Крючок

От идеи порадовать маму редисом приходится отказаться, потому что после возмещения убытков возмущённым торговцам денег у Антона почти не остаётся. Есть, конечно, соблазн расплатиться монетами из кошелька беглеца, тем более что он за весь этот бедлам и ответственен, но Шастуна останавливает то, что он теперь официальный представитель органов порядка, и уж кому-кому, а ему чужие деньги брать не пристало (даже если заслуженно). Да и брать там нечего — пара лей да россыпь бани, никаких тебе особых богатств. Антон понуро возвращается к изначальной точке в надежде собрать хоть некоторые из разбросанных яблок. Да уж, сходил за покупками. Он уже почти собирается возвращаться домой к маме, как взгляд цепляется за пошарпанную вывеску с молотом и наковальней. Точно! Незнакомец выходил из лавки кузнеца, а значит, есть хоть и небольшой, но шанс, что сам кузнец его знает или хотя бы может подсказать, что он купил. Идя на поводу у снова загоревшегося огонька надежды, Антон устремляется к дверям лавки и ныряет в приятное тепло помещения. Сначала кажется, что внутри никого нет, только с витрин на него холодно смотрят ножи да подковы, но затем Шастун замечает невысокую фигурку, примостившуюся на табуретке за прилавком. — Здравствуйте? — неуверенно тянет Антон, пытаясь понять, спит торговец или бодрствует. Мужчина за прилавком с явным неудовольствием открывает глаза и почёсывает забавный пучок на голове, окидывая Антона безразличным взглядом. — Я могу вам чем-то помочь? — в его голосе достаточно вежливости, но лицо его по-прежнему не выражает ничего. Антон пару секунд раздумывает, не притвориться ли ему покупателем кочерги или ухвата, но в последний момент решает не ломать комедию и спросить прямо: — Минут пятнадцать назад от вас выходил покупатель — высокий такой мужчина, темноволосый. В красных штанах. Вы с ним не знакомы, случайно? Глаза торговца еле заметно сужаются, взгляд скользит по Антону, видимо пытаясь понять, с какой целью тот что-то здесь вынюхивает. — Дело в том, — поспешно продолжает Шастун, доверительно опуская локти на прилавок, — что на рынке была небольшая… неразбериха, и он обронил кошелёк. Ну вот как-то так вышло. Я бы его хотел вернуть. В доказательство своих слов Антон и правда демонстрирует бархатный кошель, пытаясь разглядеть в глазах собеседника проблески узнавания. Но тот непробиваем. Хозяин лавки всё также равнодушно протягивает руку: — Давайте я передам ему. Но Антон руку с кошельком отводит подальше, пытаясь взять под контроль торжествующую ухмылку: — Так вы всё-таки его знаете? — Он… заходит периодически, — дипломатично выворачивается мужчина и выжидательно смотрит на кошель. Антону приходится пускать в ход всё своё мастерство импровизации: — Ну вы меня тоже поймите, я же не могу вам на слово поверить и отдать кошелёк первому встречному? — А я не могу первому встречному разглашать информацию о клиентах, — парирует торговец, и Антону даже кажется, что его пучок на голове колышется как-то снисходительно. Шастун подавляет поднимающееся в нём желание козырнуть статусом, мол, я не первый встречный, я член Ордена, следящего за порядком в вольном городе Иессарионе! Но сейчас он даже рад тому, что на нём нет мундира — если хозяин лавки и правда знает этого подозрительного типа, велик шанс, что он и про его нечеловеческую сущность в курсе, а тогда он ни за что не расскажет Охотнику, где найти его дружка-перевёртыша. Антон с печальным вздохом выпрямляется, убирая локти с прилавка. — Вы правы, конечно, — кивает он. — Я бы на вашем месте так же и поступил. Наверное… наверное, придётся сделать то, что в таких случаях и полагается — отдать кошелёк страже, и пусть они разбира… — Ну зачем стражу вмешивать? — внезапно подскакивает на месте хозяин лавки. — Если мы и без них знаем, кто потерял кошелёк, да? Антон прищуривается. Вот оно что, общения со стражниками эти ребята стремятся избежать даже в роли потерпевших. Всё больше стрелочек указывает на то, что товарищ с болот полностью заслужил своё звание подозреваемого, и что Антона не зря чуйка повела по его следу. — Арсений в предместьях живёт, — со вздохом бубнит торговец. — Если идти от Северных ворот, будет последний дом по дороге, почти у самого леса. Где поворот на старое кладбище. Антон склоняет голову в полупоклоне, убирая кошель в карман: — Я уверен, он вас только отблагодарит за то, что вы мне передали эту информацию. — Да уж, — фыркает мужчина практически себе под нос. — Отблагодарит, как же. Всю дорогу до маминого дома Антон борется с желанием идти вприпрыжку — так он рад, что его расследование сдвинулось с мёртвой точки. Арсений! Так и знал, что у этого мерзавца будет какое-то редкое и выпендрёжное имя — он не мог бы быть ни Иваном, ни Олегом, а вот Арсений ему в самый раз. И не просто Арсений, а такой, который прячет что-то в своём подозрительном домике на опушке леса — отличное место для нечистых на руку нелюдей, чтобы заниматься всякими незаконными штуками. Может, стоит поделиться своими находками с Димой? А по протоколу вообще давно нужно было доложить Стасу. Одного слова Антона будет достаточно, чтобы уже сегодня силы Ордена окружили дом этого Арсения, всё