Полевые цветы

      Во сне Какузу, кажется, вёл какую-то оживленную беседу с одной из своих лошадей, которая отчитывала его за безответственность. Постепенно ее голос становится тише, заменяясь на птичье пение и разобрать сказанное становилось уже невозможно, хоть Какузу и пытался. Образ пегой лошади пропадает, затемняется и вот уже сквозь закрытые веки пробивается солнечный свет. Накатывает разочарование — он же не успел привести свои доводы и на его взгляд лошадь была совершенно неправа.       В висок стучало, во рту пересохло, Какузу поднял над головой руки, потягиваясь и кряхча, выгнул спину, и резко выдохнул, снова расслабляя конечности. Только вот левая рука приземлилась вовсе не на кровать, а встретилась с чем-то твердым, и тут же сбоку донесся возмущенный возглас. Внутренности обдало холодом.       — Че ты дерешься с утра пораньше, больно же, — обиженно бубнит Хидан и возится, поправляя сползший с кровати плед и футболку, в которой практически запутался. Когда вчера попали домой, Какузу щедро пожертвовал ему одну из своих старых футболок, потёртых от времени. Это, конечно, было мило, но одёжка была безбожно велика.       Какузу мгновенно вспоминает, что происходило вчера и так же мгновенно обо всем этом жалеет. Ребра изнутри щекочет волнение, руки холодеют, а мозг посылает настойчивые сигналы на уровне «быстро верни всё как было». Чувство неотвратимости жутко нервирует и Какузу ловит это хорошо знакомое ощущение — перемены пугают его так же сильно, как и раньше. Сначала долго на что-то не можешь решиться, а потом, когда все уже сделано, страшно хочется откатить все назад, потому что кажется, будто вовсе к этому не был готов. Вот и сейчас Какузу ясно чувствовал, что вчера сотворил глупость.       Он сильно зажмурился, в глазах, расплываясь, закружились разноцветные круги, словно в калейдоскопе. Будто это могло бы отмотать время назад или изменить реальность. Разумеется, открыв глаза, он обнаружил себя на том же месте, и рука все так же лежала на чужой теплой груди. Он чувствовал, как Хидан неровно дышит — каждый вдох будто рвался надвое, видимо, из-за боли от сломанных ребер.       В голове начал строиться план, как бы от всего этого отвертеться. Можно выдумать какую-нибудь небылицу про внезапную непригодность этого дома для жизни или плановую травлю клопов, можно резко собраться и уехать, как того просил Сай, можно просто попытаться объясниться и уговорить Хидана перебраться в свой дом. Боги, как это всё жалко звучало! Лежать здесь и пытаться выдумать какую-то достойную причину, лишь бы не принимать ту ответственность, которую сам же на себя взвалил. Какой позор. Какузу закрыл лицо ладонями и еле удержался, чтобы не проораться. Его одолевал стыд, причем за все сразу — за то, что сделал и за то, какие мысли крутились в голове. Убедить себя, что низко даже думать о таком, ему удалось, но принять факт Хидана, которого он притащил к себе сам, пока не получалось.       До этого момента Какузу и не подозревал, насколько же у него самого, оказывается, неустойчивая психика и целый оркестр тараканов в голове.       — Не ощущаю оладьев и чая, — ворчит Хидан, снова напоминая о себе.       Какузу распахивает глаза и какое-то время пялится на шевелящиеся от сквозняка веревки над кроватью, сплетенные в ассиметричную композицию. Перья шуршали, касаясь друг друга, от свежего утреннего воздуха в голове, кажется, понемногу прояснялось. Может, пора прекратить обдумывать каждый свой шаг и просто принять все как должное? На первый взгляд в этом ничего сложного, но на деле Какузу готов трястись каждый раз, когда нужно было что-то сказать.       Он понимал, что Хидан ждет ответа. Хидан вообще нуждается во внимании, в конце концов, Какузу же обещал и теперь не имел права открещиваться от своих обязанностей. Уж конечно, вчера-то всё казалось таким простым — подумаешь, делать перевязки, главное, Хидана из больницы утащить, чтобы не прозябал в холодной пустой палате. Сегодня же Какузу понимал свой замысел со всеми его подтекстами и сносками — как обычно захотелось выпендриться, показать, какой он решительный и сильный, что с легкостью возьмет на себя ответственность за другого человека, чтобы загладить свою вину. Ей-богу, лучше бы согласился починить додж или выплатить страховку…       Хидан же, замечая, что Какузу решил косплеить рыбу, выброшенную на берег, закатывает глаза и вздыхает. Он думал это у него с головой не в порядке, но нет, похоже, все они тут поехавшие в этом городке, хоть и усиленно прикидываются нормальными. Хотелось встать, но сам он это вряд ли сможет сделать, сгибаться все еще больно. Можно, конечно, скатиться с кровати и грохнуться на пол, чтобы привлечь внимание задумавшегося Какузу наверняка, но перспектива новых синяков не радовала. В конце концов, Хидан поднимает руку и, чуток помедлив, с размаху опускает ее Какузу на живот.       