(Не)счастливого Рождества

I look inside myself and see my heart is black.

— Тебя. Это слово срывается с губ автоматически, Уэнсдэй даже не успевает подумать — Ксавье находится слишком близко. Слишком сильный отвлекающий фактор. Слишком насыщенная зелень его бархатных глаз. Слишком крепкие руки, уверенно лежащие на ее талии. С ним нет полумер, с ним всегда все «слишком», и Аддамс с неудовольствием ощущает, что рядом с ним теряет контроль над собой. Никогда прежде такого не случалось, даже когда в ее тринадцать дядя Фестер заставил ее впервые попробовать абсент. Тогда Уэнсдэй отчётливо запомнила безвольное ощущение опьянения — очертания комнаты расплываются перед глазами, все конечности становятся ватными, а мозг отравлен головокружительным туманом. Придя в чувство через несколько часов под ледяным душем, она дала себе мысленное обещание никогда больше не напиваться до подобного состояния. Но Ксавье хуже абсента. С их последней совместной ночи прошло уже много дней, а ей все никак не удаётся прийти в себя. Чем бы Уэнсдэй не занималась — печатала очередную главу романа, разучивала новые ноктюрны для виолончели, забавы ради метала дротики в яблоко, стоящее на голове младшего брата — абстрагироваться полностью никак не выходит. Где-то на задворках сознания постоянно маячат воспоминания о том, как преступно-восхитительно было прижиматься обнаженной грудью к его торсу. Как от каждого глубокого толчка сводило дрожью разведённые бедра. Как его горячие губы терзали ее кожу болезненными поцелуями-укусами, пробуждая инстинкты, о существовании которых она даже не подозревала. Это кошмарно в нехорошем смысле. Это потрясающе в самом лучшем смысле. Уэнсдэй ненавидит терять контроль над ситуацией. Нет ничего хуже, чем зависимость, делающая тебя слабым и уязвимым. Она уже дважды преступила запретную черту, поддавшись проклятым гормональным всплескам. Или его рукам. Или губам. Неважно. Она необдуманно ввязалась в игру, правила которой ей неизвестны. Хуже того — в их последнюю ночь в академии Ксавье прямым текстом нёс какой-то бред о любви, и она проявила недопустимую слабость, позволив ему сказать это. И даже не смогла уйти сразу, лежала в постели, прислушиваясь к его дыханию, пока оно не стало сонно-размеренным. Пожалуй, главная катастрофа случилась именно тогда, ее сегодняшнее признание собственных желаний — полная ерунда по сравнению с этим. Ксавье неотрывно следит за выражением ее лица, отмечая самые незначительные изменения. Его наблюдательность изрядно раздражает. Ведь он всегда замечает то, что Уэнсдэй упорно пытается скрыть. Ее руки все ещё лежат в его волосах. Аддамс вынуждена признать, что ей это нравится — медленно пропускать между пальцев мягкие каштановые пряди, заставляя его расслабиться. А мгновением позже бесцеремонно дернуть и потянуть на себя, принуждая Ксавье склониться ниже, чтобы впиться в его губы грубым поцелуем. Это дарит Уэнсдэй иллюзию контроля над происходящим. — Стой, стой… — он разрывает поцелуй и опасливо озирается на неплотно прикрытую дверь. — Вдруг кто-то войдёт? — Не стоит злить меня, находясь в комнате, полной пыточных орудий, — она язвит и угрожает вовсе не специально. Просто по-другому не умеет. И он поддаётся. Он всегда ей поддаётся. Осознанно или нет, Уэнсдэй не знает, да и не хочет знать. Жар его ладоней ощущается даже сквозь плотную ткань платья, и все прочие мысли разом вылетают у неё из головы. Ксавье с жадностью углубляет поцелуй, их языки встречаются, и Аддамс вдруг становится невыносимо душно в холодном подвале. Его руки хаотично блуждают по ее спине, но в этих прикосновениях слишком много заботливой нежности. Уэнсдэй ощущает недовольство, ей вовсе не по вкусу столь явные проявления романтических чувств. Это очередное недопустимое «слишком». Ей гораздо больше нравится, когда Ксавье ведёт себя грубо, когда наматывает на кулак тугие косы и входит сразу на всю длину, когда быстро двигается внутри неё, до синяков сжимая бедра… Только в такие моменты Аддамс может быть уверена, что бегущие по телу мурашки вызваны исключительно зовом плоти, а не чем-то большим. Уэнсдэй безжалостно сильно кусает его нижнюю губу, и Ксавье шумно выдыхает, опускаясь поцелуями на шею. Горячее дыхание опаляет холодную кожу, и она чувствует, как начинают пульсировать мышцы внизу живота. Сегодня Ксавье не требуется много времени, чтобы заставить ее застонать — осознание, что их могут обнаружить в любой момент, будоражит кровь адреналиновым всплеском. Он задевает языком бьющуюся жилку над ключицей и впивается зубами, оставляя новый красноватый след поверх ещё не сошедших предыдущих. За считанные минуты пустота внутри становится невыносимой. С новым стоном Уэнсдэй подаётся ему навстречу, прижимаясь всем телом и поспешно стягивая с него футболку. Ксавье зажимает ей рот левой рукой, в то время как правая настойчиво нащупывает застежку платья. Он возится с замком невыносимо долго. Не имея никаких сил ждать, Уэнсдэй заводит руки за спину и чрезмерно резко дёргает язычок замка — раздаётся треск рвущейся ткани. — Так не терпится? — он самодовольно усмехается в промежутке между поцелуями. И тут же шипит от боли. Аддамс не оставляет эту фразу безнаказанной — впивается в спину Ксавье, с садистским удовольствием раздирая кожу острыми ногтями. Восхитительное ощущение бисеринок крови под подушечками пальцев срывает с ее губ очередной стон, слышимый даже через его ладонь. — Черт, постарайся вести себя тихо… — шепчет Ксавье, склонившись к ее уху. Это порядком злит. В ее же собственном доме он указывает ей, как нужно себя вести. Остатки здравого смысла, ещё не испепелённые огнём возбуждения, подсказывают Уэнсдэй, что он абсолютно прав. Но ей все равно хочется, чтобы Ксавье немедленно замолчал. В последнюю ночь в Неверморе она угрожала приковать его к кровати. И пусть кровати здесь нет, зато оков более чем достаточно. Совместными усилиями наконец-то удаётся справиться с застежкой, и Аддамс поспешно снимает платье через голову, отбрасывая прочь. Руки Ксавье ложатся на грудь, прикрытую простым чёрным бюстгальтером и настойчиво стягивают бретельки вниз по плечам. Когда его пальцы задевают напряженные соски, ей буквально начинает не хватать воздуха. Ставшее безвольным тело снова предаёт ее, оказываясь в полной власти сокрушительного желания. Каждый нерв ощущается словно оголенный провод под опасным для жизни напряжением. Очевидно, длительный перерыв не прошёл даром, в разы усилив чувствительность. Пытаясь сдержать стоны, Уэнсдэй утыкается ему в шею. Но становится только хуже. У Ксавье дьявольски приятный парфюм — насыщенно-древесный, с горьковатыми нотками специй. Она чувствует себя совершенно пьяной, и, желая отомстить за это, яростно впивается зубами в его кожу в том месте, где быстро пульсирует сонная артерия. Аддамс знает, что это чертовски больно. И ей это чертовски нравится. Тепло его настойчивых пальцев так резко контрастирует с холодом ее мертвецки бледной кожи. И лёд неизбежно плавится. Каким-то непостижимым образом Ксавье удаётся раз за разом пробивать все барьеры, прежде казавшиеся несокрушимыми. У него определённо есть склонность к мазохизму — чем сильнее Уэнсдэй пытается провести между ними черту, тем настойчивее он тянется к ней. Мягко, но уверенно. Третий закон Ньютона во всей красе — сила действия равна силе противодействия. Аддамс не любит признавать поражение, но, похоже, его тактика работает. Губы Ксавье сжимаются вокруг ее соска, и она разом забывает о физике. Затуманенный взгляд ее угольно-чёрных глаз скользит по