Круто. Ты попал

Иногда Антону бывает обидно, что строчку «в рот я ебал ваш Первый канал» придумал не он. Например, прямо сейчас. В студии «Сегодня вечером» душно, и дело даже не в отсутствии нормального кондиционирования. Фальшивые улыбки, дежурные аплодисменты, бестактное копание в чужом грязном белье — он отвык от этого лицемерия за прошедшие восемь лет. Напомаженный Малахов неимоверно бесит своим безмыльным пролезанием во все щели. — Ира, вся страна, затаив дыхание, следила за вашим с Антоном романом. А как только фабрика закончилась, вы разбежались в разные стороны. Что, личная жизнь преподнесла неожиданные сюрпризы? Антон не оправдал твоих ожиданий, когда вы остались вне поля зрения камер? Или ты сама оказалась недостаточно отзывчивой для него? Кто-то за круглым столом нервно смеется, кто-то сконфуженно покашливает. Арсений рядом чуть ли не скрипит зубами от бешенства. Антону же хочется пробить себе лоб рукой, но это больно. Ира, надо отдать ей должное, держится с достоинством. Ну, в конце концов, она уже несколько лет работает ведущей на федеральном канале, нахваталась опыта. — Нет, Андрей, дело не в этом. Просто, когда ты находишься в Доме, все воспринимается по-другому. Там была своя молодежная атмосфера, которая располагала к флирту. К тому же мы на протяжении нескольких месяцев видели только друг друга, невольно возникла привязанность, которую по юности так легко было принять за влюбленность. А на воле выяснилось, что мы с Антоном совсем разные люди, но в этом нет ничего плохого. Я с улыбкой вспоминаю то время. И в подтверждение этих слов Ира действительно ослепительно улыбается. Ее белым зубам могут позавидовать даже в Голливуде, и, если бы Антон не изучил за много лет повадки шоу-бизнеса, он и не заметил бы натянутость этой улыбки. Вообще-то он сам не понимает, почему находится сейчас на этих съемках. Когда и ему, и Арсению впервые после многолетнего молчания позвонили с Первого канала и вежливым голосом пригласили на участие в программе «Сегодня вечером», посвященной пятнадцатилетию «Фабрики звезд», его охуеванию не было пределов. После того рокового разговора в продюсерском центре, когда они вдвоем отказались подписывать контракт, на них обрушился весь всевышний гнев. Стас, конечно, назвал их неблагодарными тварями, проклял небом, Богом и землей и погнал со двора, как какой-нибудь Иван Грозный впавшего в немилость приближенного. Потом, правда, отошел, и через месяц прислал сообщение, что зла не держит и желает удачи, потому что им придется трудно. И не соврал. Руководство канала их решение восприняло куда менее эмоционально, но зато более злопамятно. Радиостанции их песни не принимали, студии звукозаписи отказывали в сотрудничестве. Нетрудно было догадаться, откуда растут ноги у такого повсеместного бойкота. В какой-то момент Антон думал, что им перекрыли все пути и шансов больше нет. Но продюсеры не учли одного — им обоим было не в новинку пробиваться с самых низов. Первые ролики в сети, которые они выложили уже в августе 2009-го, не то чтобы вызвали бешеный ажиотаж, но и не остались незамеченными. Арсений положил наиболее приглянувшиеся Антоновы стихи на музыку, и на видео они просто пели на два голоса, аккомпанируя себе на гитаре и старом Димином синтезаторе на фоне штор в съемной однушке в Купчино. Комментарии поначалу пестрели сообщениями типа «а это эти я их помню», «опять какие-то пидары из ящика» и «ЛаПоЧкИ ПуПсИкИ КаК Я СоСкУчИлАсЬ!!!!!!! 