Из легких вырывается нечленораздельный звук, смешанный с шумным, сиплым выдохом, Какузу сгибается пополам, резко вставая. От неожиданного движения подхватывается со своей лежанки Вихо и подходит к кровати, с интересом разглядывая хозяина. Хидан опасливо косит на пса взгляд, немного побаиваясь его реакции, но все-таки набирается наглости и, сверля Какузу прищуренным взглядом, тыкает его пальцами под ребра.       — Я понимаю, что у тебя там экз… как его там… экзистенциальный кризис, но я хочу жрать, — заявляет он, пока Какузу крутится и пытается увернуться от его руки, — И мне надоело лежать.       — Перестань, — отодвинувшись на край кровати, Какузу, наконец, оказался вне досягаемости, — Да, я помню, я обещал. Погоди, дай собраться с мыслями.       — Тебе помочь? — прищурившись, издевательски тянет Хидан, — Я так понимаю, твоя вчерашняя идея больше не кажется тебе такой уж хорошей, да?       — Нет, я просто…       — Я знаю это чувство, просто перестань об этом думать, — слегка раздраженно говорит Хидан. У него, честно говоря, уже не хватает терпения на эти закидоны. Посмотрите только, этот хладнокровный индеец, который всю жизнь вёл себя, словно деревянный истукан «ничего не слышу, ничего не вижу, ничего не говорю», и вдруг рассыпался, как нерешительный школьник. Казалось, ничто не способно поколебать его, никакие неурядицы не могли выбить его из колеи, даже приставучий Хидан за всю жизнь не мог добиться от него хоть капли волнения. Что ж, в каком-то смысле это гладило Хидану самолюбие, с другой, разочаровывало и хотелось, что Какузу снова стал таким, как был.       — Не хочу, чтобы ты меня неправильно понял, — Какузу поворачивается к Хидану и настороженно глядит ему в глаза, — Вчера я, возможно, сделал что-то необдуманное…       — Бля, как ты заебал, — перебив Какузу на полуслове, Хидан, шипя и морщась, приподнимается и, приложив немалые усилия, дотягивается до рукава его водолазки. Схватившись за ткань, он тянет Какузу на себя изо всех сил, заставляя снова завалиться на кровать. Он тяжело дышит от потраченных на эту мелочь сил, перед глазами пляшут черные мушки, но он обхватывает Какузу за шею рукой и вынуждает лечь рядом.       — Я всё правильно понял, — говорит он, когда удается выровнять дыхание, — И да, ты сделал что-то необдуманное. В этом нет ничего плохого, разве что, если ты ещё раз пизданёшь что-то подобное — я тебя задушу.       — Мои собаки загрызут тебя после этого.       — Да похуй, у меня всё равно не останется смысла жить.       Какузу закрывает глаза, смиряясь со своей участью. Ему так непривычно касаться кого-то, непривычно быть так долго в чужих руках, слушать чужое бьющееся неровно сердце. Захотелось разучиться думать прямо сейчас, чтобы больше не сомневаться, а годится ли он для этого, достойный ли он человек, заслужил ли такого слепого доверия. Пожалуй, ему есть чему поучиться у Хидана, но все-таки окончательно избавляться от своих мыслительных процессов нельзя — кто-то же из них двоих должен сохранить способность думать? От этой мысли Какузу не сдерживает короткого смешка, выдыхает резко Хидану в бок, тот вздрагивает, и кожа покрывается мурашками.       — Так все-таки, — Хидан ослабляет свой захват и чуть убирает руку, проводя ладонью по длинным волосам, — Что ты сказал, когда я помог тебе перевязать рану?       Нахмурившись, Какузу напряг память. Хидан помог ему добраться домой, помог с Вихо и был рядом до последнего, пока Какузу сам не выгнал его. Черт, это казалось чем-то невероятно далеким, словно то ли приснилось, то ли случилось пару лет назад. Свежий шрам на бедре, который он видел каждый день, напоминал, что это вовсе не сон, но Какузу все равно с трудом помнил тот вечер. Только ощущения отпечатались на подкорке — больно, нервно, от страха дрожали руки, а потом он чувствовал благодарность, которую тогда не решился выразить нормальными, доступными каждому словами. Впрочем, он не совсем осознавал, что делает и говорит, скорее тело действовало по зову сердца.       — Не помню, — честно отвечает Какузу. Никакой точности в воспоминаниях не было и, сколько он ни пытался, вспомнить, что именно он тогда сказал, не удавалось.       Хидан немного расстроенно вздыхает и пожимает плечами.       — Я это даже сказать не смогу, — раздраженно говорит он, — Ваш язык слишком трудный.       — Ага, и гугл с него не переводит, — резонно, но слегка издевательски замечает Какузу.       — Хер с ним, — Хидан слегка подвигается и упирается руками в кровать, — Помоги встать, уже ноги отнимаются.       Какузу предпочитает помочь Хидану, не вставая при этом самому. Он перехватывает его под спину и практически выталкивает с кровати, слушая невнятный возмущенный галдёж в ответ. Что ж, получилось действительно не так изящно, как рассчитывал Хидан, но зато эффективно. Выпрямившись, он пошатнулся и вдруг замер, понимая, что едва не наткнулся на собаку, стоящую поблизости. Вихо сурово глядел на него исподлобья, но, пару раз втянув носом воздух, начал вилять коротеньким хвостом. Похоже, пёс его запомнил и никакой опасности от него больше не исходило, но Хидан судьбу испытывать не собирался, так что обошёл собаку стороной и без резких движений. Ну, относительно без резких. Ковылять практически на одной ноге получалось всё-таки не особо-то элегантно.       