Танец с врагом

Она врывается к нему словно фурия. Прекрасная рыжеволосая фурия со сверкающими глазами. Ее длинные пальчики с идеальным маникюром намертво вцепились в ремень ее сумки. Ее щеки пылают, а грудь вздымается так, как будто она бежала всю дорогу до его работы. - Кастиэль Новак! Ты чудовище. Как ты мог так с ней поступить! Монстр, трус. – слова из нее сыпятся, бьют по нему. Кажется, у нее намерение и самой пустить в ход свои кулачки, но в последний момент она, видимо, решает, что слишком мерзко прикасаться к нему. Он ошарашен. Так долго не видеть ее, так мечтать о ней... - О чем ты говоришь? – недоумевающе поднимает он на нее глаза. - Боже, ты ничтожество, даже понять не можешь? Сколько еще твоих подружек лежат сейчас в больнице после аборта? - О-о – Кастиэль кажется удрученным. – Ты об этом...– он порывисто бросается к ней, схватывая за предплечья, трясет ее словно куклу. - Нет, нет, не подходи ко мне, убери от меня свои мерзкие лапы. – она вырывается и отскакивает назад, но не уходит. – Кто позволил тебе распоряжаться чужими жизнями, судьбами? Кастиэль трет шею. Словно задумывается о чем-то и тихо говорит: - Ты правда думаешь, что ее можно было заставить поступить по-другому? Это ведь Илона, кто может ее заставить сделать что-то, чего она не хочет? - Придурок, что ты ей сказал? – шипит она. Кастиэль отворачивается, вскидывает голову, горько усмехается. Но его голос потом звучит словно издевка: - Чего ты хочешь? Чтобы Я женился на ней? Знаешь, я ее не девочкой взял. И не насиловал. Знаешь она звуки удовольствия издавала – для такого двое вообще-то нужны. - Напыщенный, тщеславный ублюдок. Даже не приближайся больше к ней... и ко мне тоже. Зажарю твои яйца на завтрак – грозит Амбер пальцем. Кастиэль вдруг резко поворачивается к ней, отбрасывает удивление, которое до этого явно отражалось на его лице: - Учить, осуждать меня вздумала ТЫ? – делает он ударение на последнем слове. – Ты, которая шляешься по клубам, забывая родную мать? Ты, которая крутишь мужиками направо и налево? Ты, которая чуть не легла под меня в первый же вечер? А потом держала на коротком поводке, позволяя «лизать свои руки»? Ты, которая подсидела ту же свою подругу, о которой так печешься? Амбер вздрагивает. Откуда ему знать это. Разве, что Илона пожаловалась в пылу постельных утех. Вот черт, Амбер думала, что та не знает. - Да что ты возомнил о себе? – натужно смеется она. - Да что ты знаешь обо мне, о моей жизни? Я лучше тебя в тысячи раз, добрее, ответственнее, заботливее. У меня уж точно хоть какая-то мораль осталась. И уж точно бы я не стала трусливо уползать в угол, если бы мне пришлось отвечать за свои поступки! – она практически сама верит тому, что говорит. Кастиэль хватает себя за волосы: - А что ты знаешь о моей жизни, Амбер Хелл . О том, кто я? Ты даже шанса мне не дала, не пыталась толком меня узнать – он пытается оправдываться. И это не мораль в тебе говорит, а ревность и тщеславие! Почему ты считаешь, что чем-то лучше меня? Признайся: хочешь, ревнуешь, завидуешь? Амбер отшатывается от него, глотая воздух ртом, словно задыхающаяся без воды рыба. - Ну ты и... – только и говорит она, убитая тем фактом, который вдруг осознала. Понимает, что чувствует себя так, словно это она, Амбер, лежит сейчас в больничной палате в одиночестве, думая о вырезанном из ее нутра ребенке. Словно это над ней так поиздевался Кастиэль, словно от нее равнодушно отвернулся после жарких проведенных вместе ночей. - Ты сейчас ведь с Питером? – продолжает Кастиэль. Амбер невольно вспоминает сегодняшнее утро. Питер: улыбающийся как всегда, чуть влажный и ароматный после душа, мурлыкает ей в ухо какие-то милые глупости. Чертит узоры вдоль ее изгибов, придвигается близко, проникает тягуче-медленно, а потом начинает размеренно втрахивать в матрас, не забывая покрывать ее спину легкими поцелуями. Все так, как ей нравится. Почти. Кастиэль не унимается: - И как? Я слышал новая машина, новые побрякушки каждую неделю, опять же новая должность в обход дражайшей подруги – ну еще бы, если любовничек так хочет ублажить свою сучку... На квартиру еще не насосала, дрянь? – Каса словно подменили: его ноздри начинают бешено раздуваться, он подается к ней. – Алчная. Тщеславная. Потаскушка! – Он