там обыскали и задержали его самого для допроса. Или не будет? Он по сути пока никаких улик не имеет. Все подозрения Шастуна базируются на его чуйке. На том, что Арсений дважды от него убежал; на том, что этот странный эпизод на болотах как будто выгравировали у Антона на веках. Он зациклился на этом человеке (не человеке!) и хочет теперь, чтобы начальство его поняло и без лишних вопросов доверилось? А если Антон окажется не прав? Если всё это просто череда легко объяснимых совпадений, и никаких перевёртышей, никаких похищений в этой истории нет? Он же рискует, не разобравшись, человеку (не человеку?) жизнь испортить, а самому прослыть самоуверенным юнцом, который возомнил, что один может расследовать исчезновения, которые весь Орден уже несколько месяцев объяснить не может. Поэтому, как ни парадоксально, Шастун хочет избежать репутации самоуверенного следователя… тем, что планирует самоуверенно продолжить своё следствие. В конце концов, как только у него будет чуть больше информации об этом захватившем его голову Арсении, он сможет точно сказать, замешан тот тут или нет. Дома мама замечает, что Антон чем-то взбудоражен и отвлечён, но с расспросами не лезет. Она собирается из побитых сапогами на рынке яблок сделать повидло, и сын ей охотно помогает, но мыслями Антон далеко — у себя в голове он уже получает медаль за собственноручное раскрытие дела о пропаже девяти молодых женщин. §§§ Дом Арсения найти легко — он и правда одиноко возвышается на краю Млаштины у самого поворота на старое кладбище. Когда-то эта деревня была отдельным поселением, но со временем начала расти так уверенно, что слилась с предместьями Иессариона, официально примкнув к вольному городу пару сотен лет назад. Антон о Млаштине привык думать как о каком-то бедняцком квартале. Он хоть и родился за городскими стенами, жизнь тут совсем не помнит, а вырос уже по большей части в доме, где сейчас мама осталась одна. Предместья ему помнятся местом тоскливым и почему-то постоянно пахнущим квашеной капустой, и это впечатление они каждый раз оправдывают. Антон в глубине души надеется когда-нибудь наткнуться здесь вместо покосившихся избёнок и размытых дорог на такие же уютные аккуратные домики и мощёные улочки, как в городе, но пока этот момент не настал, и непонятно, настанет ли на его веку. Кто-то говорит, что бытие определяет сознание и запертые в отвратительных условиях жители предместий лишь жертвы обстоятельств, которые могли бы показать себя талантами не хуже городских, протяни им правительство руку помощи. Другие спорят, что сознание определяет бытие и взращенные в вечной нищете селяне не представляют лучшей жизни, даже если его Величество костьми ляжет, чтобы им эту лучшую жизнь дать. Антон не знает, во что он верит, кроме одного — здесь грязно, как было грязно пять, десять и двадцать лет назад. Дом Арсения всем своим видом словно показывает, что он выше этой грязи, что он стоит в стороне. Буквально — стоит на сваях и располагается на отшибе. Когда Антон этот дом видит, у него почему-то даже сомнений не возникает, что он нашёл то, что искал. Чутьё буквально тянет его в сторону этого дома, словно рыбак тянет рыбу на леске к себе. Шастун осторожно обходит дом по дуге, разглядывая его издалека — закатное солнце бликует в тёмных окнах, но внутри не видно ни света, ни движения. С одной стороны, может, этот Арсений догадался, что Охотники идут по его следу, и залёг на дно. С другой стороны, обыскать дом будет проще в отсутствие хозяина. Антон, конечно, ничего крушить и переворачивать не будет — так, походит, посмотрит, поищет следы запретной магии, пропавших девушек в пыточной на чердаке. Дело за малым — как-то в дом попасть. Сейчас Шастун рад, что Арсений предпочитает уединение — здесь ни соседей, ни прохожих нет, можно подозрительно шариться в кустах, присматриваться, выглядывать. Открытых окон он не находит — это было бы слишком легко. Погреба тут, очевидно, нет, а чердачное окно слишком высоко. Пытаться взломать замок на главной двери посреди бела дня слишком опасно даже для такого пустынного места, поэтому Шастун скрывается в кустах у дальней стены дома, пытаясь поддеть крючок на окне в кухне. Он бы хотел себя чувствовать опытным взломщиком, но даже такая простая задача у него отнимает столько времени, что к моменту, когда крючок поддаётся и соскакивает, Антон почти готов всё бросить и разбить стекло. Створки со скрипом открываются внутрь, но других звуков не слышно — в доме стоит тишина. Шастун осторожно подтягивается на руках, неловко закидывая своё долговязое тело в открытое окно. Слышится грохот падающих горшков — кажется, он все цветы раскидал, неловко вышло. Но пути назад теперь нет — он перегибается через подоконник и буквально втекает внутрь дома. Глазам нужно некоторое время, чтобы привыкнуть к полутьме, и Антон пару минут передвигается, ощупывая мебель перед собой руками. Он закрывает окно и поднимает горшки, неловко пристраивая их обратно в случайном порядке. Ничего не разбилось, но рассыпанная по полу земля всё равно выдаёт точку проникновения. Антон старается хотя бы не наступать в неё, чтобы не разнести грязь по всему дому, когда будет проводить