Со стороны выглядело комично. Какузу продолжал валяться, чувствуя, как ему лень делать хоть что-нибудь, в основном, из-за больной головы. Впрочем, он чувствовал так же, как укоризненно смотрит на него и Хидан, и Вихо. Очевидно, никто не даст ему тут прохлаждаться без дела.       — Иду я, иду, — ворчит он, замечая, что Хидан выжидающе завис у лестницы.       — Не понимаю, — задумчиво бубнит под нос Хидан, — Такое чувство, что Какузу подменили и подсунули мне какого-то ленивого, нерешительного—       — Хватит, я понял, — перебивает его Какузу и сходу закидывает его руку себе на плечо, чтобы помочь спуститься вниз, — Я просто не привык.       Вихо шёл по пятам, не сводя с них взгляда. Похоже, пёс оценивал сложившиеся обстоятельства и анализировал, существует ли вообще какая-нибудь угроза. Он привык быть на стороже, и сейчас его хозяин излучал стойкую нервозность. Конечно, причин этому собаке не понять, но Какузу-то осознавал, что к чему. К нему вдруг в голову начали приходить воспоминания из тех далёких времён, когда он был вынужден проводить с Хиданом почти всё своё время.       Что они делали? Разговаривали, но чаще молчали, работая на ферме. Тогда Хидан и сам был нерешительным, боялся слово лишнее сказать, слушался беспрекословно, но Какузу замечал его резкие изменения настроения и моменты, когда тот как-то уж слишком глубоко задумывался. Какузу думал, что Хидан грустит по погибшим родителям, а выяснив истинную причину, решил, что это ненормально. У Хидана точно с головой не всё в порядке.       Сейчас, вспоминая об этом, он опасался, насколько состояние Хидана ухудшилось. Ну, понятное дело, нормальный человек не станет самоубиваться о другую машину, не думая о последствиях, но, кроме этого, всё было, кажется, в разумных пределах. Неужели это всё из-за него? Из-за него и хуже, и лучше. Нельзя сказать, что Какузу радовала перспектива быть постоянным маяком для кого-то, ведь придется дважды думать, прежде чем что-то сказать.       — Ёпта, Кошка! — Хидан взмахивает рукой, Какузу приходится схватить его крепче, чтобы не уронить с лестницы.       Он доводит Хидана до обеденного стола, отпускает, чтобы тот сам уселся и отваливает к холодильнику в поисках того, из чего можно по-быстрому сделать оладьи. Ставит закипать чайник, сыпет Вихо корма и доливает в миску воды. Мимо него, невесомо коснувшись ноги хвостом, проходит кошка. Неспеша, она подходит к Хидану, обнюхивает его протянутые к ней руки и начинает тереться о замотанную повязкой ногу.       — Я думал ей хана, — говорит Хидан, поглядывая Какузу в спину, — Она сама пришла к тебе?       — Нет. Я забрал.       Хидан поджимает губы. К нему на миг вернулось то чувство вины, преследовавшее какое-то время. Кошка укоризненно глядела на него, отойдя в сторону. Хвост нервно подрагивал. В отличие от собак, у кошек характер выражен гораздо ярче, и данная конкретная особь Хидана явно осуждала.       — Спасибо, что не бросил хотя бы её.       Фраза прозвучала слишком двусмысленно, Хидан сам даже не ожидал. Вообще-то он имел в виду дом, который наверняка пострадал во время шторма. Он не вкладывал в слова никакой обиды или укора, наоборот, в голосе чувствовалась грусть и вина, только вот Какузу, судя по всему, этот тонкий оттенок не распознал, приняв колкость на свой счёт. Замерев с чашкой в руке, он сверлил взглядом закипающий чайник. Словно та пузырящаяся вода, у него закипали и нервы. С чего бы его это вообще так зацепило, чёрт знает, пожалуй, это непрекращающееся нервное возбуждение просто сбивало с толку все радары здравого смысла. Он развернулся, излучая ничем не прикрытое раздражение, занёс руку, словно собирался уничтожить несчастную чашку об пол, но Хидан, будто предугадав этот взрыв эмоций, уже оказался слишком близко. Вприпрыжку добравшись до Какузу, Хидан схватил его за руки и замотал головой, хотя ощущения накрывали такие, как если бы он решил остановить поезд, стоя на путях.       — Я не это имел в виду, — быстро сказал он, — Это я про дом.       — Да что ты? — с наигранным удивлением спросил Какузу и резким движением швырнул чашку в раковину. Каким-то чудом она даже не разбилась.       — Я ни в чём не виню тебя, успокойся, мать твою, — Хидан упёрся руками Какузу в плечи и заставил его отступить назад, уперевшись в кухонную стойку, — Не цепляйся к словам.       — Нет, я понял, — схватив Хидана за плечи, Какузу развернул его и они поменялись местами, так что зажатым в угол оказался Хидан, — Ты вроде как ангел всепрощающий с виду, а на деле будешь мне припоминать всю эту срань каждый раз. Признаю, неплохой рычаг давления.       — То есть ты решил посраться прям сразу, — кивнув, Хидан сложил на груди руки и подогнул больную ногу, — Ты слушаешь меня? Я клянусь, я просто неправильно выразился.       — Ты слишком часто «неправильно выражаешься», — язвительно отвечает Какузу, — Может, нанять переводчика?..       Кажется, он хотел сказать что-то еще. Хидан видел, как Какузу резко одёрнул себя и отвёл взгляд, шумно вздохнув. Вероятно, сказанное усугубило бы конфликт и раз уж он смог промолчать, значит и контроль не совсем растерял. Молчание затянулось и Хидан хотел было высказаться в очередной раз и даже отклонился назад, чтобы занять более устойчивую позицию, но не рассчитал. До стойки оказалось далековато и он, чувствуя, то теряет равновесие, взмахнул руками и вдруг наткнулся поясницей на ребро стойки, вписавшееся ему чётко в одну из гематом. От боли чуть искры из глаз не посыпались, он крепко зажмурился и прикусил губу.       Моментально растеряв всё своё недовольство, Какузу шагнул вперед и схватил Хидана за руки, чтобы вернуть в нормальное стоячее положение. Он обеспокоенно смотрел в исказившееся болью лицо, но никак не мог подобрать какие-то подходящие слова. Хидан снова его опередил. Проскулив от быстро отступившей боли, он начал бесшумно смеяться, сильнее закусив губы. На самом деле, его умиляло, как быстро Какузу забыл о своей обиженной мине и теперь, весь такой взволнованный, никак не решался спросить, всё ли в порядке.       — Прикидываешься? — тут же ворчит Какузу.       — Нет, реально больно уебался, — Хидан принимается тереть ушибленное место, — Давай уже делай чай, вода закипела.       — Сядь, — Какузу отводит его в сторону от стойки, чтоб не наткнулся на что-нибудь ещё и отпускает руки, — Ты и здесь найдешь, обо что шею свернуть.       Вернуться на насиженное место не получается, на стуле уже сидит кошка и вовсю умывается, словно всю жизнь тут и сидела. Недовольно фыркнув, Хидан выдвигает из-за стола еще один стул и прокряхтев для видимости, усаживается на него. В конце-то концов, дождётся он своих обещанных оладьев сегодня или что?              -              — И куда это ты собрался? — угрожающе пропела Карин, поправляя на носу очки.       Кисаме замер в процессе застегивания рубашки и виновато улыбнулся. Вот ну надо же, Карин-то предупредить он и забыл. Всё-таки застегнув последнюю пуговицу, он развёл руками и прокашлялся.       — Прекрасно себя чувствую, — заявил он, для убедительности крутанувшись на месте. Головокружения уже не мучали, давление не скакало, как у старика, резко вставшего с кровати, даже не болело ничего. На его взгляд — так он в полном порядке, хоть и признавал, что бесследно такие отравления не проходят. Но с этими проблемами он настроился разбираться по мере их поступления.       — Просто фантастика, — саркастично замечает Карин, — Очередной побег из Шоушенка.       — В смысле? — не понимает Кисаме. Точнее, он понимает эту отсылку на всемирно известный фильм, но не понимает, почему «очередной».       — Вчера ваш этот бледненький сбежал, сегодня ты дёру дать собрался. Вот бы все так быстро выздоравливали! — продолжает язвить Карин. Она, конечно, не злится, но упрямствует, в конце концов, она тут врач, а пациенты что-то один за одним распоясались.       — Хидан? — Кисаме удивленно округляет глаза, — Как он мог сбежать? Он же…       — Не без помощи, конечно.       — А…       Кисаме решил было, что понял, но на самом деле не понял. Растерянный, он так и остался стоять с открытым ртом, а Карин, пользуясь случаем, посветила ему в рот фонариком и оценила состояние слизистых поверхностей на предмет бледности и анемии. Ничего не найдя, она даже, кажется, цыкнула от досады и прищурилась, глядя на Кисаме. Такие долгие зависания у него могут быть одним из последствий такого длительного отравления, но на её взгляд, тот просто безбожно тупил из-за недостатка общения и рабочей деятельности. Вздохнув, Карин щелкает у него перед лицом пальцами и ловит на себе озадаченный взгляд.       — Тебе и впрямь не помешает поработать, — говорит она, — Без умственной деятельности ты начинаешь деградировать.       — Эй! — Кисаме возмущенно вздергивает брови, — Звучит не очень-то по-врачебному.       — Зато правда. Можешь собираться, свободен.       Первым делом Кисаме глубоко вдохнул и медленно, с удовольствием, выдохнул свежий уличный воздух. В палате в закрытом на ремонт крыле вентилятор на вытяжке был отключен, так что воздух циркулировал естественными сквозняками, чего явно не хватало, чтобы избавиться от амбре пропахших потом простыней и запаха медикаментов. Окна открывать было тоже нельзя. Зато сейчас Кисаме с неприкрытым кайфом дышал воздухом, который ветер нагонял со стороны соснового бора.       