***
Продолжая плыть по течению, Антон всё чаще задаётся вопросом, зачем он это делает. Он прекрасно понимает своё положение и понимает, что это, наверное, именно то, к чему он так стремился, когда возвращался в Москву. Он хотел вернуть себе Лёшу — он получил обратно его расположение, но не совсем так, как надеялся. Понятно, что Сашу в один миг никто бросать не собирался и не собирается, однако дни идут, ничего не меняется, а Антон не спрашивает и не торопит, потому что знает, что не имеет на это никакого права. Надо радоваться тому, что есть, пусть этого и кажется совсем мало. По-прежнему открыт вопрос с Федей. Тот ждёт и, кажется, собирается ждать хоть до конца дней, потому что умудрился всерьёз влюбиться в Антона, и тому от этого нисколько не легче. Приятно, конечно, что ты кому-то нужен не из-за желания получить более-менее регулярный секс, а из-за каких-то чувств, только Антон считает это нечестным по отношению к Феде. Он ведь ни в чём не виноват, чтобы получать неопределённые ответы и бесконечное ожидание. И тем не менее, с ним рядом слишком хорошо и будто бы совершенно правильно, поэтому Антон не спешит говорить Феде, что у них ничего не выйдет. Книга совсем не пишется. Антон чувствует странное отсутствие мыслей каждый раз, стоит открыть документ на рабочем столе. При этом, он прекрасно знает, каким должен быть сюжет, что сделают герои, и чем всё кончится. Он не может это написать. Слова не выстраиваются так легко, как было в первых главах, всё, что получается, выглядит убого и больше раздражает. Антон стирает к чёрту целые страницы текста и растекается по столу, роняя голову на согнутый локоть. Возможно, надо отдохнуть и на какое-то время забыть о книге, вдруг тогда мысли придут сами в какой-нибудь неожиданный момент. Возможно, стоит продолжать сидеть и сверлить взглядом экран с утра до прихода Лёши, потому что это единственное время, когда у Антона есть шанс спокойно и в одиночестве провести время со своей идеей. Как и раньше, Лёше любопытно, что Антон пишет, и он хочет знать весь сюжет в деталях, но, тоже как и раньше, получает стандартный ответ: «Увидишь, когда она выйдет». И Антон совсем не уверен, что его книга когда-то выйдет, даже если он её допишет. Его уже столько раз посылали далеко и надолго с такой идеей, хотя в ней нет ничего предосудительного, он и раньше выпускал романы, где в центре или на втором плане стояли отношения между людьми одного пола. Почему-то это издательства не смущало. Может быть, дело в том, что тогда действие крутилось вокруг одной такой пары, а сейчас их будет несколько. В любом случае, Антону никогда не объясняли, в чём причина очередного отказа, просто ставили перед фактом, что такое печатать не будут. Что «такое»? Вполне вероятно, что это настолько глупая деталь, которую Антон спокойно может переделать, не портя свою задумку, но, видимо, он никогда не узнает правды. Несмотря на все трудности с любимым делом, которому Антон продал душу и сердце, присутствие Лёши немного успокаивает и даёт надежду, что не всё потеряно. Антон действительно старается вникать в его рассказы о работе, хотя не слишком хорошо представляет, как устроена Лёшина компания, чем Лёша вообще должен заниматься, но зато прекрасно чувствует, что брат стоит на пороге старой проблемы. Лёша слишком увлекается. Если его что-то интересует, он готов отдать этому всё, даже если разрушит то, что до этого долго и тщательно выстраивал. Когда-то он был настолько сильно влюблён в своего брата, что глазом не моргнул, уходя из родительского дома вместе с ним. Для Лёши это был единственный верный поступок на тот момент, ибо он не представлял, как можно выйти из ситуации по-другому. С тех пор ни он, ни родители ни разу не позвонили друг другу, чтобы хотя бы поздравить с праздниками. Лёша вычеркнул из своей жизни семью, потому что это мешало его увлечению. Он ни о чём не жалел и не жалеет. По той же причине