очертаниям пыточных орудий и останавливается на тяжелых кандалах, прицепленных к дыбе. Вот оно. Уэнсдэй настойчиво подталкивает его, принуждая сделать несколько шагов назад. Ксавье немного запинается о разбросанные вещи, но покорно подчиняется, опираясь обеими руками на неотесанные круглые брёвна. Стремясь отвлечь, она целует его почти нежно, невесомо проводя пальцами по выступающим позвонкам. Свободной рукой Аддамс пытается нащупать тяжёлые металлические оковы и подтянуть их к его запястью. Ей почти удаётся это сделать, но его близость вызывает легкую дрожь в пальцах… Раздаётся режущий слух звон металла. Ее реакция притуплена возбуждением. Ксавье усмехается сквозь поцелуй и неожиданно резким движением приподнимает ее за талию и усаживает на дыбу. Плохо закреплённая конструкция шатается, и Уэнсдэй инстинктивно вцепляется в брёвна. С тихим лязгом оковы смыкаются вокруг ее левого запястья. А через долю секунды — вокруг правого. — Ты правда думала, что я не разгадаю твоих намерений? — на уровне едва различимого шепота выдыхает Ксавье, отстранившись буквально на пару сантиметров. На его лице сияет раздражающе победная улыбка. Уэнсдэй тяжело дышит, глядя на него исподлобья. Сердце бешено колотится в клетке из рёбер. Она не готова так быстро признать поражение. Дергает руками в попытках освободиться, но кандалы весят не один килограмм, и успеха ей не добиться никакими усилиями. — Ты даже не знаешь, как обращаться с этой конструкцией, — пусть она не может причинить физическую боль, ядовитый сарказм все ещё при ней. — Все-таки ты правда невысокого мнения о моих умственных способностях, — Ксавье вовсе не выглядит уязвлённым, и Уэнсдэй почти шипит от бессильной ярости. Он обводит причудливое сооружение из дерева и металла задумчивым взглядом и, сообразив, тянет одну из лежащих на полу цепей. Тяжёлые оковы больно врезаются в ее тонкие запястья и тянут назад. Уэнсдэй вынуждена признать, что эта боль действует возбуждающе. Принимая правила игры, она откидывается назад, опираясь локтями на брёвна. Звенья цепей, лежащие за ее спиной, приятно холодят обнаженную кожу. Жар между бёдер усиливается, мышцы внутри сводит тянущей судорогой, и она машинально раздвигает ноги. Но Ксавье явно намерен поиздеваться над ее терпением. И хотя зелёно-карие глаза явственно темнеют от желания, он не спешит приступать к делу. Зафиксировав цепь вокруг одного из столбиков, он мучительно медленно проводит пальцами по внутренней стороне бедра. От этого почти невинного прикосновения ее сердце проваливается куда-то вниз. Уэнсдэй подаётся навстречу его ладони настолько, насколько позволяют наручники. Ксавье быстро убирает руку. Она не может сдержать разочарованного стона. Отчаянно хочется закрыть глаза, чтобы полностью сконцентрироваться на острых ощущениях, но Аддамс опасается, что в таком случае пожар внизу живота станет совершенно невыносимым. Поэтому она заставляет себя смотреть — пристальным, немигающим взглядом. Челка падает на глаза, но оковы не позволяют дотянуться, чтобы ее поправить. Внимательный Ксавье замечает это и тянется к ней рукой, чтобы заправить за ухо выбившийся локон. Несмотря на все происходящее, это слишком интимный жест — она ловко уворачивается от прикосновения. Он делает шаг вперёд, устраиваясь между ее разведённых ног. Дразнящими движениями пальцы Ксавье касаются ее ключиц и скользят вниз, задевая тяжело вздымающуюся грудь с напряженными сосками. Она почти ненавидит себя за то, что выгибается навстречу его рукам. Он медленно опускается ниже, касаясь выступающих косточек на бёдрах, и избавляет ее от остатков одежды. Уэнсдэй чувствует, что его пальцы бьёт мелкой дрожью, и уголки ее губ едва заметно приподнимаются в торжествующей улыбке. Плевать, что запястья скованы тяжёлыми