Полевые цветы

      Кисаме удаётся разлепить глаза только с третьей попытки. Свет бьёт ему в глаза настолько сильно, что ему кажется, будто он очутился не меньше, чем на Солнце. Из глаз текут слёзы, их пробивает резкой болью, но в конце концов ему удаётся проморгаться. Ломота в теле невероятно раздражала, но дернувшись, он понял, что не может пошевелиться. Сведенные за спиной руки ныли, перемотанные пластиковыми жгутами, спину тянуло и выгибало, ноги тоже не удавалось сдвинуть с места, примотанные к ножкам металлического стула. Думать не получалось совершенно, любая мысль обрывалась на полуслове, растворялась, как капля краски в стакане воды, шла разводами. Приходилось мысленно произносить одно и то же слово по нескольку раз, чтобы хотя бы вспомнить, что оно значит.       Сколько он здесь? Час, день, неделю?       Перед глазами маячил белый потолок с лампами дневного света, холод пробирал до костей. Во рту почему-то было горько и противно, горло саднило и болел нос. Кисаме закашлялся, попытавшись глубоко вздохнуть, дернулся, но только скривился от боли в затекших конечностях. Какое-то время он просидел, уронив голову на грудь и практически пуская слюни, пока пытался хоть как-то осознаться. Ему пришло ощущение боли в шее, вспомнилось, зачем он пришел сюда и Кисаме, резко подняв голову, начал искать глазами труп ребёнка на столе, но стол уже был пуст. Голова закружилась, затошнило.       Обстоятельства казались безвыходными. Кисаме связан по рукам и ногам, без возможности шевельнуться и, что хуже всего, он понятия не имел, сколько времени здесь провёл. Чёрт возьми. Вот что делает недостаток информации — гневно думал Кисаме, но тут же успокаивал себя, ведь ему неоткуда было знать, неоткуда было взяться подозрениям, это не целиком его вина. Может, Кисаме не доставало опыта или детективной чуйки, но, справедливости ради, он старался, он цеплялся за любую ниточку, не имея практически ничего, и теперь он здесь. Паршиво, что в полицейском управлении кроме него и работать-то некому, а потому и вероятность, что его найдут, крайне мала.       Перспектива замерзнуть тут до смерти не радовала, еще сильнее пугало в целом состояние организма, который вёл себя словно мощно опьянённый. Кисаме не мог сконцентрироваться, даже взгляд задержать на чем-то казалось непосильной задачей. Его чем-то накачали и непонятно зачем оставили в живых. У него не было идей, кто это сделал, кроме одной — владелец ресторана решил защитить свою частную собственность и вполне красноречивые улики, которые Кисаме имел неосторожность обнаружить. Нет, конечно, в голове крутились и иные мысли, кое-как собирались в кучу, казавшиеся даже убедительными — может, владелец уехал, а кто-то, в его отсутствие, решил воспользоваться таким удобным помещением для совершения своих поганых дел. Версия возможная, но Кисаме чувствовал, что это бред. Нет здесь никакого двойного дна, нет невинных овечек и совпадений, нет третьих лиц. Это чёртов Ями, который скрывался уже несколько дней, повесив табличку «Санитарная обработка» на двери.       Что-то наверху вдруг щелкает, грохочет, открывается дверь. Кисаме с трудом держит голову ровно, глядя наверх. Ями спускается по лестнице, держа в руках деревянный поднос. Он выглядит спокойным и расслабленным, даже задумчивым, если этот хмурый, недружелюбный взгляд считать задумчивостью. Спустившись, он ставит поднос на стол неподалеку и Кисаме может разглядеть чашку, шприц и две какие-то ампулы.       — Очнулись, офицер? — спрашивает Ями тихим, спокойным голосом.       Кисаме бормочет что-то нечленораздельное, но агрессивное — язык не слушается его, а голосовые связки сводит болью, когда он пытается говорить.       — Не напрягайтесь. Вам предстоит увлекательное путешествие в глубины собственного разума, поскольку… — Ями задумывается на миг и вдруг широко улыбается, безумно блеснув глазами, — …вам все равно нечем больше заняться!       По комнате разносится отвратительный травяной запах и Кисаме понимает, что знает его. Тот же запах в чашке у старушки Чиё — блядская белена, которой Ями собирается травить его, пока не надоест. Если он не будет перебарщивать с дозировкой, Кисаме будет находиться в постоянном состоянии наркотического опьянения, пока просто не сойдет с ума или, например, печень не откажет. Перспективы так себе.       — Знаете, Хошигаки, — говорит Ями, медленно прохаживаясь по комнате, — Вы очень вовремя залезли в мой ресторан. Я всё думал, как же мне уехать, чтобы этот вездесущий коп не заметил… А вы сделали всё за меня!       — Зачем… — еле выговорил Кисаме, от безысходности сжимая зубы.       — Зачем что? — Ями делает задумчивое лицо, напряженно морща лоб. Кисаме смотрит на него с отвращением, всем своим существом чувствуя, как отвратен ему этот человек. То ли это остаточный эффект белены и зрение искажает всё, на что он смотрит, но ему кажется, словно лицо Ями грубо вырезано из дерева — глубокие, резкие морщины, шрам на подбородке ассиметричный и выпуклый, впалые, мелкие глаза смотрят холодно, будто стеклянные.       — Дети, — тихо говорит Кисаме, чуть поведя головой к опустевшему столу, на котором он видел тело.       — А, это, — взмахнув рукой, Ями отворачивается, чтобы взять с подноса чашку, — У нас у всех есть свои страсти, у меня, например, страсть ко вкусной еде, потому я и купил ресторан, понимаете? Но мясо животных — это низко, оно абсолютно пресное, даже Саске вряд ли смог бы удивить меня, а вот ингредиенты, которые я ему давал, он готовил восхитительно. Он настоящий творец, знаете?       Когда Ями подходит с чашкой, от которой поднимается пар и этот мерзкий, горький запах, Кисаме дергается вперёд, чуть не переворачиваясь на стуле. От неожиданности Ями роняет чашку, и та разбивается, запах белены становится сильнее и невыносимее. Всплеснув от злости руками, Ями в пару шагов возвращается к столу, набирает ампулу неизвестного вещества и точным движением вкалывает его Кисаме в шею, так же как первый раз.       — Что ж, сами вынуждаете. Отдыхайте, офицер, а мне пора.       Сознание снова ускользает, Кисаме не может противиться тьме, застилающей глаза. Ему не больно, но потеря контроля поднимает из глубин сознания страх такой всеобъемлюще жестокий, что сердце заходится в панике, словно рвется наружу, стремясь пробить ребра. Отключаясь, Кисаме успевает отрывками подумать о том, что его никто здесь не найдет, даже Сай.              -              По телевизору показывали «В джазе только девушки» — старый черно-белый фильм, который Дейдара, почему-то, обожал. Может, потому что видел его раз пятьдесят и знал наизусть все реплики, может, потому что актёры прекрасные, а фильм весёлый. Сейчас, глядя на экран старого бабушкиного телевизора, он улыбался и шевелил губами, повторяя за Мерлин Монро её знаменитую фразу «Однажды утром вы просыпаетесь – парня нет, саксофона нет, осталась только пара носков и пустой тюбик из-под зубной пасты». И мечтательно вздыхает.       Вдруг перед глазами словно мушки пляшут, Дейдара моргает и трясёт головой. Слабое головокружение быстро отпускает, но липкое ощущение тревоги сдавливает рёбра и даже шутки в фильме его больше не веселят. Позади шуршит бархатная штора, бабушка заходит в комнату с большой фарфоровой чашкой, над которой поднимается ароматный пар. Она садится в кресло, звеня своими крупными серьгами, ставит чашку на столик и укрывает ноги шерстяным пледом. Дейдара наблюдает за этим как заторможенный и, вздрогнув вдруг, произносит:       — Какое-то у меня ощущение дурацкое.       — Да? — бабушка глядит на него, постукивая длинным ногтем по подлокотнику кресла, — Какое же?       — Холодно как-то.       Нелепо, конечно. После прошедшего шторма хоть и стало свежее, но жара, судя по всему, возвращалась. Пусть сейчас и не такое пекло, как раньше, на улице всё-таки было жарко, а уж в комнате бабушки еще и душно. Она укрывалась пледом в любую погоду, словно не чувствуя разницы температур вовсе, но она же старая, а старые кости не греют, так думал Дейдара.       — Запомни это.       — Ба, может я простудился? Под дождём же бегал, — Дейдара прикладывает ко лбу ладонь, но не чувствует каких-то отклонений от нормы.       — Ты научишься, — бабушка кивает, берёт обеими руками чашку и вдыхает пар, поднеся её к носу, — Со временем научишься отличать эти ощущения. Ты не простудился.       — Окееей, — тянет Дейдара, как всегда скептично подкатывая глаза. Вообще-то сейчас он был готов признать, что ощущения, которые уже схлынули так же внезапно, как и появились, казались необычными. Это не просто «холодно», когда замерзли руки от ветра или ноги, потому что ты их промочил, и не то «холодно», когда съел мороженое и теперь замёрз язык и горло. Это «холодно» от которого, почему-то, мысли стали медленными и тягучими, по спине пробежали мурашки, а запястья свело судорогой. Дейдара никогда такого не чувствовал и теперь ему одновременно хотелось, чтобы это было просто глюком организма и чем-то «потусторонним», он не мог определиться, чего хочется больше.       