1111», но со временем те, кто пришел еще раз глянуть на знакомые лица из телека, стали пропадать. Любовь фабричных фанаток тоже оказалась непостоянной. Но потом им на смену пришли люди, которым просто понравилось то, что они слышали. И чем больше Антон и Арсений снимали такие простенькие клипы, тем быстрее увеличивалась их фан-база. Вскоре удалось собрать небольшую команду и начать давать выступления в клубах — сначала Питера, потом Москвы, а затем и других городов. Популярность росла, и теперь менеджеры и промоутеры сами стали выходить с ними на связь и предлагать сотрудничество. Денег стало больше, и появилась возможность жить на две столицы. Андеграундная тусовка Арсения и Антона сначала не приняла: клеймо «полуфабрикатов» жгло глаза. Многие считали их конъюнктурщиками, потому что они не придерживались одного стиля и экспериментировали с разными жанрами — от хип-хопа до инди. Но благосклонность музыкальных критиков и любовь публики, которая жаждала фитов, сделали свое дело, и спустя несколько лет рты захлопнулись даже у самых яростно брюзжащих скептиков. К 2015 году они выпустили три независимых альбома, дважды добились солд-аута в «Крокусе» и сами от себя охренели. Антон уже думал, что о большем мечтать невозможно, но полгода назад они основали собственный лейбл и с головой ушли в продвижение молодых артистов разных направлений. Антона охватывает ужас, когда он думает, что всего этого могло не случиться, если бы тогда, после завершения фабрики, они с Арсением струсили бы в последний момент и подписали контракты. В этом случае свобода бы наступила для них только год назад и пришлось бы все начинать с чистого листа. В общем, после стольких лет игнора со стороны Первого канала они могли вернуться туда триумфально. Вот только зачем? Никому ничего доказывать уже не хотелось. И Антон собирался просто проигнорировать тот звонок, когда Арсений неожиданно сказал: «Давай сходим». Мотивы принятия такого странного решения он так и не раскрыл, отшучиваясь про чувство ностальгии. Антон пожал плечами, но активно сопротивляться не стал — за восемь лет совместной жизни и работы он привык и не к таким арсеньевским выкрутасам. Хочется — сходим. Сейчас, конечно, жалеет о своей покладистости. Это даже встречей выпускников назвать сложно, потому что из их сезона присутствуют примерно полтора человека. Победительницу по известным причинам Малахов даже не упоминает. В середине фабричного гастрольного тура Яне надоели ночевки в разваливающихся совковых пансионатах и выступления на цирковых аренах, и она навсегда завязала с музыкой, а вскоре пропала и со светских тусовок. Судя по ее инстаграму, Яна проживает сейчас в Монако и возвращаться в Москву не спешит. Димы и Сережи тоже здесь нет. Первый сейчас в Греции вместе с семьей — записывает альбом, а второй сегодня дает концерт в Казани. Им обоим повезло — после пары лет прозябания в продюсерском центре Стаса без новых песен и с выступлениями исключительно на концертах ко Дню жестянщика они попали «под сокращение», и в связи с финансовыми проблемами Стас сам выпустил их на волю. После этого дела у обоих тоже пошли в гору. Но вообще самой счастливой сказкой их сезона Антон считает историю Вики. Она сидит прямо напротив них с Арсением, а рядом с ней — Дрон, для которого Вика стала настоящей музой и выходом из творческого кризиса. Дрон нашел себя в искусстве блатной песни, а Вику сделал королевой премии «Шансон года». Антон был бы и рад заявить, что они с Арсением — самый успешный творческий дуэт за всю историю «Фабрики звезд», но язык не поворачивается так сказать, пока есть Вика и Дрон. Пиявка-Малахов тем временем, оставив в покое Иру, переключает внимание на Арсения. Ой, это он зря. — Ну и, конечно же, вопрос, который волнует нас уже много лет. Арсений, говорят, проект «Фабрика звезд» закрылся из-за плохих рейтингов вашего сезона. Ты, как один из самых ярких его представителей, ощущаешь свою вину в смерти фабрики? Это, разумеется, пиздеж. Рейтинги у них были шикарные, каналу грех жаловаться. Лавочку прикрыли потому, что народному возмущению после явного мухлежа с финальным голосованием не было пределов. Доверия к проекту у зрителей больше не осталось. Ирония судьбы: фабрика с цифрой восемь, буквально обозначающей бесконечность, стала для формата фатальной. — Андрей, видит бог, никто так не скорбел по фабрике, как я, — Арсений даже не пытается скрывать явный сарказм, который стоит за этими словами. — С этой утратой российская музыкальная индустрия потеряла настоящий бриллиант. И мы видим последствия — сцена опустела без молодых талантов, потому что откуда им теперь взяться? Достаточно