Полевые цветы

      — Господи Иисусе, как больно-то, — тянет Хидан, опуская голову.       Он сидел на стуле лицом к спинке, уложив на нее руки. Самая болезненная и долго заживающая гематома протянулась через бок и практически завернула на спину, поэтому Какузу решил усадить его именно так, чтобы, заодно, не дергался особо. Решено было начать с неё, потому что с теми, что спереди, Хидан вполне в состоянии справиться сам.       Какузу героически взялся за перевязку и теперь испытывал недостаток терпения, потому что Хидан весь извертелся за короткие десять минут. Снять повязки было не сложно, а вот мазать гематому заживляющей мазью оказалось, внезапно, затруднительно, потому что Хидан скулил от каждого прикосновения. Впрочем, Какузу ловил себя на мысли, что это не похоже на страдания от боли, Хидан не ругался и не сетовал об осторожности, только будто удивлялся и… подвывал от восторга? Сперва Какузу думал, что ему это просто мерещится, но проведя пальцами особенно сильно, он в этом убедился — Хидан не пытался уйти от прикосновения, он скорее выгнулся инстинктивно и как-то рвано выдохнул.       Что-то тут явно не так.       — Ты прикидываешься, — заявляет Какузу, выдавливая на пальцы противно пахнущую мазь.       Хидан оборачивается через плечо и вопросительно вздергивает бровь. Он прищуривается, глядя на Какузу с подозрением и напускным высокомерием. Фыркает и отворачивается, словно даже удостоить это ответом не намерен. Какузу, опешив от подобного отношения, резко тыкает пальцем в гематому и Хидан не удерживает вырвавшегося из горла стона. Быстро осознав, что спалился, он снова оборачивается и выглядит крайне возмущенно.       — Ай! — выдаёт он излишне показушно и хмурится, — Ты нормальный вообще такое делать? Больно вообще-то!       — Не спорю, только не притворяйся, что не ловишь от этого кайф, — самодовольно ворчит Какузу, нанося новую порцию мази. Быстро подняв взгляд, он замечает, как краснеют у Хидана щёки.       — Вообще-то—       — Не, я, конечно, не осуждаю… — перебив, Какузу поднимает брови и делает крайне отстраненный вид, даже не пытаясь скрыть сарказм.       — Слышь, — тот повышает голос, но звучит ни капельки не грозно. Напротив, он, кажется, борется с тем, что не засмеяться, но вместо этого пытается выглядеть до глубины души оскорбленным.       — У всех свои фетиши, — глубокомысленно говорит Какузу.       — А у тебя тогда какие?       — Обожаю тишину.       — Пф, — Хидан отворачивается и, насупившись, замолкает. До конца процедуры он терпит и, пожалуй, радуется, что Какузу не видит его лица, потому что не смотря на его старания сдержать рвущиеся на свободу звуки, на лице у него все написано. Ну и что, ну нравится ему боль, не вся правда, но такая нравится. Он не обязан вообще-то о таком докладываться, и не до шуточек ему вовсе.       Ему вдруг приходит в голову мысль, что Какузу опять неправильно всё истолковал, а может просто еще не додумался. Он, верно, решил, что Хидан просто стебётся над ним и делает вид, что ему больно, только чтобы нервы потрепать. Если б он сделал другой вывод — который был гораздо предпочтительнее — они б уже сделали что-нибудь необдуманное, но очень приятное. Какузу мог бы проверить, насколько на самом деле Хидану это нравится, может, прощупать пределы, выяснить, какая боль вызывает особо яркие эмоции…       — Всё, остальное сам сделаешь, — Какузу прерывает Хидановы размышления, от чего тот крайне разочарованно выдыхает и открывает глаза.       — Не так ты пел, — укоризненно замечает Хидан, — «Я тебе перевяяязки делать буду, я всё делать буду», — передразнивает он Какузу, вытягивая гласные, — А теперь типа не при делах, да?       — У меня своих дел много, — подойдя к двери, Какузу оборачивается, — Пора навести порядок, там куры небось уже пару сотен яиц снесли, пока я херней страдал последнее время.       — Подойди, — требовательно говорит Хидан и хлопает себя по бедру ладонью, будто подзывает собаку. Нуто реагирует на жест и мелкими шажками коротких лапок семенит к нему, застывая рядом в недоумении.       Какузу усмехается, глядя на пса, но все-таки подходит, вопросительно задрав брови. Стоит ему остановиться рядом, Хидан быстрым движением хватает его за ворот футболки и заставляет нагнуться, тут же впечатываясь в его губы своими. Он даже, кажется, кусает его за губу, что получается вполне красноречиво — обиделся, но решил не устраивать демагогию на ровном месте. Отстранившись, Хидан от него отмахивается и отворачивается, принимаясь откручивать колпачок у тюбика с мазью. Получается не очень. Какузу же, обескураженный и напрочь растерявший всю свою гордость, наблюдает за этим какое-то время, но не выдерживает, забирает у него мазь и качает головой.       — Ладно, давай я, — сдаётся он и Хидан, слегка улыбнувшись, поднимается на ноги, держась за стул. Он встаёт, упираясь коленом больной ноги на сидушку, рукой хватается Какузу за плечо и с довольной миной ухмыляется.       «Посмотрим, сколько продержится твоя самодовольная морда» — думает Какузу и выдавливает мазь прямо на ладонь. Прикоснувшись к боку чуть ниже ребер, он ведет рукой выше, чувствуя кожей каждую мышцу и шершавость содранной кожи. Он в меру давит на синяки, а потом практически невесомо гладит, проводит кончиками пальцев по животу и, набрав еще мази, с усилием проводит ладонью над тазовой косточкой. Всё это время он краем глаза посматривает на Хидана, у которого на лице весь спектр эмоций мелькает, но былого довольства как ни бывало. Когда Какузу надавливает большим пальцем ему на грудь, Хидан дергается и вдыхает ртом как-то резко, сильнее сжимая пальцы у него на плече.       — Вот можешь же терпеть молча, — говорит он елейно, словно хвалит Хидана за хорошее поведение.       — Решил потешить и твой фетиш, раз уж ты так расстарался для моего, — парирует он, улыбаясь и закусывая губу.       Вдруг Какузу обеими руками сжимает Хидана под рёбрами достаточно сильно, чтобы от боли искры из глаз посыпались — от такого не мудрено, если и новые синяки останутся. Хидан запрокидывает голову назад от неожиданности и хватает ртом воздух, чувствуя, что аж дыхание спёрло. Он цепляется за Какузу обеими руками, поднимается на пальцах на одной ноге, словно не может совладать с обилием ощущений, так внезапно нахлынувших. Закрыв глаза, он даёт себе переварить это, сполна погрузиться в такие яркие чувства, дышит облегченно и не скрывает протяжного, расслабленного стона.       — Очень больно, — выдыхает он, качнувшись вперёд и уперевшись в Какузу лбом. Он смотрит ему прямо в глаза предельно близко и выглядит энергично, словно его переполняет энтузиазм. Какузу удаётся распознать этот взгляд сразу — всё это может перерасти во что-то более критическое и Хидан явно только этого и ждёт. Нет уж, с этим Какузу сейчас связываться точно не намерен, у него лошади не гулены, овцы не стрижены и вообще, так что он, проведя обеими ладонями Хидану вверх до самой шеи, делает шаг назад и идет к столу, чтобы достать из аптечки чистый бинт. Конечно, Хидан глядит на него разочарованным, но издевательским взглядом, определенно понимая, что его намерения поняли, но обрубили на корню весьма нетактично.       — Хватит на сегодня, — говорит Какузу, не терпя возражений и старается не встречаться с Хиданом взглядом.       Он разматывает бинт и накладывает повязки так же, как они и были изначально. Заживает всё действительно неплохо, Хидан уже не кряхтит от боли на каждом шагу, но, с другой стороны, возможно он и раньше прикидывался, а теперь вроде как и незачем стало. В любом случае, за этими гематомами и ссадинами нужно ухаживать, чтобы не осталось некрасивых шрамов и не образовалось тромбов. Единственное, с чем ничего не поделать — это отсутствующий кусочек хряща на ухе. Врачи не стали его сшивать, ведь ухо потеряло бы свою нормальную форму, но этот вырез тоже смотрелся странно. Кожа уже стягивалась, на месте пореза появилась корочка, а нехватка кусочка уха выглядела не так уж и плохо. Нетепично, но эта деталь казалась Какузу… милой. По крайней мере, она будет служить Хидану напоминанием о его не самом удачном решении в жизни. Хотелось верить, что это чему-нибудь его всё-таки научило.       — Съездим на озеро? — спрашивает Хидан, когда Какузу заканчивает с перевязкой. Он осматривает новый белый бинт и остаётся доволен качеством Какузовой работы.       — Вечером можно, — отвечает тот, — Если будешь себя хорошо вести и не мешать.       — Тогда помоги выйти на крыльцо и принеси пива. И делай че хочешь.       Какузу быстро втягивается в работу. Он методично обходит ферму, наводя порядок в амбаре, курятнике и конюшне. Каждый раз, когда он проходит мимо крыльца, он бросает на Хидана взгляд, словно не веря, что он здесь. Это оказывается приятно, когда кто-то тебя ждёт.       Лошади нетерпеливо фыркают, пока Какузу сыпет им сено. Потом он принимается вычёсывать их, мыть и выпускает наружу, чтобы пробежались по округе. Собаки радостно носятся вместе с ними, даже коротышка Нуто показывает чудеса скорости. В курятнике Какузу приходится изрядно попотеть, чтобы разогнать обиженных кур с их насестов и собрать нехилый такой урожай. Пару раз его клюют за пальцы, но он понимает, что это заслуженно — сам виноват, не уделял должного внимания всему своему зверью, так что теперь все клевки, пинки и фырканье он смиренно терпит.       Когда солнце практически закатилось за горизонт, Какузу, наконец, закончил. Он подошел к крыльцу и тяжело вздохнул, вытирая пот со лба. Шарахаться по такой территории в жару то еще развлечение, теперь очень хотелось залезть в прохладный душ и вымыть волосы, которые слиплись и напрочь запутались. Хидан смотрел на него расслабленно и даже, кажется, восхищенно, пока допивал своё пиво. Пожалуй, его идея съездить на озеро действительно неплохая и душ можно заменить прохладным водоёмом.       Стоя у машины и помогая Хидану в нее залезть, Какузу достаёт из кармана вибрирующий телефон. На экране светится незнакомый номер и Какузу хочет уже сбросить по привычке, но почему-то отвечает, словно почувствовав, что звонок важный. Он отходит в сторону, внимательно слушает и молчит, нахмурившись. Переняв его настороженность, Хидан глядит из окна машины и понимает, что что-то не так — Какузу начинает расхаживать взад-вперёд, нервно треплет волосы, зарываясь в них рукой словно в отчаянии и болезненно сводит брови. Хидан не слышит, что Какузу говорит, но, когда тот возвращается к машине, он обеспокоенно заглядывает ему в глаза.              --              Сегодня Дейдара впервые решился пойти на озеро с последних событий, когда им пришлось носиться по лесу, как несчастным кроликам от хищника. Его до сих пор передергивало от воспоминаний, но, что уж там, эмоции быстро отпускали, а страх начинал ослабевать. Сасори поддержал его идею, несмотря на то что вообще-то должен быть более здравомыслящим, чем Дейдара. Конечно, он понимал, что в лесу до сих пор опасно, что если они нарвутся на Какузу, то не избежать им долгих нотаций и из лесу он их выпроводит сразу же, но все равно согласился, хотя бы потому, что не хотел, чтобы Дейдара шел один. Раз уж нарываться на неприятности, то только вместе.              Вчера они ходили к Дейдаре, хотели посидеть ночью на крыше дома, выпить газировки и поболтать. Пока темнело, Дейдара залипал в компе, а Сасори читал, но вскоре ему это наскучило. Он спустился на первый этаж и как-то спонтанно решил зайти к бабушке познакомиться. Уж столько он о ней слышал, захотелось вдруг увидеть все самому, к тому же Дейдара, ясное дело, славился приукрашиванием всего, о чем рассказывал, так что удостовериться не мешало, да и любопытно. Зайдя в мрачную комнату, Сасори увидел все эти изящные цыганские убранства, клубящийся в свете лампы дым, старенький телевизор и практически сразу проникся. Это все отозвалось у него в душе чем-то тёплым, ароматно-пряным, от непривычки аж в горле зудеть начало. Конечно, эта культура была ему чужда, но, так подумать, у него не было своей. Никто не рассказывал ему о его предках, матери было не до того, он не знал в детстве сказок и историй от стариков — их у него тоже не было, мать никогда не говорила о бабушке с дедушкой. С такой пустотой в части души он не знал, кто он, откуда и что может считать своим. Зато Дейдара умудрялся заполнять в нём эти пустоты одну за одной, пусть даже иногда не сам лично и не своими руками.       — Заходи, чего топчешься в дверях, — слышится низкий, тихий голос и Сасори, чуть смутившись, идет к креслу. Он кивает бабушке, скромно склонив голову и переводит взгляд на экран телевизора. Как и рассказывал Дейдара, по нему шло очередное старое черно-белое кино.       — Решил поздороваться, — говорит Сасори, сохраняя на лице равнодушие.       Бабушка смотрит на него прищуренным взглядом, оглядывает так пристально, что становится неловко, того и гляди, начнет его крутить, как манекен, чтобы рассмотреть со всех сторон. Откинувшись на спинку кресла, она несколько раз кивает и взмахивает вдруг рукой. От резкого движения дым расходится клубами в стороны и до Сасори доносится пыльный запах шерстяного платка.       — Здравствуй, — говорит бабушка и протягивает руку. Сасори не понимает, чего она от него хочет, но не может придумать ничего лучше, как протянуть руку в ответ. Его догадка оказывается верна, бабушка принимается мять его ладонь, царапая ногтями и пытаясь что-то в таком полумраке рассмотреть. Она вдруг тянет его к себе, совершенно не церемонясь, сыпет ему на ладонь какую-то невесомую пудру, тут же сдувает и водит ногтем по линиям на коже.       — Ишь какой, — ворчит она, — Как на срезе дерева узоры. Мудрый ты, стало быть.       — Да я бы не…       — Не прибедняйся. Голос разума звучит в твоей голове громче остальных, — замолчав на миг, бабушка ткнула острым ногтем прямо в середину ладони и усмехнулась, когда Сасори вздрогнул от неожиданности, — Его и слушай. Никогда не ошибешься.       — Почти стемнело! — кричит в коридоре Дейдара, уведомляя, что вылез из своего компьютерного залипалова. Слышно, как он шастает по дому в недоуменных поисках Сасори. Совершенно растерянный, он просовывает голову через плотные занавески и хочет, судя по всему, спросить у бабушки, но замирает, открыв рот.       Сасори пожимает плечами, глядя на него. Бабушка тут же отпускает его руку и отмахивается, словно от назойливой мухи. Она ворчит что-то, но Сасори не понимает ни слова — похоже, это румынский. Дейдара подкатывает глаза.       — Мы на крышу, м, — сообщает он бабушке и кивает.       — Подушки взял? — выйдя из комнаты, Сасори вздыхает и будто от непривычки у него слегка кружится голова. Здесь воздух гораздо свежее и чище, но плотная завеса благовоний ему тоже нравилась.       — Ага.       Выходя из дома, Дейдара краем уха услышал, как бабушка напевала какую-то показавшуюся ему знакомой песенку на румынском. Он на секунду замедлился, прислушался: «Три птички сидели на ветке, осталась одна из пяти. Та, что осталась, нашла, что искали, но никак не могли найти». Продолжения не последовало и он, пожав плечами, закрыл дверь.              Шагая по темнеющему лесу, Дейдара иногда чувствовал, как по спине бегают мурашки. То ли прохладой тянуло, то ли еще чего, но он старался отбросить волнение и не думать о дурном. Он держался рядом с Сасори, поглядывая на него время от времени, словно чтобы убедиться, что он тут, никуда не делся.       Последнее время они почти всегда вместе, то гуляют, то готовятся к переезду и учёбе. Дейдара решил превозмочь и вникнуть в программу первого курса, чтобы быть самым подготовленным на потоке и блеснуть своими знаниями. Конечно, давалось это все нелегко, но он был тверд в своих намерениях и корпел над книгами как не в себя. Сасори только диву давался, откуда столько упорства, но помогал, в тайне испытывая за Дейдару гордость. Он уже привык к нему, можно сказать, сроднился с этим постоянным ощущением чьего-то присутствия, свыкся с взбалмошностью характера и ставшими частыми спорами. Спорили по поводу и без, о серьезном и о ерунде, чисто из спортивного интереса. Чаще всего споры возникали на почве учёбы и дальнейших перспектив, потому что Дейдара был убежден — его-то специальность точно успешнее и востребованнее. Сасори спорил с ним не всерьез, скорее просто чтобы поддержать и подпитаться этой бьющей во все стороны энергией.       В лесу тихо, сквозь ветвистые кроны пробиваются солнечные лучи. Мельтешат время от времени птицы, что-то в траве шуршит, и они обходят это место стороной, вдруг там ползет змея. Сасори слышит, как нервно пыхтит Дейдара от каждого шороха и, стоит тому вдруг дернуться от резкого хруста ветки, он перехватывает его за руку совершенно инстинктивно. Глядя себе под ноги, Сасори сжимает чужую ладонь в своей и идет вперед, не поднимая взгляда. Он чувствует, что Дейдара на него смотрит, знает даже, какое у него сейчас удивленно-растерянное лицо, но не смотрит в ответ, только улыбается сам себе.       В кармане у Дейдары пиликает телефон. Он не обращает на него внимание, но уведомление звучит еще раз, так что он все-таки достает аппарат и вглядывается в яркий экран. Какое-то время он читает сообщение, а потом, радостно вскрикнув, поднимает вверх руки вместе с рукой Сасори.       — Получилось! — восклицает он и, широко улыбаясь, смотрит на непонимающего Сасори, — А, я ж тебе не рассказывал, м. Я тут договорился… Ну, короче, хотел сдать на права, но там уже закрыли обучение на этот месяц. Я нашёл контакты одного из инструкторов и уломал его меня взять, да ещё и бесплатно! Потому что я, типа, сирота, — Дейдара хихикает, — Ну, бабушка не в счёт, она не работает.       — Хочешь машину водить? — уточняет Сасори. Он вообще-то не был уверен, что из Дейдары получится хороший водитель с его-то нервами.       — Ага, — кивает энергично, — Буду возить твою тормозную задницу на учёбу, ха! — он заливается крайне воодушевленным смехом, Сасори не удерживает улыбки. За «тормозную задницу» он еще ответит, к гадалке не ходи.       Устроив на этой почве очередной бессмысленный, но развлекательный спор, они дошли до озера, даже не заметив, как пролетело время. Ноги привели их на тот самый берег, с которого всё началось. Лодки здесь уже, конечно, не было, ее увезли полицейские вместе с телом, так что теперь это укромное место стало таким, как раньше. Дейдара огляделся, стоя на мягком песке, вздохнул, подошёл к бревну и уселся на него, тут же сгорбившись. Похоже, последние события его все-таки беспокоили до сих пор и в глубине души он боялся, что снова найдет здесь что-то страшное.       