В кармане бряцает телефон, Дейдара нетерпеливо достаёт его и открывает сообщение. Он ждал этого весь день, ведь утром они с Сасори договорились пойти к каньону сегодня. Пару дней назад они отправили в университет документы и вот, утром, наконец, пришёл ответ, так что они условились вскрыть конверты одновременно и узнать, возьмут ли их на подготовительные курсы и есть ли у них вообще шанс поступить. Такое маленькое торжество.       Сасори писал, что готов выдвигаться. Вскочив с кресла, Дейдара выбежал из комнаты, тут же принимаясь искать в обувнице свои парадные кеды. За спиной хлопнула дверь, по коридору разнесся аромат полевых цветов и звон маленьких колокольчиков, которые висели на браслете Ино. Взамен того браслета с ярмарки Дейдара купил ей другой, гораздо красивее и дороже, чтобы сестра перестала дуться. Мельком бросив на неё взгляд, Дейдара уселся на ступеньки, чтобы натянуть свои новенькие белые кеды в черную полоску, но что-то заставило его снова поднять глаза. Ино выглядела грустной. Она стояла у двери с букетом цветов и не спешила разуваться. Нижняя губа оттопырилась, брови изогнулась и, похоже, она была готова разрыдаться вот прямо сейчас.       — Случилось чего? — спрашивает Дейдара, неотрывно глядя Ино в глаза.       — Тентен пропала, — проглотив окончание слова из-за всхлипа, ответила она, — И сестра её младшая. Их четыре дня уже нет.       — Точно пропала? Может, они уехали?       — Я тоже так думала! — Ино топает ногой и от резкого движения с букета осыпается пара лепестков, — Я сходила к ним домой, там была полиция и её мама сказала, что они пропали. Я расстроилась и пошла собирать цветы, но… — рука с букетом опускается и Ино разжимает пальцы, роняя цветы на пол, — Не помогло, мне грустно всё равно.       — Ты ходила одна в поле? — Дейдара нахмурился, быстро завязал на кедах шнурки и поднялся на ноги, — Я тебе говорил так не делать?       — Да, извини, — сестра капризно всплеснула руками, — Мне не с кем было пойти.       — Значит вообще идти не надо. Или позвонила бы мне, в чём проблема?       Ино опустила голову и как-то тихонько вздохнула, плечи дрогнули и Дейдара понял, что руганью тут не поможешь. Что было, то было, главное, что домой она вернулась целой и невредимой. Не стоит накручивать её ещё сильнее, ей и так страшно.       — Слушай, я уверен, Тентен найдется. И её сестра тоже, поняла? — Дейдара открывает дверь и, выйдя на улицу, оборачивается, — А ты лучше сиди дома, помогай бабушке, ладно? Всё будет хорошо.       Ох уж это «всё будет хорошо», Дейдара терпеть не мог эту фразу, а всё туда же. А что ещё скажешь? Не хочется нагружать девчонку ненужными подробностями, да и думать об этом всём не хочется, он только начал забывать о происходящем. Последнее время Дейдара старался обстрагиваться, что, кстати, у него хорошо получалось, потому что за пару дней он ни разу не встречал Кисаме, а потому и вовсе забыл, что в городе существует полиция. Голову занимала только учёба, столько воодушевления Дейдара давно не ощущал. Вот и сейчас он и сам не заметил, как быстро дошёл до дома Сасори.       Вместе они двинулись по дороге к окраине города. Солнце грело вовсю, но ветер был прохладным и не давал жаре разгуляться. По дороге зашли в минимаркет, прикупили напитков и чипсов, Дейдара не удержался, и взял какое-то новое мороженое со взрывной карамелью. Пол дороги она шуршала и лопалась у него во рту, чем изрядно его веселила.       — Звонили из больницы, сказали, мать пыталась выпрыгнуть из окна, — говорит Сасори равнодушно и открывает банку фанты.       — Пфф, отчаянно, — фыркает Дейдара, уже не ощущая по этому поводу какого-то дискомфорта. Он уже понял, что Сасори эта тема больше не печалит и сочувствие ему ни к чему. Для него это уже и не мать, а какой-то абстрактный человек, о состоянии которого ему зачем-то до сих пор сообщают.       — Необучаемая, — Сасори кивает, — Может она всегда такой была? Я не замечал просто, что у меня поехавшая мать, она ж пьяная была постоянно. Неудивительно, что отец ушёл.       — Жаль только, что тебя бросил, хм.       — Ага, но тогда кто знает, где бы я сейчас был, да?       — Точно, — Дейдара улыбается слегка взволнованно и вдруг округляет глаза, — Я бы тогда тебя даже не знал!       По дороге встретились несколько машин и одна из них была Дейдаре знакома. Черный мерседес, тот самый неповоротливый кит, который скользил по дороге, как чужеродный объект из другой эпохи. Сейчас эта машина проехала мимо так же медленно, обдав Дейдару поднятой колёсами пылью и жаром, и обогнала их, направляясь к выезду из города. По рукам вдруг пробежала еле уловимая дрожь, словно подул ледяной ветер.       