшись на край кровати, Кисаме включает вентилятор и подставляет лицо прохладному воздуху. Он неплохо себя чувствует, учитывая вчерашний стресс и возлияния, но мышцы все равно тянет от какой-то усталости. Почему-то сейчас он ощущает себя как-то уютно что ли, эта маленькая комната, в которой поместилась только широкая кровать, да комод, стала ему родной довольно быстро. Темно-зеленые обои на стенах, простая деревянная мебель, вентилятор под потолком и куцый тонкий ковер на полу с каким-то абстрактным, блёклым узором — вся эта простая обстановка почему-то грела душу. Раньше Кисаме жил в собственном доме с женой, которая наводила порядок, украшала жилище цветами и всякой мелочевкой для декора, но теперь стало понятно — ему это всё было совсем не нужно, да и она это делала исключительно для себя. Дом Кисаме продал без сожалений, когда вернулся с войны, позволил Мари забрать любые вещи, которые она хотела, ему-то без разницы, а на очередные споры у него просто не было сил.       Казалось, эта мелкая квартира будет угнетать, но вышло всё наоборот. Старенький холодильник ворчал по ночам довольно громко, но к этому удалось привыкнуть и теперь Кисаме вряд ли уснёт без этого звука. По утрам громыхал мусоровоз под окнами, за стеной иногда слышались разговоры соседей, но всё это словно успокаивало, не давало погрязнуть в своих мыслях и остаться в тишине один на один с собой и мыслями.       Небо сегодня какое-то мутное, словно в воздухе висит тусклая дымка. Кисаме подносит к уху телефон и слушает гудки — странно, что Сай не отвечает моментально, как это обычно бывает. Приходится даже перезвонить еще раз.       — В морге был, извини, там не очень ловит, — отзывается Сай, — Проспался?       — О да, наконец-то, — Кисаме улыбается, понимая, что действительно выспался как никогда, — Что там с Чиё и Ханзо?       — В общем, Чиё передознулась беленой. Ну, в смысле, неизвестно, сама ли или ей помогли, но никаких следов чужого присутствия в доме не было, кроме поломки электрощитка. Ни следов, ни отпечатков, ни взлома, она сама кого-то пустила. Насчет Ханзо проще, конечно, мы с тобой знаем, кто его прибил, но в остальном информации мало.       — Он мог убить Чиё и отправиться в лес?       — В теории — да, в конце концов, он был в перчатках, а она его знала.       — Что Сасори говорит? Допросили их всех?       — Да, но и там ничего нового. Разве что все в один голос заявляют, что до появления Ханзо слышали крики, можно предположить, что в лесу лежит труп, но пока что ничего не найдено, там сейчас работает группа, прочесывает территорию.       — На кой черт он это сделал? — Кисаме морщит лоб и задумчиво смотрит в окно, — Допустим, он не успел закончить свою «композицию» у дома Хидана, понял, что мы узнаем про белену и убрал старуху. Но что он в лесу-то делал?       — Может хотел кого-нибудь убить, сорвать злость так сказать, — Сай покашливает и, судя по звуку, листает бумаги, — Возможно то, что всё пошло не по плану, разозлило его.       — Или он просто слетел с катушек.       — Или так, да.       Кисаме вздыхает. Ему кажется, что он топчется на месте совсем рядом, вот руку протяни — и найдешь, что искал, но его страшно раздражает, что у него всего один путь и больше никаких вариантов. Хорошо иметь запасной вариант, надеяться, что если ошибешься, будет шанс попробовать еще раз, зайти с другой стороны или потянуть за другие ниточки, но в его случае всё вело к одному человеку, и если он не скажет ничего нового — Кисаме встретит стену лицом и ничего не поделаешь.       — Поедешь к владельцу ресторана? — спрашивает Сай, — Лучше вечером, днем он наверняка не работает. Шеф спрашивал, явишься ли ты сегодня, но я сказал, что ты приболел.       — Черт, — Кисаме усмехается, — Спасибо. Да, я хотел бы до вечера отдохнуть, обмозговать это всё…       — Удачи. Звони, если понадобится помощь.       На улице почему-то становится темнее. Небо мутнеет, бледнеет прямо на глазах, и Кисаме, высунувшись в окно, не верит своим глазам. С севера ползут высокие облака, кучные тучи и солнце скрывается за ними, словно растворяясь. Похоже, собирается настоящий дождь — всё затихло, замерло, в воздухе повисло ожидание и напряжение, как перед грозой. Кисаме чувствует, что даже его охватывает предвкушение, совсем как в детстве, когда что-то внутри трепетало от силы природы и захватывало дух от грома, прокатывающемуся по небу перед тем, как проливались первые капли дождя. Скоро поднимется сильный ветер, всполошит всю лежащую на дорогах пыль и песок. В эту минуту Кисаме как никогда был рад оказаться дома. Он будет наблюдать из окна, восхищаясь и устрашаясь одновременно, а пока он решил быстренько заварить себе кофе.              -              Хидан сидел на крыльце дома, отмахиваясь от мелких мушек и пожевывая соломинку. Он наблюдал, как Какузу, хромая, шарахается по ферме, хватаясь за все дела сразу, и находил в этом какой-то дзен — приятно смотреть, как кто-то работает, когда самому делать ничего не надо. Какузу упрямо отказался от помощи и теперь, очевидно, страдал, потому что мелкая собачонка путалась под ногами, овцы не слушались, а куры не желали выходить из курятника на прогулку. Одна из лошадей, утомившись ждать хозяина, сдвинула защелку на двери и нагло продефилировала мимо — Какузу только проводил ее возмущенным взглядом, но гоняться ему за ней сейчас не светит. В хозяйстве творился кавардак, животные чувствовали слабость хозяина, а Вихо — единственный, кто мог бы угомонить зарвавшуюся живность — отлеживал бока на втором этаже и усиленно выздоравливал. Какузу стоял у большого резервуара с водой, потирал больную ногу и хмуро водил по ферме взглядом, проклиная всё и вся. Хидан же следил за этим с самодовольной усмешкой, но в целом не выёбывался — то, что ему разрешили просто тут посидеть, уже много стоит, так что если он решит позлорадствовать или под руку что-нибудь пиздануть, Какузу выгонит его отсюда взашей очень быстро.       Вообще Хидан не хотел приходить. Он боялся показаться навязчивым, боялся испытывать чужое терпение, потому что прекрасно знал, насколько Какузу упрямый. Конечно, чуть раньше они вроде друг друга поняли, Хидан очень старался не думать лишнего и не накручивать себя на пустом месте, но получалось хреново. Хотелось помогать, быть рядом и всячески содействовать во всем подряд — потому он, собственно, все-таки и напросился прийти — но Какузу ни в какую не признавал помощи. Рану он перевязал сам, хоть и явно не так аккуратно, как сделал бы Хидан, и теперь таскался по ферме, пытаясь сделать все дела сразу. Хидан, глядя на это, думал, что еще часок в таком темпе, и нога разболится до предела, но молчал. Какузу явно из тех, кто предпочитает учиться на своих ошибках.       По сухому полю поползли тени, ветер прекратился и все затихло. Даже мушки куда-то подевались. Хидан поднял голову и увидел наползающие облака, под которыми носились, как безумные, ласточки и стрижи. В голову вдруг пришла идея и, хоть Какузу и откажется с вероятностью в девяносто процентов, попробовать стоило. Сколько можно, в конце концов, горбатиться тут понапрасну. Ненавязчиво пройдя рядом, Хидан остановился у металлического бака с водой, в который не так давно впечатался ребрами, и взглядом прилип к Нуто. Пёс кружился на месте, пытаясь поймать какое-то назойливое насекомое.       — Какузу, может хватит? — спрашивает Хидан, склоняя на бок голову. Он в этот вопрос будто вложил больше смысла, чем собирался и взгляд у него получился красноречивым. Какузу посмотрел на него недоуменно и, похоже, даже не нашелся, как ответить. Он наклоняется, чтобы поднять с земли небольшой сноп сена и, явно сдерживаясь, чтобы не кряхтеть от боли, бросает его в тележку поблизости.       — Пойдем на холм, — продолжает Хидан, оглядываясь по сторонам, — Посмотри. Странная погода, да?       — Какой к чертям холм, — ворчит Какузу, — Мне сейчас только в гору и подниматься.       — Доедем.       — Там нет дороги.       — Ну и что?       Какузу смотрит на Хидана как на полоумного и устало вздыхает. Вот на это он согласился? Это называется общением? Ну, он, конечно, допускал, что люди, общаясь друг с другом, иногда еще и что-то делают, типа куда-то вместе ездят, ходят и все такое. Но Какузу решительно не привык уходить с фермы куда-то, кроме как в лес или в соседний город за продуктами. Тем более, не привык делить свое время с кем-то еще, впрочем, сейчас ему было самую малость любопытно. К тому же Хидан выглядел таким уверенным в своих словах. Да и попытка заняться делами в своём обычном темпе явно провалилась — всё валилось из рук, а передвигаясь по территории на такой скорости, Какузу до конюшни доберется только к вечеру.       — И как ты собираешься туда ехать? — спрашивает он, стараясь скрыть свой интерес.       — На машине, конечно, — отвечает Хидан так, словно объясняет что-то элементарное. Какузу трет лицо руками и шумно вздыхает. Черт подери, сколько нужно терпения, чтобы взаимодействовать с этим олухом?       — А, ты имеешь в виду… — опомнившись, Хидан подкатывает глаза и качает головой, — Просто поверь мне. Мой додж проедет куда угодно.       Какузу, разумеется, помнил, что Хидан в тачках-то отлично разбирается, но в конкретном случае у него имелись некоторые сомнения. Чтобы заехать на местный холм, машина должна быть мощная и вездеходная, дороги там нет, трава только да земля, неровности всякие, так что нечто подобное казалось опасным как минимум. В глазах Хидана Какузу видел вопрос, который тот не решался озвучить.       «Ты мне доверяешь?»       Трудно на это ответить. Впрочем, учитывая проблемы с доверием у Какузу, то, что Хидан сейчас торчит здесь, на его земле и имеет возможность без спросу заходить в дом — уже много значит. Доверие, пожалуй, громкое слово, но Какузу, наверно, мог бы сказать, что не ждет от Хидана подвоха.       — Ладно, — соглашается он без энтузиазма и сокрушенно поводит руками, — Все равно я сейчас больше ни на что не годен.       — Да перестань прибедняться, — подмигивает ему Хидан и уходит в сторону своего дома, — Сейчас подъеду.       Что-то в груди трепетало без остановки, Хидан никак не мог совладать с волнением. Ему вообще не особо верилось, что происходит что-то подобное, последние несколько дней в целом выдались абсолютно безумными. Он даже испытывал какую-то гордость за то, что его ожидания сходятся с реальностью, потому что он не выдумывал ничего особенного, да и Какузу, как оказалось, был именно таким, каким его Хидан и представлял. Упрямым, справедливым, но иногда мягким, хоть и скрывал это.       Влетев в гараж, Хидан торопливо закинул в машину пару бутылок воды, до кучи кинул аптечку и пару подушек. Проверил, достаточно ли бензина, беглым взглядом осмотрел движок и колёса и, убедившись, что состояние машины его устраивает, уселся за руль. Сегодня солнце не лупит как полоумное, значит будет не так уж жарко, а если его догадки верны, то еще и дождь пойдет, что сделает этот день еще значимее. Выехав из гаража, Хидан быстро подъезжает к воротам на въезде на ферму и останавливается в ожидании. Он видит отсюда, что Какузу, шагая к дому, пытается прогнать овцу к амбару, но та все так же его не слушается.       Когда Какузу садится в машину, Хидан как-то нелепо замирает, словно напрочь забыв, что делать дальше. Он поглядывает на Какузу, который рассматривает тачку изнутри своим скептичным взглядом, и постукивает пальцем по ручнику. Волнение одолевает его по полной, но нужно же держать себя в руках, так что Хидан, включив радио, резко дергает ручник и сдает назад, глядя в зеркало заднего вида. Ему просто лень разворачиваться. Выехав на дорогу, он поворачивает довольно круто и сразу разгоняется, ощущая привычную для себя стихию. Приятно ехать по пустой дороге, в повороты Хидан по привычке заходит резко и почти не снижая скорости, срезает путь по объездной проселочной и выезжает к шоссе.       — Ты водишь как психопат, — констатирует Какузу недовольно и Хидан даже вздрагивает. Ему удалось отвлечь себя, получилось побороть волнение, но, кажется, он слегка увлекся, даже позабыл, что едет не один. Мельком взглянув на Какузу, чтобы удостовериться, что это не глюки, Хидан вздыхает и хмыкает, делая музыку потише.       — Я вожу как профессионал, — парирует он, состроив самодовольную мину. Какузу на это только фыркает.       Высокий, пологий холм был излюбленным местом городской молодежи. На почти плоской вершине устраивали пикники, один раз даже рейв закатили, но идея оказалась все-таки сомнительной — выпившие не раз съезжали по склону вниз и не находили сил вернуться. Тропинки, которые вытаптывали местные, были узкими и не очень удобными, кое-где приходилось прыгать через небольшой ручей, а после дождя подняться и вовсе задача из невозможных. Машины на холм не заезжали никогда, а потому скептицизм Какузу можно было понять. Он боязливо смотрел на приближающийся на горизонте холм и, честно говоря, подумывал отговорить Хидана от этой затеи.       Хидан замечает его сомнения и поддает газу, чтобы доехать побыстрее. Вообще-то он никогда не пытался заехать на додже на холм и откуда у него такая уверенность в успехе — одному Богу известно. Давно он уже хотел покорить эту вершину на тачке, все собирался, да никак руки не доходили. Наверно, стоило все-таки попытаться в одиночку и не подвергать кого-то еще опасности, но… Хидан не был бы собой, если бы думал наперед. Импульсивные поступки у него в крови, а думает пусть кто-нибудь другой.        Тяжелые колёса поднимают пыль, мелкие камушки разлетаются в стороны и бьют по днищу. Хидан крепко держит руль, глядит на дорогу, не моргая, а сам чувствует на себе взгляд. Наверняка Какузу смотрит на него с недоверием, как и всегда, собственно. Он имеет право сомневаться, на его месте любый бы сомневался в Хидановых способностях, так что Хидана это не беспокоит ни капли. Состроив максимально расслабленное лицо, Хидан хочет обернуться и смерить Какузу уверенным взглядом, чтоб он сразу понял, кто тут первоклассный водила, но обернувшись, он теряет всю свою уверенность и, растерянно нахмурившись, отворачивается. Какузу действительно смотрел на него, но вот никаких сомнений там и близко не было, наоборот, он разглядывал Хидана с интересом, словно видел в первый раз. Значит ли это, что вредного индейца удалось удивить?       — Езжай с восточной стороны, там ручей не течет, — говорит Какузу, всматриваясь в холм.       — Уже раздаешь советы? — усмехается Хидан и съезжает с шоссе на гравийку.       — Я просто предположил, что ты этого никогда не делал и даже не успел подумать, где удобнее заехать.       — Нихрена, сто раз так делал.       — Хидан, — Какузу поворачивается и, склонив голову на бок, поднимает брови, — Не бреши.       — Бля ну… ладно. Но я думал об этом, и я сам знаю, что с восточной стороны удобнее!       — Ну конечно.       