Решив не терять времени зря, он направился домой, с нетерпением ожидая самый желанный за последнее время душ. От рубашки до сих пор тянуло кислым запахом белены, так что отмыться и перестирать одежду было жизненно необходимо. Не забывая об осторожности, он шёл к дому в обход, не выходя на главные проходные улицы. Пока стоял за углом, чтобы не попасться на глаза прохожим, заметил на противоположной стороне улицы Конан и её нового дружка Яхико. Тот выглядел бодро и как всегда жизнерадостно. Кисаме хмыкнул. Небось пацан теперь гордится своим свежим «боевым» шрамом на боку и несомненно чувствует прилив мужественности. Что-то подсказывало, что Конан на такие понты не ведётся, но её уже и не надо кадрить, на субъективный взгляд Кисаме, эти двое уже миновали стадию подкатов.       По на внезапное появление хозяина истерично разлаялся и принялся крутиться на месте, то ли радуясь, то ли показывая своё недовольство. Он даже кусанул Кисаме за палец, судя по всему, в назидание, и скрылся на кухне. Кисаме решил дать ему время поостыть, а сам забурился в душ, с первых же капель тёплой воды испытав невероятный кайф. Сейчас желание добраться до озера напомнило о себе снова и как никогда мощно. Проторчав под водой минут двадцать, не меньше, и напевая какие-то спутанные мотивы себе под нос, Кисаме наконец снова почувствовал себя человеком в полной мере. Следы от катетеров на руках не давали забыть о произошедшем, но теперь скорее подстёгивали скорее заняться делом. Раздумывая над тем, стоит ли звонить Саю или нужно дождаться его звонка, Кисаме обмотался полотенцем и вырулил в коридор. А потом замер, едва успевая схватиться за полотенце для надёжности.       В возникшей тишине было слышно, как возмущенно сопит По на кухне. Кисаме смотрел широко открытыми глазами на Итачи, а Итачи на него, так же замерев в проёме открытой входной двери. Как-то нелепо дёрнувшись, Кисаме открыл рот, да ничего не сказал. До Итачи реакция дошла тоже запоздало и он, встрепенувшись, всё-таки отвернулся, вперившись взглядом в стену. Пальцы принялись теребить брелок на ключах.       — Надо было предупредить, — говорит Кисаме, чувствуя, как вдруг к щекам прилила кровь. Давненько он румянцем не заливался, но, справедливости ради, Итачи и вовсе раскраснелся как помидор.       — Да уж, стоило, — кивает тот, — Я за По зашёл.       — Я так и понял, — Кисаме усмехается хрипло и, почесав затылок, всё-таки продолжает движение в сторону комнаты, — Он на кухне сидит, не желает со мной общаться. Ты тогда его пока…       — Ага, я пока пройдусь, — энергично соглашается Итачи, проносится мимо и сворачивает на кухню, стараясь глядеть себе под ноги.       Неловкость ситуации откровенно веселит Кисаме, но в глубине души он искренне рад, что ему всё-таки хватило ума обмотаться полотенцем, иначе эффект неожиданности был бы гораздо мощнее для них обоих. Посмеиваясь, он вываливает из шкафа одежду, выбирая самую неприметную серую футболку и легкие брюки, в которых когда-то прохаживался по полям для гольфа в своём родном городе. Что ж, время игр в гольф прошло, а клюшка теперь может пригодиться только для того, чтобы разбить кому-нибудь ебало, да и чёрт с ним. Кисаме уже не раз чувствовал, что вспоминать прошлое никакого смысла, здесь у него новая жизнь, причём, в весьма прямом своём значении, ведь это особенно остро ощущается, когда недавно чуть коней не двинул.       Едва закрылась дверь за Итачи, ожил телефон, лежащий на тумбочке. Кисаме тут же занервничал. Он принял звонок и старался звучать как можно спокойнее, пора уже начинать держать себя в руках. Сай коротко уведомил его, что приехал в город вместе с прокурором и теперь им всем необходимо встретиться, а лучше места, чем полицейский участок, не сыскать. Предвкушая охреневшую морду своего шефа, Кисаме оделся, вышел из квартиры и сбежал по ступенькам, пропуская их через одну. Он добрался до участка быстро, спешил, конечно, чуть не срываясь на бег — энергия просто переполняла, как никогда.       — Неплохо выглядишь, — приветствует его Сай на крыльце здания и протягивает руку, — Ты точно в норме?       — Абсолютно, — не удержавшись, Кисаме жмёт Саю руку слишком уж сильно, тот даже морщится и удивленно вскидывает брови, но от комментариев воздерживается. Вместо этого он делает шаг в сторону и, забросив докуренную сигарету в урну, кивает.       — Это прокурор штата, Хатаке Какаши, — указывает он ладонью на высокого, статного мужчину с повязкой на глазу, — С ним приехал его ассистент Нара Шикамару и штатный юрист Темари… — Сай на секунду словно завис, — Суна.       — Да господи, уже Нара, — подкатив глаза, возмущенно пробубнила девушка с пышными светлыми волосами. Остальные в миг будто растеряли весь свой профессиональный лоск и расслабились — Какаши опустил плечи и склонил голову, а Шикамару устало выдохнул. Кисаме с любопытством переводил взгляд, но не совсем понимал, в чём суть диалога.       — Пардон, — Сай, кажется, еле заметно ухмыльнулся, — Похоже, у меня неверные данные.       — Ага, неверные, — снова ворчит Темари и тыкает Шикамару локтем в бок, — Кое-кто просто не может запомнить, что у него теперь есть жена.       — Давайте зайдем в участок, честно говоря, здесь очень жарко, — подает голос Какаши. Что ж, его можно понять, стоять на солнце в черном костюме действительно сомнительное занятие. Сай кивает ему и, переглянувшись с Кисаме, идёт к двери.       Внутри участка как всегда душно, но теперь и так же оживленно, как и раньше. Навстречу попадаются патрульные, с интересом провожающие взглядами такую странную делегацию. Сай уверенно ведёт всю компанию вперед, проходит по опенспейсу, не обращая внимания ни на любопытные взгляды, ни на звучащие отовсюду возгласы и вопросы. Кто-то из копов вслух удивляется появлению Кисаме, не скрывая своей радости, но тот старается ни на кого не смотреть, сейчас у него дело поважнее и нужно держать лицо.       Сай без стука открывает дверь в кабинет начальника участка, Кисаме галантно отодвигает его секретаршу в сторону. Сэр Гнарли, оторвав взгляд от монитора, зависает и непонимающе пялится на ворвавшуюся в его кабинет компанию. Сперва он пилит нахмуренным взглядом Сая и уже собирается наорать на него за настолько возмутительное поведение, но потом замечает Кисаме. Что-то в его лице меняется, смуглая кожа краснеет, ноздри широкого носа подрагивают и сужаются глаза. Быстро окинув взглядом остальных, он снова смотрит на Кисаме и откидывается в кожаном кресле назад, проводя ладонью по шее.       — Чем обязан, — говорит он низким, гудящим голосом. Густые брови с проседью наползали на глаза и, не зная куда ещё деть руки, шеф скрещивает их на груди, заставляя плотно натянуться ткань рубашки на предплечьях.       — Разговор будет долгий и неприятный, — говорит Какаши и поворачивается к Темари, протягивая руку. Та без лишних слов подаёт ему объемную папку с бумагами и, не дожидаясь приглашения, садится в кресло у стола. Её строгое, красивое лицо не выражает никаких эмоций, но взгляд шефа полиции она приковала, когда изящно закинула ногу на ногу. Черная юбка карандаш добавляла интриги. Шикамару перехватил обращенный к ней взгляд и нахмурился.       Они проводят за разговором несколько часов. Кисаме ловил каждое слово, сказанное Какаши, испытывая невероятное уважение к такому профессионалу. Тот ловко жонглировал фактами и догадками, смешивая всё в единый поток своего монолога, и реакция Гнарли не разочаровывала. Шеф сперва краснел, потом побледнел и его прошиб пот, потом снова побагровел, особенно когда начал спорить с услышанными показаниями. Он не сдавался без боя и первое время пытался отбиваться, объявляя всё сказанное клеветой, но запала хватило ненадолго. Кисаме не мог сдержать самодовольной ухмылки, когда дело дошло до его показаний из ресторана. Разумеется, людям прокурора ещё предстоит проверить камеры наблюдения и отпечатки пальцев в помещении морозильной камеры, но даже если их там не найдется, слов Кисаме должно быть достаточно, во всяком случае, это не основная улика. Документы, добытые в доме Ями, не оставляли Гнарли и шанса.       Последними словами Темари зачитала шефу полиции права, хлопнула перед ним бумагой с предъявленными ему обвинениями и вызвала патруль для сопровождения сэра Гнарли под стражу. Похоже, её роль доставляла ей искреннее удовольствие.       Когда дело было сделано, Кисаме первым вывалил на улицу. Он с трудом верил в происходящее, но теперь, хотя бы, перестал ощущать постоянно нависавшую над ним опасность. Следом за ним вышел и Сай вместе с прокурором. Они оба практически одновременно закурили и выдохнули сизый дым, вставая по обеим сторонам от Кисаме.       — Шикамару займется записями с камер и отпечатками, — говорит Какаши, — Он сможет попасть в ресторан без посторонней помощи?       — Да, полагаю, Сай не закрыл за собой дверь последний раз, — ответил Кисаме с долей иронии.       — Главное, чтобы туда никого не занесло за это время, — Сай потирал забинтованную ладонь и морщился от невыносимого желания её почесать.       — Вы говорили, что пропало ещё двое детей.       — Да, мы займемся этим, — кивает Кисаме, — Только мы не знаем, где Данзо.       — Полагаю, шеф Гнарли нам это любезно сообщит, — Какаши чешет затылок и, вздохнув, как-то устало поводит плечами, — Ну и жара у вас. Где тут можно найти что-нибудь прохладительное?       — В двух шагах есть бар, лимонад там тоже наливают.       — Я бы лучше вдарил пива… — мечтательно говорит Шикамару, но тут же получает уничтожающий взгляд от Темари, — Да-да, я пойду за камерами, я помню.       — Держи нас в курсе, — говорит ему Сай и поворачивается к Кисаме, — Так что, у нас есть идеи?       — Давай съездим до стоянки дорожной службы, там должна быть разбитая машина Данзо. Осмотрим её, может найдутся какие-то зацепки.       — Сносно, — кивает Сай, — Потом можно опросить спасателей, они должны были видеть, как увозят его и Хидана. Пойдем.       Распрощавшись с прокурором и его свитой, Сай с Кисаме двинули к машине. Они чувствовали себя довольно-таки энергичными, учитывая, что дело, наконец, сдвигалось с мёртвой точки. По крайней мере шеф больше не будет им мешать, только вот и весть о его заключении дойдет до подельников рекордно быстро, и они затаятся. С другой стороны, едва ли они теперь решатся на какие-то подставы вроде пожара в доме, когда в городе находится прокурор.       