Лёша не смог найти себе приятелей в университете. Его интересовал Антон, и, выбирая между тусовками с одногруппниками во имя поддержания хорошего микроклимата в группе и вечером рядом с братом, Лёша всегда, абсолютно всегда, выбирал второе. Плевать на связи, на взаимоотношения, когда рядом есть центр твоего мира. Потом Лёша увлёкся работой. Не совсем по своему желанию, но и в неё он смог влюбиться не менее сильно. Мало кто на его месте, придя в отдел стажёром на последнем курсе магистратуры, смог бы за пару лет стать начальником этого же отдела. А Лёша смог, потому что работа занимала все его мысли, он думал о ней дома и по дороге, за завтраком, обедом и ужином, пока чистил зубы и между чтением книг Антона. Книгами он тоже увлёкся. Так, что начал забывать о придуманном собой же правиле хорошего начальника — надо быть в курсе всего, что происходит с твоими сотрудниками. Лёша упустил какие-то важные события их жизни, переложив их на плечи Оксаны, и это теперь даёт знать о себе, когда Лёша просто не понимает, о чём говорит ему секретарша. И её он тоже упустил, потому что сюжеты взаимоотношений выдуманных персонажей его интересовали куда больше, чем переживания самого близкого к себе сотрудника в отделе. Доверие между ним и Оксаной сохраняется лишь по её собственной инициативе, продиктованной отнюдь не пониманием души начальника. Затем появился Саша. И вот тут Лёшина жизненная формула дала сбой, поскольку ему следовало бы увлечься и парнем, позабыв о работе, но та всё же смогла перетянуть на себя внимание. Возможно, потому что Сашу Лёша полюбил совсем не из-за истинных чувств, а спроецировав на него то, в чём нуждался больше всего. Тогда Лёше нужно было совсем немного, буквально просто чьё-то присутствие рядом время от времени, но Саша оказался кое-чем большим, как минимум, из-за своего имени. Вдруг возвращается Антон, смешивает все карты и планы, врывается чем-то давно знакомым и заставляет Лёшу вновь увлечься собой. Всё начинается с отчёта, который Лёша не сдаёт вовремя, а потом запутывается ещё сильнее, потому что майские праздники, которые генеральный дал Лёше в качестве времени на разбирательства с личными проблемами, эти проблемы только увеличили. Теперь у Лёши и Антон, и Саша, и работа. Работа существенно проигрывает двум любовным интересам, где один на всю жизнь, до самого края, а другой слишком непросто забыть и откинуть в сторону. Лёша не успевает, Лёша путается в бумагах и контрактах, он опаздывает на совещания, потому что забывает про них, хотя и стал отмечать в календаре, даже попросил Оксану напоминать ему дополнительно накануне. Она напоминает перед концом рабочего дня, а потом Лёша приезжает домой, видит Антона, готовящего ужин, и напрочь забывает обо всём. Возможно, даже собственное имя в этот момент вылетает у него из головы. Утром он не хочет уезжать на целый день, ему стоит огромных усилий разомкнуть объятия с Антоном и разорвать стотысячный поцелуй за первые пару часов после пробуждения. На работе Лёша думает только о том, чтобы поскорее можно было сесть в машину и вернуться домой, к любимому человеку, а когда Лёша понимает, что сегодня понедельник или четверг, и ему надо отсидеть занятие с Федей, то расстраивается ещё сильнее. Он и не думал, что свободного времени в его жизни так мало. А потом появляются сообщения от Саши или сам Саша в его кабинете, который спрашивает, почему Лёша эти сообщения игнорирует. Лёше приходится показывать на завал на своём рабочем столе, убеждать парня, что он работает не покладая рук и до выходных точно не решит все задачи. В выходные Лёше всё-таки хватает ума позвонить Саше и пригласить его куда-нибудь. — Лучше бы тебе хватило ума с ним расстаться, — ворчит себе под нос Антон, качая головой. — Я обязательно сделаю это, просто не сейчас, — твердит Лёша, обнимая и ведя носом по шее. — Ну да, ещё через пару-тройку лет. Слава богу, Саша не девушка, а