Склон начинается обманчиво плавно, первое время ехать не составляет никаких проблем. Вскоре начинают попадаться крупные валуны, ямки, кустарники и деревья, которые приходится объезжать. Хидан старается не спешить, иногда даже вовсе останавливается, чтобы осмотреться и простроить себе траекторию движения, что действительно удивляет Какузу. Получается, этот болван все-таки имеет представление об осторожности и планировании, и умеет действовать не бездумно, это похвально.       Наклон увеличивается, чувствуется, как напрягается машина — движок рычит сильнее, Хидан явно прикладывает усилие, чтобы подниматься выше. Он нахмурился, брови сползли к переносице, и он словно целиком погрузился в процесс, не отвлекаясь ни на что. Его резкие, четкие движения выдавали в нем человека увлеченного, он будто общался с машиной, Какузу видел, как у него шевелятся губы время от времени. В какой-то момент додж забуксовал, но Хидан быстро прокрутил руль, сдал чуть назад, переключил передачу и дал газу так резко, что тачка выпрыгнула из ямы, как пробка из бутылки. Сильно качнуло, дёрнуло в сторону и Какузу зашипел, сжав зубы, потому что от резкого движения заболела нога.       — Извини, — как-то рассеянно говорит Хидан, даже не обернувшись, но зачем-то кладет ладонь Какузу на бедро, продолжая выруливать на относительно ровную поверхность одной рукой.       Солнце то прячется за облаками, то выползает, светя прямо в лицо — Хидан надевает солнечные очки, чтобы не слепило глаза. Через минут пятнадцать тряски и непрерывного моталова из стороны в сторону, наконец виднеется вершина холма. Хидан, словно ощутив какой-то азарт, вдавливает педаль в пол, крепко сжимая пальцы на руле. Додж ревёт и упрямо едет вперёд, будто какой-то запряжённый бычара, которому всё нипочём. Из-под колёс вылетают куски земли с травой, камешки и грязь, но всё-таки удаётся набрать скорость, и машина вырывается наверх, подпрыгнув и чуть вильнув задней частью. На ровной поверхности Хидан едет вперед быстро, выезжая на середину холма, и останавливается.       Он отпускает руль и поворачивается к Какузу, улыбаясь самой самодовольной и тупой улыбкой из всех возможных. Его расплывшаяся от радости морда выглядит еще комичнее из-за огромных темных очков на пол ебала. Какузу удерживается, чтобы не прыснуть со смеху, вместо этого сжимает губы и скептично дергает бровью.       — Теперь можно убрать руку с моей ноги? — спрашивает он как ни в чём не бывало.       Хидан закрывает рот, из-под очков выползают брови и он, словно очнувшись, отдергивает руку. От его победного ликования не осталось и следа, он кладет руки на руль, не зная куда их еще деть и смотрит перед собой, словно это поможет ему не провалиться сквозь землю от стыда. Какузу это, конечно, напрягает, но и, честно говоря, самую малость веселит, так что он решает сжалиться и как-нибудь разрядить обстановку.       — Как ты управлялся одной рукой, к слову? Со стороны выглядело неудобно, — Какузу осматривается из окна машины, отмечая, что вид отсюда действительно неплохой.       — Не знаю, просто очень сосредоточился, — отвечает Хидан и в его голосе чувствуется нервозность. Похоже, он явно переволновался и смутился, теперь даже веселиться себе не позволяет.       — Ладно, давай, помоги вылезти из этой консервной банки, — подбадривает его Какузу. В конце концов, не сидеть же в тачке, они сюда не для этого приехали.       Выключив двигатель, Хидан начинает суетиться на ровном месте. Он достает из машины ключи и хочет убрать их в карман, но решает оставить в бардачке, снимает очки и не знает куда их деть, но потом заталкивает в верхний кармашек, отстегивает ремень, открывает дверь и зависает. Поворачивается, чтобы вытащить из бардачка пачку сигарет и, наконец, выбирается из машины. Какузу молча наблюдал за этой вознёй, борясь с желанием отвесить Хидану подзатыльника, чтобы перестал уже разводить кипиш на ровном месте. Дверь справа от него щелкнула и Хидан протянул руку.       Выбраться оказалось проще, чем думал Какузу — додж действительно просторная машина и трудностей не возникло. Ногу чуть кольнуло, когда Какузу согнул ее сильнее дозволенного, но в остальном всё прошло безболезненно. Он выпрямился, потянулся, ощущая, как приятно наконец стоять на своих двоих и не трястись каждую секунду. Ветер легко обдувал лицо, тишина стояла невероятная, а вид на город оказался еще лучше, чем на первый взгляд. Отсюда видно и лес с озером, похожие по форме на яичницу с целым желтком, и ферму — даже отсюда видать, как животные шляются по территории, что вызывает в Какузу досаду. Видно пустые улочки, желтый школьный автобус, редкие машины на шоссе, вышку сотовой связи на окраине, возвышающуюся как что-то лишнее и чужеродное.       