(Не)счастливого Рождества

Midnight falling upon us Don't be scared of monsters (come closer) Wanna be our friend?

Она уходит из подвала очень быстро, даже не пытаясь застегнуть сломанную молнию на платье. Ксавье провожает ее взглядом, полным тоски. Он уже достаточно хорошо знает Уэнсдэй, чтобы понимать — нет смысла идти за ней, пытаясь вывести на откровенность. И пусть в этот раз их близость не закончилась его арестом, он ощущает полнейшую опустошенность. Будь они в школе, Ксавье непременно отправился бы в мастерскую в попытке отвлечься… Но здесь такой возможности нет. Наспех одевшись и пригладив волосы, он открывает дверь пыточной… И лицом к лицу сталкивается с молоденькой служанкой. При виде его девушка отчаянно краснеет, пряча глаза в пол, и в голову Ксавье приходит нехорошая догадка. Что, если она все слышала? — Что вы тут делаете? — вопрос слетает с губ раньше, чем он успевает подумать. — Я… Просто чистила перила, — горничная выглядит жутко смущенной и по-прежнему избегает прямого зрительного контакта. Буркнув себе под нос извинение, она быстрым шагом устремляется прочь. Первым желанием становится последовать за ней, но Ксавье одергивает себя. Что он ей скажет? Даже вообразить подобное сложно. Остается надеяться, что служанка не направилась прямиком к хозяевам докладывать о пикантной ситуации, свидетельницей которой она стала. Пожалуй, все-таки стоит обсудить этот вопрос с Уэнсдэй. Он недоуменно озирается по сторонам, мысленно прикидывая, где может находиться ее комната. Длинный коридор с вереницей одинаковых дверей освещен настолько скудно, что ему не видно конца. Вдобавок в поместье еще три этажа с точно такими же безликими коридорами. Похоже, это станет непростой задачей. — Не волнуйся, она не расскажет. Ксавье вздрагивает и, повернув голову к источнику звука, натыкается взглядом на Пагсли. Младший Аддамс с самым невозмутимым видом сидит на верхней ступеньке лестницы, сосредоточенно зашивая чучело какого-то животного, отдаленно напоминающего белку. — Прислуга боится Уэнсдэй больше, чем родителей, — доверительно сообщает он, перерезая нитку большими швейными ножницами и придирчиво оглядывая результат своего творения. — О чем не расскажет? — Ксавье всеми силами пытается придать себе безразлично-спокойный вид. Он не слишком хорошо умеет лгать и не любит этого делать, но теперь обстоятельства вынуждают. Голос разума робко подсказывает, что присутствие Уэнсдэй в его жизни влияет на него не самым лучшим образом. — Да брось… — Пагсли откладывает чучело в сторону и слегка улыбается одними уголками губ, становясь в этот момент жутко похожим на свою сестру. — И я тоже не стукач, если что. Ксавье хочется провалиться сквозь землю. Он чувствует, как к щекам подступает румянец, но всеми силами старается сохранять самообладание. Смущаться перед двенадцатилеткой слишком унизительно. И он непременно должен выяснить, что именно видел или слышал Пагсли. Усилием воли взяв себя в руки, Ксавье поднимается по лестнице и усаживается рядом с братом Уэнсдэй. — Ты что, специально шпионил? — Ага. Но не беспокойся, я не подсматривал. Только немного подслушал в самом начале. Нельзя сказать, что ответ Пагсли служит утешением, но, справедливо рассудив, что это — меньшее из возможных зол, Ксавье немного успокаивается. Он уже намеревается встать и уйти, но младший Аддамс неожиданно продолжает. — Ты не слишком-то довольным выглядишь. Вы поссорились? Откровенничать с двенадцатилетним мальчиком, почти ребенком, в планы Ксавье явно не входило. Но Пагсли и вправду выглядит обеспокоенным. Мало кто из круга общения Торпа проявлял к нему участие, и заинтересованность Аддамса невольно подкупает. А может быть, его душа просто слишком переполнена накопившейся горечью, отчаянно требующей выхода. — Да. Или нет. Я не знаю, — он тяжело вздыхает. — Мне трудно ее понимать. Она порой ведёт себя… странно. — Мне можешь не