обыск. Но если, проникая в дом Арсения, он ожидал увидеть максимально подозрительное логово максимально подозрительного типа, то открывшаяся ему картина ожиданиям соответствовать не собирается. Это жильё даже на стандартный дом в Млаштине не похоже — вместо бедности и убогости здесь царит неожиданный уют. Комнатные растения облюбовали, кажется, все горизонтальные поверхности дома. Даже в кадке, которую Антон счёл бы ванной, вместо щёток и мыла ютятся какие-то горшки. Антону кажется сначала, что руку здесь должна была приложить женщина — у него в голове не укладывается мысль, что мужчины тоже могут «женскими» делами заниматься. Но подтверждений этой идее он не находит — ни женской одежды в комоде, ни женской обуви на полке. Незаправленная кровать, хоть и обложена подушками, слишком узкая, чтобы быть супружеским ложем. Нет, вероятнее всего, этот Арсений живёт здесь один. И если все горизонтальные поверхности в его доме отданы цветам, то все вертикальные, кажется, уставлены книжными стеллажами. Антон столько книг никогда не видел у кого-то дома. В архиве Ордена, в соборной библиотеке, в лавке книготорговца — да, но не в личном пользовании. Выглядит это, конечно, достаточно подозрительно, просто не в ту сторону, в которую ожидал Антон. Он думал, найдёт здесь цепи и ножи, верёвки и брызги крови, может, что-то из вещей похищенных девушек. А вместо логова оборотня нашёл что-то, что больше похоже на хижину ведьмы. Шастун рассматривает корешки на книжных полках, рассчитывая увидеть ведовские манускрипты, но вместо этого видит вполне современные печатные издания, пьесы и романы, и даже тот приключенческий роман, который он сам сейчас читает, находит в этом собрании. Книги Арсения подозрительно неподозрительны, но Антон даже чувствует к нему из-за этого какое-то… уважение? Если бы у него запрещённая литература вот так вот в открытом виде стояла, Шастун был бы разочарован недальновидностью оппонента. Нет, он выбрал себе достойного противника. Ну как, «выбрал». Жизнь выбрала за него. На неубранной постели одна из книг брошена открытой, и Антон её аккуратно поднимает, надеясь получить там хоть какой-то ответ. Но получает он только пестрящие ремарками читателя поля. Разобрать, что пишет Арсений, в полумраке сложно — видно только, что у него много вопросов и дополнений к какой-то пьесе. Каким интересным и образованным человеком он был бы, если бы… был человеком. Не найдя явных признаков незаконной деятельности на первом этаже, Антон тянет на себя ручку чердачного люка. Ясно дело, никакой нормальный похититель улики не будет держать на виду — для того есть подвалы, а если дом построен на сваях, роль хранителя тёмных секретов придётся взять на себя чердаку. Поднявшись по шаткой лесенке наверх, Антон упирается макушкой в перекрытие раньше, чем его ноги ступают на пол чердака — такой он тут крошечный. Интересно, как тут помещается хозяин дома, он, кажется, тоже довольно высок. Чердак разочаровывает не меньше остального дома — садовый инвентарь, старая посуда, ящики с хламом, вешалки с костюмами… Но никаких устройств для пыток или клеток для пленников. С тоской спустившись вниз, Антон решает, что проще будет не переворачивать дом вверх дном (он косится на рассыпанную землю от горшков), а дождаться хозяина и уже тогда прижать его к ногтю. Ещё несколько минут уходит на то, чтобы найти место, где можно будет встретить Арсения эффектно. На кровати, тем более незаправленной, сидеть как-то неприлично. За обеденным столом — как-то сухо и недостаточно угрожающе. Поэтому Антон опускается в кресло-качалку у незажжённого камина и тут же об этом жалеет, потому что кресло оказывается неожиданно низким, и его коленки подлетают почти к ушам. Выбраться из этой адской конструкции тоже не представляется возможным без сторонней помощи — от попыток Антона подняться кресло только раскачивается, поэтому эти попытки Шастун быстро оставляет и побеждённо вытягивает ноги вперёд, решая остаться в этом кресле. Да, именно так, это он решил, а не кресло решило за него. Он понятия не имеет, сколько придётся ждать — у него от увольнения есть ещё вся ночь, а вот желания сидеть здесь всю ночь нет. Хотя нужно признать, что-то в этом доме успокаивает и находиться здесь довольно приятно. Ну, настолько приятно, насколько приятно может быть в доме, куда ты проник без ведома хозяина. Быстро становится понятно, что просто сидеть и ждать будет скучно, и в других обстоятельствах Антон бы с радостью воспользовался присутствием в доме недочитанной книги, погрузился бы в чтение, покачиваясь на плетёном кресле. Но прямо сейчас ему нужно не терять бдительности, оставаться начеку… а ещё на улице слишком стремительно темнеет, чтобы читать без света, а огонь в доме может спугнуть возвращающегося домой Арсения. Поэтому Антону приходится сидеть, сверля взглядом дверь, и позволять памяти подсовывать ему одно за другим воспоминания и тревожные мысли, как бывает, когда долго не можешь уснуть. И снова всё возвращается к той ночи на болотах, к отражающемуся в глазах Арсения лунному свету, к колотящемуся под рёбрами собственному сердцу… Если он не нажал на крючок тогда, почему он так лезет из кожи вон, чтобы