хватает ее лицо ладонями, толкает к стене, вжимается в нее и приникает сухими, потрескавшимися губами: терзая, кусая и тут же зализывая: - Ненавижу... Почему не моя? С ума сводишь... Вспоминаю каждый день... Хочу... Хочу... Что сделала со мной... Умоляю... – шепчет он ей в губы, прижимаясь вспотевшим лбом к ее лбу. Жар пробивает Амбер, невольно ей хочется разрешить ему все, сравнить его с предыдущими любовниками, которых было не так уж и много для ее лет, превзойти его прошлых любовниц. Пока она молчит, не делает никаких движений, отталкивающих его, руки Кастиэля пробираются под ее юбку, сминают упругие ягодицы, оттягивают широкую резинку чулок. - Чулки, малышка, на тебе чулки. – стонет он. - Ты такая, ванилька... – мелкими поцелуями он спускается вдоль ее шеи, прижимается губами к пульсу, прихватывает зубами место, где шея соединяется с плечиком. Потом вдруг падает на колени, задирает подол ее юбки совсем вверх, вскидывает руки, запутавшиеся в струящейся материи, обхватывая ее грудь. – ... потрясающая... – он втягивает в себя ее запах и рычит. – Хочу... чтобы моя... никому... бешусь... ревную... Откидываясь головой к стене, ударившись почти до звезд в глазах, она ощущает, как его зубы оттягивают резинку ее кружевных трусиков, а смелый, ловкий язык проникает глубже. Движения то невесомые, то сильные, надавливающие. Он кружит, сминает, прикусывает, затягивает. Стонет, посылая к ней дразнящую вибрацию. Нежно на пределе касаний скользит языком, захватывает губами, чуть проходится кромкой зубов. Если бы он не держал ее за бедра, жадно до красных следов впиваясь пальцами, то она бы уже давно съехала по стене вниз в экстатическом изнеможении. Она сталкивается с ним глазами, когда опускает лицо, чтобы посмотреть на его темноволосую макушку. И это зрелище – коленопреклоненного мужчины, робко смотрящего на нее снизу вверх своими невозможными синими глазами... Ей просто сносит голову: от этой запретности, развратности, желанности всего того, что сейчас происходит. На миг он отрывает губы от нее, утыкается в нее носом, трется. Притягивает ее еще ближе, хотя казалось бы это уже невозможно... Амбер вдруг. Широко открывает глаза, осознавая себя, пугаясь, раздражаясь. Она толкает его коленями. Он падает назад на руки. Его волосы – сплошной темный хаос, искристые глаза и порозовевшие чувственные губы распахнуты. На его лице недоумение, почти детская обида, хотя в том, что он только что делал не было ничего детского. Воротник рубашки сбился, обнажая загорелую кожу плеча и выпирающую ямку ключицы. Его бедра раздвинуты и Амбер видит насколько он возбужден, насколько ему тесно. Ее колет сильное тяжелое жаркое желание. Но она сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладони. - Ты жалок, Кастиэль. У тебя что течка? Не можешь удержать член в штанах? – она намеренно выплевывает эти слова, чтобы охладить не только его, но и себя. Практически уговаривает себя, что он ей не нужен, недостоин ее. И именно сейчас ей вправду кажется, что она гораздо чище и достойнее его. У нее вообще последнее время такая эйфория, такая уверенность во вседозволенности. У нее есть выбор, всегда был. Она получила мужчину, которого присмотрела (даже второго прямо сейчас, если бы ей приспичило), работу... - Ты вроде не особо сопротивлялась. – хмыкает он, надевая свою маску прожженного циника. – Признайся, тебе нравится, что я делаю и как. – Он вдруг демонстративно кладет руку себе на пах, толкается в свою ладонь, сжимая ее, не моргая смотря в глаза. - А я бы понравился тебе еще больше, я знаю. – затем его тон меняется и он уже не хвастается, а словно уговаривает ее. – Больше чем кто-либо, чем Питер. - Заткнись, словно продаешь себя на базаре. И как ты смеешь сравнивать меня с собой. – Амбер смело присаживается напротив него и приближает свое лицо. - Думаю, я слишком хороша для тебя. Боюсь подцепить что-то. И я не изменщица. - Оральный секс не считается, да? А у Питера такая же точка зрения? - Только посмей! Не приближайся ко мне больше. Боже, ты дурман какой-то. Отрава. - Амбер... Я - это просто я, по крайней мере, я никого не осуждаю... -Пошел ты, Кастиэль. – она опять думает, что он наказание за ее собственное равнодушие к другим.