Полевые цветы

      «Так что нам теперь делать?»       Сай задал этот вопрос в пустоту уже минут сорок назад, да так и не смог придумать достойного ответа. Он курил в дальнем конце больничного двора, в самом темном углу, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза. Больше всего сейчас хотелось выработать хоть какой-то план действий, но ничего в голову не шло. Сплошная сумятица и нервные, панические мысли, от которых тоже толку чуть. Карин сказала, что Ями в этой больнице нет, но этого стоило ожидать. Найти его было необходимо, но сейчас это — дело бессмысленное, если за спиной нет полиции, которая его задержит.       По-хорошему, Сай понимал, как нужно действовать. Учитывая тяжесть прошлых преступлений Ями, точнее Данзо, прокурор мог бы заняться им вплотную. Значит, нужно обращаться к прокурору штата или, совсем на крайняк, в ФБР, нужно предоставить им его местоположение, улики, все показания, но сколько времени уйдет на это? Если он снова исчезнет, дело превратится в очередной тупик, а свидетельств причастности к этому кого-то ещё попросту нет.       Но что-то же должно быть!       В документах, которые Сай поднял в архиве, был и адрес Ями. Это единственное место, куда они пока не сунули нос и, вероятно, сейчас там никого нет. Пожалуй, это шанс, и, вероятно, последний. Если там удастся что-нибудь найти, Сай отправится к прокурору незамедлительно, потому что на руках будет все необходимое. Главное успеть, пока эти ублюдки не решат устроить тут зачистку всех неугодных, что далеко не редкость в таких делах.       — Кисаме, — Сай тихо пробирается в палату и старается говорить тише, чтобы не напугать залипшего в книгу коллегу, — Я поеду к Данзо домой, попробую что-нибудь найти.       — Рисково, — многозначительно поведя глазами, отвечает Кисаме и откладывает свое чтиво в сторону, — Я чуть не сдох у него в ресторане, а ты собираешься залезть в его дом... А что будешь делать потом?       — Если что-то найду, поеду сразу к прокурору, придется переться в соседний штат, но здесь эту информацию доверять никому нельзя.       — Черт подери, хотел бы я тебе помочь, — Кисаме, цыкнув от досады, смотрит на катетер в сгибе локтя и качает головой, — Это же вообще не твое дело, а я тебя в это втянул.       — Думаю, сейчас это общее дело, — Сай кивает и, остановившись у двери, улыбается хитро, — Не переживай, я обязательно упомяну, что основную работу проделал ты.       Кисаме смеется, тут же прихватывая рукой бок, который сразу вдруг разболелся. Ему правда досадно, что он вынужден тут отлеживаться, но он действительно проделал немалую работу. Хоть он и безрассудно рисковал, но теперь ему даже стало легче. Наконец-то. Нервное напряжение, державшее его последнее время, отпустило, в голове снова прояснилось и рассудок уравновесился, даря долгожданный покой. Пусть дело еще не закрыто, преступник не пойман, но Кисаме чувствовал, этот момент уже близок, и он может выдохнуть. Сай справится, он в это верит.       А потом он наконец-то съездит на озеро.              -              Дом в самом углу квартала, неприметный, но явно новый — Сай чуть не проехал мимо него, едва не упустив темный силуэт во мраке. Никакого освещения, странно, даже уличный фонарь не горел, не говоря уж о каких-то источниках света во дворе дома. Забор невысокий, перелезть не проблема, но кто знает, что там внутри. Сай бы не удивился наличию сигнализации, только вот приехать на вызов сейчас все равно некому, разве что те два копа, которые шатаются по городу не пойми зачем, могут явиться. Впрочем, ни сигнализация, ни возможное наличие каких-нибудь собак Сая совершенно не пугали. У него была цель, а медлить нельзя.       Запарковав машину на противоположной стороне улицы, Сай быстро перебежал дорогу и, скрываясь в тенях, подошел к забору сбоку. Густой кустарник надежно скрывал его от нежелательных взглядов и неважно, что глубокой ночью никого на улице нет, всякое бывает, светиться ни к чему. Подошвы ботинок скользят по шершавому камню, чертовы колени тут же принимаются ныть, но он ловко перемахивает через забор, оказываясь в просторном, но до омерзения пустом дворе. Ни тропинки из камушков, ни садовой мебели, ни самой захудалой клумбы — словно тут вовсе и не живет никто. После недавнего урагана у стоящего за забором дерева отвалилась ветка, упавшая во двор, да так и валялась здесь. Похоже, Ями нет никакого дела до условной красоты собственного жилища.       Сай идет вдоль забора, подходит к дому и оглядывает массивное крыльцо. Дверь наверняка закрыта, не стоит и пытаться, к тому же замок вряд ли поддастся дешевым трюкам с проволокой. Приходится обойти весь дом по кругу, но на первом этаже нет ни одного открытого окна. Зато есть на втором.       Над этим нужно подумать. Медленно вышагивая вдоль стены, Сай разглядывает дом, пытаясь выстроить себе путь наверх. Радует, что это обычный европейский дом с гладкой стеной на оба этажа, никаких надстроек и покатых крыш, но в то же время тут и зацепиться толком не за что. Все, что может показаться полезным, это водосточная труба, проходящая как раз рядом с открытым окном. Идея, конечно, паршивая, но выбор не велик. Сай дергает трубу, проверяя ее на прочность, но это вовсе не гарантирует того, что она отвалится под его весом, стоит ему забраться повыше. Делать нечего и он, вздохнув и потерев ладони, упирается ногой в стену, хватается за трубу руками и лезет наверх.       Думал ли он, что когда-нибудь ему придется лезть на второй этаж частного дома посреди ночи, как какому-то сраному домушнику, просто смех, такое и представить невозможно. Было. Теперь и представлять не надо.       