то вы бы ещё поженились. — Но у тебя ведь был план даже на такой случай. — Совсем дрянью меня считаешь? — Нет, — по глазам Лёши видно, что он не совсем уверен. Сам не так давно кричал об этом на каждом углу, сделал из собственного брата не пойми кого, чтобы лишний раз себя убедить и больше никогда в него не влюбляться. Убедил, видимо, плохо, но сейчас Лёше откровенно всё равно. — Во всяком случае, я не лучше. Теперь. — А дряни должны держаться вместе, — усмехается Антон. До конца мая они не поднимают этот вопрос снова, но он витает в воздухе постоянно, чем бы ни занимались. А потом наступает вечер двадцать девятого мая, когда Лёша, переведя дыхание, сильнее жмётся к Антону и заглядывает ему в глаза. — Тош, мне надо сказать тебе кое-что важное, — говорит так тихо, словно хочет озвучить самую большую тайну в мире. — Ты можешь завтра куда-нибудь уйти на весь день? — В смысле? — У Саши завтра день рождения, я хочу пригласить его сюда. Понимаешь? Я знаю, что это неудобно, что тебе не нравится, но переночевать тебе тоже придётся где-то в другом месте. Антону действительно хочется возмутиться, сказать, что он решительно против, что он имеет полное право находиться в этой квартире, когда ему угодно, и он не собирается искать себе пристанище на ночь в городе, где у него никого нет, кроме Лёши. Куда он пойдёт? Будет сидеть до самого утра в каком-нибудь баре, а потом бесцельно шататься по улицам? Или ему надо с кем-то познакомиться, чтобы к кому-то поехать и переночевать там? Более того, какого чёрта Лёша вообще собрался приводить Сашу сюда, если всё обещает с ним расстаться. Это вызывает раздражение сильнее всего, потому что Антону начинает надоедать состояние неопределённости, в котором ему приходится находиться. Он не хочет больше делить Лёшу с каким-то там Сашей, свалившемся на голову брату ни с того, ни с сего. Почему Лёша думает, что Антон согласен рассматривать на себе следы от его поцелуев и знать, что некий Саша с улицы тоже может ходить с такими же? Получается, Саша имеет право слушать, как Лёша стонет его имя, так же, как и Антон? Ага, конечно! Слишком много чести этому Саше! — Тош, — зовёт Лёша, и Антон только вздыхает вымученно, возводя глаза к потолку. — Ты не мог найти лучшего времени для этой новости? Почему именно сейчас? Подождал бы хоть до утра, а там выставляй меня, куда хочешь. — Я вспомнил, когда тем более было бы странно об этом говорить, — в самом деле, очень тяжело задавать вопросы, одновременно делая своему брату минет. — И ещё, Тош, тут такое дело... Не знаю, мы можем поговорить об этом, как братья, правда? В общем, что мне делать, если, вернее, когда мы с Сашей... — Тебе лекцию прочитать? — до Антона не сразу доходит, в чём проблема. Он всегда был уверен, что к двадцати семи годам жизни надо иметь хотя бы теоретическое представление о сексе в любых позициях и позах. Мало ли когда пригодится. Однако Лёша никогда не думал, что однажды ему придётся быть сверху, и этот момент его очень беспокоит. — Дай мне пару минут, чтобы сформулировать. Это, наверное, самый абсурдный разговор, который мог бы произойти в жизни Антона. Во всяком случае, в его положении, в его обстоятельствах и при том, что они с Лëшей вряд ли могут обсуждать что-то исключительно как братья.***
Самый настоящий абсурд начинается следующим утром, когда Лëша уже около двенадцати просит Антона уйти. Видите ли, ему надо убрать квартиру перед тем, как они с Сашей сегодня встретятся. И Антон прекрасно улавливает подтекст, что убрать надо вовсе не квартиру, а ощущение присутствия в ней самого Антона. Конечно, вряд ли Саша будет в восторге от мятого постельного белья, которое было постелено только вчера, чужой одежды за пределами положенной для неë комнаты и даже, вероятно, собрания книг над кроватью. Пусть Саша, возможно, и не знает, кем написаны эти книги. — И во сколько я могу теперь здесь появиться? Могу ли вообще? Вдруг