Сасори садится с ним рядом, касаясь плечом плеча. Зарывается носками кед в песок, водит по нему, рисуя какие-то абстрактные узоры. Это хорошее место, незаслуженно испорченное дурными ассоциациями… и это наводит его на мысль. Нужно просто создать новые, радостные и приятные, чтобы вытеснить те жуткие воспоминания и придать этому месту новую окраску. Чтобы сюда хотелось возвращаться. И у Сасори есть идея.       Повернувшись к Дейдаре, он какое-то время просто смотрит на него, изучая профиль в скудном закатном свете солнца, в котором светлые волосы стали словно огненно-рыжими, как у него самого. Дейдара, почувствовав чужой взгляд, поднимает голову и недоуменно глядит в ответ. Надо же, какие у него бледные глаза, их цвет из-за солнца будто исчез, вытесненный яркостью заката. Странно это всё — думается вдруг — и то, что произошло, и то, что произойдет. Почему-то Сасори не задаётся вопросами, не сомневается и единственное, что звучит в его голове — это внутренний голос, который во всём с ним согласен.       Чуть наклонившись, он протягивает руку и кладет ладонь Дейдаре на щеку. Про себя в голове Сасори считает до трёх и закрывает глаза, подаваясь вперед. Не совсем понимая, что он вообще ожидал, он чувствует сухость чужих губ и его накрывает какое-то странное ощущение. Вообще-то, в отличии от Дейдары, он ни с кем и не целовался никогда, все эти школьные интриги его совершенно не впечатляли, а девчонки никогда и не нравились. Ему казалось, это нормально, просто, может, пришло бы само по себе попозже… Но он взрослел, наблюдал, как Дейдара кружит головы и болельщицам, и зубрилам, и веселился от этих перипетий. Только недавно к нему начали приходить в голову мысли, а почему, собственно, Дейдара так ни с кем и не замутил? А когда его на школьный был пригласила первая красавица школы, вовсе ощетинился и даже на бал не пошёл. Никогда они об этом не говорили, но теперь Сасори понял всё без слов, потому что ему отвечали взаимностью прямо сейчас.       Дейдара, в силу своего характера, конечно, гораздо напористее в этом вопросе. Он наклонился навстречу, резво закинул руки Сасори на плечи, обнял его за шею и притянул к себе как-то даже слишком сильно. Сасори начало казаться, что его хотят сожрать, да и воздуха начинало не хватать от волнения — он попытался отстраниться, но удалось только отвернуться, съежившись, потому что Дейдара переключился на его щеку, самозабвенно прижавшись к ней губами. Честно сказать, на такую бурную реакцию Сасори и не рассчитывал, но с другой стороны, что еще можно ожидать от этой гиперактивной личности.       — Эксперимент удался, — говорит Сасори и трёт лицо ладонью. Только сейчас на него вдруг нахлынули эмоции и осознание от того, что он сделал. Такое всегда приходит запоздало, особенно когда действуешь импульсивно.       — Че? Я думал, ты просто догадался наконец-то, м, — Дейдара бубнит ему в щеку и не думая отлипать.       — Догадался, только что вот.       Судя по шумно набранному в легкие воздуху, Дейдара хотел разразиться какой-то мощной телегой о «тормознутости» Сасори, но громкий, резкий звук ломает всю идиллию. Выстрел, второй, третий. Тишина, напряженная и болезненная, Сасори чувствует, как сильно Дейдара сжал руки у него на шее и впился ногтями в футболку, да что уж там, он и сам неслабо напрягся, замерев всем телом. Они оба не знают, нужно ли бежать или наоборот, лучше сидеть тихо и не рыпаться, но через несколько минут выстрелы раздаются снова, а потом чей-то неразборчивый крик, который добивает натянутые дейдаровы нервы окончательно. Он пытается сжаться настолько, чтобы, наверно, исчезнуть вовсе, Сасори обхватывает его руками и заставляет наклонить голову и закрыть глаза.       Даже непонятно, сколько прошло времени, прежде чем они пришли в себя. Казалось, что с минуты на минуту в этой глухой тишине снова раздастся какой-то звук, но больше ничего, кроме чириканья птиц, не случилось.       — Пойдем отсюда, — говорит Сасори, поглаживая Дейдару по спине. Тот уже хотя бы дрожать перестал, значит, более-менее успокоился.        — Это место проклято, — Дейдара, стараясь говорить твердо, выпрямляется, но не отпускает Сасори, держится за него, как за единственную опору. Он расстроенно сводит брови, кусает губу и морщится от обиды.       Поднявшись на ноги, они стоят какое-то время, глядя в темноту леса. В глубине души им обоим было невыносимо страшно, но деваться некуда. Дейдара прижался к Сасори сбоку и шагнул первым, потянув его за собой. Если поспешить и идти обычной тропой, то из леса выйти можно довольно быстро, но даже эти пятнадцать минут в тот момент показались им целой вечностью.              --              До леса добрались, когда солнце уже ушло из зенита и медленно опускалось к горизонту. Жара спала, но воздух не двигался, замерший, ни ветерка. Кисаме обмахивался пустой папкой, которую нашел у Сая в машине и тяжко вздыхал, ощущая нехватку свежего воздуха. Духота, как на кухне ресторана в час пик. Раньше он не был так чувствителен, судя по всему, недавнее отравление даёт о себе знать, сказавшись на лёгких. Не помешало бы заняться какой-нибудь терапией, когда появится время — Кисаме верил, что всё поправимо.       — Кстати, — говорит он вдруг, когда Сай съехал с дороги на колею, — У тебя есть лопата?       — Есть.       — Серьёзно? Я, если честно, просто так спросил.       — Предпочитаю быть готовым если не ко всему, так хотя бы к большей части неприятностей, — с коротким смешком отвечает Сай, — Если машина застрянет где-нибудь, лопата может пригодиться.       — И то верно, — Кисаме почему-то почувствовал себя глупо на секунду. Сай до безобразия логичен, стоило бы взять пример.       — Дальше дороги нет, — Сай наклоняется вперед, разглядывая засохшую грязь впереди, — Но раз уж кто-то здесь проехал, то и мы проедем.       — Может, лучше дойти пешком? Незаметнее.       — Думаешь, там кто-то есть? Сомневаюсь, — Сай высовывает руку в окно, чтобы выкинуть окурок сигареты, но замирает. Секундное замешательство заставляет его убрать руку и затолкать окурок в пачку сигарет. Перед глазами всплыл образ Какузу, неодобрительно качающего головой, и кольнула совесть. Это же лес, черт возьми, мусорить тут не положено.       — И всё-таки, — Кисаме прищуривается, глядя на темную лесную чащу. Хоть еще и не стемнело, в лесу, конечно, было мрачно, но яркие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь густые кроны ельника, не дадут перемещаться по чаще незаметно, да и машину из леса было видно довольно хорошо. К тому же его пожирало странное ощущение, что кто-то там есть. Черт знает, просто необъяснимое предчувствие, которому Кисаме был склонен доверять.       — Ну что ж, — Сай поворачивает руль вправо, уводит машину с тропы и останавливается, — Возможно, ты и прав. Да и не хотелось бы застрять в каком-нибудь овраге.       Кисаме довольно улыбается и выбирается из машины. Снаружи гораздо свежее, от леса тянет прохладой, и он вздыхает глубоко, разминая плечи, проверяет пистолет, фонарик и убирает телефон в поясную сумку. Сай натягивает свои излюбленные перчатки, достаёт из багажника небольшую складную лопату, заряжает в пистолет новый магазин и встречается с Кисаме взглядом. Кивнув друг другу, они заходят в лес, глядя себе под ноги. Это дальняя часть чащи, здесь почти никто не ходит, так что и тропинок никаких нет, но Сай все равно вглядывается в землю и заросли мха. Пройдя совсем немного, они останавливаются. На земле все еще видны следы проехавшей здесь машины — мох и трава сильно примяты ровными полосами. Любопытно, похоже, выезжал автомобиль ровно тем же путём, что и приехал.       — Они не могли доехать до упавшего дерева, там овраги и валуны, — говорит Кисаме, коснувшись пальцами мягкого влажного мха, — Думаю, скоро след закончится.       — И оттуда они пошли пешком, — кивает Сай, — Если ты прав, то следы будут вести к дереву.       — А больше и некуда, — Кисаме пожимает плечами и шагает вперед, глядя себе под ноги, — Я, конечно, не исключаю, что в этом лесу может быть что-то еще, но Какузу бы знал.       Понемногу Кисаме начинал узнавать территорию, он помнил, что к северу от рябины был большой овраг, в который когда-то свалилась Таюя, в той же стороне и озеро. Сейчас они двигались с востока и, судя по всему, слегка отклонились к северу, потому что, когда на глаза попался здоровенный расколотый валун, покрытый мхом и грязью, Кисаме сразу понял, в какую сторону идти. Тут же и следы колес оборвались — очевидно, объехать этот камень не представлялось возможным. Переглянувшись, двигаться стали медленнее и осторожнее, слегка пригнувшись. Кисаме смотрел строго перед собой, пытаясь уловить малейшее движение теней среди деревьев, но пока внимание отвлекали только снующие по веткам птицы.       Даже сами того не замечая, они пригнулись достаточно сильно, чтобы красться как можно незаметнее, только Кисаме даже на полусогнутых был слишком крупным, чтобы слиться с пейзажем. Со стороны выглядело, наверно, довольно комично, но сейчас, конечно, им было не до смеха. До ушей донёсся какой-то еле различимый звук и Кисаме замер. Остановившийся рядом с ним Сай припал на одно колено и кивнул, нахмурившись, давая понять, что он тоже слышал. Спустя пол минуты тишины звук повторился — это похоже на одно из стандартных уведомлений на всем известном смартфоне. Кто-то был неподалеку, но все же достаточно далеко, чтобы не показываться в зоне видимости.       Кисаме повернулся в сторону звука и сделал пару шагов к ближайшему кустарнику, укрывшись за ним. Он старательно прислушивался — разделял лесные звуки и прыгающих по веткам птиц от чего-то, что не принадлежит лесу. Сосредоточившись, он услышал шаги. Неровные, слишком частые — шли двое и двигались к озеру, если слух Кисаме не подводил. Шаги то прерывались, то спешили снова, сбивчивые, торопливые, а потом донеслись и голоса. Сначала Кисаме облегченно выдохнул, но тут же посерьезнел.       — Им-то здесь какого хрена надо, — недовольно проворчал он себе под нос.       Громкий смех звучал приглушенно и расходился по лесу неравномерно. Смеялся Дейдара — его голос Кисаме сразу узнал. Вот знают же, что опасно бродить в лесу последнее время, а все равно шарахаются тут, словно бессмертные. Путь до озера относительно безопасен, людей там днём много, но нет — эти два нонконформиста упрямо пёрлись по лесной глуши своими собственными тропами. Кисаме, конечно, сомневался, что для них здесь существует какая-то опасность, но вот их присутствие может спугнуть тех, за кем сюда явился сам Кисаме, а это нежелательно. Можно было бы шугануть их и, зная, какой Дейдара паникёр, их хоть и сдует отсюда рекордно быстро, но и шум они поднимут тоже немалый.       — Пусть идут, — шепчет Сай, — Они наверно к озеру.       Кивнув, Кисаме следит взглядом за мелькающими тенями в стороне. Довольно быстро они дожидаются, когда Дейдара и Сасори уходят достаточно далеко и их голоса перестают быть слышны. Теперь можно двигаться дальше. Кисаме и Сай идут в противоположную от озера сторону, ландшафт становится все непредсказуемее, а попавшееся на пути небольшое болотце приходится обходить с тройной осторожностью. Когда по правую руку оказывается глубокий овраг, Кисаме останавливается и, оглядевшись, выбирает место для обзора. Невысокий, но густой куст служит хорошим укрытием.       Чуть дальше должна быть упавшая рябина. И теперь Кисаме слышал какое-то шуршание, повторяющееся и ритмичное. Он вглядывался в сторону дерева как мог, прищурившись, он практически не отводил взгляда от стройного ряда сосен перед собой и, наконец, его терпение было вознаграждено — одна из теней сдвинулась в сторону, на ее месте тут же возник луч солнца, пробившийся между деревьев. Тень переместилась левее. Повторяющийся звук прекратился и сменился шагами, а сквозь них, словно заезженная пластинка, слышались тихие всхлипы.       — Надо подойти поближе, — шепчет Сай и идет вперед первым. Пригнувшись, он перебегает за соседний куст, Кисаме следует за ним. Короткими перебежками им удается обойти дерево с другой стороны и скрыться за особенно широкой сосной, окруженной молодой порослью.       — Это те два копа, — Сай еле сдерживает отвращение в голосе, — Они сожгли дом.       — Думаю, никакие они не копы, — отвечает Кисаме, — И там крышка люка, видишь?       — Да. Девочка там.       — Что делать будем?       — Можно убрать обоих по-тихому, — Сай прищуривается, вглядываясь в силуэты двух здоровяков, — Но это надо подкрасться, не думаю, что у нас получится сделать это незаметно, тут всё хрустит под ногами. Так что придется вступать в диалог, я уверен, они без боя не сдадутся.       Кисаме оценивает сказанное и не может не согласиться, что его немного раздражает. Гораздо проще было бы просто пристрелить обоих, не вылезая из укрытия, но сейчас ни он, ни Сай, не смогут прицелиться — обзору мешает кустарник, низкие ветви елей и полумрак, в котором в целом тяжело кого-то увидеть. Подойти ближе не выйдет, на таком расстоянии их точно услышат и эффект неожиданности будет потерян. Вообще-то у Кисаме был и третий вариант — разогнаться как следует и одним мощным выпадом сбить с ног одного из ублюдков, но ведь остается второй, Сай с ним в рукопашную не справится, а становиться легкой мишенью не хотелось.       — Вспомнилось вдруг, что я ушел из оперативной работы из-за таких вот ситуаций, — говорит вдруг Сай как-то отрешенно. Кисаме поворачивается к нему и смотрит растерянно, вопросительно подняв брови. Какое-то время Сай молчит, а потом, повернувшись, вздыхает и продолжает:       — Наверняка ты думаешь, что можно просто влететь и набить им морды руками, — уловив удивление на чужом лице, Сай усмехается, — Хорошо, что ты всё-таки думаешь, прежде чем сделать.       — Это какая-то больная тема? — уточняет Кисаме осторожно, но с небольшой улыбкой.       — У меня был напарник, которой сначала делал, а потом думал. К сожалению, это не довело его до добра.       — Он погиб?       — По дурости, — Сай пожимает плечами, — Но и я был виноват, если бы не изрядное везение, то и меня бы здесь не было.       — Боишься смерти? — задумчиво спрашивает Кисаме, — Или до сих пор мучает вина?       — Да нет, — отвернувшись, Сай поднимает голову, глядя на рваные кусочки неба, которые видно между густых крон, — Просто вспомнил, какое это неблагодарное занятие, ловить всяких мудаков, — короткий смешок звучит расслабленно, — Так что делаем?       — Мне кажется, разговаривать с ними бесполезно. Может, выскочим с пушками на перевес и попытаемся запугать? Они ведь могут и сдаться, если повезёт.       — А если окажут сопротивление — получат по пуле.       — Точно, — улыбаясь, Кисаме хлопает Сая по плечу и чувствует, как тот напряжен, мышцы, словно камень. Похоже, Сай нервничает гораздо сильнее, чем кажется, но весьма умело это скрывает.       Ещё раз проверив оружие, Кисаме сдвигается с места первым. Сначала они проходят как можно дальше по теням, оставаясь незамеченными, а когда расстояние становится достаточным, чтобы стрелять, Кисаме выходит на поляну с упавшим деревом. Сай следует за ним, не прячась за его спиной, выходит тоже и встаёт рядом, держа одного из бугаёв на прицеле. Кисаме целится в другого и свистит, привлекая их внимание.       Сидящий на куске бревна коп резко поднимается на ноги, но Кисаме быстро делает пару шагов вперед, заставляя его сесть на место и не рыпаться. Второй, похоже, отходил, чтобы отлить и теперь, вернувшись, нарвался точно на пистолет Сая и замер, подняв руки вверх. Пока ситуация складывалась в пользу Кисаме, что не могло не радовать, но напряжение уже начинало густеть в воздухе, липовые копы переглядывались и испуганными абсолютно не выглядели.       — Рекомендую не делать глупостей, — говорит Кисаме, сверля взглядом того, что сидел на бревне, — Подними руки, чтобы я их видел.       Удивительно, но дважды просить не надо — коп медленно поднимает руки, но не выглядит ни напуганным, ни тем более отчаявшимся. На лице блуждает самодовольная ухмылка, а немигающий взгляд отдаёт злорадством. Кисаме это напрягает, если не сказать больше, на секунду он даже чувствует нервную судорогу, пробежавшую под коленом, но старается держать себя в руках. Он жестом призывает копа подняться на ноги и подойти к своему подельнику, чтобы держать в поле зрения их обоих. Выдохнув медленно, Кисаме бросает на Сая беглый взгляд — тот сосредоточен и суров, от него так и прёт ненавистью, но внешне он спокоен и не теряет бдительности. Держа одного из копов на мушке, он неспеша тянется за наручниками, висящими на поясе и когда уже отстёгивает их и протягивает вперёд, происходят две вещи.       Позади вдруг с громким хрустом ломается ветка. Тут же один из копов быстрым, едва уловимым движением бьёт ребром ладони Сая по запястью и тот рефлекторно стреляет. Всех разбрасывает в стороны, каждый пытается уклониться от возможного удара или выстрела, Кисаме чувствует просвистевший над его головой кулак и, практически сразу возвращаясь к цели, он жмет на курок. Адреналин застилает ему глаза, все кажется замедленным, контрастно-ярким и тёмным, словно тени выкрутили на максимум. Он видит, что тот, в кого он выстрелил, упал на спину, но второй, держась за лицо рукой, поднимает с земли выпавший из рук Сая пистолет. Кисаме пытается добежать до него, но чувствует, что сзади кто-то есть. Он оборачивается туда, где послышался хруст и видит еще одного мужчину, такого же широкоплечего и мощного, но не в полицейской форме. В тени дерева его лица не разобрать и Кисаме не знает, кто это и с кем он, но разбираться нет времени — он целится по ногам и стреляет, перемещаясь к Саю поближе. После долгой лесной тишины выстрелы бьют ему по ушам как набат, рука начинает болеть и мыслительные процессы происходят с трудом. Он успевает обернуться — Сай не сдавался, кажется, он добрался до своего оружия первым, но завязалась потасовка, ему пришлось обхватить копа за шею обеими руками и теперь тот пытался вывернуться из удушающего захвата.       