Руки изрядно устали, а попадающиеся в местах соединения винты царапали ладони. Добравшись до второго этажа, Сай ненадолго завис. Пожалуй, он себе это немного иначе представлял и совсем не рассчитывал, что силы закончатся так рано, а ведь теперь нужно как-то перебраться в окно. Он протянул руку влево, дотянулся до рамы, но опасно пошатнулся, так что тут же вцепился в трубу и замер. Похоже, медлить тут не получится. Сай закрывает глаза, вздыхает глубоко, стараясь вернуть себе внутреннее равновесие и в один рывок склоняется на бок, хватаясь за раму обеими руками. Ноги скользят, цепляться уже смысла нет, так что он упирается ими в стену и, скрючившись в три погибели, подтягивается на руках. Импульса хватает, чтобы забросить себя в окно, но затормозить уже не получается, так что Сай просто вваливается в комнату, нелепо перекатываясь и растягиваясь на полу. Кажется, он обо что-то ударился затылком и теперь на месте ушиба точно вылезет шишка.       Темнота, хоть глаз выколи. Присев на корточки, Сай прищуривается и осматривается, обнаруживая, что попал в спальню. Широкая кровать из какого-то темного дерева, два массивных кресла, шкафы вдоль стены. Все такое мрачное, что в темноте разглядеть практически невозможно. Как бы то ни было, в первую очередь нужно найти кабинет и хотелось бы, чтобы он тут все-таки был, иначе придется устраивать поиск улик по всему дому. Это заняло бы слишком много времени.       Выйдя из спальни, Сай открывает все двери подряд, какие попадутся. Ванная комната, гардероб, еще одна спальня… и, наконец, ему попадается закрытая на ключ дверь. Раздраженно выдохнув, Сай делает пару шагов назад и абсолютно без зазрения совести выбивает дверь плечом. Тонкая древесина поддается сразу, замок вырывает из паза и дверь распахивается, ударившись о стену. Это и впрямь кабинет, то, что надо. Потирая плечо, Сай сразу идет к столу, стоящему у окна. Нет смысла разглядывать книги на полках шкафов и лезть в серванты, он уверен — все, что ему нужно, должно быть в столе, если, конечно, Ями не забрал с собой все бумаги, когда решил бежать.       В ящиках стола наблюдается настоящий хаос, похоже, владелец дома торопился, что, впрочем, не новость. Нервно перебирая бумаги, Сай все сильнее злится. Ну что-то же должно было остаться, Ями просто не мог забрать все, черт возьми. На дне одного из ящиков рука натыкается на что-то маленькое — Сай выуживает черную пластиковую флешку и сразу убирает ее в карман брюк. В другом ящике ему попадается папка с какой-то бухгалтерией, но при ближайшем рассмотрении становится ясно, что в этом может быть что-то большее, чем обычные расчеты. Либо это отмыв денег, либо оплата чего-то очень нехорошего, например, органов или еще чего похуже… Главное, что среди указанных в транзакциях лиц есть и заместитель мэра города, и шеф полиции, и еще чертова тьма чиновников разной степени важности.       Что-то громыхнуло снаружи, потом, кажется, скрипнуло в доме, Сай вздрогнул и замер. Он прислушивался с минуту, но больше ничего не услышал. Впрочем, задерживаться не стоило, так что он быстро свернул найденную папку в трубочку и запихал под ремень брюк — ни в один карман она все равно не влезла бы. Быстро осмотрев ящики еще раз, он убедился, что больше ничего полезного здесь нет. Сай был уверен, что всё самое важное Ями забрал с собой, но хватит и этого, должно хватить.       Вздохнув, Сай почувствовал этот запах — из коридора тянуло дымом, едким и кислым. Он открыл дверь и едва успел задержать дыхание, чтобы не хватануть этого дыма полными легкими. Дом горел. Рванувшись к окну кабинета, Сай обнаружил, что закрыто оно намертво, словно заколочено гвоздями. Дым подкрадывался все ближе, ноздри уже начинали зудеть и Сай бросается к шкафу, выворачивая все подряд ящики, надеясь найти хоть какую-то ткань. Ему везет — пачка тканевых салфеток попадается ему довольно скоро, но это, конечно, не сильно его спасет. Нужно искать выход.       Выйдя в коридор, он плотно прижал ткань к лицу и попытался оглядеться, но дым жег глаза, клубясь по всему первому этажу и поднимаясь наверх. Сай поспешил в спальню, к окну, через которое он сюда и попал, но оказавшаяся вдруг закрытой, дверь не поддавалась, словно была завалена чем-то с другой стороны. С каждым ударом она шаталась, но что-то тяжелое ей мешало. Сай чертыхнулся и уткнулся лбом в стену, почувствовав на секунду, что у него просто нет сил с этим бороться. Он угодил в ловушку, тут и думать нечего, и даже то, что у него удалось найти улики, мало, что решает, если он не сможет отсюда выбраться.       Спускаться вниз бессмысленно, к нижним ступеням уже подкрадывалось пламя, бьющее по привыкшим к темноте глазам своей яркостью. Дым становился все гуще и ядовитее. Сай старался практически не дышать, глаза слезились, кожа краснела, а пот струился градом. Нужно попытаться, он не может сдаться так просто.       Словно отсчитав в голове до трех, он сорвался с места. Быстро забежал в ванную, дернул с крючка полотенце и намочил его, сразу прижимая к лицу. Второе полотенце он плотно намотал на руку и бегом вернулся в кабинет. У него нет иного выхода. Сай собрался с духом и одним сильным ударом разбил стекло в окне. Края острых осколков коснулись предплечья, прорезав болью, но хотя бы кисть не сильно пострадала, благодаря полотенцу. Он быстро отбил оставшиеся торчать куски стекла и высунулся в окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Мелкие осколки, от которых не удалось избавиться, царапали плечи и вылезти, не изрезавшись об них, не получится, окно слишком маленькое.       На темной улице ни души, но от плотной тени вдруг отделился силуэт — тихо, без включенных фар от дома отъехала черная полицейская машина и скрылась за углом. В тишине улицы где-то ухнула сова, залетевшая в город поохотиться на грызунов. В одном из домов зажегся свет, значит, кто-то заметил пожар. Надо убираться отсюда, желательно, успеть до приезда пожарных, ни к чему тут светиться.       Сай раскладывает полотенце на нижней раме, перекидывает одну ногу и понимает, что упереться-то и не во что. Чертова гладкая стена. Трубы здесь нет, да здесь вообще нихрена нет, так что придется менять тактику. Он хватается руками за раму, осколки колют ладони сквозь тонкую ткань и протискивается в окно. Чувствует, как острые кусочки стекла режут спину, шипит от боли, но одним движением выталкивает себя, оставаясь висеть на руках. Полотенце съехало вслед за ним, выскочило из-под одной руки и в ладонь впивалось стекло. Очень хотелось кричать.       