включить любой концерт на Первом канале — там одни и те же лица, никаких новых артистов. Не может же быть такого, что они существуют, но сами не стремятся участвовать в таких грандиозных мероприятиях?! Нет, в это невозможно поверить. А по поводу твоего вопроса… Если я действительно виноват в этой трагедии, то уже достаточно поплатился тем, что тоже был лишен удовольствия петь «Давай, Россия!» на этих концертах. Антон безмолвно стонет. Кажется, Арсений вошел в раж, теперь его не остановишь. Ох, аукнется им эта речь потом какой-нибудь грязной сплетней, распущенной по указке свыше. Малахов дергает частями лица в разные стороны. Похоже, действительно не ожидал отпора. Он хмыкает, но с Арсения не слезает. — Да-да… Гм… Я вижу, вы с Антоном сидите рядом. Однако сдается мне, что между вами в последнее время пробежала черная кошка. Новых релизов от вашего дуэта не слышно. Получается, без чуткого руководства старших товарищей вам все-таки не удалось сохранить рабочую атмосферу? В чем же причина этого разлада? Не поделили общий бизнес? Или один до сих пор завидует другому? Или это на самом деле вопрос куда более личного характера? — на последнем вопросе его интонация скатывается в совсем уж глумливое хихиканье. Слухи об истинном характере отношений Арсения и Антона, разумеется, ходили с самого начала. Но по факту они нигде и ни перед кем себя ни разу не выдали, а слухи — это и есть слухи. Они бы пошли и в том случае, если бы Антон Арсения любил так же страстно, как тот любит рыбу. — Видишь ли, Андрей. Я тебе так скажу, — Арсений делает огромные паузы между предложениями, и Антон буквально слышит, как тот после каждой точки проговаривает про себя «пошелнахуй», — Я действительно завидую Антону. Его спокойствию. Его уравновешенности. Его умению сохранять позитив в любой ситуации. К сожалению, я на такое не способен. Андрей. Меня легко вывести из себя. Андрей. Именно поэтому мы с Антоном столько лет держимся вместе. Он восполняет мои недостатки. Я — его. Тебе не стоит за нас переживать. Андрей. Нет никакого разлада. Распалившись, Арсений едва ли не подпрыгивает на стуле. Вот же дурак, сам ведь хотел сюда прийти. Антону хочется заземляюще положить тому руку на коленку, но со всех сторон их окружают люди. Все это, конечно, совсем не вовремя: они не виделись целую неделю, потому что Арсений только вчера вечером вернулся из Питера, где курировал съемки клипа для «Тайных» — рэп-группы из четырех девчонок, с которыми они недавно начали работать. А ведь наткнулись на них совершенно случайно на одном баттле, где те разносили соперников в клочья. Малахов тем не менее не унимается. — А как же разговоры о том, что вы оба занялись сольными проектами? Ты скажешь, что это мои выдумки? — Ну что ты, как можно. Это действительно правда. Антон сейчас сосредоточен на электронном звучании, а мне захотелось попробовать себя в чем-то этническом. Понимаешь, иногда хочется какого-то обновления. Выйти за устоявшиеся рамки. Впрочем, я с уважением отношусь к тем, кто придерживается правил. Кстати, Андрей. Поздравляю с 25-летием трудовой деятельности на Первом канале. Столько лет в одной студии! Стабильность — признак мастерства. Подумать только, четыре своих ток-шоу. И все такие разные. Такие уникальные. Просто фантастика, — договорив, Арсений максимально доброжелательно улыбается. Антон страдальчески съезжает по стулу вниз. Походу, их вообще вырежут из этого эфира.

***

Пока от Антона отцепляют микрофон, Арсений в десяти шагах от него пьет кофе и, кажется, флиртует с Темниковой. Антон уже давно не ревнует в таких ситуациях — уровень доверия и самооценка у него росли пропорционально. К тому же иногда Арсений это делает специально, чтобы вывести его на эмоцию. В таких случаях Антон играет в поддавки. Это бывает весело. — Арсений Сергеевич, Антон Андреевич, если вы закончили, я готова вас проводить, — напоминает о своем присутствии девушка-администратор совершенно замученного вида, которая привела их в студию и из нее же должна вывести. Антон до сих пор не может привыкнуть к своему