Хидан проносится мимо и, отойдя чуток, бросает на землю пару подушек и шерстяной плед, напоминающий узором ковёр у Какузу дома, что, впрочем, неудивительно. Он быстро усаживается на подушку, достаёт сигарету и закуривает. В его движениях все еще полно резкости и волнения, он даже не оборачивается и не зовет Какузу, словно боится его. Что ж, очевидно, приглашения дождаться не получится, так что Какузу подходит сам и, чертыхаясь сквозь зубы, усаживается на вторую подушку. Запах обычных магазинных сигарет раздражает, едкий дым лезет в глаза, Какузу отворачивается, начиная скручивать себе свою привычную самокрутку.       Они сидят молча довольно долго. Хидан не решается что-нибудь спросить, потому что почти все его вопросы слишком уж личные и он уверен, что Какузу не удостоит их ответом, а спрашивать что-то обычное совершенно неинтересно, да и глупо как-то. Молчать подолгу Хидан не умел, оставаясь наедине с собой он был не против и вслух порассуждать о чем-то, лишь бы не оставаться в тишине, но сейчас, кажется, у него не возникало с этим проблем, Какузу же был рядом, он чувствовал его присутствие даже не глядя. Тот курил сперва, а потом улегся на плед, закинув под голову руку. Его-то тишина, похоже, устраивала более чем, так что Хидан молчал, боясь испортить ему настроение.       Глядя в странное, мутное небо, Какузу отмечал про себя, что затея Хидана оказалась не так уж плоха. Здесь и правда красиво и спокойно, а это его тактичное молчание неслабо удивляло. Видимо даже Хидан способен чувствовать момент и помалкивать, когда это нужно, но в то же время Какузу ждал, когда же он не выдержит, когда же в его голове родится какая-нибудь глупость, которую он озвучит не задумываясь. Время шло, а этого не происходило. Небо понемногу темнело, оставаясь таким же мутным, но солнце стояло в зените — Какузу нахмурился, озадачено проведя взглядом вдоль горизонта. До вечера еще далеко, так почему же начало темнеть?       — Как ты оказался у меня на ферме, когда помог мне? — спрашивает вдруг Какузу, поворачиваясь к сидящему рядом Хидану. Тот смотрел куда-то в сторону, обняв колени, и вообще непонятно, услышал ли он вопрос. Почти только через минуту он склонил голову, сжал губы и обернулся, взглянув на Какузу как-то обреченно.       — Я хотел зайти, но никак не мог решиться. Стоял у забора.       — Зайти, типа, в гости?       — Типа того, — Хидан рассеянно чешет шею, — Боялся еще, что там собаки же…       — Можешь не бояться моих собак, — говорит Какузу расслабленно, — Теперь они тебя знают.       Вдруг на кончик носа упала капля. Какузу моргнул, провел по носу пальцем и недоуменно уставился на небо. Снова капля. И еще одна. Над головой клубились облака, как живой организм перетекая друг в друга, меняясь, нагнетали, давили своим весом и непонятно, как они успели оказаться здесь так быстро. Хидан задрал голову и, кажется, улыбался, глядя на них. Ветер поднялся за спиной, словно разгоняясь, трава припала к земле, вытянувшись в одну сторону, единственное дерево на холме зашумело листьями и накренилось. Волосы Какузу разом спутались, когда ветер подул ему в спину, перо, державшееся за ухом, сдуло и оно, кружась, быстро исчезло из виду. Приподнявшись на локте, Какузу смотрел на город и видел, как его словно поглощает поднятой с земли пылью и песком. Видимость резко портилась, ветер шумел сам по себе, завывая, а с неба капало все чаще.       — Надо уходить, — говорит Какузу, собираясь встать, но Хидан не меняет своего положения. Он сидит, глядя наверх, и восторженно закусывает губы.       — Еще немного.       В глубине облаков мелькнула молния и замурчал гром, пока довольно тихо, приглушенно, но буря приближалась, и сидеть на широком открытом пространстве на такой высоте попросту опасно. Какузу понимал, чего ждет Хидан, но это паршивая идея, с природой не стоит шутить, а она явно собирается буйствовать. Ветер уже, казалось, дул со всех сторон одновременно, начался слабый дождь, но крупные капли пока что падали редко. Какузу кое-как поднялся, нога начала ныть и закружилась голова.       — Уходим, — говорит он строго, не желая терять времени.       И как только Хидан поворачивается к нему, ловя его суровый взгляд глазами, небо словно трескается на кучу осколков с грохотом, разнесшимся эхом по всей округе, и дождь проливается непроглядной стеной. Какузу понимает, что промок за секунду. Волосы прилипли к лицу и потяжелели, рубашка, футболка, джинсы — всё вымокло напрочь, сковывая движения и охлаждая кожу, даже табак в кармане промок к чертям. Хидан медленно закрывает глаза, подставляя дождю лицо, его и так прилизанные назад волосы темнеют от воды, на лице растекается счастливая улыбка.       — Черт возьми, — Какузу ворчит и сыпет проклятьями, пока, хромая, спешит к машине. Его вдруг дергают за рубашку довольно сильно, приходится остановиться и резко развернуться. Хидан, дышащий так, словно ему не хватает воздуха, выглядит безумно и пугающе, но отпустив Какузу, он крепко зажмуривается и подается вперед. На его лице застывает болезненная гримаса, брови изламываются и чувствуется исходящая от него нервозность. Кратким, быстрым движением, он касается губ Какузу губами, прижимается к ним, замерев на миг, и отшатывается почти сразу, словно желая сделать вид, что ничего этого не было.       — Это последнее, что я хотел сделать, клянусь, последнее, — быстро бормочет Хидан и уходит в машину. Он садится за руль, какое-то время глядит себе под ноги, склонив голову, а когда поднимает на Какузу взгляд, видит, как тот качает головой. «Нет» — будто говорит Какузу и его лицо говорит больше, чем любые слова, которые он сейчас мог бы сказать вслух. Красноречиво скривившиеся губы, сжатые челюсти и сузившиеся глаза, в которых явно читалось искреннее презрение.       Противоречия усиленно сражались друг с другом в глубине души и Какузу сейчас овладевала одна четкая мысль — он не хочет садиться в эту машину. Конечно, ему некуда деваться, он не спустится отсюда самостоятельно, это без вариантов, но Боги свидетели, будь у него хоть какой-нибудь выбор…       Он открывает дверь и вваливается на сиденье, садится, складывает руки, пытаясь их согреть. Дождь на удивление холодный, но этой высохшей, истерзанной жарой земле, наверно, и нужен такой ливень. Не проронив ни слова, Хидан заводит машину и резко разворачивается, колёса разбрызгивают воду и грязь по всей округе. До Какузу доходит, что спускаться по размытому дождем склону просто самоубийственно, но ему сейчас настолько плевать на такие проблемы, что он просто сверлит злобным взглядом приборную панель и мысленно откручивает Хидану голову.       Додж совершенно точно скользит по склону. Колёса прокручиваются на месте, но машина едет вниз и заметно, что Хидану не так уж просто ее контролировать. Он тратит всю свою концентрацию, чтобы удерживать руль и вести машину туда, куда ему надо. В какой-то момент тачка подпрыгивает на неровности, громко скрежечет и Хидан, припомнив всуе всех известных ему богов и самые изысканные ругательства, выводит ее из опасной ситуации, резко газуя вниз. Разгон получается довольно быстрый, это становится все опаснее, но он прикладывает все силы, заставляя машину вилять, чтобы снизить скорость. В самом низу его контроля уже не хватает, в какой-то момент он чувствует, что тачка не реагирует и просто скользит на шинах по мокрой грязи, лужам и, у самого основания склона, она резко скатывается, практически врезавшись в землю носом. Мощи движка и заднего привода хватает, чтобы додж, зачерпнув бампером грязи, выровнялся и развернулся по инерции боком.       Все самое стрёмное позади — теперь Хидан полностью контролировал машину, и он принялся выруливать на дорогу. Здесь, внизу, сила шторма ощущалась куда мощнее. Деревья гнул порывистый ветер, обочины размыло в кашу, асфальт потемнел, блестел и отражал вспышки молнии. Потемнело настолько, что даже уличное освещение включилось само по себе, но лампы фонарей кое-где мигали. Дороги заливало, система сточных вод не справлялась, и вода бурлила под тротуарами, скручиваясь в небольшие водовороты, собравшие весь мусор с округи. Хидана, впрочем, все это не останавливало, он разогнался по шоссе в сторону города и не обращал внимания на заливавший в окно дождь. Со стороны слышится громкий треск, смешивающийся с шумом дождя. Высокое дерево у обочины кренится от ветра, гнется и вдруг ломается. Оно падает, касаясь ветвями проводов, что-то искрит, провод натягивается и вместе с ним наклоняется уличный фонарь. Хидан успевает выкрутить руль в сторону, чтобы объехать падающие на дорогу обгоревшие ветки.       Улицы в городе залиты водой, несколько мелких деревьев упало, с магазинов сорвало вывески, что прикреплены были слабо, разметало мусор, утащило уличные мусорные баки чёрти куда. Все люди попрятались в домах, пока стихия бушевала, не ведая меры, так что Хидан нёсся по улицам не боясь залить кого-нибудь водой, потоками летящей из-под колёс. Дорога до фермы тоже размылась, стала вязкой, но, как Какузу уже успел заметить, для Хидановой тачки будто не существовало преград. Когда они остановились у ворот фермы, Какузу открыл дверь, вышел, подставляясь под дождь и, сделав пару шагов, остановился. Он уже и так промок, терять нечего, промокнуть сильнее просто невозможно, так что некуда спешить. Почувствовав, что от недосказанности его практически физически мутит, он решает, что не может больше молчать.       — Ты не смог продержаться и дня! — говорит он, перекрикивая шум дождя и грохот грома. Хлопает дверь, Хидан выходит из машины и непонимающе пялится на Какузу.       — Ты же пообещал мне! Помнишь, чего ты просил? — Какузу продолжает, чувствуя, как его переполняет раздражением и какой-то неуместной обидой, — «Общаться», Хидан! Неужели это так трудно?       — Я не могу! — отвечает Хидан, обходя капот и подходя ближе, — Я реально пытался!       — Чёрта с два ты пытался! У тебя есть хоть что-нибудь еще в твоей голове!? — шагнув вперед, Какузу тыкает Хидана в лоб пальцем и возмущенно рассекает воздух кулаком, — Что ты хочешь от меня? Чего ты ждал? Зачем ты, во имя всего святого, это делаешь?!       