Заглянув в дом последний раз, Сай увидел, что пламя добралось до коридора и вовсю пожирало дорогущий ковёр, лежащий в кабинете. Дым начинал валить из окна, подхватываемый ветром, он разносился в стороны, опять начал попадать в глаза и Сай, понимая, что не может больше держаться из-за боли в руке, прыгает. Едва ли он успел подготовиться как следует, он даже не видел толком, куда падает, но ему повезло упасть на небольшой, но пушистый куст, смягчивший падение. На какие-то секунды боль отошла в сторону, уступив место адреналину, в голове прояснилось и он быстро перемахнул через забор, на всех порах спеша к машине. Он нутром чувствовал, что за ним наблюдают и это не конец, но он должен уехать отсюда как можно скорее.       Заводя машину, он решил ехать в управление прокурора сразу, не заезжая к Кисаме, сейчас это слишком опасно. Когда он едет по улице, слева и справа в окнах домов зажигается свет, люди выскакивают во дворы, звонят в 911. Сай пригибается к рулю, сжимает израненную руку в кулак и прижимает к груди. Спину тоже саднит, он чувствует, как щекочет кожу стекающая по ней кровь. Это бардак, просто неописуемый бардак. Когда-то давно Сай и обычным патрульным работал, участвовал в заварушках, даже получил пулю, задерживая какого-то торгаша наркотой, но, черт возьми, как же он размяк за последние годы. Конечно, копаться в трупах работа не самая напряжная, сидение за компом испортило ему осанку и колени, он растерял форму, отвык от крови — своей крови. Он мельком бросил взгляд вниз, встречая кровавое пятно на рубашке. К горлу подкатил ком.       Выехав на главную улицу, он выжал газ. Ближе к выезду из города навстречу ему пронеслась пожарная машина, освещавшая всю улицу своими яркими мигалками. Стоило ей проехать мимо, практически ослепив Саю глаза, наступила мягкая темнота, в которой он, взглянув в зеркало, увидел отблеск позади себя. Мутный уличный фонарь выхватил из темноты силуэт автомобиля и Сай тут же вдавил педаль газа еще сильнее. Снова чертова черная машина, та же, что была у дома Данзо. Она заметно ускорилась вслед, держала дистанцию, но не отставала.       И стоило только выехать за черту города, выехать на шоссе, как тачка сперва исчезла из виду, скрывшись в темноте, а потом резко появилась сбоку, практически поравнявшись. Сай охнул от неожиданности, схватился за руль раненной рукой, а другой потянулся за пистолетом, лежащим в бардачке. Его сильно шатнуло — черный автомобиль толкал его в бок, стараясь вытеснить с полосы на бездорожье. Держась изо всех сил за руль, Сай выравнивал машину, пока наконец не нашарил пистолет. Нужно сделать хотя бы один меткий выстрел, иначе придется целиться по колесам, что еще труднее.       Его опередили — выстрел прозвучал раньше, водительское окно разбилось в крошечные осколки, Сай дернулся в сторону и дернул руль, зацепив колесом обочину, от чего машину слегка повело. Он рванулся в другую сторону сразу, бортанув полицейскую тачку и сменил на руле руки. Изрезанной осколками рукой держать пистолет было так же больно, как и руль, но у него не было альтернатив. «Не проеби шанс, идиот» — мимолетно подумал он про себя и, резко выставив руку в окно, попытался прицелиться за долю секунды, прежде чем нажал на курок. Пуля пробила стекло, мелькнула в темноте салона и сперва казалось, что он не попал, но черную машину повело в сторону, она, вильнув, резко вышла на обочину и практически сразу встретила опору освещения. Скрежещущий звук удара разрезал тишину на секунду, загудели провода, фонарь опасно накренился и что-то мелькнуло яркой вспышкой. Сай не видел, насколько сильно разнесло черную машину, выжил ли там кто-то и упал ли столб, к черту, он даже не взглянул в зеркало, вперившись взглядом в дорогу перед собой. Руку разрывало от боли, но он не имел права ни на секунду промедления.       Ему предстоит долгая дорога.              -              Кисаме провалялся в больнице почти четыре дня и сегодня ему, наконец, было разрешено встать с койки. Все эти дни Карин заталкивала в него какие-то неведомые количества лекарств, умудряясь скрывать их нехватку от заведующего аптекой. За это время ни одна живая душа не прознала о том, что Кисаме здесь отлеживался, пожалуй, Карин дело свое знала, за что Кисаме был ей искренне благодарен.       Каждый день к нему заходил Итачи. Казалось, он приходит только ради того, чтобы не быть одному или находиться рядом с кем-то, кто представлял собой хоть какую-то безопасность. Непонятно, почему он так решил, в конце концов в нынешнем состоянии Кисаме вряд ли бы его от кого-то защитил, но Итачи было все равно. К тому же, он чувствовал на себе некую ответственность, ведь именно он помог Саю вытащить Кисаме, а теперь Сая нет. Уже несколько дней. Это вселяло тревогу в них обоих и это же их объединяло — сидеть вечерами и ждать звонка, сообщения, хоть чего-то. К тому же Итачи взял на себя необходимость выгуливать и кормить По. Ему не хотелось признаваться в этом, но время, проводимое с этим несуразным бульдогом, радовало его больше, чем общение с братом. Что-то в его душе надломилось после того разговора, он не мог смотреть на Саске и не видеть перед собой человека, сотворившего что-то ужасное, пусть и не осознающего это.       Итачи так же приносил с собой какие-то новости. Вчера Хидана вывели из комы, у него стабильное состояние, но он ни с кем не разговаривает, словно погряз в своих мыслях слишком глубоко и кома, похоже, этому только поспособствовала. Весть о пожаре до Кисаме тоже дошла и, хоть Итачи и не знал, что сгорел дом Ями, Кисаме сразу до этого догадался. Тревога от этой информации только усилилась, ведь от Сая не было никаких новостей и в голове селились самые худшие догадки из возможных. К тому же Итачи рассказал, что виделся с Дейдарой и тот обмолвился, что пропала подруга его сестры. Они оба решили не идти с этим в полицию, потому что, вероятно, никому там не будет до этого дела.       