Почти до самого каньона Дейдара молчал, а Сасори, взглянув на него всего раз, понял, что лучше разговор не начинать. Обычно весёлый, Дейдара выглядел задумчивым и мрачным, словно думал о чем-то неприятном. Страннее всего то, что, когда дошли до смотровой площадки, он вдруг будто перезагрузился и снова начал болтать как ни в чем не бывало. Сасори с любопытством наблюдал за ним, но не стал пытаться это обсудить. Ему казалось, Дейдара даже не поймет, о чём разговор, потому что, судя по всему, и сам не заметил, в каком состоянии пребывал последние минут пятнадцать.       — Так, ну что, — деловито говорит Сасори, доставая из наплечной сумки два конверта, — Готов?       — Нет, — смеётся Дейдара, нервно потирая руки, — Че-т страшно, хм. А если тебя возьмут, а меня нет?       — Да не каркай, — не сдержав смешка, отвечает Сасори. Даже его одолевает волнение, хоть он и скрывает это.       Давно в его жизни не было чего-то такого будоражащего, чего-то приятного и захватывающего. Может даже никогда. Вся жизнь пропитана тоской, унынием и бытовухой, стресс откладывался слой за слоем, как старые обои, на которые клеят новые. Сасори сам себе напоминал стопку старых бумаг, просаленную, где-то намокшую и мятую — абсолютно бесполезную, но выкинуть которую жалко, ведь там какие-то письма, рисунки и прочая чепуха. Он так чувствовал себя с детства. Погано, когда уже в десять лет ощущаешь себя пыльным мешком. Эмпатия в нём умерла, заменяясь прагматизмом и холодным расчётом. Всё казалось неинтересным, сверстники — наивными дурачками. Сказки кончились слишком рано.       Зато сейчас, спустя столько лет, он снова начал чувствовать себя живым. Что-то возвращалось, лёд оттаивал и где-то глубоко внутри селилось тепло. Непривычно конечно, ощущения странные и вызывающие какой-то внутренний протест, но Сасори твёрдо вознамерился наверстать всё, что у него отняли. В первую очередь он хотел научиться быть благодарным. Кисаме помог ему начать новую жизнь и хотелось отблагодарить его как положено — Сасори купил ему небольшой подарок и хотел было вручить сегодня, но так и не смог до него дозвониться. Автоответчик всё утро твердил, что «абонент недоступен», так что в конце концов Сасори сдался. Ничего, попробует потом.       — Что ж, — отдав Дейдаре его конверт, Сасори кивает ему и улыбается, — Давай на счёт три.       Дейдара нервно теребит уголок конверта и жует губы, едва сдерживая волнение. Забавно было наблюдать за ним — не в пример Сасори он был даже чересчур живым, если можно так сказать. Бесконечные потоки энергии, просто вечный двигатель какой-то, но и в его голове были свои тараканы.       — Раз, два… три!       Они синхронно разрывают конверты и достают письма. Какое-то время они читают их в полной тишине, Дейдара шевелит губами, Сасори сосредоточенно водит глазами по бумаге. Дочитав почти одновременно, они поднимают взгляды и смотрят друг на друга, словно пытаясь прочитать чужие мысли. Первым не выдерживает Дейдара, он прыскает со смеху и, бросившись вперед, виснет у Сасори на плечах.       — Меня берут! — кричит он ему в ухо, подпрыгивая на месте. Отстранившись, Дейдара начинает носиться по кругу, поднимая пыль и песок. Он размахивает листком бумаги, будто победным флагом, смеётся, как оголтелый и никак не может остановиться. Сасори снисходительно глядит на него и, конечно же, улыбается тоже, потому что и ему пришел положительный ответ. Теперь у них пара недель до начала курсов, надо грамотно распределить это время, успеть продать дом, разобраться с документами и найти новое жильё.       Разумеется, об этом думает только Сасори. У Дейдары в голове сейчас фейерверки, трели всех птиц сразу и кадры будущего, которое он себе уже навыдумывал. Он обязательно организует себе мастерскую, хотя бы маленькую! У него будет настоящий фартук мастера, первоклассная глина, краски и всё всё всё, что нужно, чтобы стать профессионалом в своём деле. Он станет самостоятельным, наконец-то!       Приглушенный, резкий звук заставляет его остановиться. Визжащий скрип, удар и последующий за ним треск стекла донёсся откуда-то из-за поворота и Дейдара замер, вглядываясь в горизонт. Поворот недалеко, но звук раздался явно дальше, где-то за полем и небольшим лесом — там уже начиналось междугороднее шоссе, так что ничего, кроме столбов электропередач, на всю округу вокруг не было. Дейдара насторожился. Всё затихло так же резко.       — Слышал? — спрашивает он и Сасори, подойдя к нему, кивает.       — Похоже на аварию.       — Пошли посмотрим? Вдруг помощь нужна?       — Думаешь, без нас не разберутся? — Сасори нехотя убирает письмо в сумку и смотрит в ту же сторону, что и Дейдара. Вообще, случись какая авария в городе, там бы сразу люди сбежались на помощь, кто-нибудь вызвал бы копов и скорую. Но авария на шоссе — это совсем другая история. Машины проезжают там довольно редко, особенно днём, помощи не дождёшься и, если сам не в состоянии вызвать службы спасения, только и остаётся что молиться, чтобы кто-нибудь проехал мимо, а патруля и вовсе до вечера ждать придётся.       — Лучше проверить, хм, — Дейдара настроен явно решительно. Он заталкивает своё письмо в карман джинс и идёт к обочине. Всё-таки он не мог бездействовать, уж лучше проверить и убедиться, что помощь не нужна, чем потом думать «а что, если». К тому же, ему казалось, что не зря это случилось сейчас и не зря они оказались здесь. Всё чаще он думал последнее время о судьбах, бабушка ему постоянно твердила об этом. «Тонкие нити мироздания пронизывают всё и всех, всё связано и ничто не происходит просто так». Правда если в это на полном серьёзе верить, можно стать параноиком, так что Дейдара относился к этому со здравой долей скепсиса и осторожностью, чтобы не переборщить.       Перебежав дорогу, они идут к повороту. Всё вокруг словно сливается в едином цвете пшеничного поля и кажется высушенным недавней долгой жарой. Пыль равномерно покрывает асфальт, шевелясь только от редкого ветерка, поле колышется мерно и редкие деревья, складывающиеся в небольшой пятачок леса выглядят сухими. Здесь всё не так, как у озера. Большой лес питался грунтовыми водами от озера, цвёл и разрастался и даже в засуху чувствовал себя неплохо, но здесь, вдали от водоёмов, ситуация была хуже. Почему-то Дейдара живо переживал из-за этих деревьев. Надо бы сказать Какузу, он наверняка что-нибудь придумает.       Дорога ровной полосой уходила в горизонт. Идеальный кадр из фильма какого-нибудь Кубрика — полная симметрия и прямые линии, только воздух над асфальтом немного вело, размывая, словно пожеванную плёнку. Дейдара пригляделся. Что-то выбивалось из безупречного пейзажа. Черное пятно — словно клякса на белом листе.       — Видишь вон там? — ткнув пальцем, Дейдара обернулся на Сасори, — Пойдем быстрее, это вроде недалеко.       — Когда на гору смотришь, тоже кажется, что она недалеко, — слегка ворчливо ответил Сасори, но ускорился. Бегать ему сейчас уж точно не хотелось, но и отставать тоже.       — Ну звук же мы слышали, значит, недалеко, — бодро говорит Дейдара и переходит на бег, — Догоняй!       Добежав до места аварии, Дейдара успел изрядно устать. Он тяжело дышал и обернулся — Сасори отставал от него, но всё-таки шёл, не сдавался, хотя видно, что ему это в тягость. Отдышавшись, Дейдара подошёл ближе и тут же отшатнулся от жара, исходящего от двух столкнувшихся автомобилей. Выкрашенный черной краской металл погнуло и искорёжило, колесо одной из машин валялось на обочине, а асфальт усыпан обломками разных размеров, стёклами и кусками металла. Что-то шипело, из-под днищ вытекало масло и мигала одна из фар.       Только обойдя это месиво вокруг Дейдара понял, что ему знакомы обе машины. Первая — мерседес, который проехал мимо них не так давно, вторая — додж Хидана, выглядевший теперь так жалко, что Дейдаре скрутило желудок. Он присел на корточки, чтобы рассмотреть хоть что-то внутри двух автомобилей, но это оказалось не так-то просто, обе тачки сильно пострадали, впечатавшись друг в друга словно целенаправленно. Перед смят, копот у обеих машины скрутило, словно кусок картона, вывернуло и измяло двери. Фара доджа моргнула ещё пару раз и потухла.       — Это же додж? — недоумённо спрашивает Сасори, тут же чувствуя прилив тревоги. Он не дожидается ответа, потому что он и так очевиден, и подходит ближе.       — Эй, осторожнее, мало ли, — предупреждает Дейдара, но Сасори только отмахивается.       — Огня нет, но это пока, — он беглым взглядом осматривает асфальт, — Масло течёт, может и бензин тоже, тут повсюду стекло и солнце. Опасно. Позвони спасателям, я пока попытаюсь что-нибудь…       Он подходит с водительской стороны к доджу, сразу видит белобрысую макушку, испачканную кровью. Хидан, похоже, в отключке — завалился набок, как тряпичная кукла, одна рука осталась на руле, очевидно вывернутая или сломанная. Разобрать, что с ногами, Сасори не смог — всё слилось в единую бездну из черного цвета, где заканчивался металл понятно не было, но он был уверен, ноги зажало конкретно. По крайней мере, Хидан дышал, но трогать его Сасори не решился, мало ли что у него ещё сломано. Попытавшись открыть дверь, Сасори быстро эту затею бросил — металл торчал острыми краями и с места не сдвигался.       