поймать этого человека (не человека!) сейчас? У Антона есть целый вечер, чтобы обсосать эту мысль, как обсасывают кости, но он так и не добирается до костного мозга, так и не выясняет, что заставляет все стрелки его внутреннего компаса указывать на Арсения. Просто тянет и всё. В прохладной тишине сумерек Антон почти засыпает, но просыпается не столько от звука или движения, сколько от предчувствия. Его будит собственное сердце, снова заходящееся в испуганном танце в грудной клетке, и, стряхнув с себя дрёму, Антон чётко понимает — сейчас. Он дождался. На лестнице раздаются негромкие шаги, затем щелчок замка, и дверь открывается, впуская в дом порыв свежего вечернего воздуха. Антон сам не замечает, как расправляет плечи, словно его осанка может произвести впечатление большее, чем тот факт, что он вломился в дом к незнакомцу. Стоящий на пороге с корзиной Арсений, вопреки ожиданиям, не пугается и не бросается на взломщика. Его удивление выдают разве что на мгновение дёрнувшиеся при виде незваного гостя брови. Но даже голос его звучит спокойно, когда он делает шаг внутрь и произносит: — Добрый вечер, Антон. Вся напускная уверенность с Шастуна скатывается как вода с гуся, когда горло сжимает понимание — у него больше нет преимущества. Он думал застать Арсения врасплох своим появлением, а теперь выходит, что врасплох застали его. Оно и понятно — в то время, как Антону нужно было каким-то образом найти одного высокого брюнета среди многотысячного города, Арсению было достаточно навести справки о текущем составе Ордена, который, даже с новобранцами и учениками, насчитывал всего несколько дюжин. Достаточно было любому из работающих с Орденом торговцев, лекарей или поваров сказать, что ищете «высокого такого кучерявого парня», и любой из них назвал бы имя Антона. — Рад, что не придётся объяснять цель моего визита, — вполне искренне признаётся Антон, сцепляя руки в замок на животе. — Нет, почему, я бы послушал, — усмехается Арсений. — С Сергеем я уже поговорил относительно раскрытия моего адреса третьим лицам, так что вопроса, как вы узнали, где я живу, у меня не возникает. Но мне кажется, вы, как сторона, незаконно вломившаяся в мой дом, всё-таки должны мне какое-то объяснение. Он медленно проходит в дом, ставит корзину с покупками на пол и закрывает за собой дверь. Видимо, бежать не собирается. А в корзине Антон различает ботву каких-то корнеплодов. — Незаконно? — приподнимает бровь Шастун. — Хотите позвать стражу? Не, можно. Они вам быстро напомнят, что, согласно статье шестой Кодекса о правонарушениях вольного города Иессариона, Охотники на ведьм имеют право инициировать расследования по подозрению в использовании магии, опрашивать свидетелей, задерживать подозреваемых и проводить обыски. Текст отскакивает от зубов — теорию он зазубрил отлично, это с практикой вышли накладки. Антон старается звучать уверенно и не давать голосу дрожать, но на самом деле его трясёт от собственной наглости. Арсений его блеф считывает, кажется, моментально: — Что-то я не вижу на вас мундира, а рядом с вами — других членов Ордена. Что подсказывает мне, что ваше… как вы это называете? расследование? — это всего лишь ваша личная инициатива, а не указание Ордена. Подловил. На взлом с проникновением Антону действительно добра не давали, и говорить от лица Ордена он сейчас не может. По лицу Арсения пробегает еле заметная улыбка, словно он наслаждается замешательством собеседника, и только масла в огонь подливает: — Ваша выходка имеет не больше законных оснований, чем если бы вы влезли ко мне в окно, потому что я вам понравился и вы захотели познакомиться. Вот ещё! Понравился, как же! Антон поджимает губы, но находится с ответом быстро: — Я на самом деле пытался с вами познакомиться, но вы скрылись с места. Дважды. — У меня были срочные дела, — пожимает плечами Арсений. — Дважды. Он осторожно приближается, и у Антона напрягается, кажется, каждая мышца в готовности отразить атаку. Но Арсений не атакует, он медленно сокращает дистанцию, кажется, тоже боясь спровоцировать Антона. А потом останавливается в паре метров от него, растерянно глядя на камин. Лишний свет им бы не помешал сейчас, на улице совсем стемнело. Но нигде рядом с камином не обнаружить ни огнива, ни спичек — характерная картина для домов, где очаг привыкли разжигать безобидной (как кажется на первый взгляд) магией. Но делать это сейчас, в присутствие Охотника на ведьм, стал бы только сумасшедший. Поэтому Арсений и стоит, уставившись в тёмный зев камина, словно на полпути забыл, что хотел сделать, пока, поддавшись необъяснимому порыву, Антон не наклоняется вперёд, щёлкая пальцами: — А-арде. С его руки соскакивает алая искра, слишком маленькая, чтобы разжечь обычный огонь, но более чем достаточная, чтобы добыть магический. Камин вспыхивает ровным тёплым светом. На лице Арсения не видно ни удивления, ни страха — вместо этого он ухмыляется, словно застал что-то неприличное, не предназначенное для его глаз: — Антон… Как так? — Знай врага своего, — хладнокровно пожимает плечами Шастун, цитируя устав Ордена. Первое время было сложно свыкнуться с мыслью, что сами Охотники используют иногда магию, зелья