Город восстанавливался после урагана, полиция вернулась два дня тому назад. Забавно, что никто из коллег и, собственно, сам шеф Кисаме не искали. Никто не звонил, не писал сообщения. Кисаме ухмыльнулся. Выходит, они решили, что он склеил ласты в ресторане, ведь на это был расчет. Интересно, какую байку состряпал шеф, чтобы объяснить отсутствие едва поступившего на службу коллеги.       Все затихло, замерло, казалось, время остановило свой ход, Кисаме умирал от тоски, точнее, от собственного бездействия. Он уже чувствовал себя достаточно неплохо, чтобы хотя бы вернуться домой, но Карин настаивала, что нужно еще пару дней, чтобы быть уверенными. Приходилось терпеть, узнавать обо всем по крупицам и сидеть здесь, как в клетке, не имея возможности выйти и контактировать с людьми. Ему хотелось дойти до Хидана, возможно перекинуться с ним парой слов, но даже этого он не мог себе позволить.       Исчезновение Сая изводило его больше всего. Случиться могло что угодно, а он даже не знает и узнать-то неоткуда. Конечно, Кисаме верил, что Сай справится, но это неведение было невыносимым. Только и оставалось, что думать. Сейчас, когда ничто не отвлекало его, а перед глазами в окне простирался лес, думалось очень хорошо. Вся сумятица и ворох информации удалось разложить по полочкам и теперь Кисаме знает, что напишет в рапорте, пусть и пока не понятно, кому он его подаст. С показаниями Саске, с тем, что видел он сам, становилось кристально ясно, что именно затеял Ями и почему выбрал этот город. Вдали от места, в котором его когда-то поймали, в этом маленьком, тихом городке можно было заниматься чем угодно и ничто не могло ему помешать, кроме одного особо рьяного полицейского. Кисаме хмыкает сам себе. Никогда бы не подумал, что он способен отдаваться работе с таким рвением.       Он был артиллеристом на войне. Никаких стычек глаза в глаза, никаких выстрелов в голову и драк на ножах, он работал издалека, всегда надеясь избежать личного присутствия. Конечно, он видел смерть людей, городов, целых областей, но ему казалось, что это не относится к нему в полной мере. Он ненавидел войну, ненавидел тех, кто стоит во главе, презирал руководство и вот, его презрение вернулось снова — даже здесь, в таком мелком городе у руля стоят люди, не имеющие ничего святого. Что ж, нет ничего нового под солнцем. Все хотят денег, хотят выслужиться перед тем, кто еще выше, это пирамида бесконечных грехов, от которых страдают простые люди. Кисаме пришел сюда защищать этих людей и, похоже, судьба восприняла его стремление слишком серьезно.       — Я видел копов у твоего дома, — говорит Итачи, зайдя в палату. Сегодня он снова гулял с По, даже дольше, чем обычно — совсем задумался, пока нарезал круги по парку.       Кисаме отрывает взгляд от окна и поворачивается к нему.       — Похоже, они проверили ресторан, — он кивает и вздыхает, осознавая, что теперь его будут искать, — Они сказали что-нибудь?       — Спросили, не знаю ли я, где владелец пса, — Итачи присел на стоящий у стены стул и сгорбился, склонив голову, — Я ответил, что ты поручил мне выгуливать его и уехал.       — Вряд ли они поверили.       — Кто знает, — Итачи пожимает плечами, — Но даже если они следят за мной, к моим походам в больницу не придраться. Можно сказать, что я навещаю Хидана.       — И то верно.       — Ты сказал Какузу, что он очнулся?       — А надо?       В палате повисает тишина. Пожалуй, они оба не уверены, как на это нужно ответить. Их задумчивость прерывается жужжанием телефона на прикроватной тумбочке. Сперва Кисаме думает сбросить, но стоит ему увидеть, что звонит Сай, он едва не роняет аппарат из рук. Дыхание перехватывает, и он даже не может толком ответить на звонок, только взволнованно дышит и хрипло произносит что-то нечленораздельное. В ответ ему доносится смех и все напряжение в миг улетучивается.       — Не перенервничай там, — говорит Сай, посмеиваясь, — Ты в порядке?       — Где ты, твою-то мать, куда ты пропал, — тараторит Кисаме, едва осознавая происходящее. Итачи подходит ближе, чтобы послушать разговор и красноречиво округляет глаза. Кисаме кивает ему.       — Расскажу, когда вернусь, я в норме. Скажу так: я нашел, что искал и этого достаточно. Я передал все прокурору штата, рассказал, что есть свидетели, пострадавшие, в общем, он взялся за это дело.       — Когда пришлют людей?       — Не знаю, возможно, сегодня, или завтра, так уж вышло, что он мне не отчитывается, — Сай снова усмехается и Кисаме тоже хочется нервно смеяться. У него натягиваются уголки губ, но гримаса выходит какая-то истеричная. Итачи, заметив это, пихает Кисаме в плечо и мягко улыбается, стараясь как-то развеять эту нервозность.       — Долго собираешься валяться? — спрашивает Сай, — Я в пути, скоро буду у вас. Есть кое-что, что меня беспокоит.       — Я отлично себя чувствую, — как-то слишком уж решительно отвечает Кисаме, — Но Карин меня не выпускает.       — Может стоит ее послушать? Если ты вдруг грохнешься в обморок от солнечного удара или…       — Ну хоть ты не начинай!       — Ладно-ладно. В общем, когда приедут люди прокурора, ты будешь нам нужен.       — Так что тебя беспокоит? — Кисаме садится на кровать, чувствуя накатившую вдруг усталость, — Недавно Итачи рассказал мне, что пропало еще двое детей. По времени это совпадает с… когда я видел тело в ресторане.       — Но пропало двое, ты видел только одну.       — Верно, — опять противная тревога стягивала желудок. Кисаме кусал изнутри щеку, бездумно ковыряя пальцем дырку в пододеяльнике.       — Это-то меня и беспокоит, — серьезно говорит Сай и замолкает на какое-то время, на фоне слышен шум мотора и задувающий в окно ветер, — Вторая девчонка должна быть жива. К тому же и труп пропал, когда мы нашли тебя, его уже не было. Я и Сасори… мы слышали что-то там, у разбитых машин. Не могло же нам обоим померещиться.       — Мы даже не знаем, где Ями.       — Это нам и нужно выяснить, — щелкает зажигалка, Сай плотно затягивается и выдувает дым, — Полицейские штата займутся этим вместе с нами. Будь готов.       