Во второй машине обстановка не лучше — водитель взрослый мужчина, голова в крови и осколках, застрявших в коротких, темных волосах. Он словно обнял руль обеими руками, подушка безопасности уже сдулась и, похоже, она не особо-то и помогла, потому что пристёгнут он не был, как, впрочем, и Хидан. Сасори покачал головой и осуждающе цыкнул. Этот человек тоже дышал, Сасори даже удалось дотянуться до его шеи и проверить наличие пульса. Что ж, обоим досталось достаточно, чтобы загреметь в больницу надолго, главное, чтобы врачи прибыли поскорее. Кто знает, какие ещё могут быть невидимые глазу повреждения.       Отойдя чуть в сторону, Сасори замирает и прислушивается. Ему кажется, что что-то шуршит, скребётся поблизости, но он не может понять, откуда доносится звук. Конечно, искорёженные автомобили издают звуки, в них что-то искрит и плавится, но это другое — шуршание повторяется раз за разом, словно кто-то пытается выбраться из машины, но кроме Хидана и того мужика Сасори больше никого не видит.       Дейдара ходит взад-вперёд по дороге, не сводя взволнованного взгляда с машины Хидана. Он сумел вызвать спасателей довольно быстро, хотелось верить, что и приедут они как можно скорее. С трудом сдерживая порыв попытаться Хидана из машины достать, Дейдара заламывал руки и ходил кругами. Пока нет опасности возгорания, он должен ждать, время ещё есть. Чёрт возьми, он же чувствовал, что что-то происходит, что-то не так. Ещё тогда, когда Хидан пронёсся мимо как сумасшедший, Дейдара подумал, что это неспроста. Как же так вышло? Может, Хидан и ездил слишком быстро и резко, он был аккуратен и никогда не подставил бы любимую тачку под удар, а выходит… Судя по следам шин на асфальте, тормозного пути толком и нет, Хидан даже не пытался остановиться.       — Походу он специально, — упавшим голосом говорит Дейдара, подойдя к Сасори и второй машине.       — Я тоже так подумал, он на встречной полосе, — соглашается Сасори, вздохнув, — Как безответственно.       — Бедный чувак, не в то время, не в том месте, — Дейдара сочувственно кивает на мерседес. Вот ведь, этот мужик — владелец ресторана — ничего такого не ожидал, ехал себе по своим делам, а тут такое. Пусть он Дейдаре и не нравился, но никто не заслуживает подобной участи. Да уж, поганая ситуация, как ни взгляни.       Усевшись прямо на землю на обочине, Дейдара глядел в сторону поворота, ожидая появления машины спасателей и врачей. Он достал телефон и бездумно листал контакты, когда наткнулся на Какузу. Точно, ведь тот искал Хидана пару дней назад! Стоит рассказать ему о случившемся. Дейдара долго слушает гудки и когда Какузу, наконец, снимает трубку, он принимается сбивчиво и взволнованно рассказывать о случившемся. Только закончив говорить, он понимает, что ответная тишина затягивается и Какузу никак не реагирует.       — Эй, пожалуйста, ты должен приехать. Хидан в отключке и…              -              — Не могу сейчас говорить, — коротко отрезает Какузу и сбрасывает звонок, глядя строго перед собой и не моргая. Он кладёт телефон в карман и сверлит взглядом двух копов, стоящих перед ним на крыльце. Они глядят на него так же презрительно, как и он на них и их бессловесная дуэль продолжается уже слишком долго.       — Пойдёшь с нами, — говорит один из них низким басом и вздёргивает подбородок, — Думаю, ты сам прекрасно понимаешь, почему.       — Понимаю, — кивает Какузу, не отводя взгляда, — И что будет? Следствие?       — Ха, следствие, — коп кряхтит, словно кашляет, но, судя по реакции второго, это у него такой смех, — На ноже твои пальцы. Нечего расследовать.       — А причины выяснять, конечно, никто не собирается.       — Причины убийства? Индеец, ты зарезал законопослушного гражданина посреди леса, прекращай выкручиваться и давай сюда свои руки.       Где чёртов Кисаме, когда он так нужен? Какузу звонил ему раз десять, не меньше, задолбался слушать автоответчик, но так и не дождался ответа. Оставалось надеяться, что Сай в управлении и хоть как-то сможет помочь. К тому же Яхико и остальные давали показания, это просто невозможно упустить из внимания. С другой стороны, если копы захотят кого-то посадить, они его посадят, это Какузу знает не понаслышке. В любом случае, сейчас ему деваться некуда, сопротивляться не в его интересах.       