твой Саша захочет тут остаться жить, — раздражëнно спрашивает Антон, собираясь в коридоре. Ему ещё надо придумать, чем занять себя на весь день, пока не придëт пора проводить где-то ночь. Идей у Антона никаких, хотя он мог бы этим озаботиться накануне, а не просто уснуть с глупой надеждой, что утром всё будет, как раньше, а не вот так. — Я позвоню тебе, хорошо? Не думаю, что Саша задержится. Завтра, конечно, воскресенье, но... — Лëша подаëт Антону ключи с тумбочки. — Тош, я понимаю, что ты злишься. — Злюсь? О нет, я не злюсь, — фыркает Антон. — Я всего лишь хочу свернуть шею твоему Саше. Это, кажется, называется ненавистью, а не злостью. — Я могу что-то сделать? — Не догадываешься? — единственное, что Лëша действительно может, — бросить Сашу сегодня же. Да, это будет жестоко, учитывая, что у того, вроде как, день рождения, но Антону глубоко наплевать на чувства Саши. У Лëши самый виноватый вид на свете, он осторожно приближается к брату, чтобы поцеловать на прощание хотя бы в щëку. Антон ставит между ними ладонь, вопросительно смотря на Лëшу. Неужели тот думает, что Антон позволит им ещё целоваться в коридоре? Пусть целует своего любимого Сашу. Первые пару часов Антон действительно просто шатается по району, засунув руки в карманы джинс и стараясь унять клокочущий внутри гнев. Он с большим усилием справляется с желанием пнуть маленький заборчик, огораживающий какую-то клумбу около одного из домов неподалёку. Потом Антон также сдерживает себя, чтобы не наорать на каких-то парней, чей футбольный мяч практически прилетает ему в голову. Судьбу должна благодарить и непонятная старушка, решившая обвинить Антона в том, что он еë чуть не снëс с дороги, потому что совсем не смотрит, куда идëт. Много кому из жителей столицы сегодня откровенно повезло, потому что Антон не хотел срывать злость на тех, кто совсем не виноват в случившемся. Удивительно, сколько в нëм, оказывается, силы и самообладания. Однажды на это обратил внимание ещё тот самый приятель из Петербурга. Он вообще много на что обращал внимание, и если бы Антон мог вернуть время назад, то сейчас он точно выбрал бы вариант остаться с ним и его мечтой об Испании. Не придумав ничего лучше для собственного успокоения, Антон решает заехать в тот бар, где они сидели с Федей на первом свидании. Впрочем, добравшись до Марьиной Рощи, Антон понимает, что почти достиг своего любимого состояния, когда уже наплевать на всë, но, тем не менее, он уже поставил себе цель напиться, а Антон очень целеустремлëнный. Бармен за стойкой странно на него поглядывает, что неудивительно. Обычно люди не начинают пить так рано в таком количестве, а ждут ночи. Честно говоря, какое-то идиотское правило. Что мешает пить, когда хочется? Антон именно об этом и думает, заказывая ещë одну порцию текилы. Рядом с ним сидит девушка, уже минут пятнадцать болтающая по телефону со своей подругой. Она пересказывает той историю нового неудачного свидания и жалуется, что потеряла всякую надежду обратить на себя внимание мужчин. Антон усмехается, думая, почему именно в барах люди всегда предпочитают осуждать свои неудачи в личной жизни. На условной остановке общественного транспорта девушка вряд ли начала бы этот разговор. Смотря на девушку с телефоном, Антону приходит в голову гениальная, как ему кажется, идея. Он неожиданно обращается к бармену с вопросом, насколько сильно видно, что он много выпил. Бармен оказывается человеком на редкость некоммуникабельным, не умеющим поддерживать клиентов в их начинаниях, поэтому только разводит руками, мол, ну, я же знаю, сколько вы выпили. За такой ответ он вполне логично получает осуждающий взгляд Антона, уже ищущего нужный ему номер в контактах телефона. Искать, на самом деле, не нужно. Антон никому не звонит, а сам интересен разве что банкам и оператору сотовой связи около раза в пару месяцев. — Федь, ты сильно занят? — спрашивает