Стоянка брошенных и пострадавших в авариях машин находилась на окраине города, в той же стороне, что и ферма Какузу, их разделяло большое ничейное поле, поросшее сорняками и остатками пшеницы, которую они ещё не вытеснили. Большая площадь стоянки окружена забором из тонкой проволоки, скорее чисто формальным, чем практически полезным. Припарковавшись снаружи на обочине, Сай выходит из машины. Зрелище открывается, конечно, откровенно унылое, а для автолюбителей ещё и болезненное. Автомобили разной степени ветхости стоят рядами, некоторые просто брошены — они проржавели от времени и дождей, колёса спущены и пылью покрыты стёкла, некоторые превратились в груду бесполезного металлолома, и, если их не заберут в указанный срок — металлоломом они и станут.       Кисаме сразу замечает черный мерседес Данзо и додж Хидана. Они оба стоят рядом и ближе всего к выезду, очевидно, это последние привезенные сюда машины. Чуть поодаль виднеется и пикап мужа бабули Чиё, она так и не забрала его, да и к чему он ей был нужен. Теперь он вовсе остался без хозяина.       Из небольшого домика выходит смотритель стоянки и взмахивает рукой. Кисаме и Сай подходят к нему, перебрасываются парой слов и получают добро на осмотр пострадавших в дтп тачек. На первый взгляд обе машины не так уж и сильно пострадали, по крайней мере, они не потеряли свою форму и суть, но покорёженные двери мешали полноценному осмотру — они не открывались, так что и в салон попасть было крайне затруднительно, не лезть же через окно, рискуя ободрать руки острыми краями металла и стёкол. В любом случае, больше всего их волнует багажник, а он, к счастью, совсем не пострадал.       Сунуться в салон всё же пришлось, Кисаме уступил это Саю, у которого руки и плечи были всё-таки потоньше. Не без труда ему удалось дотянуться до кнопки, открывающей багажник, и даже не оцарапался ни обо что. Замок щелкнул, крышка багажника чуть поднялась.       — Что ж, посмотрим, — Кисаме, откинув крышку вверх, нагнулся, осматривая пустой багажник. На первый взгляд внутри ничего примечательного не было — к боковине прикреплен небольшой огнетушитель, на дне лежит домкрат, какие-то скомканные газеты и пара тряпок.       Кисаме садится на корточки, Сай присоединяется к нему и напрягает зрение. Шершавое покрытие багажника кажется ровным, но вдруг Кисаме замечает, что сбоку материал явно потёрт. И это не просто стёртость от времени, это что-то другое — полосы на покрытии тянулись в едином направлении и выглядели свежими. Кисаме протянул руку, провел по ним пальцами, сдвинул в сторону ворох тряпок и прищурился. Вот оно. В дальнем углу лежала маленькая резинка для волос, похожая на пружинку.       — Гляди, — шепотом говорит он, пихая Сая плечом, — Это могло остаться от пропавших девчонок.       — Наверняка, — твердо отвечает Сай, — Погоди-ка.       Достав из кармана телефон, Сай делает пару снимков, а потом торопливо достает из кармана зип-пакет. Перчатки и так у него на руках, так что риска оставить на резинке свои отпечатки нет. Он поднимает предмет и поднимает перед лицом. Какое-то время они оба вглядываются, прищурившись, и Кисаме вдруг изрекает короткое «О!» и тычет пальцем. Сай кивает — на резинке намоталась пара волосинок и теперь это стало важнейшей уликой из возможных.       — Это, конечно, хорошо, но где девочки, всё ещё непонятно, — слегка разочарованно говорит Кисаме.       — В конце концов, мы это узнаем от Данзо или его сообщников, — Сай морщится и убирает пакет с уликой в поясную сумку, — Только может быть слишком поздно.       — Вот и я о том.       — Как думаешь, Хидан сможет восстановить додж? — задумчиво говорит Сай, закуривая сигарету.       Какое-то время они просто стоят у машин молча, не думая ни о чём и обо всём сразу. Ветер колыхал поле, гулял по дороге, сметая пыль и песок. Тишина стояла какая-то сухая и многозначительная. Сегодня снова жарко, на небе ни облачка, а ведь после шторма казалось, что погода наладится, да и дело шло к осени. Последний летний месяц закончится всего через неделю, а жара словно бы и не собиралась сдаваться. Со стороны дороги доносится звук мотора и шуршание колёс. Кисаме поворачивается на шум и с удивлением обнаруживает пикап Какузу. Надо же, какая неожиданная встреча, но Кисаме, честно говоря, рад его видеть.       Какузу, выйдя из машины, тоже выглядит удивленным. Он подходит к Кисаме и сдержанно кивает ему и Саю. Выглядит он, мягко говоря, растерянным, усталым, но каким-то «живым». Кисаме не может подобрать слов и описать это впечатление, просто что-то в индейце едва заметно изменилось. Вспомнив вдруг, какие события предшествовали их встрече, Кисаме серьезнеет.       — Как твоя нога? — участливо интересуется он.       