и даже какие-то артефакты. Один учитель неустанно твердил, что колдовство — это зло, чтобы другой на следующий же день начинал обучать их оборонным заклинаниям. У молодого тогда ещё Антона никак в голове не укладывалась эта громоздкая неудобная несостыковка, пока Позов как-то не сжал всю дилемму до размеров одной фразы: «Идти безоружным на человека с мечом — это ебать». И как-то после этой мудрости это противоречие Антона больше не беспокоило. Арсений опускается на невысокую табуретку с другой стороны от камина, и Антона неприятно задевает, что ноги Арсения не торчат нелепо у самых ушей, а как-то сразу элегантно складываются в удобную позу. — Вы не человек, — констатирует Антон, подаваясь вперёд, но качающееся кресло не даёт ему поставить локти на колени. — Охуеть открытие, — спокойно отзывается Арсений. Шастуна такой внезапный переход с деловых расшаркиваний на откровенность сбивает с толку — примерно так, как он сам рассчитывал сбить с толку Арсения использованием магии. Кажется, смутить или подловить его не выйдет, оправдываться он не намерен. Остаётся попробовать перейти прямо к делу. — Что вы делали на болотах тогда? — в лоб спрашивает Антон. — Что вы делали на болотах тогда? — парирует Арсений, вскидывая бровь. Антон чувствует, что начинает злиться. — Свою работу, — с нажимом отвечает он. — Искал пропавшую девушку. — Как и я, — голос Арсения звучит неожиданно доброжелательно, как будто он решает вместо спора убедить незваного гостя, что они на одной стороне. Ну да, так Антон ему и поверил. — Ну не нужно меня совсем за идиота держать, — Шастун пытается проговорить это жёстко, но получается скорее обиженно. Антон поднимается с кресла с видимым усилием, вся его сила воли уходит на то, чтобы сделать это без старческого кряхтения. Оказавшись на ногах, он принимается ходить по комнате — скорее, чтобы заполнить собой пространство, чем чтобы двигающиеся конечности заставили двигаться и мозг. — Арсений, — он перекатывает это имя во рту, пробуя на вкус его жёсткость и рычание, — давайте, вы будете максимально откровенны со мной, а я буду максимально откровенен с вами? Антон не дожидается ответа или хотя бы кивка, только убеждается, что хозяин дома сверлит его внимательным взглядом, и продолжает: — Вы не человек. И я вас встречаю глубоко ночью… в ебенях, — он всё же решает, что подхватить предложенную манеру общения будет проще им обоим, — после комендантского часа, в день похищения очередной жертвы. Вы разве не видите, что собрали потрясающую комбинацию подозрительных черт? — Но вы не выстрелили, — мягко замечает Арсений, поставив подбородок на руку. — Что? — Из ракетницы. Вы не выстрелили. — Спусковой крючок заклинил, — не задумываясь врёт Антон, отворачиваясь к окну на случай, если в отблесках камина станет заметно, как он покраснел. Арсений в ответ лишь хмыкает, не усмехается, а еле слышно отмечает, что услышал версию Шастуна. — Потом, — продолжает Антон, размашистыми шагами нарезая круги по комнате. — У вас здесь куча этих… растений всяких. Банки, склянки, ветки… Очень похоже, что вы тут зелья варите! Шастун раздражённо машет руками, указывая на кухонные полки, заставленные подозрительными бутыльками, и чувствует, что сам себе верит в этот момент. Поэтому с полки хватает самую подозрительную пузатую банку, внутри которой застыло какое-то густое мутное варево: — Вот это, например, что такое? Зачем оно вам? Для заклинаний? Для ритуалов? Арсений медленно моргает: — Антон, это смазка. — А? — Шастун замирает с банкой в руке. — Смазка. Для секса. Я как-то порвал себе уздечку, когда дрочил насухую, и с тех пор… что? Вы велели мне быть максимально откровенным. Вот ведь ёж. Антон чувствует, что сил говорить вежливо у него не остаётся совсем: — Ты издеваешься?! Нахуя мне про твою уздечку знать? Я тебя про другое совсем спрашиваю! Он по очереди хватает с кухонной полки банки с травами и трясёт ими над головой: — Вот это для каких зелий ингредиенты? Арсений прищуривается, словно пытается распознать в полумраке, что там схватил гость: — У вас в руках лимонник и базилик. Заказчики берут их на лимонад. — Какой ещё лимонад? Какие ещё заказчики?! — скрипит зубами Антон. Арсений пожимает плечами: — Лимонов любит лимонад. Графиня Утяшева иногда тоже берёт. Ещё… — Да не нужен мне список покупателей! — Антон в отчаянии топает ногой и кричит так, что самому себе уши сейчас заложит. — Мне нужно знать, как ты связан с пропавшими девушками! — А мне нужно, чтобы вы не орали, — раздражающе спокойно отзывается Арсений, не двигаясь со своего места. — Если бы я мог не орать, я бы не орал! — орёт Антон. Повисает неловкая тишина. Стоит отметить, что Арсений и правда из них двоих пока ведёт себя наименее агрессивно. Не кричит, всё ещё держит лицо, не выгоняет Антона. Хотя мог бы — если Шастун прав и Арсений правда перевёртыш — давно превратиться в медведя и отгрызть наглому взломщику лицо. Поэтому Антон ставит банки с травами на кухонный стол и дышит — заставляет себя дышать глубоко, чтобы успокоиться. Арсений со своего места разглядывает его, кажется, с холодным интересом. Спасибо хоть не с презрением. Антон опускается на корточки и трёт лицо руками. Кажется, его