статусу и этим вот «Андреевичам» от персонала. Вы о чем, ему же только двадцать девять. Он позавчера ел пельмени, выдавливая кетчуп себе прямо в рот из бутылки. Арсений выбрасывает смятый стаканчик в урну. Они быстро прощаются с другими бывшими фабрикантами и покидают помещение. Антон надеется, что Малахов в длинных коридорах Останкино им еще раз не повстречается. Девушка, у которой на бейджике написано «Настя», хмурится, поглядывая в смартфон, когда они подходят к лифту. — Я прошу прощения, вызванное такси задерживается. Мне ужасно неудобно, хотите, вернемся назад, в комнату отдыха? — О, нет, в этом нет нужды, — быстро говорит Арсений. — Анастасия, вы не могли бы отменить вызов? Мне как раз написал мой друг, он работает в дирекции развлекательного вещания. Так вот, он только что освободился и готов нас подвезти. Спасибо вам за заботу, дальше мы сами. У Антона брови сами собой ползут вверх. Что за друг такой очень кстати случился? Он было открывает рот, чтобы спросить, когда Арсений незаметно для девушки несильно щипает его за запястье. Мол, не лезь. — Эээ, — Настя явно сбита с толку не меньше Антона. — Но я должна провести вас к выходу… — Да что вы, мы оба знаем АСК-1 как свои пять пальцев. Не заблудимся. Да я же вижу, у вас и без нас дел по горло. Конечно, она не имеет права их оставлять без присмотра. Да, маловероятно, что известные музыканты попытаются вынести за пазухой оборудование или выкрасть сценарий, но правила есть правила. Здесь всё, как на экскурсии. Но то ли эта девушка — совсем еще зеленая стажерка, то ли реально заебалась, но очередное всплывающее на экране ее телефона уведомление выводит ее из сомнений. Она еще раз извиняется, оставляет Арсению свой номер на тот случай, если они все же потеряются, и убегает, на ходу набирая какое-то сообщение. — Что ты задумал, Арс? — спрашивает Антон, когда перед ними открываются двери лифта, выпуская толпу народа. Арсений качает головой и тянет его в сторону лестниц. Как только они оказываются на пустынной клетке, Арсений выпускает рукав рубашки Антона, поворачивается к нему и очень серьезно спрашивает: — Ты меня сильно любишь? — Очень, — отвечает Антон без колебаний и тут же прикусывает язык. Он попадается на эту удочку постоянно. После того, как Арсений задал этот вопрос в последний раз, Антон обнаружил себя обливающимся по́том кверху жопой в попытке залезть на Фудзияму, пока Арсений кричал ему что-то подбадривающее и делал селфи. — Блядь, Арс, сейчас ты меня попросишь о чем-то ужасном. Если что, помогать убивать Малахова я не буду. Ты сам виноват. — Не бойся, все гораздо проще. Ты не пожалеешь. Пойдем-ка сначала в сортир. И он действительно отводит Антона в туалет, где заставляет тщательно вымыть руки, и не отвечает ни на один из его вопросов. Потом опять хватает за руку и тащит обратно на лестницу, вниз по ступенькам. Антон не считает этажи, но в определенный момент Арсений сворачивает в коридор, бежит к переходу, потом ныряет в новый коридор, и снова, и снова. По пути на них несколько раз оглядываются, но остановить никто не пытается — видимо, со стороны их спешка кажется рабочей и внушает уважение. Наконец Арсений открывает очередную дверь, и они оказываются в полутемном и пустынном корпусе. Здесь он все-таки замедляет шаг, но все равно упорно ведет Антона вперед по цеху. — Мы где? — спрашивает Антон и чихает от пыли. — Будь здоров. Теперь здесь складские помещения. — А раньше что было? Погоди-ка… — Антон останавливается посреди коридора как вкопанный. — Еб твою мать, это же наш павильон! — Умничка, узнал, — кивает Арсений и толкает дверь, рядом с которой висит знакомая синяя табличка с номером 2.79. — Ффух, повезло. Я боялся, что будет закрыто. Они оказываются в студии, где восемь лет назад впервые выступили вдвоем на публику. Сейчас здесь ни души и абсолютно темно, поэтому приходится включить фонарики на телефонах. Декорации разобраны, и ничего не напоминает о том, что когда-то в этом помещении снимались отчетные концерты «Фабрики звезд». Повсюду стоит реквизит из разных