Какузу слегка морщится в ответ и пожимает плечами:       — Бывало и хуже, — говорит он, но тут же жалеет о своих словах, потому что у Сая как-то уж слишком заинтересованно загорелись глаза. Решив эту тему свернуть побыстрее, Какузу двигает к доджу Хидана и, остановившись перед разбитым капотом, вздыхает.       — Это вообще возможно починить? — спрашивает он словно сам у себя, — Совершенно не разбираюсь в таких машинах.       — Хидан наверняка справится, — пытается его приободрить Сай, — К тому же, это его машина. Он наверняка не сдастся. Как он кстати?       — В порядке.       — Зачем ты его забрал?       Черт, какой противный вопрос. Какузу не сводит взгляда с доджа, чувствуя, каким хитрым прищуренным взглядом его сверлит Сай. Эту тему он обсуждать хочет еще меньше, чем прошлые свои раны. Да и вообще, это его личное дело в конце-то концов. Только он собирается озвучить свой вполне конкретный ответ, на помощь ему приходит Кисаме, который подходит к нему сбоку и наваливается на плечи своей мощной ручищей.       — Да какая разница, Сай, ну правда, — говорит он, широко улыбаясь, — Наверняка Хидан сам эту кашу заварил.       — Действительно, — соглашается Сай, не скрывая слабой ухмылки.       — Именно, так что это его дело, — сворачивает разговор Какузу и, выбравшись из захвата, делает пару шагов в сторону, — Лучше вы расскажите, что тут делаете.       — Ищем пропавших девочек. Судя по всему, одна из них или они обе были в багажнике Данзо в момент аварии. Но это нихрена не проясняет.       — Думаете, их где-то прячут?       — Наверняка, — Сай пожимает плечами, — Мы думали проверить его дом снова, после пожара, но пожарные отчитались, что подвала-то там толком и нет. Фундамент в метр высотой для коммуникаций, да и всё. Детей они там не нашли.       Какузу кивает и задумывается, глядя на внушительно помятый додж. Что-то вертится в мыслях совсем близко, что-то важное. Он достаёт кармана табак и принимается скручивать самокрутку. От монотонных и спокойных движений в голове проясняется и то, что он всё никак не мог вспомнить вдруг становится ясным, как день.       — Я видел машину у леса недавно, — отрешённо говорит он, обращаясь к Кисаме, — И её там быть не должно было.       — Почему? — не понимает Кисаме. Он-то далёк от тонкостей лесоводства, да и округу знает пока не так уж хорошо.       — Там нет дороги, даже самой захудалой просеки. И попасть туда можно только напрямую через поле. Как думаете, на кой черт это нужно?       Сай задумчиво кусает губу, Кисаме хмурится. Вопрос, конечно, справедливый, но у них нет на него ответа. Раз уж Какузу говорит, что и дороги-то там нет, значит кто-то упрямо пёрся туда по бездорожью, но зачем? Пробраться незамеченными? Едва ли кому-то припрёт тащиться в дальний край леса, чтобы устроить пикник — это, конечно, можно допустить, да и скрытность оправдана. Допустим, кому-то лень идти пешком с мешком угля, мясом и прочей едой, пивом, палатками, поэтому решили заехать напрямик, да еще и перестраховались, чтобы их рейнджер не заметил. Но надо полагать, что, если бы они развели там костёр и принялись жарить мясо, Какузу всё равно спалил их деятельность, он же не слепой.       Вдруг Кисаме взволнованно вздыхает и округляет глаза. Он кладёт ладонь Какузу на плечо и сильно сжимает, не сдержавшись.       — Упавшее дерево! — восклицает он, воодушевленно глядя на ничего не понимающего Какузу, — Кто-то говорил мне, что дерево ни с того, ни с сего упало. Или это ты и говорил?       — Может быть, — Какузу задумчиво сводит брови, — Да, упавшая рябина.       — Что, если там что-то есть? В смысле, под ней?       — Под землёй? — включается в разговор Сай, — Думаешь, там какой-то погреб?       — Все твердили мне, что дерево упало без видимых причин, словно подкопанное. Это же не может быть простым совпадением! Поехали.       Кисаме ломанулся к машине первым, Сай слегка помедлил, вопросительно глядя на Какузу. Тот покачал головой и прикурил самокрутку.       — Не могу поехать с вами, мне нужно вернуться домой.       — Ничего, сами справимся, — хмыкает Сай и уходит вслед за Кисаме.       Когда Сай дошёл до машины, Кисаме уже сидел на пассажирском и всем своим видом излучал нетерпение. Конечно, ему хотелось, чтобы его догадка оказалась верной, он хотел почувствовать себя уверенным в своих силах, но важнее всего было не опоздать. Если он прав, и дети томятся в какой-то непонятной яме, из которой невозможно выбраться — нужно спешить, неизвестно, в каком они состоянии. Точнее, она. Хоть Кисаме и надеялся, что обе девочки ещё живы, факты твердили обратное, к тому же он сам видел посиневшее тело в той проклятой морозилке. И пусть сейчас они с Саем полностью посвятили себя поискам детей, Кисаме не отказался от мысли найти Данзо. Ведь если всё закончится так, его сообщников переловят и привлекут к ответственности, а он ускользнёт, всё будет напрасно. Кисаме не сможет гоняться за ним по всей Америке, а то и всему миру.       Пожалуй, было бы проще пустить ему пулю в лоб. Чтоб наверняка.