Он протягивает вперёд руки. Коп щёлкает на запястьях наручниками и самодовольно усмехается. Он идёт к воротам уверенным, твёрдым шагом, но Какузу видит в его походке и взгляде настороженность. За процессией наблюдают животные — лошади, высунув морды из амбара синхронно поворачивают головы вслед, собаки, замерев, отслеживают чужие шаги, словно готовясь напасть. И они напали бы, если бы Какузу дал им команду, но не стоит. Копы просто пристрелят их в этом случае и никому не станет от этого лучше.       Перед тем, как открыть копам дверь, Какузу отправил сообщение Кисаме, чтобы зашёл покормил собак и кошку, как сможет, потому что знал, что за ним придут. Вчера он ходил к дому Хидана и забрал кошку, которая так и сидела там на крыльце, ожидая хозяина. Во дворе царил полный кавардак, дождём размыло землю, ветер разбросал по участку коробки и даже оторвал кусок крыши над крыльцом. Конечно, Какузу не собирался это всё приводить в порядок, это не его дело, но вот кошку всё-таки жаль. Он принёс её к себе домой и объяснил, что ей придётся дожидаться своего нерадивого хозяина здесь и она словно поняла его, устроилась на диване и спокойно уснула. Попыток выйти из дома не предпринимала, не боялась собак и вела себя очень незаметно.       Сидя на заднем сидении полицейской машины, Какузу чувствовал, как из него уходят всякие силы и надежда. Раздражение нарастало, заставляя сжать ладони в кулаки, хотелось одним точным ударом сломать шею копу, сидящему перед ним, задушить второго цепочкой от наручников и сбежать, сбежать к чёрту на рога, в другой штат, другую страну, хоть под землю зарыться. Почему всё происходящее пытается добить его, склонить, схлопнуть между двух ладоней, как букашку? Так теперь ещё и мысль о том, что Хидан разъебался на машине где-то на шоссе, не давала покоя. Это произошло случайно или… почему-то Какузу знал, что это не случайность. Всё те слова, над которыми не было времени подумать и как же теперь паршиво чувствовать себя виноватым. Насколько всё плохо? В каком Хидан состоянии и что теперь с ним будет? Шанс узнать это теперь слишком мал, по крайней мере до тех пор, пока не объявится Кисаме.       Если бы не тот вечер, тот дождь и дурацкий разговор, который и разговором трудно назвать, сплошная взаимная ругань. Может, промолчи тогда Какузу, всё было бы иначе. Хидан говорил, что он ненормальный, что у него мозг неправильно работает и Какузу с готовностью это подтверждал, только усиливая его неуверенность. Сейчас Какузу понимал, что и у него самого с головой не всё в порядке и вопрос «разве сложно быть нормальным?» он мог бы адресовать и себе. Прояви чуткость, будь добрее, помоги тому, кто нуждается в помощи — такие простые истины, до которых он вдруг сейчас начал доходить, изменяя своей принципиальной холодности.       В нём говорит страх. Несколько дней Какузу искал Хидана, ездил на пикапе по дорогам, выезжал за город, стоял на обочинах, ожидая сам не зная чего, но принципиально не звонил и не писал. Какой прок от таких поисков? Мог бы просто позвонить, мог написать и извиниться, но нет, всё надо сделать по-своему, по-идиотски, с гордо задранным ебалом и надменным видом. Если бы он Хидана нашёл, что сделал бы? Он даже не подумал об этом ни разу.       Полицейские болтают между собой, шутят, совсем не обращают на Какузу внимание. Для них он вообще человек второго сорта, мусор, который должен жить в резервации с себе подобными, он это знает, проходили уже. Все копы в этом городе почему-то мнили себя хозяевами, отличаясь грубостью и расистскими наклонностями, возможно, потому что все они были молоды и никогда не бывали на войне. Только старики, которых осталось всего двое, всегда относились к Какузу с уважением и никогда не лезли не в своё дело, да только их никто уже не слушает и все только и ждут, когда они отправятся на пенсию. Какузу тошно от реальности, которая давила на него сейчас изо всех сил, но он ничего не мог поделать. Он знал, что правда на его стороне, но надежды на то, что эту правду захотят слушать, было маловато.       По приезду в участок Какузу повели к изолятору. Проходя мимо офисного помещения, он заметил Сая, стоящего у окна. Ему повезло, Сай обернулся вовремя и они встретились настороженными взглядами. Сай кивнул. Какузу стало немного легче.       