рассказывать. Вы недавно знакомы, а я с Уэнсдэй всю жизнь живу, — Пагсли сочувственно кивает. — Знаю, какой она может быть. Ты привыкнешь со временем. Тем более, отец говорит, что вы обязательно поженитесь… — Не думаю, что она когда-нибудь на такое согласится. Разговаривать с Пагсли оказывается неожиданно легко, несмотря на разницу в возрасте. Похоже, он искренне пытается выразить участие, и Ксавье не может не испытывать благодарности. Теперь, когда они сидят рядом, Ксавье с присущей художнику внимательностью отмечает, насколько сильно младший Аддамс похож на сестру внешне. И насколько не похож внутренне. Похоже, только он унаследовал материнскую эмпатию — Уэнсдэй не досталось и сотой доли. — Шутишь что ли? Она бы не пригласила тебя к нам, не будь это серьезно, — Пагсли, похоже, действительно убежден в том, что говорит. Ксавье невероятно хочется верить, что его слова имеют под собой основание более серьезное, нежели присущая всем детям наивность. Вот только жизнь слишком доходчиво объяснила ему, насколько опасно питать иллюзии в отношении Уэнсдэй Аддамс. — Не думаю, что для неё это серьезно. Ты просто не слышал, что она говорит… И как себя ведет, — меланхолично возражает он, разглядывая начищенные до блеска ступени прямо перед собой. — Ну конечно. Это же Уэнсдэй. Она всегда третирует тех, кто ей особенно дорог. Всех прочих просто игнорирует. Тебе еще повезло, меня она вообще несколько раз пыталась убить, — Пагсли добродушно усмехается, словно речь идёт о чем-то совершенно обыденном. Странная все-таки у них семейка. Ксавье обводит задумчивым взглядом огромный мрачный холл, раскинувшийся у подножья лестницы. В темных углах висит плотная паутина, а на полу лежит ковровая дорожка, подозрительно напоминающая внешнюю обивку гроба. И как только его угораздило так вляпаться? Ксавье мысленно обещает себе, что если каким-то невероятным чудом Уэнсдэй однажды станет его женой, он непременно найдёт для них другой дом. — Меня она как-то раз посадила в тюрьму, — отвечает он после небольшой паузы. — Ух ты! — восклицает Пагсли с неподдельным восхищением, и Ксавье невольно улыбается. — Да вы почти как родители, отец тоже попал в тюрьму, когда защитил маму. И ты после этого еще сомневаешься? — Боюсь, это совсем не одно и то же, — и хотя ему безумно хочется поверить в слова младшего из Аддамсов, здравый смысл упорно твердит обратное. — Не попробуешь — не узнаешь, — резонно возражает Пагсли с несвойственной для его возраста серьезностью. — Если бы это было так просто… На самом деле все просто, и Ксавье это знает. Запутанного лабиринта, в который он сам себя загоняет, не существует. Есть лишь два пути. Наверх — в ее комнату. И вниз — прочь из поместья. Чтобы никогда больше не переступать порог этого дома. Или любого другого, в котором будет Уэнсдэй. Второй путь может стать его единственным шансом на спасение. На обычную спокойную жизнь без взлетов и падений, без ночных кошмаров, без отравляющих разум мыслей. Но на кой черт нужна тихая гавань тому, кто познал великолепие бескрайнего бушующего океана? Сравнение звучит почти поэтично. Любая другая оценила бы. Но только не она. Пожалуй, в этом и проблема — другой такой попросту не существует. Как и второго пути. С того самого момента, когда Ксавье впервые заглянул в бездонную черноту ее глаз, все пути к отступлению оказались отрезаны. — Вообще-то я пошёл за вами не потому, что хотел проследить, — негромкий голос Пагсли вырывает его из вереницы бесконечных мыслей. — Мама велела показать тебе твою комнату, служанки уже все подготовили. Ксавье проводит рукой по лицу, стирая задумчивое выражение, и поднимается на ноги. Брат Уэнсдэй тут же подскакивает, одергивает джемпер и кивает в сторону широкой лестницы на третий этаж. — Пойдём. Пожалуй, для жизни в этом доме необходим путеводитель. Поднявшись наверх, они следуют по узкому темному коридору со множеством ответвлений