Звонок сбрасывается, Кисаме даже не успевает ответить. Сказать, что у него наконец отлегло — ничего не сказать. Словно камень с души упал. Почему-то хотелось скакать по комнате, как горный козёл и страдать ерундой, словно маленький ребенок, переживающий какую-то невероятную радость. Удается сдержать свой порыв, но, бросив телефон на кровать, Кисаме резко поворачивается к Итачи и сграбастывает его в охапку своими ручищами, тот даже пискнуть не успевает. Сжав бедолагу в каком-то неадекватном объятии, Кисаме быстро его отпускает и принимается расхаживать по палате, потирая в азарте ладони.       — Завтра я должен вырваться отсюда, я в полном порядке, черт возьми! Снова начну работать, осталось совсем немного…       Он ходит по кругу, будто разговаривая сам с собой, его переполняет энтузиазмом и мозг начинает активно подбрасывать ему идеи. Где искать пропавшую девчонку? Там же, где и самого Ями, или ее куда-то спрятали до поры, до времени? Хватит осторожности, нужно будет действовать быстро и решительно, спрашивать разрешения не у кого. В сгоревшем доме Ями мог быть подвал — имеет смысл проверить, да и его самого нужно найти, даже в этой больнице могут что-то знать. Стоит попросить Карин выяснить что-то, она дама хитрая, но пробивная, возможно, удастся вытянуть какой-нибудь слух, всё лучше, чем ничего. С прокурором и его людьми дело пойдет быстрее, но он не сможет быть везде одновременно, значит, нужно быть внимательнее.       — Успокойся, — спокойно говорит Итачи и как-то снисходительно улыбается, — Сейчас сознание потеряешь.       — Я в полном порядке! — Кисаме резко разворачивается и тут же чуть кренится в бок, от такого движения у него закружилась голова. Итачи самодовольно задирает голову и садится на стул у кровати.       Пожалуй, Кисаме действительно слегка переоценил свои силы. Ладно, сегодня он еще потерпит, еще один день. Но завтра он вырвется отсюда, чего бы ему это не стоило.              -              Какузу сидел на крыльце своего дома, с неудовольствием признавая, что снова позволил себе провалиться в бездну алкогольного утешения. Это уже начинает входить в привычку, что не может не раздражать. Сколько он выпил пива за эти четыре дня — можно, пожалуй, сосчитать пустые смятые банки, валяющиеся на крыльце. И за все это время он не думал ни о чем хоть сколько-то полезном. Механически повторяя одинаковые действия — поднять руку, сделать глоток, опустить руку — он смотрел перед собой на черные силуэты сосен и елей, почти сливавшиеся с темным ночным небом. Он отвратительно спал, хотя и сном это назвать трудно, практически не ел и не испытывал голода. Организм словно впал в анабиоз и для поддержания жизнедеятельности ему хватало одного только пива.       Время от времени он, будто рефлекторно, обходил ферму, кормил животных, чистил загоны и возвращался на крыльцо. Собаки заглядывали ему в глаза, лезли под руки, но он не обращал на них внимание. Вихо загрустил — вслед за хозяином отказывался от еды и лежал на крыльце, периодически забываясь тревожным сном. Всё словно покрылось толстым слоем пыли и паутины, чахло, Какузу заражал своей тоской всю округу.       Сай сказал, что ему нужно уезжать отсюда, но это просто невозможно. Здесь дом, здесь животные и хозяйство, успевшее разрастись за последние года. Все это нельзя бросить. Единственная мысль, над которой не приходилось долго думать, заключалась в том, что Какузу не уедет отсюда, что бы не происходило. Если за ним придут, он будет отбиваться. Если придут за Кисаме или Хиданом, он поможет им, он будет их защищать. Кто-то решил испоганить это маленький, неприметный городишко, размеренная жизнь пошла по пизде, так какого хрена он должен уезжать? Черт подери, ему есть за что бороться.       Довольно бодрые мысли для того, кто не хочет шевельнуть рукой лишний раз. Какузу расползался в кресле, словно пуская корни, голова болела, не переставая и, кажется, желудок тоже начало сводить спазмами. Что ж, он сознательно вывалил на себя гнилую тоску, родившуюся от не отпускавшего чувства вины. Ему это было нужно. В конце концов пришло смирение и это, пожалуй, самое приятное ощущение за последний год. Смирение, подарившее тишину.       Под креслом что-то жужжит. Какузу на миг недоуменно сводит брови, думая, что ему померещилось. Он бы не удивился любым галлюцинациям, такое малое количества сна и практически не прекращающееся опьянение могут породить не только несуществующие звуки. Он вздыхает, сминает очередную банку пива и выбрасывает ее себе за спину. Что-то шуршит, жужжание раздается еще раз и свешенной с подлокотника руки касается сухой нос и теплое дыхание. По деревянному полу крыльца скрежещут собачьи когти, Вихо, вдруг взбаламутившись, пытается влезть под кресло. Крупный пёс там целиком точно не поместился бы, но он упрямо лез мордой вперед и пытался что-то оттуда достать.       Возня надоела Какузу довольно быстро, этот скрежет когтей начинал выбешивать, потому что нарушал тишину. Какузу потрепал Вихо по спине, пробубнил что-то, но пёс не унимался. В конце концов, Какузу нагнулся вперед и заглянул под кресло. Предмет собачьего интереса лежал у дальней ножки кресла — мобильник мигал светодиодом и зажужжал третий раз. Так вот он где. Надо же, не разрядился до сих пор.       Кое-как подцепив аппарат, Какузу выпрямился и едва его не уронил, пока усаживался поудобнее. Небо темнело, Какузу встречал ночь вот уже который раз лицом к лицу, всё становилось тенями, словно заливалось чернильными кляксами. Справа от леса мелькнули фары автомобиля, Какузу нахмурился. В каком бы состоянии он ни был, его память и отличное знание местности никогда его не подведет — там, где проехала машина нет дороги и никогда не было. Проехать там вообще смог бы разве что отбитый Хидан на своем вездеходном монстре. Какузу не удерживает грустной усмешки и вспоминает, что достал из-под кресла телефон и держит его в руке, словно замену банке пива.       