кандалами — власть по-прежнему в ее руках. Их взгляды встречаются — весенняя зелень против бездонной черноты. Тёмные тона всегда сильнее светлых. Ксавье опускает глаза, и даже в скудном освещении подвала заметно, что на его щеках вспыхивают красные пятна. Аддамс обхватывает его бедра своими, и Ксавье склоняется над ней, вжимая в неровную деревянную поверхность. Она морщится, когда чувствует, что мелкие занозы впиваются в спину. От неудобной позы быстро затекают скованные руки. Но все это отступает на задний план, когда его язык скользит по впалому животу, спускаясь все ниже. Уэнсдэй приходится закусить губу, чтобы сдержать стон. Она наконец позволяет себе прикрыть глаза. Губы Ксавье касаются ее клитора, и это похоже на разряд мощностью в тысячу вольт. Никогда прежде она не предполагала, что ее тело способно на такие острые ощущения. Возбуждение концентрируется в одной точке — там, где его горячий язык раздвигает влажные складочки. Ксавье легко проникает в неё двумя пальцами, начинает двигаться дразняще медленно. Уэнсдэй этого недостаточно. Прикосновения губ и рук слишком мягкие. Она отчаянно хочет почувствовать внутри его член. Пульсация мышц вокруг его нежных пальцев становится невыносимой пыткой. — Стой… — из-за сбившегося дыхания ей не удаётся придать голосу обычную твёрдость. Это звучит почти как просьба. Отвратительно. — Я хочу по-другому. — Кажется, ты немного не в том положении, чтобы диктовать условия. Глаза Уэнсдэй по-прежнему закрыты. Она не может видеть его лица, но, судя по интонации, Ксавье улыбается. В бессильном гневе она предпринимает ещё одну попытку освободиться, но умельцы Средневековья явно были мастерами своего дела — кандалы держат крепко. — Если ты хочешь, ты всегда можешь попросить, — продолжает он, не прекращая толкаться пальцами внутри неё. Изгибает кисть, меняя угол проникновения. Очередной электрический разряд пронзает тело, и она сильнее закусывает губу, ощущая во рту металлический привкус собственной крови. Нет, ему не по силам заставить ее опуститься до мольбы. Ксавье увеличивает амплитуду движений, добавляя ещё один палец, и снова припадает губами к клитору. Удовольствие накатывает обжигающими волнами. Аддамс невольно задерживает дыхание — ощущения становятся еще ярче, перед глазами возникают цветные вспышки. Кислород догорает в лёгких. Пульс стучит в висках. Ещё несколько движений. Ещё несколько секунд. Он резко убирает руку и отстраняется, оставляя невыносимую пустоту. Уэнсдэй распахивает глаза — Ксавье тяжело дышит, опираясь руками по бокам от ее дрожащих бёдер. Взмокшие волосы падают на лоб, глаза затуманены желанием, но каким-то невероятным усилием ему удаётся сдерживать себя. — Тебе нужно только попросить. А он упрямый. Впрочем, будь это не так, его бы здесь не было. Мозг Уэнсдэй категорически отказывается генерировать хоть немного остроумный ответ. Все чувства, мысли и желания сконцентрированы между раздвинутых бёдер. Это почти больно, и вовсе не в приятном смысле. Чаша весов неумолимо склоняется в одну сторону. Она непременно отомстит за это унижение. — Я хочу, чтобы… — ей не удаётся подобрать подходящие слова. Уэнсдэй Аддамс не умеет просить, только требовать. Вот только в голову не идёт ни одной более-менее благозвучной формулировки. Поморщившись, она сдаётся. — Трахни меня. И коварно улыбается, наслаждаясь произведённым эффектом. Щеки Ксавье вспыхивают пунцовым румянцем, но всего через секунду зеленые глаза ещё сильнее темнеют от возбуждения. Заметно дрожащими руками он быстро расстегивает ремень, а затем и молнию на брюках. Он рывком подтягивает Уэнсдэй ближе к себе. Она наконец ощущает твёрдую головку члена, упирающуюся в истекающие влагой складки, и сама инстинктивно подаётся навстречу. Ксавье резко толкается