Пожалуй, беспечность копов могла сыграть на руку. Оставив Какузу в изоляторе, они решили, что он никуда не денется и свалили куда-то, даже не озаботившись обеспечением наблюдения. Конечно, запертый в этой клетке Какузу ничего не сделает и сбежать у него не получится, но вот Сай моментом воспользовался сразу. Он пришёл как только смог, выждав какое-то время для надёжности. Сделав вид, что идёт мимо изолятора, он резко свернул в слепое пятно камеры наблюдения и встал вплотную к решётке.       — Извини, я не смог им помешать, — говорит он, — Они забрали твой мобильник?       — Ага, — Какузу потирает запястья, успевшие заболеть от наручников, — Чёрт с ним, лучше скажи мне, куда Кисаме запропастился? Он обещал, что разберётся с этим.       — Два дня его не видел, — тихо отвечает Сай и обеспокоенно хмурит брови, — Никто не видел его два дня... Что-то не так.       Какузу опускает голову, трёт лицо руками, усиленно борясь с растущей тревогой. Всё, что могло пойти не так — пошло не так, и это уже подбирается к критически хуёвой фазе. Нервы просто не выдерживают и грань уже совсем близко.       — Он собирался в ресторан, мы говорили с ним об этом, хотел поговорить с владельцем, — Сай говорит словно сам с собой, рассуждая вслух, — Ресторан был закрыт, я помню, мы обсуждали, что надо поставить наблюдение, но в итоге Кисаме дежурил сам. Я думал, у него всё под контролем.       — Он не мог, не знаю… попытаться поехать к владельцу домой? Он спрашивал у меня его адрес.       — У тебя? — на миг замолчав, Сай обдумывал что-то, постукивая по решётке пальцем, — Как раз пару дней назад секретарь передала мне нужный адрес, сказала, Кисаме его запрашивал. Может, она и ему позвонила…       — Похоже на то, — вздыхает Какузу, даже не особо вникая в то, что говорит Сай. Ему сейчас тяжело думать о чём-то конкретном, все мысли путаются, одновременно создавая тревогу и злость. Всё валится в единую кучу, в которой он не хочет разбираться, внутренний голос винит его и давит на жалость, беспокойство отдаётся болью в затылке.       — Что-то не сходится… — продолжает рассуждать Сай, — Ресторан закрыт до сих пор, получается, Кисаме не застал владельца на месте. Что ж, логично, что он поехал к нему домой, но… Он сказал бы мне об этом.       — Полагаю, пытаться отправить за ним постовых затея бесполезная? — спрашивает Какузу, пытаясь настроиться на разговор.       — Уж если начальство не заинтересовалось отсутствием сотрудника за два дня… — Сай хмыкает и достаёт из кармана телефон, — Я сам его найду. Стоит проверить тот адрес.       — Что ж, удачи, — Какузу бессильно взмахивает рукой и снова опускает голову, — Без него тут всё пойдёт по пизде. И… — он поднимает взгляд, глядя как-то затравленно, — Сай, можно личную просьбу?       — Конечно.       — Проверь, как там Хидан. Он попал в аварию на пятом километре, за поворотом. Я бы и сам, но… — Какузу разводит руками, невесело усмехаясь.       — Понимаю, — Сай кивает, доставая из кармана ключи от машины, — Я заеду. Постараюсь вернуться как можно скорее.       Когда он уходит, наступает тишина. Здесь душно и воздух спёртый, Какузу прислоняется спиной к холодной бетонной стене и скрещивает руки на груди. Пожалуй, будет скучно. Тело пробило короткой, нервной дрожью, Какузу вдруг почувствовал себя ужасно неуютно и вовсе не из-за убогого изолятора и металлических решёток. Ему стало неуютно от самого себя. Остаться наедине со своими мыслями, которые сейчас все, словно сговорившись, твердили одно и то же, и любая попытка оправдаться гасилась на корню. Бессилие, вина, жгучее раздражение сливались в один котёл и кипели, бурлили, жаром заполняя всё вокруг. Давненько Какузу не чувствовал себя настолько погано. Именно поэтому он старался не лезть в дела города, в конце концов, он рейнджер, он в ответе за лес, до которого никому, кроме него, и дела нет. В этот раз он точно вышел за границы своих полномочий и теперь расплачивается за это, но задумавшись, понимает, что не смог бы поступить иначе, даже если бы был выбор. Не получается стоять в стороне, внутренняя тяга помогать людям не позволит.       Какузу прикрывает глаза, понимая, что сам себя уличил в лицемерии, проиграл в диалоге с собственным внутренним голосом. Как подло с его стороны оправдываться тем, что не смог пройти мимо чужой беды и при этом пытаться выгородить себя, что не помогал Хидану обоснованно. В нём больше не осталось сомнений — его поведению нет оправданий и Хидан такого отношения не заслуживал.       Что ж, теперь всё стало ещё хуже.