шоу, оборудование, ящики и мешки. Пару раз Антон чуть было не падает, споткнувшись о какой-то хлам. Тем не менее в неузнаваемом пространстве он ориентируется хорошо и быстро вспоминает: вот здесь была сцена, вот тут зрительный зал, вот тут пятачок, на котором стояла Яна. Арсений останавливается на том месте, где были ступени, на которых во время концертов сидели фабриканты, и поворачивается к Антону лицом. — И что это значит, Арс? Ты решил на сегодня выполнить ностальгическую программу-максимум и поэтому притащил меня сюда? — Я притащил тебя сюда, чтобы ты исполнил мою мечту, — фонарный луч нечетко выхватывает лицо Арсения, и Антон не может разобрать его эмоций, но чувствует нервную дрожь стоящего совсем близко тела. — Я хочу заняться любовью на этой сцене. Антон чуть не роняет телефон. Ему не приходит в голову переспрашивать глупости вроде «Ты шутишь? Ты издеваешься?», потому что этот тон ему хорошо знаком — твердый, но беспокойный, и, если Арсений так говорит, значит, он абсолютно серьезен. — Да ведь теперь это даже не сцена, — лепечет Антон, игнорируя тот факт, что живот моментально лизнула волна возбуждения. — Ну мы-то с тобой знаем, что она здесь была, — Арсений выключает свет на своем телефоне, убирает его, подходит еще ближе и проделывает ту же процедуру с айфоном Антона. Помещение погружается в полнейший мрак. Антон моргает несколько раз, выжидая, пока глаза привыкнут. А до того момента все, на что он может ориентироваться, — дыхание Арсения, тепло Арсения, запах Арсения. В принципе, ничем не отличается от обычной жизни. — Дверь же не закрыта, — для проформы вяло продолжает сопротивляться Антон, хотя его пальцы уже нашарили в темноте пряжку арсеньевского ремня. — В этом и смысл, — Арсений коротко, как ящерица, лижет щеку Антона, и у того вырывается сдавленное «ох». — Но, если ты волнуешься, я узнавал: это место сейчас не пользуется популярностью. Ну же, Антон. Ты ведь сказал, что меня любишь. — Используешь меня, — с укоризной шепчет Антон, склоняясь интуитивно к лицу напротив. — И не испытываю ни малейшей вины по поводу того, что наслаждаюсь этим. У Арсения губы чуть дрожат, но улыбаются и с готовностью раскрываются Антону навстречу — так привычно, так изученно, и он знает, что, если обхватит его лицо ладонями, то почувствует ямочки на щеках под большими пальцами. Миллион раз они проходили по этой траектории — и все равно никогда не надоедает возвращаться на нее. Когда Антон открывает глаза, они уже достаточно хорошо различают в темноте, и он видит, как хулигански поблескивают белки глаз Арсения. Он тянет Антона дальше, туда, где раньше был центр сцены, а сейчас стоят несколько громадных кофров. — Не на колесиках. Шик, — комментирует Арсений, толкнув несколько раз ящик и убедившись, что тот не шевелится. — Хотя антисанитария жуткая. Он вновь достает оба телефона, включает фонарики и кладет их на пол на небольшом расстоянии по бокам от кофра. Теперь и правда создается ощущение, что они на концерте. Арсений лезет в карманы своего кардигана, и выясняется, что тот у него многофункциональный, как жилет Вассермана. Антон в шоке наблюдает, как из одного кармана он достает бумагу, а из другого — пластик и фольгу. — Так ты это заранее спланировал?! — ахает Антон. — Это не спонтанное желание? — Я же сказал: это моя мечта. Не «Грэмми», да, знаю, не шути. Уже много лет безумно хотелось осквернить этот храм телевидения. А тут такая шикарная возможность представилась, — Арсений вкладывает лубрикант и презерватив Антону в ладонь, открывает пачку салфеток и начинает вытирать пыльную поверхность кофра. Антон недоуменно пялится на преподнесенные ему дары. Намек понять несложно: Арсений явно хочет, чтобы доминирующее положение занял Антон, но он озадачен. Вчера вечером после долгожданного воссоединения у них был секс, и Антон был снизу. Ну, то есть, в плане положения в пространстве он был сверху, но в плане положения члена в жопе он был снизу. Ну и, так сказать, какой смысл начинать разнашивать новую пару кроссовок, если только что разносил