вперёд. Уэнсдэй с глухим стоном выгибает спину, сраженная восхитительным чувством наполненности. От этого движения цепь кандалов натягивается, стальные оковы обжигают запястья, и режущая боль многократно усиливает ощущения. Ксавье начинает быстро двигаться, погружаясь на всю длину. Она не может сдерживать стоны. Он зажимает ее рот рукой. Склоняется ниже, оставляя влажную дорожку поцелуев от груди до шеи. Уэнсдэй запрокидывает голову, предоставляя ему полный доступ к разгоряченному телу. Она теряет связь с реальностью, каждый глубокий толчок вызывает спазм мышц внизу живота. Отчаянно кружится голова. Он чуть замедляет движения и убирает ладонь с ее искусанных губ. Сквозь плотный туман доносится лязг металла, и лишь через несколько секунд Аддамс осознаёт, что больше не чувствует тяжести оков. Затёкшие руки отказываются подчиняться, да и необходимости в этом нет — Ксавье не позволяет ей опомниться. Быстро выходит и, крепко стиснув талию, переворачивает ее на живот. Уэнсдэй задыхается от возмущения — эта поза кажется слишком унизительной. Она пытается сопротивляться, но конечности становятся абсолютно ватными, а тело горит огнём и отчаянно жаждет лишь одного. Тотальная потеря контроля. Сокрушительное фиаско. Вот только объятому желанием разуму совершенно на это наплевать. Ксавье снова врывается в неё, вколачиваясь быстро и грубо. В этой позе толчки получаются более глубокими и упоительно-болезненными — все нервные окончания раскаляются до предела. Настолько, что они оба напрочь забывают о необходимости вести себя тихо. Наплевать. На все наплевать. Единственное, что имеет значение — пульсация мышц где-то глубоко внутри. Она чувствует, что движения Ксавье становятся рваными, а дыхание — шумным и сбивчивым, и вновь закрывает глаза, полностью отдаваясь во власть тактильных ощущений. Средневековое орудие пыток скрипит и шатается под ними. Ксавье обхватывает ее поперёк талии, принуждая слегка приподняться. Ослабевшими ладонями Уэнсдэй упирается в неровные брёвна, вздрагивая от каждого толчка. Его рука ложится на ее клитор, лаская быстрыми круговыми движениями. Мышцы внутри сокращаются все сильнее, плотно обхватывая член, и Ксавье глушит стоны, уткнувшись в ее растрепавшиеся волосы. Волны удовольствия накрывают ее с головой. Особенно сильный электрический разряд пронзает все тело. Это сокрушительно невероятное ощущение. Перед глазами все плывёт, у неё буквально подгибаются ноги. Ксавье толкается ещё несколько раз до упора, а затем быстро выходит, и Аддамс чувствует, как на ее бёдра брызжет горячая жидкость. Уэнсдэй обессиленно сползает прямо на пол, глядя прямо перед собой расфокусированным взглядом. Ксавье усаживается рядом, привалившись спиной к одному из столбиков, и предпринимает попытку обнять ее. Аддамс грубо отталкивает его руку. Теперь, когда туман возбуждения, рассеялся, она чувствует только злость. На него, и ещё больше — на саму себя. — Что с тобой? Я не понимаю… — он смотрит на неё взглядом побитого щенка. — Я ведь чувствую, что тебе нравится быть со мной. И это не просто ничего не значащий секс, а что-то большее… Но когда все заканчивается, ты снова закрываешься… Ксавье прав. Как всегда, он чертовски прав. Уэнсдэй хочется, чтобы он немедленно заткнулся. — Ты принимаешь желаемое за действительное. А ждать и надеяться — верный способ скоропостижно рехнуться. Она решительно поднимается с пола и принимается быстро собирать разбросанную одежду, всеми силами стараясь не обращать внимания на его разочарованный взгляд. Она делала так много, чтобы оттолкнуть его. И продолжает это делать. Никогда прежде Уэнсдэй не сомневалась в правильности своих действий. Но отчего-то сейчас она упорно избегает прямого зрительного контакта, испытывая нечто похожее на чувство… вины?