и тупиков. Мягкая ковровая дорожка полностью глушит звук шагов, от чего происходящее кажется еще более иррациональным. Немалой жути нагоняет и погода за узким стрельчатым окном — свинцовые тучи разразились проливным дождем, шум которого временами перемежается раскатами грома. — Некоторые из этих дверей никуда не ведут, — с нескрываемой гордостью сообщает Пагсли, и Ксавье чувствует себя так, словно оказался в доме Сары Винчестер. Очевидно, он зря пересмотрел фильм об этом всего несколько дней назад. Наконец они сворачивают направо и оказываются в небольшом тупичке с двумя дверьми, расположенными друг напротив друга. Достав из кармана маленький ключ, Пагсли ловко вставляет его в замочную скважину и трижды поворачивает. Вопреки ожиданиям, дверь распахивается почти беззвучно, и за ней оказывается просторная комната в бело-чёрных тонах. Именно в бело-чёрных, а не наоборот — к облегчению Ксавье, светлых цветов здесь намного больше, чем в других помещениях особняка. Спальня выглядит почти уютно. Широкая кровать со множеством подушек аккуратно заправлена светло-бежевым покрывалом, на полу — большой пушистый ковер точно такого же оттенка, а напротив — высокий шкаф, доверху заполненный книгами. По левую руку от шкафа — еще одна небольшая дверь из чёрного дерева, очевидно, ведущая в ванную. Ксавье проходит вглубь комнаты и останавливается напротив книжных полок, осматривая стройные ряды томиков внимательным взглядом. Шекспир, Алигьери, Макиавелли… Что же, будет чем заняться, если Уэнсдэй в очередной раз откажется с ним разговаривать. — Если что-то понадобится, в ящике есть колокольчик, чтобы позвать прислугу. Ну, я пойду. Увидимся, — Пагсли уже намеревается покинуть комнату, но в последнюю минуту останавливается на пороге и с заговорщической улыбкой добавляет, — Кстати, спальня Уэнсдэй прямо напротив. И хотя Ксавье отчаянно хочется броситься в противоположную комнату, как только за Пагсли захлопывается дверь, он удерживает себя от необдуманного решения. Стоит дать ей время, излишняя навязчивость только усугубит ситуацию. Младший Аддамс отчасти прав — вряд ли Уэнсдэй пригласила бы его домой, если бы совершенно ничего не чувствовала. И потом, она ведь сама потянулась к нему с поцелуем в пыточной. В голове вихрем проносятся обжигающе-приятные воспоминания. Невыносимо соблазнительный изгиб спины с выступающей линией позвонков. Белая как снег кожа с пурпурными следами его грубых поцелуев. Сбивчивое дыхание и приглушенные стоны, срывающиеся с маняще приоткрытых губ. Разведенные в стороны длинные ноги, обхватывающие его бедра. Упоительный вкус ее возбуждения на его языке. Нет. Нет. Сейчас нельзя об этом думать. Невероятным усилием воли Ксавье заставляет себя выбросить из головы эти восхитительно-порочные мысли. Наскоро приняв душ и переодевшись, он не глядя берет с полки первую попавшуюся книгу и, раскрыв ее, удобно устраивается на кровати. «Путешествие в Икстлан» Кастанеды неожиданно увлекает его, и остаток дня Ксавье проводит, погрузившись в чтение. Лишь один раз его уединение нарушает служанка. — Мистер и миссис Аддамс отправились в город за подарками к завтрашнему Рождеству, а мисс Аддамс проводит время за разучиванием ноктюрна и не спустится к обеду. Не желаете ли разделить трапезу с младшим мистером Аддамсом? — быстро спрашивает она, и, получив отрицательный ответ, удаляется. Еще через двадцать минут снова раздается деликатный стук, и, открыв дверь, Ксавье обнаруживает на пороге небольшой столик на колесиках с несколькими блюдами, источающими аппетитный аромат. Напротив комнаты Уэнсдэй ничего такого нет — похоже, прислуга и впрямь не рискует отвлекать ее от дел. Последнюю страницу книги он перелистывает, когда за окном уже сгущается темнота. Дождь наконец-то утих, но на улице дует холодный ветер — голые ветви деревьев с силой ударяются о стекла. Ксавье тянется за телефоном. Часы на вспыхнувшем