Хидан, топнув ногой и расплескав грязную воду в луже, взмахивает руками: — Потому что я тебя—       — Ты НЕ МОЖЕШЬ! — практически орёт в ответ Какузу, резко перебивая его, — Тебе это кажется, когда же ты поймешь! Ты просто зациклился, как хренов утёнок, просто отпусти это, повзрослей наконец!       Гроза уходит в сторону, громыхает уже над лесом и молнии становятся всё дальше. Ливень немного сбавил обороты, но дождь всё еще шумный и сильный, деревья в лесу гудят, как штормовой океан, гром прокатывается по макушкам, гаснет в гуще леса. В какой-то момент образовывается словно вакуум — шум дождя попадает в резонанс с лесом, сливаясь в единый монотонный гул, напоминающий бьющиеся о берег волны. У Какузу опускаются руки, он понимает, что, возможно, сказал лишнего, но когда-то он должен был это сказать.       Еще тогда, почти двенадцать лет назад, он понимал, чем это может кончиться. Понял почти сразу, когда впервые Хидану в глаза посмотрел — в них столько разливалось обожания и восхищения, что надо было бы отказаться, отвернуться и уйти спокойно, сейчас не стоял бы под проливным дождем и не пытался совладать с навалившейся горой противоречивых чувств. Но тогда Какузу не был таким суровым и принципиальным, как сейчас, в нём теплилось сочувствие, жалость… все то, от чего он смог отделаться за столько лет.       «Помоги ему, Какузу, ему нужен пример для подражания» — просит Джирайя, похлопывая по плечу тощего мальчишку. Пацан остался без родителей, но он не настолько мал, чтобы испытывать проблемы. Впрочем, из-за отсутствия присмотра и дисциплины он мог бы спустить всю свою жизнь в унитаз вполне успешно. Городские дети считали Хидана проклятым, но это же дети — они готовы раздуть из любой самой крошечной мухи слона и радоваться собственным выводам. Джирайя просил о мелочи, просто присматривать, просто брать с собой на вылазки, просто научить чему-то полезному, чтобы Хидан не оставался сам по себе, раз уж его дом расположен так близко к ферме.       С каждым днём Хидана в жизни Какузу становилось все больше. Он вёл себя идеально, выполняя все, что ему говорили делать. Хидан не отказывался от работы, брался за всё подряд, умело помогал на ферме, хорошо ладил с животными и техникой, только собак боялся. Какузу пытался учить Хидана так, как его самого учил отец — будь честен с самим собой, не отвечай злом на зло, не злоупотребляй чужой добротой и умей нести ответственность. Даже то, что от воспоминаний о детстве и родителях у Какузу сводило зубы, не мешало ему с теплом вспоминать отца, которому вселенная отвела слишком мало времени. Счастливых моментов было мало, можно сказать, что в этом они с Хиданом схожи — они остались одни в достаточно раннем возрасте, но Хидан жил в доме, у него были деньги, еда, всё, что позволяло ему жить, а не выживать. История Какузу гораздо хуже, и он поклялся себе, что никому ничего не расскажет, потому что эта гниющая рана воспалится, как только он о ней вспомнит.       Какузу не замечал, как Хидан его воспринимает, не обращал внимание на слишком уж странный к себе интерес. В Хидане словно жило две личности — обычный подросток, которому некуда было деть энергию и несчастное, брошенное существо, требовавшее заботы и внимания. Проблема, очевидно, была в его голове, как жаль, что Какузу понял это слишком поздно.       Когда Хидан стал старше, намёки перестали быть намёками, он выражался вполне недвусмысленно и однажды прямо заявил, чего хочет — Какузу выгнал его в самостоятельную жизнь без разговоров и путь назад ему был заказан. Какузу перестал общаться не только с ним, но и с остальными городскими жителями, сосредоточился на своей жизни, оберегал лес и в целом стал скупым на чувства, испугавшись того, как бурно их проявлял Хидан. Он игнорировал его так, словно того не существовало вовсе, и со временем, кажется, смог себя в этом убедить. Джирайя рассказывал, как бедолага страдает и гробит себе здоровье, заливая горе алкоголем, но Какузу остался к этому глух. Плевать он на это хотел.       Глядя на Хидана сейчас, спустя столько лет, Какузу не мог поверить, что это продолжается до сих пор. Действительно ли Хидан болен? Это же банальная одержимость, разве нет? Не может же быть иначе, Какузу не давал повода, так не бывает...       Или давал?       В памяти вспыхивает ярким пятном старый пирс на озере, которого уже нет, потому что уровень воды поднялся. Осень золотила листья в лесу, дни еще стояли тёплые, но земля уже остывала. Какузу не любил плавать в озере, потому что длинные волосы, намокнув, спутывались и их потом было трудно расчесать, а Хидан обожал воду, мог барахтаться, пока губы не посинеют. Занырнув пару раз, он вдруг болезненно искривил брови, открыл рот, жадно вдыхая воздух и поднял руки, зовя на помощь. Какузу решил, что у него свело ногу от долгого плавания и не раздумывая прыгнул в воду за ним, а оказалось… Хидан его обманул, заманил к себе, бессовестно прикинувшись тонувшим. В тот момент Какузу еще не совсем понимал, почему Хидан так себя ведёт, а потому и не видел ни в его, ни в своих действиях какого-то подтекста. Хидан, смеясь, обвил шею Какузу руками, прильнул всем телом, как хищная русалка, загадочно хихикал ему на ухо и нёс какую-то ахинею про илистое дно и противные водоросли. Какузу улыбался в ответ и позволял ему на себе висеть, улыбался и трепетно касался руками голой спины.       