план расследования летит в пизду. — Ты не человек, — снова пытается начать он, и Арсений на этот раз не язвит в ответ — медленно кивает. — Ты оборотень. — Я много разных вещей, — отзывается хозяин дома. Ага, и много разных людей, и животных ещё… Антон убирает руки от лица, пытаясь следить за мимикой Арсения, как учили в Ордене. Он, конечно, зря сюда припёрся, никому не сказав, но раз уж обратного пути нет, нужно хотя бы попытаться добыть какую-то информацию. — Как это связано с пропавшими девушками? — с нажимом спрашивает Шастун. Арсений пожимает плечами: — Никак не связано. Почему это должно быть как-то связано? Антон от такого вопроса даже фыркает — в его голове прочная связь между преступлениями и нелюдьми образовалась довольно давно, спасибо архивным делам, которые его заставлял штудировать Стас во время учёбы. Он не собирается сейчас Арсению пересказывать истории про несчастных, сведённых в могилу ведьминскими порчами, про детей, сожранных оборотнями, про целые семьи, стёртые с лица земли из-за магии. Про своего собственного отца, который не вернулся к семье, попав в лапы чудовищ. Не собирается рассказывать, но и забывать это не собирается. Он не расслабится и не потеряет бдительность, будь Арсений хоть трижды вежлив и очарователен. — Я просто хочу помочь, — голос Арсения звучит устало и как будто искренне. — И мне казалось, тогда на болотах… ты не выстрелил, потому что понял, что я не враг. Что я тоже ищу её, что я хочу как лучше. Антон понятия не имеет, почему на самом деле не выстрелил, но решает пока придерживаться версии с заклинившим крючком. Разговор предстоит долгий, и вести его на корточках не лучшая идея, поэтому Антон поднимается на ноги и возвращается к проклятому креслу-качалке. — Почему ты вообще, ну… уполномочил себя вести это расследование? — ворчит Шастун, опускаясь в кресло. Брови Арсения дёргаются, и он наклоняет голову набок, явно еле удерживаясь от того, чтобы кольнуть в ответ ремаркой, что вести расследования без полномочий — прерогатива Антона. — Да потому что девять человек пропало. Ни вы, ни стража никуда не продвинулись — только ввели этот комендантский час дурацкий, а люди как пропадали, так и пропадают. — Хорошо, — стискивает зубы Антон. — Тогда почему бы тебе не поделиться своими находками с Орденом? Чтобы помочь нам продвинуться. Глаза Арсения сужаются, и он нервно облизывает губы, словно даёт себе время продумать дипломатичный ответ: — Скажем так, у меня есть повод не доверять Ордену. Антон фыркает: интересно, какой повод у нечеловека не доверять Ордену охотников на чудовищ. — Ваши ребята, — продолжает Арсений. — Склонны сначала делать, а потом думать. Поэтому я своими м… наработками поделился бы только с тем, в ком могу быть уверен. У меня таких людей в Ордене нет. Пока. Шастун сжимает губы, наклоняясь в кресле ближе к собеседнику, словно пытается в тусклом свете камина разглядеть блеф. Есть ли у Арсения какая-то информация, или он сейчас безбожно врёт, чтобы вывернуться из скользкой ситуации? Может быть так, что он придумывает отговорки на ходу, чтобы оправдать нарушение комендантского часа, но ведь может быть и наоборот, и Антон сможет обзавестись своим информатором среди нелюдей… — Намёк понял, — ворчит Шастун, откидываясь в кресле обратно, — но почему я должен тебе доверять? — Ты? — брови Арсения ползут по лбу вверх. — Это почему я должен тебе доверять?! Наступившая тишина кажется вязкой и липкой. Неудобной. Неприятной. Но Антон не знает, как её прервать, потому что ответа у него нет. Стал бы он сам на месте нечеловека доверять тому, чья работа заключается в том, чтобы бороться со всем магическим? Да, Орден официально не преследует разумных нелюдей, если они не совершают преступлений и не пользуются магией. Да, в Иессарионе, самом свободном из вольных городов, нет запрета на то, чтобы нелюди жили в городских стенах. Но вместе с тем никто не станет отрицать, что отношение к ним настороженное, и, несмотря на предписание проходить учёт в Ордене, многие из тех, кто может скрывать свою сущность, предпочитают держать её в секрете. Арсений выбрал поселиться на окраине Млаштины явно, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания и иметь возможность наведываться в лес без необходимости постоянно мелькать перед стражниками. Для таких людей даже встреча с Охотником это уже достаточно нервное событие, не то что постоянное сотрудничество. Но и сам Арсений, пытается ли он понять Антона? Как он может без гарантий, без доказательств довериться кому-то, кто путается под ногами у расследования и очень даже может сам оказаться преступником? Это идёт вразрез со всем, чему его учили в Ордене! Все протоколы, все правила стоят у Антона шумом в ушах, орут хором: задержи его, задержи! он не человек! он лжёт! И он их должен послать к чёрту… на каком основании? Интуиции? — Если бы я хотел тебя задержать, я бы тебя уже задержал, — спокойно отвечает Антон, надеясь, что это заставит собеседника переоценить ситуацию. — Если бы я хотел тебя убить, я бы тебя уже убил, — пожимает плечами Арсений и прыскает. — Видишь, как нелепо и неубедительно этот аргумент звучит со стороны? Но Антона такой ответ только