экране блокировки показывают 21:51. Начинать новую книгу уже поздно, спать еще не хочется, и он наконец-таки решается поговорить с Уэнсдэй. Остается надеяться, что полное уединение и игра на виолончели хоть немного улучшили ее извечно мрачное настроение. Собрав волосы в низкий пучок, он выходит из комнаты и останавливается напротив массивной темной двери. Еще несколько секунд Ксавье медлит, не решаясь постучать, но в конце концов собирается с силами. Никакой реакции. Ни через две секунды, ни через десять, ни через шестьдесят. Но сдаваться так легко он не намерен. Он аккуратно нажимает на дверную ручку. Незаперто. Дверь отворяется с негромким скрипом. Комната Уэнсдэй по планировке немного напоминает гостевую спальню, но здесь гораздо просторнее и гораздо больше темных тонов. Два высоких окна, завешанных тяжелыми шторами из черного бархата. Большое кресло с каретной стяжкой и массивный письменный стол из черного дерева, которые больше подошли бы взрослому мужчине, нежели шестнадцатилетней девушке. Несколько шкафов со стеклянными дверцами и огромная кровать с чёрным постельным бельем. Вот только самой хозяйки комнаты здесь нет. Конечно, лучшим решением было бы уйти — вряд ли Уэнсдэй обрадуется, если узнает, что он рыскал по комнате в ее отсутствие. Вдобавок, где-то здесь может оказаться Вещь. Но Ксавье не в силах справиться с внезапно нахлынувшим любопытством. Это ее маленький мир, материальное воплощение всех ее интересов и мыслей. Как знать, вдруг это поможет научиться понимать ее? Первым делом он подходит к столу. Как и следовало ожидать, педантичность Аддамс проявляется и здесь — на столе царит идеальный порядок. Значительное место занимает блестящая печатная машинка, которую он уже видел в Неверморе. Слева от нее — небольшой ящик для рукописей и маленький нож для бумаг. Стальное лезвие поблескивает в приглушенном свете лампочек, и Ксавье ни на секунду не сомневается, что оно заточено настолько остро, что с легкостью перережет не только плотный лист, но и горло врага. Рядом с ящиком стоит фотография в узкой рамке из черного стекла. Это уже интереснее. Ксавье поворачивает снимок к себе, ожидая увидеть семейство Аддамсов или что-то в этом духе, но нет… На черно-белой фотографии запечатлен скорпион на поводке. Впрочем, он почти не удивлён. Пагсли снова оказывается прав — похоже, Ксавье и впрямь начинает привыкать. Следующим пунктом в исследовании становится шкаф. Помимо обширной библиотеки, состоящей в большей степени из трудов различных философов, за стеклянными дверцами оказывается немало интересных предметов. С десяток чучел и скелетов различных мелких животных, какие-то кристаллы в небольших баночках, несколько хирургических инструментов, сложенных на толстом атласе патологической анатомии. Тут нет ничего особо нового — об этих ее интересах Ксавье весьма наслышан. Впрочем, в ее комнате все-таки есть несколько обычных деталей, свойственных всем девушкам. Рядом со шкафом висит большое зеркало без рамы, а на полочке под ним — совершенно простые вещи. Что-то из косметики, фарфоровая шкатулка с украшениями, несколько флаконов парфюма — лишь один из них заполнен наполовину, остальные выглядят нетронутыми. Очевидно, это тот самый пряно-цитрусовый аромат, действующий на него поистине гипнотически. Ксавье уже тянет руку к флакону с чёрной крышкой, но краем глаза улавливает какое-то движение сбоку. Медленно отворяется дверь. Вот только не входная, а смежная, ведущая в ванную комнату. Черт. И как он мог не услышать шума воды? — И давно ты роешься в моих вещах? — Уэнсдэй вовсе не выглядит удивленной. Или разозленной. А он… Он замирает как громом пораженный, уставившись на нее неотрывным пристальным взглядом. Единственный элемент одежды на Аддамс — темное махровое полотенце, едва доходящее до середины бедра. С распущенных волос цвета воронова крыла падают капельки воды, стекая по обнаженным