Яркий свет экрана слепит его, Какузу прищуривается, вглядывается в расплывающиеся буквы.       «Привет»       «Я вроде жив»       «Если тебе вдруг интересно»       Черт подери!       Какузу вскакивает с кресла, но его шатает и он встречается плечом с балкой крыльца. Спускаться приходится держась за перила, быстро идти как-то с трудом получается, учитывая такой мощный недостаток физической активности за последние дни. Собаки переполошились, бросились вслед за хозяином, лая и кружась вокруг. Он шикнул на них, отдал команду вернуться и чуть не бегом направился к пикапу. Дойдя до машины, он, практически в него врезавшись, хватается руками за дверь и останавливается. Куда он собрался? В таком состоянии ехать нельзя, сколько раз он говорил это другим людям? Хидана поучал, а сам собрался сесть за руль? Проклятый лицемер.       Только ждать, когда его состояние позволит ему сесть в машину, он не собирался. Собравшись с силами, Какузу пошел по гравийной дороге, поскальзываясь и спотыкаясь о попадающиеся под ноги камни. Только дойдя до границы леса он опустил мельком взгляд и посмотрел на себя — какая-то черная, выцветшая водолазка, грязные джинсы в пятнах от пива, волосы напрочь растрепались и мотались как попало. Хорошо, что на запястье, как всегда, была резинка для волос — такая уж привычка. Пытаться создать из этого бардака на голове какой-то приличный пучок на ходу дело непростое, но Какузу был твердо намерен с этим справиться и, в конце концов, ему удалось. Даже перо не потерял. Кое-как впихнув его в относительно собранную прическу, он взмахнул руками, крайне довольный собой.       То, что люди на него оборачивались и неслышно переговаривались его не удивляло, но, что приятно — и не волновало тоже. Стоило признать, тащиться по городу в таком виде на ночь глядя его собственная идея, так что винить тут некого. Проходя мимо бара, Какузу ускорился, чтобы не нарваться на кого-то знакомого и, исчезая в тенях деревьев, поспешил к больнице. Через главные двери его сейчас, конечно, не пустят, но он помнит путь, которым вела его Карин. Черт, надо было надеть что-нибудь с капюшоном, думает он запоздало. Остается надеяться на везение.       Прокравшись по пожарной лестнице, Какузу переходит в работающее крыло больницы, петляет по коридорам, то и дело останавливаясь за углом и отслеживая, кто еще шастает тут в такое время. Пару раз ему попались на пути медсестры, но он умело скрывался от них в тени автоматов с напитками и едой. Палата Хидана была вдали от поста медсестер, так что, преодолев последний коридор, он быстро просочился внутрь. В нос ударил запах медикаментов, корвалола и этой свежей, больничной чистоты. В голову пришла мысль, как же от него, наверно, тащит перегаром, аж стало как-то совестно.       Какузу закрывает за собой дверь и замирает. Перед ним пустая кровать, нераскрытая гармошка ширмы и виднеется койка Хидана, освещаемая светом из соседней палаты. Окно во всю стену разделяет две палаты и, на везение Какузу, в соседней никого нет, только ярко светят лампы, разбавляя темноту. Хидан, судя по всему, предпочитал сидеть в полумраке и, наверно, будь его воля, он бы и в палате за стеклом свет тоже выключил. Какузу делает пару шагов вперед, пялится себе под ноги, не смея поднять взгляда. Он слышит шорох простыни и одеяла, слышит судорожный сиплый вдох и хватается за раму кровати, чтобы удержаться на ногах. Горизонт мотает, как корабль на волнах, всё выпитое даёт о себе знать и Какузу начинает корить себя за подобную слабость.       — Какузу?       Не удержавшись, он садится на самый край кровати на максимально возможном отдалении от Хидана, сам не зная, почему так сторонится. Он какое-то время смотрит на свои руки, а потом все-таки выпрямляется и поворачивается к Хидану. Ему не удается сдержать удивление, глаза округляются и изламываются в жалости брови, когда он встречается с ним взглядом. Хидан сидел, напихав себе за спину все доступные подушки, и выглядел достаточно бодро, но он не мог скрыть той бесконечно тоскливой гаммы чувств, которая разливалась у него в глазах. Поёжившись, он поднимает руку и поправляет куртку Какузу у себя на плечах. Она ему явно большевата, Какузу все-таки немного шире в плечах, но ему точно идёт этот бордовый цвет, он словно оттеняет синюшную холодность его лица.       Не выдержав взгляда, Какузу отворачивается и смотрит на тумбочку. Он замечает какие-то бумаги и, не придумав ничего получше, тянется за ними. Хидан сопровождает его движения недоуменным, но довольно равнодушным взглядом. Какузу, вперившись в эти бумаги, с трудом читает плывущий перед глазами текст, но смутно соображает, что это врачебные записи. Переломы ребер, множественные гематомы и порезы, легкое сотрясение, ушиб легкого, вывих левой лодыжки. Какузу не знает, в каком состоянии додж, но понимает, что Хидан, вероятно, легко отделался.       — Зачем ты пришел? — снова подает голос Хидан и Какузу вздрагивает. До безобразия глупо делать вид, что не услышал, так что Какузу смотрит на Хидана в ответ, поджав губы, и надеется, что тот как-нибудь сам прочитает его мысли и не придется ничего говорить.       — Спасибо за куртку, кстати, — без эмоций говорит Хидан, пожимая плечами, — Тут действительно холодно.       — Хидан, я… — Какузу осекается, удивляясь, какой у него хриплый голос, — …рад, что ты в порядке.       — Ради этого не обязательно было приходить, — демонстративно взмахнув телефоном, Хидан слегка улыбается.       — Нет, я должен был, — Какузу разворачивается всем телом, усаживаясь удобнее и занимая больше места на кровати, — Я хочу извиниться.       — Да ладно… — Хидан дергает плечом и опускает взгляд на свои руки, — Ты был прав, в конце концов.       — Прости меня, я сказал много лишнего. И я не был прав, я просто… наговорил первого, что в голову пришло.       — Какузу, если ты хочешь выпросить прощение для очистки совести, пожалуйста — ты прощён, хватит, — заметно раздражаясь, Хидан сжимает руки в кулаки и хмурится, глядя на Какузу. Его это бесит. Очередное проявление лицемерия, как же людям порой необходимо чье-то прощение просто чтобы успокоить разбушевавшуюся совесть. Хидан был уверен, что Какузу приперся сюда только ради этого, это было бы в его стиле. Захотелось вдруг заехать ему по лицу чем-нибудь тяжелым, намотать на шею провода от медицинских мониторов, стоящих вокруг. Просто чтобы помучать...       Сжав в руках бумаги, Какузу замер. Слова Хидана его разозлили, захотелось вдруг залепить ему пощечину, так что пришлось как следует постараться, чтобы сдержаться — Какузу больно прикусил губу и закрыл глаза, досчитав до десяти. Это все алкоголь будоражит в нем агрессию, черт возьми, все-таки не лучший он выбрал момент, чтобы навестить Хидана, но этот порыв было трудно остановить.       — Не ради этого, Хидан, я виноват в этом всем, я виноват, что ты здесь, — Какузу повышает голос, глядя Хидану в глаза, — Ты не заслужил такого отношения, я хочу все исправить.       — Что ты собрался исправлять? — не выдерживая, вскрикивает Хидан, — Починишь мне машину? Оплатишь страховку? Какого хрена ты решил, что вообще можешь что-то исправить? Думаешь, достаточно извиниться, жалобно попиздеть, как ты виноват и все, проблемы разом решатся? Нет, Какузу, — Хидан подается вперед, прищуриваясь, — Это так не…       Он не успевает договорить, осекается от резкого движения. В нос бьет запах алкоголя и дурацкого земляничного мыла — Какузу вдруг оказывается очень близко, настолько, что можно рассмотреть его шрамы на щеках, но Хидан не успевает. Он чувствует губы Какузу, сухие и жесткие, и отклоняется назад, не выдерживая напора. Закрыв глаза, он шипит от боли Какузу в губы, поднимает руки, упираясь ему в плечи и пытается отвернуться.       — Ребра, черт возьми, Какузу, ты раздавишь меня, — возмущенно шепчет он, но не дает Какузу отстраниться слишком далеко, хватает его за рукав и подвигается поближе сам, стараясь не делать резких движений, — Что ж, это был достойный аргумент.       — Прости, — снова говорит Какузу и хочется дать пинка самому себе за такое количество извинений. Он уже как заезженная пластинка, но сейчас ему так трудно подбирать хоть какие-то осмысленные слова, учитывая, что хочется просить прощения до потери пульса. Его накрыло непомерной жалостью, совесть просто дыру в затылке прожгла и, не выдержав, он осторожно обнимает Хидана за плечи, прижимая к себе. Тот легко кладет руку ему на спину и вздыхает.       — Прекрати, — бубнит Хидан, прижатый к широкой груди, — Я не могу простить тебя сильнее.       — Не знаю, чего я жду, — Какузу, судорожно выдохнув, понижает голос, — Но легче не становится.       — Дай себе время.       Хидан, говоря что-то настолько рациональное и разумное, снова ловит себя на мысли, что ему нравятся чужие мучения. Где-то в глубине души всплывает какая-то садистская сторона, которая не отказалась бы учинить скандал на ровном месте и отомстить Какузу, сделать ему так же больно, как сделал он. Вообще Хидан за всю свою жизнь никому не сделал ничего плохого, но это лишь потому, что ему хватало силы воли держать эти порывы в узде. Ему помогали книги, медитации и чтение мантр, но дурные мысли все равно лезли в голову. Мысленно он убивал своих обидчиков весьма изощренно и не по одному разу, а в школьные времена ему доставалось немало. Перед сном он частенько представлял, как убил бы чертовых одноклассников и ни разу не повторился.       Сейчас на ум пришло несчетное количество обидных слов, которыми можно было бы добить Какузу наверняка. А еще приятно было думать о его шрамах — они давали понять, что когда-то ему было по-настоящему больно, значит он сможет вынести еще и, наверно, довольно долго…       Хидан потряс головой, выбрасывая всю эту кровожадную дурь прочь. Как же вечно не вовремя мысли начинают спутываться в подобный клубок неподходящей срани.       — Тебе нельзя здесь задерживаться, — говорит Хидан, стараясь выпутаться из крепких рук. Выпрямившись, он смотрит на Какузу и теперь, вблизи, замечает, как устало он выглядит. Спутанные волосы, темные круги под глазами и потяжелевшие веки — похоже, ему действительно паршиво.       — Пойдем со мной, — Какузу, словно обессилевший, еле ворочает языком, но на самом деле ему вдруг, впервые за четыре дня, по-настоящему захотелось спать.       — С ума сошел, куда я пойду, — Хидан снисходительно улыбается, — Мне нужно делать перевязки и ребра болят.       — Я буду делать. Ничто не мешает тебе лежать не здесь, а у меня дома.       Резко вскочив с койки, Какузу прохаживается до двери, а потом возвращается, словно не зная куда себя деть. Он ловит какой-то внезапный прилив энергии, тело требует действовать, и идея утащить Хидана с собой прямо сейчас заполоняет ему разум, даже не давая шанса одуматься и признать, что это чистейшее безумие. Когда он проносится мимо кровати, Хидан пытается его поймать за руку, но не дотягивается, только сгибается за зря и морщится от боли в груди.       — Угомонись, ты пьян, ты даже не на машине, — пытается он привести Какузу в чувство и тот вдруг резко останавливается. На лице светится озарение, широко раскрытые глаза смотрят на Хидана, но словно не видя его.       — Точно, — шепотом выпаливает Какузу и спешно выходит из палаты.       Хидан как-то разочарованно смотрит на дверь и выдыхает через приоткрытые губы. Он даже сказать ничего не успел, попрощаться хотя бы что ли, да и Какузу как-то совсем уж резко умчался, никакого такта. Первые пару минут Хидан еще ждал, что Какузу вернется, но быстро убедился, что не стоит тратить на это силы. Какузу ясное дело не в себе, к тому же он, похоже, перепил, так что грош цена его словам. Нет, ну просил прощения он, кажется, искренне, Хидан видел, как ему тяжело и болезненно давались эти слова. Это было… приятно слышать.       