Антон, улыбаясь. — Помнишь, ты говорил мне, что покажешь Бибирево, если я захочу с тобой куда-то сходить? Так вот, я всë ещë хочу, и, думаю, Бибирево тоже готово меня увидеть. — Хорошо... И где мы встретимся? — удивлëнно спрашивает Федя. — Я ни черта не разбираюсь в твоëм районе, поэтому скорее заблужусь там. Приезжай ко мне. Я в том баре, где мы были в первый раз. — То, что ты в баре, я догадался, — укоризненно вздыхает Федя на той стороне связи. — Я буду через час. — Тогда надейся, что я через час ещë не буду лежать лицом на барной стойке, потому что я близок. То ли это предупреждение, то ли просто желание поскорее увидеть Антона, с которым в последнее время пересекался только во время занятий с его братом, но что-то точно заставляет Федю приехать не через час, а через сорок минут. — Я могу узнать, по какому поводу ты в таком состоянии? — спрашивает он вместо приветствия. — Отвратительный день, — коротко бросает Антон и слезает со стула. Смотрит на счëт, предъявляемый барменом, и ненадолго задумывается. — Секунду, — говорит он бармену и переводит взгляд на Федю, после чего наклоняется к нему и шëпотом уточняет. — Федь, мы же с тобой друзья, да? — Сколько? — Полторы. — Я даже не знаю, должен ли потом требовать с тебя вернуть все долги, — качает головой Федя, прикладывая свою карту. — Полторы, да? — Ну, полторы мне не хватало. Я не просил тебя платить за всë. — Нет, всë-таки ты мне вернëшь оставшееся. — Да без проблем! Готов возместить, чем угодно. Бибирево — самый среднестатистический район Москвы, да и вообще любого города. В нëм не то чтобы совсем ничего нет, но большую часть составляют однообразные пейзажи типичного спального района, немного разбавленного парой торговых центров средней степени паршивости. Во всяком случае, та часть Бибирева, в которой живëт Федя, представляет собой совсем унылое зрелище. И совсем неудивительно, что Антону это почему-то нравится. Можно было бы списать на количество алкоголя в его крови, но Федя уверен, что Антону тут понравилось бы в любом случае. Конечно, легко восхищаться такими местами, когда не видишь их каждый день. До тех пор, пока не становится темно, они гуляют по улицам, иногда останавливаясь в каких-то дворах. Окружающая обстановка заставляет Антона вспомнить некоторые моменты из своего детства и школьной юности, которые он тут же пересказывает Феде. Антон не скучает по этому времени, не чувствует теплоту в груди от осознания, что это когда-то в его жизни было, но, тем не менее, находит вполне сносным, чтобы можно было обсудить с каким-нибудь приятелем, типа Феди. У Феди воспоминаний о детстве и юности ещë меньше, и они кажутся ему ещë более заурядными. Он находит сходства с тем, что рассказывает Антон, и говорит только: «Да, у нас так же было». — Мне нужно провожать тебя до дома? — спрашивает Федя. Они провели достаточно времени на свежем воздухе, чтобы Антон мог практически протрезветь. — Раньше для тебя это было само собой разумеющимся, — Антон действительно удивляется, что Федя решил спросить. — Но провожать меня не нужно. Тут такое дело, что мне сегодня негде ночевать. Дорогой братик Лëшенька, видите ли, захотел привести в дом кое-кого, и мне там вряд ли будут рады. — Вот, в чëм дело, — понимающе кивает Федя. — Теперь ясно, что ты забыл с самого утра в баре. — С чего это ты взял, что мой день может быть испорчен такой чушью, как личная жизнь моего брата? — Ну, потому что мне бы тоже не понравилось, если бы меня на весь день выставили из собственной квартиры и сказали бы не возвращаться до завтра, прекрасно зная, что в этом городе мне совершенно некуда идти, — Федя пожимает плечами. — Но ты можешь не расстраиваться. Мои соседи уехали на дачу и вернутся только завтра вечером, скорее всего, довольно поздно. — Ты предлагаешь мне переночевать у тебя? — Да. Разве друзья нужны не за этим? Идти до Фединого дома, такого же типичного, как и все в округе, оказывается не