предыдущую? Арсений тем временем, протерев руки, выкидывает грязные салфетки в сторону, снимает кардиган и накидывает его на кофр, а сам усаживается сверху, раздвигая ноги, будто выписывает Антону ангажемент. Антон не дурак, Антон становится между этих ног, Антон кладет ладони на эти бедра. — Ты уверен, что нам не нужно поменяться? — Уверен, мечта же. Хочу, чтобы все было так, как я фантазировал, — осознание того, что Арсений визуализировал себе всякие непотребства в их исполнении в самом центре Останкино, распаляет почище лошадиной дозы виагры. — Знаешь, не повезло выиграть фабрику, пусть хоть здесь желание исполнится. Все, хватит болтать, ты не представляешь себе, как я тебя хочу. Антон бы мог поныть, что Арсений не его хочет, а выебать систему, но зачем тратить силы на это лицемерие, если у самого едва ли не пар из ушей идет от предвкушения. Поэтому он опять целует Арсения, запускает указательные пальцы под пояс брюк, чувствует, как бьется горячим его кожа, и ведет выше, оглаживает круговыми движениями живот, задирая ткань футболки. — Раздеваться не будем, тут одежду некуда девать, — осаживает его Арсений, впрочем, не сопротивляясь прикосновениям. Он подается навстречу, вздрагивает и хватает жестко за волосы, когда Антон трогает губами его вставшие под футболкой соски, ласкает рукой через ширинку. Подбородок у Арсения немного колючий, но Антону нравится до безумия, и, когда он оказывается под пальцами, губами, языком, по шее сзади крадутся мурашки. — Давай-ка лучше вот так, — говорит Антон, выпрямляясь и нехотя отрываясь от чужой кожи. Арсений почти течет между его пальцев и, кажется, отзывается на все движения совершенно бессознательно, по наитию. Антон меняет их местами, прислоняясь бедрами к жесткому краю кофра, и ежится, когда в задницу больно впивается тюбик, перекочевавший пока ему в карман. Арсений стекает обратно ему в объятия, утыкаясь носом в щеку и опаляя подбородок сбившимся дыханием. Антон трет ребром ладони шов, соединяющий штанины сзади, прихватывает зубами тоненький ободок ушка. Арсений отзывается высоким звуком и ответным кусанием. Он расстегивает рубашку Антона, нетерпеливо ныряя ладонями за ворот и царапая ногтями кожу на каждой пройденной пуговице. Внутри у Антона все сжимается, но не от боли или нервов, а от избытка всего: ощущений, эмоций, духоты. Чувств. Антон не выдерживает первым: выдергивает ремень из шлевок брюк Арсения, расстегивает заедающую, как назло, молнию. Ткань сопротивляется его пальцам, не спешит слезать с покатых бедер, но Антон настойчивее и сильнее. Он удерживает Арсения за талию, пока тот переступает, выдергивая одну ногу из штанины и трусов, и те сваливаются комком у них под ногами. Антон с наслаждением ведет зигзагообразно пальцами вверх от колена до ягодицы, поддевая волоски, и, наконец, заводит руку Арсению за спину. Он нежно гладит ладонью сзади, не надавливая, и Арсений, издав горлом капризный звук, намекающе тычется ему в руку. Антону самому уже невтерпеж, и на очередном движении сверху вниз он укладывает ладонь вертикально, ныряет средним пальцем в ложбинку. И останавливается во всех действиях, когда тот спотыкается о нежданное препятствие. — Серьезно, Арс? — Антон отодвигает его голову от себя, заглядывая в лицо, как будто в этом слабом свете может что-то различить. Зато его пальцу хватает одного прикосновения, чтобы понять. — Пробка? Арсений что-то невнятно мычит и продолжает тереться задницей о его руку. — Блядь, — до Антона доходит, — ты же сидел с нею прямо на съемках, да?! Поэтому ты так ерзал, а не от злости? — Возбуждает, да? — выдыхает Арсений ему в губы. Еще как. Если Антон ответит «нет», у него нос вырастет на полметра. Он обреченно стонет, притягивает Арсения обратно, а пальцами поддевает силиконовое основание, потихоньку начиная двигать пробку на себя, и ловит губами реакции Арсения. Антон не видит, но представляет, что зрачки у того расширяются синхронно с тем, как пробка, выскальзывая наружу, в самом широком по диаметру сечении раскрывает его. Антон вытаскивает игрушку и за неимением