плечам. Ксавье нервно сглатывает, не в силах вымолвить ни слова. Уэнсдэй закатывает глаза и быстрым шагом приближается. Ксавье буквально теряет способность дышать, когда она оказывается настолько близко, и машинально подается ей навстречу. Но Аддамс тянется вовсе не к нему, а к столику под зеркалом — взяв оттуда заколку, она ловко собирает мокрые волосы в высокий пучок. Он неотрывно следит за каждым до боли изящным движением ее гибкого тела, и этого оказывается достаточно, чтобы ощутить напряжение в паху. — Я хочу лечь пораньше и не настроена вести серьезные разговоры, если ты пришел за этим, — произносит Уэнсдэй, не глядя на него и продолжая заниматься своими делами с ледяным спокойствием. Присев возле шкафа, она открывает нижний ящик и с задумчивой сосредоточенностью начинает перебирать аккуратно сложенные вещи. Проходит не меньше минуты, прежде чем Ксавье наконец-то удается собрать жалкие остатки самообладания воедино. — Извини, я вовсе не собирался рыться в твоих вещах… — он отчаянно пытается завязать хоть какой-то диалог, лишь бы только подольше оставаться с ней наедине. — Я только хотел сказать, что одна из служанок… Она знает про нас. Про то, что было в подвале… И Пагсли тоже. Я говорил с ним. — Вот как? — голос Аддамс звучит абсолютно ровно и безэмоционально, но Ксавье слишком тонко чувствует малейшие перемены в ее настроении, чтобы не заметить затаенной угрозы. — Не беспокойся, я разберусь с этим. — Ты же не станешь ее убивать? — осторожно переспрашивает он, будучи готовым услышать любой ответ. — Мне бы не хотелось быть виновным в чьей-то смерти… — Это Пагсли наплел тебе, что я убиваю людей для развлечения? — очевидно, отыскав нужные вещи, Уэнсдэй выпрямляется и отходит к кровати. — Нет, но… — Ксавье осекается на полуслове, когда она снимает полотенце и небрежно отбрасывает его на постель. Аддамс стоит к нему вполоборота, полностью обнаженная и невероятно прекрасная. Сердце неизбежно ускоряет ритм, по спине проходит жаркая волна мурашек — кажется, ему никогда не привыкнуть к тому, насколько она красива. Уэнсдэй, по-прежнему не глядя в его сторону, начинает надевать пижаму. Шелковая ткань неизменно черного цвета струится по ее телу, подчеркивая соблазнительные изгибы и резко контрастируя с белизной кожи. Ксавье уже неоднократно видел ее без одежды, но этот простой момент кажется слишком… интимным. Смутившись, он опускает глаза в пол и отворачивается. — En el nombre de la muerte, ты сейчас серьёзно? — оказывается, Уэнсдэй все же следила за его реакцией. В ее интонациях отчётливо уловимы нотки ироничного злорадства. — Ты можешь… одеваться побыстрее? — Ксавье чувствует себя до крайности неловко, сжимая в кулаки вспотевшие ладони. — Ты, может, не заметил, но я в своей комнате и могу делать все, что заблагорассудится. Но если ты чего-то хочешь, то всегда можешь попросить, — ее сарказм становится неприкрытым. Разумеется, следовало ожидать, что Уэнсдэй начнет мстить за его утреннюю выходку при первом же удобном случае. Ксавье пытается побороть смущение и оборачивается к ней, но пунцовый румянец на щеках ничем не скрыть. Аддамс с самым непроницаемым видом сидит на углу кровати, уже облаченная в шелковую пижаму с шортами, отсроченными тонкой кружевной полоской. Несколько прядей еще влажных волос выбилось из пучка и спадает на точеные белые плечи. Ее голова чуть наклонена набок, а угольно-чёрные глаза взирают на Ксавье хирургически-пристально, словно ей и вправду любопытно, как он будет вести себя дальше. «Это же Уэнсдэй. Она всегда третирует тех, кто ей особенно дорог.» И похоже, она делает это абсолютно осознанно. — Знаешь ли, у меня сегодня было время подумать… — Уэнсдэй едва заметно поджимает губы, что обычно случается в минуты крайнего замешательства, и делает продолжительную паузу перед тем, как произнести следующую фразу. — Ты вполне можешь остаться на ночь в моей комнате.