так далеко. Антон внимательно изучает места, мимо которых они идут, то ли чтобы запомнить, то ли просто из интереса. Квартира размерами тоже не впечатляет. Обыкновенная двушка, где гостиная, кухня и столовая с прихожей — одно и то же помещение, разделяющееся на подвиды только предметами мебели. Диван — гостиная, обеденный стол — столовая, холодильник — кухня, а вешалка — прихожая. Впрочем, Антон видел места и похуже, даже совсем отвратительные. Федину квартиру он может поставить на второе место из общего списка увиденного за жизни, потому что собственная трёшка вне конкуренции, а на первом уже мансарда в Питере. — Там моя комната, — говорит Федя, указывая налево. — Рядом ванная. Напротив — комната Кокорина. — А второй твой сосед где обитает? — Вот тут, — Федя кивает на диван. — У него тут всë имущество, так что, ему не нужна отдельная комната. Да и потом, человек в депрессии вообще мало в чëм нуждается. — Честно, я думал, будет хуже. Ты так сильно не хотел, чтобы я побывал в твоëм районе, что я был готов поверить, что вы живëте прямо на улице, — Антон садится на диван, который тут же громко скрипит под ним. — Господи, а я был уверен, что не вешу много. — Просто дивану уже миллион лет. Он здесь с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. — А, так это твоя квартира? — Нет, моего дяди. Я, вообще-то, из Саратова. Жил там, пока не приехал сюда поступать. Дядя переехал в Москву, когда меня ещë не было даже в планах, женился, купил эту квартиру. Сколько раз мы приезжали сюда к нему в гости, я всегда помню только его, а тëтю вообще нет. Они развелись потом, дядя остался и с горя запил. Когда он умер, квартира по наследству досталась моему папе, поэтому теперь она моя. После того, как я отучился на психолога, а потом на преподавателя, я никак не мог найти работу. Платить за квартиру стало довольно затруднительно, и я разместил объявление, что ищу соседей. Кокорин, правда, пришëл сюда не по объявлению. Мы с ним и до этого общались, а у него как раз начались проблемы в семье. Зато Ерохин, тот, который в депрессии, как раз откликнулся на объявление. — Забавная у вас компания. Все с проблемами, — хмыкает Антон и зевает. — Где ты будешь спать? — А что, есть выбор? Я был уверен, что в моëм распоряжении только этот диван. — Как хочешь. Я мог бы уступить тебе свою комнату. Хорошо, пойду принесу бельë и что-нибудь, в чëм ты мог бы спать, — Антон удивлëнно распахивает глаза. — Ну, не в уличном же ты ляжешь. Федя отдаëт Антону одну из своих футболок, предупреждая, что она может оказаться слишком большой, так как и на самом Феде она висит, а Антон и чуть ниже, и более утончëнный. Впрочем, эти объяснения Федя оставляет при себе, потому что они как-то совсем не похожи на то, что могут говорить друг другу друзья в такой ситуации. Наверное. У Феди нет друзей, чтобы знать, как надо общаться. — Что, даже не отвернëшься? — спрашивает Антон, медленно выправляя свою футболку из джинс. — А если я стесняюсь? — Извини, я задумался, — Федя отворачивается и уже после этого понимает, что уместнее было бы вообще оставить Антона в одиночестве. В конце концов, вряд ли он не справится с процессом приготовления ко сну. — О чëм? — Неважно. Я всë равно не смогу нормально объяснить. — Тебе некомфортно, — констатирует Антон. — Мне тоже. Согласись, кажется, что всë должно быть немного иначе? — Я просто не знаю, как себя с тобой вести. Мы едва знакомы, а уже целовались и вообще... Но мы должны быть друзьями, потому что ты просил не торопиться, и я уважаю твоë решение. — Повернись. Федя прикрывает глаза и поворачивается. Антон стоит перед ним в одной этой футболке, которая ему велика и сползает с одного плеча. Зато, к счастью, вполне прикрывает бëдра. Хотя бы до середины, что Федя может считать успехом, иначе ему было бы гораздо тяжелее. — Как ты думаешь, справедливо, что мне приходится заставлять тебя ждать, практически убеждая, что