Не так уж трудно было избавиться от этого воспоминания. Гораздо труднее сейчас признать, что это было на самом деле.       — Ты никогда не допускал, что бывает не только как ты «думаешь», а как-нибудь иначе? — Хидан позволяет себе ткнуть Какузу в грудь и сводит брови, начиная злиться, — Почему ты считаешь себя правым во всём?       Какузу хочет ответить, но Хидан машет рукой у него перед лицом.       — Я понимаю, — он принимается расхаживать взад-вперед, активно жестикулируя, — ты уже забыл, каково это, чувствовать хоть что-то. Ты любил вообще когда-нибудь? Ах да… Разумеется, НЕТ, это же, по-твоему, лишнее! Тогда как ты можешь делать выводы о МОЁМ состоянии?!       В голове роятся сотни ругательств и способов Хидана заткнуть, руки чешутся окунуть его мордой в эту грязную лужу, но отчего-то Какузу себя сдерживает. Он в глубине души понимает, что зерно истины в его словах есть, просто признать это тяжело. К тому же доля симпатии, которая успела поселиться в нем за это короткое время, не давала мыслить рациональными, холодными понятиями. В те далёкие года Хидан никогда не вызывал в Какузу неприязнь, напротив, он был весёлым и дурным пацаном, с которым не соскучишься, который с интересом слушал все, что ему рассказывали и Какузу, уже не так давно к тому моменту жившему в этом городе, было приятно быть нужным и полезным. Какузу нравилась его компания, можно было молчать, заниматься делами, пока он болтает на фоне обо всём и ни о чём одновременно. Хидан рос, вытягивался в росте, обрастал мышцами, и его красота становилось какой-то неземной, странной, будто не все могли ее видеть. Какузу еще тогда недоумевал — почему подростки дразнят его лабораторной крысой, как можно дразнить такого красивого человека? Подумаешь, кожа бледная и белые волосы, разве они не видят, как это всё складывается в какой-то античный образ словно из мрамора высеченной статуи? У Хидана даже веснушки от солнца высыпали, правда какие-то розоватые, а не рыжие, как у всех.       Он и сейчас, стоя перед Какузу весь промокший, был красивым. Мрачным, обиженным и злым, но все еще красивым.       — Ладно! — восклицает Хидан, понимая, что Какузу не собирается ничего отвечать и так и будет молчать, — Больше я не доставлю тебе проблем! Прости, что имею наглость считать тебя самым важным человеком в своей жизни, но обещаю — тебе больше не о чем беспокоиться.       Громко хлопнув дверью, Хидан дергает тачку с места и уезжает, забрызгивая Какузу грязью и водой из луж. Не желая тут торчать ни единой лишней секунды, Какузу разворачивается и уходит к дому, проклиная мысленно и Хидана, и себя, и этот сраный городишко, который принёс ему столько головной боли.              -              Дейдара бегал во дворе кругами, размахивая руками как неадекватный. Он позвонил Сасори и висел на трубке уже почти пятнадцать минут, делясь своими ярчайшими впечатлениями от дождя. «Уйди в дом, иначе тебя молнией долбанёт» — бубнел в трубку Сасори, но Дейдара только смеялся и прыгал по лужам. Ведь он обещал самому себе, что встретит дождь как положено и теперь не мог унять своей радости. Земля мгновенно остыла, растения напитались водой, листья стали яркими, сочно-зелеными и хоть сейчас на улице было довольно темно и мрачно, от дождя всем стало лучше.       Весь промокший и счастливый до невозможности, Дейдара сел на бордюр и вытянул вперед ноги. Может, кеды завтра расклеятся, да и черт с ними, это того стоило. Жалко, что Сасори отказался мокнуть под дождем вместе с ним, но хотя бы разделить этот момент по телефону согласился, в итоге вышло очень здорово.       — Я собираюсь отправить документы в Школу искусств в соседнем штате, дать тебе контакты? — спрашивает Сасори, шурша бумажками на фоне.       — Ага, — Дейдара, прижимая телефон к уху плечом, пытается выжать мокрый хвост волос, — Туда трудно поступить?       — Не сказал бы, уверен, мы справимся.       Дейдара улыбается, чувствует какую-то теплоту, окутывающую его с ног до головы, согревающую даже сейчас, когда вымокшая одежда уже неприятно холодила кожу. Вдруг издалека доносится рёв автомобильного движка и Дейдара едва успевает убрать с дороги ноги, поджав их к груди, как перед ним проносится чёрный додж, не замедлившись ни на секунду и обрызгав его с ног до головы водой. Он, открыв рот, недоуменно следит взглядом за удаляющейся в сторону шоссе тачкой и заторможенно понимает, что это Хидан, который до сего момента никогда не позволял себе гонять по спальному району на такой скорости.