других вариантов (ну не на пол же ее бросать) небрежно вытирает о штанину, пихает в задний карман. Пока Антон занимается тем, чтобы обработать пальцы, Арсения вдруг прорывает на попиздеть. — Знаешь, я ведь не знал, удастся ли провернуть все наилучшим образом: вдруг не получится сбежать, вдруг нас поймают, вдруг дверь будет закрытаа-ах… Поэтому и принес ее с собой. В себе, то есть. Думал, на крайний случай, это будет моим личным «фак ю» в сторону канала. Но все вышло еще лучше. Получилось разделить этот момент с тобой. Да хватит кружить там вокруг, я щас взвою, засунь их уже внутрь! Блядь, ты бы знал, как давно я об этом думал… Кажется, в первый раз представил себе все это еще в Доме, на финальной неделе. Антон… Вообразил, как ты трахаешь меня прямо на этом месте под нашу первую песню. На сцене, которая почти и не видала хорошей музыки. И у меня чуть было не встал прямо на репетиции… Да-да, вот так, глубже… Конечно, в моем воображении тут все еще стояли декорации, горели прожекторы, но сейчас я понимаю, что это не главное. Помнишь, как в фильме: важно, не как едешь, а… мммм… Правее, Антон… Чуть ниже… Да! Вот сюдааа-ах… ааа с кем едешь. А ты, дурак, сказал, что я тебя использую. Как будто это все только ради мести! Это же часть нашей с тобой истории. Я бы ни с кем, ааах, кроме тебя, на это не пошел. Мгм, согни их, вот так… Да и никто, кроме тебя, не понял бы замысла. И все мои желания всегда были сосредоточены только на тебеее… Блядь, как же хорошо… Ты чувствуешь? Чувствуешь? Как я раскрываюсь для тебя? Как все внутри меня тебя хочет? Какой скользкий стал край твоей рубашки из-за меня? Блядь… Как я люблю твои пальцы… Как я люблю тебя… Антон, пожалуйста, третий, умоляю! Да… да… да… Все-таки хорошо. Что мы. Не выиграли. Фабрику. Тогда. У нас бы. Никогда. Не хватило. Духу. На все. Это. Боже. Еще. Антон. Антон. Антон. Еще. Еще. Мгммм… Антон не особо соображает: это он подстраивает движения руки под ритм, с которым из Арсения вырываются слова, или наоборот. Когда его речь окончательно распадается на отдельные нечленораздельные слоги, а сам он беспомощно трется о подставленное бедро, с Антона уже сходит седьмой пот от напряжения в мышцах и сводящего судорогой возбуждения. У Арсения, видимо, в прямом смысле подкашиваются ноги, или он неудачно наступает на обвивающие одну щиколотку брюки, но, так или иначе, скользит подошвами назад по пыльному полу, проезжаясь грудью и членом по телу Антона и от этого резко и до упора насаживаясь на пальцы. Он почти что кричит, и Антон сначала пугается, что сделал больно, но тут же осознает: стон слишком высокий для болезненного. Антон с трудом собирает в охапку чужое потяжелевшее тело (у самого-то руки трепыхаются) и осторожно выбирается из-под него. Арсений с измученным стоном ложится грудью на кофр. — Арс, Арс… Пожалуйста, выпрями руки. Арсений делает какое-то нечеловеческое усилие и следует указанию, хотя локти у него опасно дрожат. Антон расстегивает собственные джинсы и едва не воет от облегчения, вытащив уже мокрый член наружу. Чертыхается, потому что упаковка презерватива ему, естественно, не поддается и он не видит, где нужно рвать. Арсений перед ним расставляет ноги шире и прогибается, и из-за этого у Антона вообще все валится из рук. Наконец, справившись, он не удерживается и ведет ладонью вверх от поясницы Арсения до лопаток, собирая складками ткань влажной футболки. Спина узкой полоской белеет в темноте. Антон опускается на нее поцелуями, по памяти выискивая родинки. Для этого ему свет не нужен. Он может читать тело Арсения вслепую, как шрифт Брайля. Под легкими касаниями того ведет еще больше, его позвоночник вырисовывает кривую в пространстве, и Антон кладет тяжелую руку тому на живот, притягивая ближе. У Арсения течет по бедру, и Антон сначала скользко проезжается по нему членом, не попадая в промежность. А потом делает первый тягучий толчок, и дыхание его, как всегда — всегда! — прерывается, когда нервных окончаний касается гладкое, горячее, пульсирующее. Локти Арсения трясутся, как осинки, но