Конечно, Хидана настораживала такая яркость чужих чувств, к тому же расстались они даже не на дружеской ноте, яростно пересравшись. Сейчас, обдумывая произошедшее, Хидан корил себя за то, что сотворил, ведь теперь он вызывал в Какузу жалость и угрызения совести, не этого он хотел добиться. Он хотел просто исчезнуть, закрыть глаза и не открыть их больше, и это было, пожалуй, поспешное решение. В тот день Хидан долго ездил на своем додже, просто ехал, куда глаза глядят и ведет дорога. В какой-то момент он свернул на повороте налево и спустя несколько минут понял, что это шоссе к городу, к дому. Это так разозлило его, что, увидев встречную машину и приблизившись к ней, он резко вывернул руль и перестроился, намереваясь просто разбиться. Мысль о том, что человек в той машине не виноват в его внезапном решении убиться, его посетить не успела.       Это погано. Нужно было доехать до дома и, как цивилизованный человек, обожраться таблеток, хоть кайфанул бы напоследок. С другой стороны, что-то ведь спасло его, он выжил и даже не пострадал так сильно, как мог бы. Наверно, додж вернул должок и сберег своего хозяина, который относился к нему так бережно все это время.       Поплотнее замотавшись в куртку Какузу, Хидан сполз по подушкам, стараясь улечься поудобнее. В конце концов, ему пора спать, да и делать больше нечего. Перевязку делать уже вряд ли придут, последние пару дней их уже делают реже, чем после аварии. Туман в голове из-за комы уже почти рассеялся, но, если бы не Какузу, едва ли он хоть что-нибудь сказал в ближайшее время, потому что контактировать с людьми не хотелось совершенно. Радовало только то, что заживало на нем все, похоже, как на собаке. Болело — да, но заживление происходило довольно быстро, чему каждый раз удивлялись медсестры.       Спустя почти полчаса дверь вдруг открывается, впуская в палату яркий свет из коридора. Взволнованный Какузу подходит к Хидану и протягивает руку. Обескураженно уставившись на него, Хидан приподнимается на локтях, чуть поморщившись, и вопросительно поднимает брови — у Какузу вообще нечитаемое лицо, он спокоен, но челюсти напряжены и сведены к переносице брови.       — Чего ты, — тихо спрашивает Хидан, осторожно выпрямляясь.       — Пойдем, — шумно шепчет Какузу и подхватывает Хидана под руки.       Он не оставляет ему выбора. Хидан цепляется за его плечи, чувствуя, что не может вывернуться из его рук, но отклоняется назад, не позволяя стащить себя с кровати, как мешок с картошкой. Он фыркает и шипит, хватает Какузу за шею и царапает его ногтями, лишь бы отстал хоть на секунду.       — Прекрати, хрена ли ты творишь, — нервно возмущается Хидан, — Больно же.       — Так вставай сам, — резонно замечает Какузу, — Поехали домой.       — Ты рехнулся, кто читал мне морали, что нельзя ездить пьяным за рулём!       — Старик подвезет.       — Джирайя?!       Какузу энергично кивает и снова протягивает руку. Хидан размышляет какое-то время, но не может удержаться — как можно отказаться? Упершись руками в матрас, он медленно встает на ноги, чувствуя, как прошивает резкой болью всю грудную клетку. В боку, в районе печени тоже колет — большая гематома едва-едва начала светлеть, но все еще болела. Он не мог опереться на левую ногу, но Какузу сразу подхватил его под руки и помог удержать равновесие. Хидан, выпрямившись, взглянул вниз и шумно вздохнул. Черт подери, у него из одежды только эта нелепая больничная рубаха, да какузова куртка, ну куда ему в таком виде?       Выглянув из палаты, чтобы убедиться, что никого на пути нет, Какузу закидывает руку Хидана себе на плечи и, обняв, тащит за собой. Скакать на одной ноге не особо удобно, но получается вполне неплохо, даже быстро. Преодолев коридоры, они спускаются по ступенькам на пару этажей, переходят в другое крыло и торопливо добираются до пожарной лестницы. Идти по ней уже не так удобно, Хидану неприятно касаться голыми ногами металлических ступеней, но он молчит, стараясь сохранить спокойствие. Завтра надо будет все-таки сказать врачу, что с ним все в порядке, а то еще разыскивать начнут.       У пожарного выхода стоит старенький зеленый бьюик. Косматая седая голова торчит из окна и в темноте мелькает огонек сигареты. Вот же ж, как же хочется курить, Хидан прикусывает губу и досадливо цыкает языком. С ушибом легкого ему курить не светит. Джирайя, завидев беглецов, суетливо выскакивает из машины, выбрасывая окурок в сторону, и открывает пассажирскую дверь.       — Милости просим, — делает он изящный жест рукой и отходит в сторону, стараясь не мешать. Хидан бросает на него взгляд и, честно говоря, у него закрадываются сомнения, что старик трезв, но поднимать эту тему уже явно поздно. Остается надеяться, что мышечная память у Джирайи мощнее пары выпитых банок пива.       Сидеть в машине очень некомфортно, угол сидений мешает сесть хоть сколько-то удобно, ребра отзываются болью на каждую кочку и Хидан болезненно морщится, едва сдерживаясь, чтобы не материться каждый чертов раз. Выглядевший весьма самодовольным Какузу сначала вел с Джирайей какую-то ненавязчивую беседу, а потом вдруг замолчал, вперившись взглядом в окно. То ли его опьянение отпускало, то ли просто запоздало доходил смысл того, что он сделал, но его внезапно изрядно загрузило. Он опасливо взглянул на Хидана и как-то виновато улыбнулся. Хидан ответил ему страдальческой гримасой и закатил глаза.       — Прости.       — Да хватит уже, — коротко простонав, Хидан складывает руки на груди, — Сделанного не воротишь.       Какузу смиренно вздыхает и замолкает. Не поспоришь ведь, и это угнетает больше всего.       — Давай так, — Хидан вдруг придвигается по ближе и пихает Какузу плечом, — Ты мне сделаешь травяной чай и оладьи, а потом дашь пострелять из ружья, и мы в расчете.       — Всего-то?       — Это за похищение из больницы, — по лицу скользит хитрая ухмылка, — А за свое поведение отрабатывать будешь до конца дней своих.       — Правильно, — Джирайя вдруг довольно громко кряхтит и непонятно, то ли он смеется, то ли его кашель одолел, — Так его! Чтоб не зазнавался.       Бросив в зеркало возмущенный взгляд, Какузу подкатывает глаза и отворачивается, снова вглядываясь в окно. Он всегда считал, что люди не меняются и мало что могло бы убедить его в обратном, но сейчас доказательством этому был он сам. С таким трудно спорить.