у нас ничего не получится, когда человек, в которого я влюблëн чуть ли не всю свою жизнь, сейчас, скорее всего, трахается с кем-то другим? — в голосе у Антона столько тихого отчаяния, что у Феди перехватывает дыхание. — Справедливо ли, что он так же, как и я, просит подождать и потерпеть? Ему ничего не мешает быть и со мной, и с тем, другим. А я продолжаю быть ему верным, жду, надеюсь... Федь, может, мне стоит послать его на хер? — Я не знаю. Я не могу советовать тебе что-то. — А что ты можешь сделать? Сделай, пожалуйста! У Антона срывается голос, и Федя не понимает, связан ли этот разговор с причиной его сегодняшнего запоя или просто терпение совсем кончилось и хочется выговориться хоть кому-то. Антон утверждал, что никогда не станет жалеть о чëм-либо, даже если всë пойдëт не по плану, но тогда Федя решил, что никогда не станет пользоваться этим в своих целях. Он вообще не собирается никем пользоваться. За такое короткое время они уже хорошо друг друга понимают, поэтому Антон и не ждëт от Феди первого шага. Он целует его сам, и этот поцелуй ни милый, ни нежный, ни мягкий, как было раньше. В нëм столько же отчаяния, смятения, сколько в душе Антона и в голове Феди. Антон вцепляется в Федины плечи, сминая ткань одежды пальцами и впиваясь в кожу под ней, когда Федя обхватывает его талию осторожно, но ощутимо, чтобы не потерял опору под ногами. Футболка снова сползает с плеча Антона, и Федя теперь видит следы на ключицах, старые и не очень. Ему эти чужие отпечатки возвращают рассудок на место. Федя смотрит на них бесконечно долго, проводит кончиками пальцев по некоторым, не надавливая, не запоминая, даже не изучая, а просто осознавая их присутствие. Антон следит за Федиными пальцами, изредка поднимая взгляд на него самого. — Не нравится, да? — шепчет еле слышно. — Просто они... — Его, да. Не трогай, — Антон откидывает Федину руку. — И иди спать. Я устал. Федя вздыхает, отступая. Он невозможный. Ни слова упрёка, ни грамма возмущения во взгляде и движениях, хотя имеет на это право. Он имеет право даже выгнать сейчас Антона из своей квартиры, но только желает ему спокойной ночи, и это лишь усугубляет ситуацию. Поспать нормально не получается. Диван просто отвратительный, жёсткий и скрипит на всю квартиру, поэтому Антон старается особо не ворочаться, но по-другому просто не лечь, чтобы не чувствовать себя сжатым тисками. Диван слишком узкий, на кухне слишком душно, сон не идёт, а на душе так мерзко от самого себя, что хоть вставай на табуретку и вешайся. Жаль, у Феди, кажется, нет табуреток. Он до скрипа зубов хороший, терпеливый, понимающий и весь такой идеальный, что Антон готов усомниться в его существовании. Ну, кто, чёрт возьми, приготовил бы ему завтрак утром? Грёбаные блинчики, мать их. Антон ковыряется в них вилкой, не зная, стоит ли извиняться за вчерашнее или лучше сделать вид, будто ничего не случилось. Федя, вроде как, не настаивает на копании в прошлом. — Знаешь, я не удивлён, почему у твоего соседа депрессия, — говорит Антон. — Это не диван — дрова какие-то, на нём невозможно чувствовать себя здоровым и счастливым. — Ты не выспался? Можешь пойти доспать ко мне. — Мне домой нужно, а у тебя скоро соседи вернутся. — Они вернутся не раньше семи, сейчас только одиннадцать. Но если ты хочешь вернуться домой в плохом настроении, а там ухудшить его сильнее, то я тебя не останавливаю, конечно. — Я не хочу тебя стеснять. Мы, конечно, передрузья, но не думаю, что будет отличной идеей валяться на твоей кровати, — Федя, кажется, никакой проблемы не видит совершенно. Более того, он почти готов настаивать, чтобы Антон пошёл и доспал положенное. Хотя бы ради собственного благополучия. — Откуда ты такой взялся, а? Я не понимаю, Федь, как можно быть таким, как ты. Не бывает таких людей. — Какой есть. Ты просто не знаешь меня достаточно близко, — Федя пожимает плечами. — Может быть, я бы тебе совсем не