удерживают вес. Антон просовывает руки под его корпусом, упираясь ладонями в край ящика так, чтобы его мизинцы касались больших пальцев партнера, и начинает двигаться. Он уже знает, что все закончится быстро и для него, и для Арсения, но быстро не значит без удовольствия. Беспощадный деним наверняка царапает уязвимую кожу, но Арсений не жалуется, а Антон кайфует от мысли, что, за исключением расстегнутых рубашки и ширинки, сам полностью одет, в то время как его парень обнажен от плеч и до щиколоток. Стоны Арсения громкие. Чересчур громкие. Антон и сам не сдерживается. Если кому-то все-таки взбредет в голову прогуляться на склад, то прикрытая дверь не скроет устроенного ими шума. Да и чмокающие и шлепающие звуки не дают простора воображению. Если их застукают, это будет пиздец. Пиздец, как горячо. Звезды сюда не полезут (если только они не настолько отбитые, как Антон с Арсением, а они все не настолько отбитые), а у Антона найдется достаточно денег, чтобы заткнуть рот обычным сотрудникам. Да и кто поверит слухам, что известные на всю страну музыканты забрались на склад Останкино, чтобы поебаться среди клубов пыли? Не смешите. Толчки становятся чаще, и дыхание Антона превращается в шипящий свист. Арсений, видимо, пытаясь найти лучший угол, все-таки ложится на кофр, цепляясь пальцами за дальний край, и приподнимает таз. Антон напоследок целует взмокший загривок и выпрямляется, раздвигает ладонями ягодицы так, что натягивается кожа, и вбивается, что есть сил. Арсений под ним охает и хнычет, и оставшаяся в живых бесстыжая часть сознания Антона подсказывает ему, что он мог бы записать целый альбом из этих волшебных звуков для личной коллекции. Потом его мысль идет дальше, и он представляет, что, если записать, обработать и вставить в трек вторым планом стон Арсения, его услышат все, но никто не догадается, что это Антон поспособствовал его возникновению. И, наверное, сегодня его слишком клинит на скандальности, потому что эта фантазия бьет исподтишка под дых и толкает его в оргазм. Антон аритмично дергается внутри тихо всхлипывающего Арсения еще несколько раз и со вздохом опускается на его распластанное по кофру тело. Спустя сколько-то там секунд Антона колет в ребра совесть, и он со стыдом думает, что был слишком эгоистичен, но, опустив стеснительно руку Арсению между ног, выдыхает с облегчением. Оба справились. — Ты как? — сипит Антон. С таким голосом он мог бы вместо Джигарханяна озвучивать волка в «Жил-был пес», и он не особенно рассчитывает, что Арсений его поймет. — Твоими молитвами, — загнанно выдыхает тот и приподнимается, вынуждая Антона отлипнуть от его спины. — Охуеть, Шаст. Именно так я себе это и представлял. Даже менее ярко. Ты попал прямо в яблочко. — Я предпочитаю называть ее персиком, — Антон успевает мазнуть на прощание ладонью по чужой заднице до того, как на нее натягивают трусы. Они с кряхтением оправляют на себе одежду, подбирают айфоны и пытаются мало-мальски скрыть наведенный беспорядок. Антон беспомощно смотрит на полный презерватив в руке. Бросать его тут — фу, но и убирать в карман, ехать с ним в такси тоже как-то не по-православному. — Ну что, — самодовольно произносит Арсений, закончив приглаживать волосы. Антон не говорит ему, что на макушке вихор стоит дыбом. — Спустя восемь лет отношений я еще способен тебя удивить? — Ты меня каждый день удивляешь. А я тебя, и не спорь. — Не буду. Но признай, такая идея тебе в голову не приходила. — Ну… — Антон смущенно возит носком по полу. — Прямо такая — нет. Но вообще я иногда задумывался, что можно было бы вернуться на Дмитровское, туда, где был Дом… Понимаешь? Арсений растерянно хлопает длинными ресницами. — Там сейчас вроде супермаркет, везде камеры наблюдения… — Ну, значит, в этом плане ничего не поменялось. Атмосфера знакомая. Можем что-нибудь придумать. Если захочешь, конечно. Арсений продолжает пялиться на него еще с десяток секунд, потом подходит ближе, поверженно вздыхает и бодает носом подбородок. — Ладно, — говорит Арсений. — Ладно. — Ладно, — подтверждает Антон.