Судя по движению впереди, Кисаме не попал ни разу. Он ощущал это — его обходили сбоку, но он с трудом видел чужие передвижения. Сидеть на месте нельзя, так что он сорвался вбок, перекатился к кустарнику и затаился, но противоречия разрывали на части. Помочь Саю необходимо, но он не может стрелять, можно промахнуться и попасть вовсе не по его противнику, так что в голову приходит только тот, третий вариант, о котором он думал, когда они сидели в засаде. Крепко сжав в руке пистолет за ствол, Кисаме выбегает из укрытия и с разбегу бросается на копа, перехватывая его поперек тела и утаскивая с собой в сторону. Они катятся, спутавшись и нанося друг другу какие-то смазанные удары, Кисаме замечает, что у мужика вся морда в крови, значит Сай куда-то все-таки попал, когда выстрелил. Это удачно, из-за льющейся в глаза крови он плохо видит и Кисаме удается увернуться от его удара, тут же нанося ответные рукоятью пистолета. Улучив момент, он прокручивает оружие в руке и стреляет, вплотную прижав дуло к чужому виску.       В резко навалившейся тишине Кисаме слышит только своё хриплое, сбивчивое дыхание и шорох травы, когда Сай подходит к нему. Он помогает ему встать, хотя и сам шатается, видно крепко ему досталось. Держась за бок рукой, Сай пару раз глубоко вздыхает, болезненно морщится и убирает со лба прилипшие волосы. Чувствует на губах соленый привкус металла, хрустит шеей и оглядывается вокруг. Он заметил, что Кисаме стрелял в кого-то еще, значит, здесь есть третий, но где он теперь? Сбежал? Или затаился?       Один из копов вдруг шевелится, видимо, ранение не смертельное, в него Кисаме стрелял толком не целясь. Сай подходит к нему, осматривает и жестом дает понять, что долго тот все равно не протянет. Пытаться что-то у него вызнать тоже затея пустая — он хрипит и давится кровью, едва ли он сможет ответить на какие-то вопросы. Кисаме уже хочет позвать Сая, чтобы осмотреться тут как следует, как вдруг из-за дерева неподалеку прямо на него выбегает третий, целясь ему прямо в голову. За эти пару секунд Кисаме почувствовал грандиозную смесь чувств — удивление, страх, смирение, все смешалось во что-то единое, чему еще не придумано слова. Приоткрыв губы, Кисаме выдохнул, разжал кулаки, практически выронив пистолет, нахмурился. Вспомнил вдруг звук, с которым летят артиллеристские снаряды и взрываются в песчаных барханах, поднимая весь песок на несколько десятков метров вверх. Уголок губы дрогнул, Кисаме попытался поднять руку с пистолетом вверх, но тело будто одеревенело и не желало двигаться.       — Кисаме!       Крик сбоку заставляет его вздрогнуть, следом раздаётся выстрел, и темнота на миг лопается яркой вспышкой. Надо же, жизнь перед глазами не пронеслась, сожаления не нахлынули, только пустота в голове какая-то, словно вакуум, стянувший все мысли и поглотивший без остатка. В плечо вдруг приходится мощный удар, Кисаме не удерживается на ногах и падает, больно приложившись ребрами о торчащий корень дерева. В этот миг всё возвращается — и звуки, и мысли, и движения становятся резкими. Быстро подняв руку, Кисаме стреляет в ответ и не промахивается. Мужчина падает навзничь и больше не шевелится.       — Твою-то мать, — выдыхает Кисаме и откидывается на спину. Какое-то время он просто дышит, глядя наверх, на темнеющее небо и начинающие появляться звезды. Проморгавшись, он поднимается на локтях и смотрит на крышку люка. Если пропавшая девчонка там, то они все сделали правильно. Они спасли последнего пропавшего ребёнка и всё это того стоило.       — Пора проверить, что там, — Кисаме, кряхча, поднимается на ноги и оборачивается. Горло схватывает словно железной рукой, в груди холодеет и он весь замирает, будто заледенев.       Сай сидит у дерева, держась обеими руками за шею. Кровь на рубашке кажется черной, как растекшиеся чернила, но ее так много, что Кисаме едва сдерживается, чтобы не закричать. Он тут же падает на колени, протягивает руки, но Сай качает головой, хватая ртом воздух.       — Надо перевязать, зажать, — начиная суетиться, Кисаме пытается разорвать свою футболку на клочки, но Сай, коснувшись его рукой, медленно моргает и останавливает его.       — Не получится, — говорит он тихо и слабо улыбается, — Я-то знаю.       — Бред. До больницы рукой подать!       — Слишком много крови… потерял, — Сай опускает взгляд, вроде как указывая на пропитавшуюся кровью рубашку, и, усмехнувшись, добавляет: — Фантастические ощущения.       — Не смей, блядь, — рычит Кисаме тянется к Саю, кладет свои руки поверх его, чувствуя, как кровь липнет к коже и сочится сквозь пальцы, — Херня, царапина. Я тебя задушу лучше повязкой, чем так, слышь!       Сай, кажется, смеется, но закашливается, из горла рвется булькающий краткий звук, голос становится сиплым: — Честно, я был бы не против. Но ты уже достаточно людей… отправил на тот свет сегодня.       — Это из-за меня… — Кисаме вдруг опускает руки и смотрит на них, чувствуя, как начинает свербеть в горле. Глазам вдруг становится больно, он часто моргает и задирает голову вверх, судорожно вздыхая.       — Даже не думай себя винить, — голос Сая стал еще слабее, но он старался звучать как можно бодрее, — Я просто заплатил свой долг карме. Теперь я попаду в рай и наконец-то высплюсь.       — Черт бы побрал шутки твои… — рвано втянув носом воздух, Кисаме давится смехом, который так и грозится сорваться в рыдания, — Всё закончилось, понимаешь? Я бы не справился без тебя, почему теперь…       — Такая судьба.       — Срань. Не верю.       — Только не смей рыдать, — Сай улыбается вымученно, морщится, пытаясь повернуться, — Знаешь, я бы все равно помер через год. У меня неизлечимая болезнь, — он закашливается, глядя в удивленные глаза Кисаме, — Невысыпафилис.       — Суууука, — чуть не воет Кисаме, одновременно смеясь и давясь слезами, которые уже не в силах контролировать, — Мне будет не хватать твоего идиотского юмора.       — Знаю. Я всегда шутил невпопад, прости.       Вздрогнув, Сай убирает руки с шеи. Кисаме дергается, чтобы заменить их своими, но Сай бьет его по запястью из последних сил. Он протягивает руку и Кисаме сжимает ее в ответ, чувствуя, насколько она холодная. В темноте не видно, да и Сай всегда был бледным, так что трудно различить, насколько он побледнел от потери крови. Кисаме понимает, что кровопотеря критическая, он ничего не успел бы сделать и иного исхода быть не могло, но не хочет в это верить. Не хочет смиряться, хоть уже и смирился в глубине души. На последних вдохах Сай вдруг открывает глаза и смотрит на Кисаме предельно строго, хоть и, как всегда, улыбаясь.       — Передай Какузу, чтобы назвал в честь меня новую собаку.       — Передам, — отвечает Кисаме, но понимает, что его уже никто не слышит.              --              В кабинете, похожем на морозильную камеру, светят всего две лампы. Одна из них мигает, издавая тихий щелкающий звук. Бледные стены, бледный пол, бледное всё — казалось, мир вдруг растерял все свои краски. Кисаме сидел на единственном стуле и пялился перед собой, даже толком не видя, на что смотрит, но и отвернуться не мог. Это единственное место, где никого нет, в офисе слишком шумно.       За последние несколько часов он не сказал ни слова. В глубокой яме под рябиной он нашёл девчонку — Тентен, потом ему сказали, что так ее зовут. Она тоже молчала, только смотрела испуганно своими огромными глазищами. Вся грязная, чумазая, в порванной одежде, конечно, Кисаме было жаль её, но доставая её из ямы, он ничего не чувствовал, просто делал то, что должен. Не мог повернуться и посмотреть на Сая, каждую секунду боролся с мыслями, пытаясь отогнать их прочь, но каждый раз терпел поражение. Он сжимал челюсти до зубного скрипа, дышал глубоко и молчал. Даже вызвать прокурора с его командой и патрульных не смог, как положено, только нажал кнопку экстренного вызова на рации Сая и уселся ждать. Девочка держалась рядом с ним, сидела, подтянув колени, у упавшего дерева и смотрела перед собой.       Его одолевали вопросами, пытались добиться показаний, но он только кивком указал на Сая и все всё поняли. Какаши его не донимал, все с понимаем отнеслись к потере и, похлопав по плечу, отпустили. Сперва хотелось пойти домой и проспать дня три к ряду, но Кисаме не смог, не в его принципах убегать от проблем таким образом. Ему просто нужно немного тишины и одиночества, и он вернется к работе.       Поэтому он и сидел здесь один, слушая, как щелкает чертова лампа. Это старый кабинет Сая, который последнее время никем не использовался. Вдоль стен выстроились ряды картотек и старых шкафов, единственный стол того и гляди развалится, настолько ветхий, да и пыли тут уже скопилось немало. В груди больно, словно сводит мышцы, дыхание прерывается, когда Кисаме не удерживает нервный вздох. Он закрывает глаза и опускает голову, закрывая лицо ладонями.       Кисаме совсем потерял счёт времени. Странно было осознавать, что там, за дверью, что-то происходит. Все суетятся, решают какие-то вопросы, по коридорам наверняка снуют офицеры, быстрыми шагами носятся медсестры скорой помощи, которых вызвали к девочке, а громче всех топает коронер. Этот нелюдимый мужчина мало с кем общался, но Сая точно знал, ведь их сближала сфера их деятельности. Наверно, ему тоже сейчас не по себе.       В дверь стучат. Кисаме зачем-то кивает, но потом понимает, что его никто не видит и, прокашлявшись, разрешает открыть дверь. Он ожидает увидеть кого угодно, ведь Какаши наверняка надоело ждать, пока он тут успокоится, но в проёме показывается Итачи, который спешно просачивается в комнату и закрывает дверь за собой. Он встает у стены, обхватывает себя руками, словно не зная, куда их деть и вздыхает.        — Прости, если помешал, — говорит он тихо, будто проверяет чужую реакцию.       Покачав головой, Кисаме выпрямляется и улыбается, хоть и получается совсем невесело.       — Ничего, мне пора уже прийти в себя.       — У каждого своя норма скорби.       — Сай бы не одобрил моё нытьё, — Кисаме усмехается, откидываясь на спинку стула, — Он бы меня засмеял, если бы я при нём разрыдался.       — Он был хорошим человеком, — Итачи понимает, что фраза заезженная, но это не умаляет ее правдивости, — Когда-то он помог снять с дерева моего кота…       Почему-то Кисаме рассмеялся, не удержавшись. Верно, нужно прекращать эти страдания, лучше взять себя в руки и вернуться в рабочую колею. А потом позвать Итачи выпить пива у старика Джирайи в баре и помянуть Сая добрым словом, и парой-тройкой отборных идиотских шуток. В конце концов, если Сай стал призраком и стоит тут у Кисаме над душой, он наверняка над ним потешается. Пора прекращать разводить тут сырость.       — Меня вызвали с братом… — говорит Итачи, решая вдруг объяснить своё присутствие, — Берут показания. Он на удивление хорошо себя чувствует, знаешь, так энергично рассказывает.       — Может, чувствует, что плохая история закончилась, — голос Кисаме подрагивает и он прокашливается, пару раз делая глубокий вдох и выдох, чтобы окончательно успокоиться.       — Возможно, — Итачи слегка улыбается, — Говорят, вы спасли пропавшую девочку?       — Да, — в голове сразу всплывает темный лес, люк, испуганные детские глаза и руки в крови. Кисаме опускает голову, крепко зажмуривается и резко встаёт, словно вынырнув из глубины. Он находит встречный взгляд Итачи и улыбается, изо всех сил стараясь, чтобы это не выглядело вымученно.       — Пойдем выпьем пива?       — Я не против, — пожимает плечами Итачи, — А ты разве не нужен прокурору? Мне казалось, он ждет, когда ты будешь готов говорить с ним.       — Подождет еще немного.       Выходя из этой скорбной комнаты, Кисаме будто ловит второе дыхание. Яркий свет ламп офиса, гул голосов, трели телефонных звонков, все это словно какая-то параллельная реальность. Он сразу видит коронера, стоящего у стены рядом с худой, высокой женщиной. Она вытирает салфеткой слезы и потёкшую тушь, убирает с лица черные волосы. Кисаме замирает на миг, глядя на неё. Сай никогда не говорил, что у него есть сестра, а в этом невозможно ошибиться — она так похожа на него, будто они близнецы. Такая же изящная, бледная, с темными глазами и этой решительной задумчивостью на лице даже сейчас, когда текут слёзы. Почувствовав чужой взгляд, женщина поворачивается и ее взгляд теплеет, словно она увидела старого знакомого. Кисаме кивает ей, она кивает в ответ. Ему хочется поговорить с ней, но сейчас не время.       Уходя из управления, Кисаме натыкается на Шикамару, лениво плетущегося по коридору. Тот совершенно не стремится Кисаме задержать, наоборот, благословляет на вечернее распитие пива, заверяя, что предупредит Какаши. К делам можно вернуться и завтра, время уже не оказывает былого давления, а оставаться одному Кисаме сейчас попросту страшно.