понравился. — Не думаю, что ты хуже меня. — А что в тебе такого ужасного? — Ты не видишь? Советую тогда проверить зрение. Все вокруг видят, какая я дрянь. Начиная от брата, заканчивая некоторыми моими читателями, которые не могут определиться, завидую я ебучей Эмилии Дарк или нет. Ну и она, разумеется, тоже в числе тех, кто меня ненавидит. Не говоря уже о родителях, особенно отце, нескольких моих знакомых в разных городах, прохожих на улице и случайных продавщиц в магазине. Ах, и Лёшиного соседа снизу. Мы с ним ехали в лифте, и он выбесил меня тем, что слишком громко кряхтел буквально мне в ухо. Что, всё ещё не веришь? О, ты просто не знаешь меня достаточно близко. Ты бы послал меня далеко и надолго, спустя, думаю, пару месяцев общения, если бы мы виделись каждый день и постоянно разговаривали. — Возможно, всё дело в том, что ты мне нравишься. Каждый человек по-своему дрянь. Ты считаешь себя ужасным, потому что тебе так говорили много лет подряд разные люди. А эти люди кто? Вот именно. Я, например, тоже могу сказать, что я лох последний. Мне тридцать пять, у меня два образования, но я совершенно не реализовался в профессиональном плане. Я не общался с родными уже больше десяти лет, потому что мне нечего им рассказать, я не хочу их разочаровывать. Я последний раз был с кем-то на свидании до тебя в двадцать семь лет. Моя личная жизнь не то что в районе нуля, а в глубочайшем минусе. И я не жалуюсь, потому что сам виноват. Что мешает мне засунуть подальше свои убеждения насчёт того, как надо зарабатывать? Что мешает мне всё-таки поговорить с семьёй, а не просто забыть о ней? Что мешает мне перестать испытывать стресс при общении с кем-то, кто хоть немного мне нравится? А потом Федя приводит в пример Кокорина, который готов на всё, что угодно, за деньги, и ничего не видит, кроме них. Он изменил своей жене за день до свадьбы, а потом через месяц после неё. При том, что его жена сделала то же самое, а теперь вдруг решила отобрать у него всё имущество, строя из себя великую оскорблённую. Они умудряются иногда сходиться заново, спать друг с другом, после чего, снова начинают делить нажитое и разводиться, будто им так сильно нравится весь этот процесс. — Или этот твой, про которого ты вчера рассказывал, — продолжает Федя. — Чем он не дрянь? Быть и с тобой, и с кем-то другим, делая вид, что скоро обязательно определится. — Я его на пять лет бросил, — добавляет Антон. — Он имеет полное право... — Не имеет. — Там всё очень сложно, Федь... — Не имеет, — твёрдо настаивает Федя. — И, кстати, об этом. Ты вчера решил, что мне не нравится, — он кивает на открытое из-за сползшей футболки плечо Антона. — Так вот, это не так. Мне всё равно — его, чьи-то ещё. Это твоё дело, Тош. — Не может быть, чтобы совсем всё равно, — произносит Антон, опуская взгляд вниз. — В любом случае, я от тебя не отказываюсь, как от друга или как хочешь. Я столько лет ждал, ещё подожду. И даже если ты в конце концов скажешь, что знать меня больше не желаешь, то это будет твоим решением, и я соглашусь с ним, потому что не собираюсь тебя в чём-то винить. Антон встаёт из-за стола, сообщая, что ему нужно домой. Это всё слишком для него. Он не знает, как реагировать и что думать. Странно, неправильно. Федя должен понимать, что у них ничего не получится, пока где-то есть Лёша со своим Сашей. Впрочем, если у Лёши есть Саша, может быть, это именно с ним у Антона ничего не получится? Всё настолько запутано, что хоть снова уезжай на чёрт знает, сколько лет. Единственное, что Антону точно ясно, так это собственное желание вернуться домой, уехал Саша или ещё нет. Если нет, значит, познакомятся. Напоследок, у самых дверей, Антон оборачивается, а потом пересекает кухню прямо в кроссовках, чтобы обнять Федю. Прижаться к нему всем телом, уткнувшись в плечо, и почувствовать, что есть кто-то, кому ты действительно нужен просто за то, что существуешь в его жизни.