веселит: — Да ладно уж! Прям-таки убил бы! Арсений возмущённо приподнимает брови: — Я не понял, что здесь смешного? — Ну я всё-таки не хрен с горы, — фыркает Антон. — Я этот, член Ордена, годы тренировок, все дела. Уж не надо про меня так говорить, как будто меня так уж просто убить! Судя по лицу, Арсений таким заявлением глубоко оскорблён: — Слышь, ты, член. Я тебе голову могу откусить за раз… два, три… четыре секунды, если захочу, — считает он, как будто у него в голове действительно есть план нападения на случай, если что-то пойдёт не так. — Так чего не откусил? — ёрничает Антон. — Нахуй надо, — пожимает плечами Арсений. — Всё кровью тут забрызгаешь, весь рот волосами забьёшь. Может, ты вообще больной какой-нибудь… Это предположение Антона почему-то возмущает так, как будто он, наоборот, напрашивается быть съеденным: — Ничего я не больной! Нас лекари осматривают постоянно, я в прекрасной физической форме! — Подхвачу от тебя чумку какую-нибудь, — словно не слушает его Арсений. — Или сифилис. — Да нет у меня сифилиса! — топает ногой Антон в бессильной ярости. — Я приличный человек, у меня невеста есть! — О да, — скептично морщится Арсений. — Потому что ни один приличный человек с невестой не способен на шашни на стороне. Особенно из тех, кто проживает в закрытых учреждениях с соратниками одного пола — это совершенно никогда не заканчивается связью с сослуживцами… — Так, — топает ногой Антон и пытается подняться с предательски раскачивающегося кресла. — Я всё понял, нет у тебя никакой информации, ты только поиздеваться хочешь! Внезапно Арсений улыбается, и впервые в его улыбке проскакивает не издёвка, а что-то, похожее на дружелюбие: — Ну а как тут устоять? Ладно-ладно, сядь обратно. Хочешь доказательств, что у меня есть, чем поделиться? Антон напряжённо кивает, и лицо Арсения становится серьёзным, когда он начинает перечислять: — Всего, начиная с зимы, пропало девять девушек. Все молодые, пропали вечером или ближе к ночи, но все выглядят по-разному и социальный статус тоже имеют разный. Вы искали между ними связь и не нашли, но я знаю кое-что, что их объединяет, чего вы знать не можете. Антон наклоняется вперёд, жадно глотая каждое слово: — И? Но Арсений с довольной ухмылкой подаётся назад — была бы у табуретки спинка, он бы на неё откинулся: — Больше я не скажу, пока не буду уверен, что могу тебе доверять. Шастун устало трёт лицо. Конечно, конечно, сейчас пойдут какие-нибудь странные условия. — И как я должен доказать, что мне можно доверять? — тянет он разочарованно. У Арсения ответ готов давно, он даже не изображает задумчивость на своём лице, а сразу выдаёт леденяще спокойным голосом: — Например, достать для меня списки зарегистрированных нелюдей из архивов Ордена. — Выкрасть? — ошарашенно уточняет Антон, не веря такой наглости. — Достать, — мурлычет Арсений. — Это не кража, если сотрудник Ордена одолжит их для ознакомления, верно? У Антона зубы скрипят так, что, кажется, на весь дом слышно. Он с резким рывком поднимается на ноги, но Арсения это, кажется, не беспокоит: — Подумай об этом, прежде чем отказываться. Мне, очевидно, пригодится свой человек в Ордене, тебе, очевидно, пригодится свой человек среди анар. — Анар? — удивлённо переспрашивает Антон, на секунду забыв, что он, вообще-то, злится. — Тех, кого вы называете нелюдьми, — поясняет Арсений. — Ну согласись, странно было бы, если бы мы себя определяли через непринадлежность к вам? Антон от новой информации только отмахивается, возвращаясь к возмутительной мысли о том, чтобы выкрасть дела из архивов. Доступ у него действительно есть, и архив особо не охраняется… Но что, чёрт возьми, Арсений с этими списками собирается делать? Вычислять подозреваемого? Хочет лишить Орден этого ресурса? Или просто придумал первое, что пришло в голову, чтобы проверить, на насколько отбитое задание Антон согласится? — Это бред, — мотает головой Шастун, красноречиво направляясь к выходу. — Почему я должен рисковать своей головой, не получив нихуя взамен? Ни подсказок нормальных, ни улик, одни интриги какие-то. — Я так понимаю, ты отказываешься заключать союз? — спокойно уточняет Арсений, не поднимаясь со своего места. — Хуюз, — ворчит в ответ Антон, оказавшись уже у двери. — Нахуй не нужён нам этот союз. И покидает дом через дверь. §§§ Эта идея кажется Шастуну такой наглой, такой самоубийственной, что он не может перестать ворчать себе под нос весь обратный путь до гарнизона. Ну конечно! Вынь да положь документы Ордена на блюдечке с голубой каёмочкой! Антон, значит, должен подставляться, нарушать устав, чтобы взамен что? Узнать, что все пропавшие девушки любили яблоки? Нет, он, конечно, и правда не отказался бы иметь своего агента среди нелюдей, но не такой же ценой. Или Арсений решил, что если Антон уже нарушил правила, начав самостоятельное расследование, значит, ему уже плевать, что нарушать дальше? Ещё, главное, наглый такой оказался, Арсений этот. Самодовольный, сидит, ничего не боится. Голову бы откусил за четыре секунды, ха! Да Антон бы его за три секунды кортиком заколол… если бы кортик при себе имел. А что, если реально откусил бы? Он не стал отнекиваться, когда его Антон оборотнем назвал, но пока Шастун видел только как тот перекидывался в людей. Судя по ремарке про откусывание головы, тот сценарий с медведем не такой уж нереалистичный. Понятное дело, что Арсению не нужны лишние проблемы с пропавшим Охотником, которого, как подтвердит кузнец, в последний раз видели направляющимся к нему домой… Но не стоит забывать, что этот человек (не человек! как он там сказал? анар?) может быть опасен. И, кстати, про кузнеца, как-то в этой суматохе Антон совершенно забыл вернуть этот несчастный кошелёк хозяину. И что с ним теперь делать? Снова видеться с этим Арсением желания никакого нет. Может, всё-таки оставить его в кузнечной лавке, раз они всё-таки знакомы с… как он там сказал? Сергеем? Антон решает этот вопрос отложить на потом — он сейчас слишком зол и в таком состоянии, кажется, может глупостей наделать: выкинуть кошелёк в реку или решить присвоить его содержимое себе. Пусть лучше пока полежит так. Арсений, судя по корзине еды, с которой он вернулся домой, от голода не умрёт. А если что, всегда заработает ещё. Откуда у него деньги, кстати? Вряд ли на сушёных травках много заработаешь, это больше похоже на хобби. А судя по тому, что, кроме растений и книг, у Арсения дома не нашлось ничего, что намекало бы на его род деятельности, это лишний повод подозревать, что он подрабатывает, наводя порчи и снимая сглазы с деревенских. Ещё и зелья им продаёт небось — неспроста же у него столько растений дома. Пока ноги несут Антона через Млаштину к городским воротам, в голове бьётся мысль: его нужно проверить. Этого Арсения совершенно точно бросать без присмотра не стоит, он должен как минимум стоять на учёте (и быть в тех самых списках, которые просил украсть), а как максимум гореть на костре за колдовство. Нужно сделать то, что стоило сделать ещё неделю назад — доложить о нём Стасу, рассказать все детали, запустить официальную проверку… От этой мысли почему-то неприятно тянет где-то в солнечном сплетении. Нужно сделать это всё, конечно… но станет ли Антон это делать? Что-то в этом самодовольном мудаке всё-таки показалось ему искренним, Арсений не напал и не угрожал, вёл себя интеллигентно, хотя мог бы закатить незваному гостю скандал. Это не то чтобы его оправдывает, просто… на агрессивное чудовище, с которыми призван бороться Орден, он тоже похож не был. Человек себе как человек, даром что не человек. Когда Антон добирается до штаба Ордена, голова уже становится тяжёлой от всех этих мыслей. Они крутятся, прыгают, стучат изнутри о череп, галдят внутри и отказываются оставлять его одного. Шастун пытается спрятаться от них в книге, но ловит себя на том, что снова перечитывает одни и те же строчки раз за разом не в силах сконцентрироваться. Это замечает даже Горох, старательно начищающий охотничьи сапоги на соседней койке. Он всё всматривается, всматривается в лицо Антона, а потом осторожно спрашивает: — Что, с невестой поругался? — А? — Антон растерянно поднимает взгляд от страниц. — Лицо у тебя такое, — поясняет Серёжа. — Как будто много о чём-то думаешь и сам с собой в голове споришь. — А невеста тут причём? — искренне не понимает Шастун. — Ну ты в увольнении был, — пожимает плечами Горох. — Я предположил, что ты весь день с ней провёл, а потом пришёл смурной. Значит — поругались. Эта мысль Антону кажется какой-то далёкой и словно неприменимой к нему. Когда они в последний раз ссорились с Ирой? Когда они в последний раз проводили вместе весь день? Он всегда всем говорит: у меня есть невеста, у нас с ней всё хорошо. Он же и на самом деле так считает. А что не хорошо-то? Ира красивая, заботится о нём, смеётся над его шутками, дружит с женой его начальника и ещё у неё живёт смешной кот. Люди и из-за меньшего женятся. Но мысль о том, чтобы просыпаться с ней рядом каждый день до конца жизни, почему-то не вызывает в нём ни ужаса, ни радости. Просто ровно. Он словно сделал когда-то хороший выбор и с ним живёт, и она со своим выбором живёт тоже. Ходит и говорит всем: у меня есть жених, он Охотник на ведьм, у нас с ним всё хорошо. Но не потому ли они не ссорятся, что летят по жизни рядом, как две кометы — с земли кажется, что близко, а на самом деле между ними тысячи, миллионы километров? — Не поругались, — растерянно отвечает Антон и повторяет, словно чтобы убедить себя, — у нас всё хорошо. Просто встретил сегодня одного типа неприятного, вот не могу перестать про него думать. Серёжа в ответ только фыркает: — Зачем тратить время на то, чтобы думать про неприятных людей. Думай про приятных. Про невесту, про маму. Можешь ещё думать про тот раз, когда Позов тебе сто лей в карты проиграл. Антон коротко улыбается: — Ты прав. Он откладывает книгу, откидываясь на кровати. Отбой ещё не объявили, но он точно только выиграет от того, что ляжет пораньше и выспится перед днём, полным тренировок. Он будет думать о хорошем, о приятных своих родных людях, и ему будут сниться хорошие сны, и он проснётся в хорошем настроении, и утром будет точно знать, что делать. Антон выскальзывает из гражданской одежды, как змея, сбрасывающая кожу, и накрывается шерстяным одеялом. Сон забирает его на удивление быстро. Но ему всю ночь снятся медведи.